Самая Длинная ночь в Наружности

Рыжей казалось, что она высыпается — в дни, когда не было поздних смен в кафе, она ложилась вовремя, сны ей почти не снились, да и шумные соседи не устраивали вечеринки каждый день. Но стоило приехать к Рыжему на выходные, она сразу же понимала, насколько неправа. Может, и правда дело было не в положенных восьми часах ночного сна, а в общей усталости, тяжелой работе. Сердечной тоске по чему-то необъятному. А может, просто загородный воздух на нее так действовал, в конце концов, Дом стоял на окраине, вдали от заводов, шумного центра и даже особняком от спальных районов, там всегда дышалось хорошо и лишь иногда, в самые жаркие дни, тянуло неприятным душком со свалки. На природе спалось всегда слаще и крепче, и в такие моменты Рыжая понимала своего названного брата и его желание жить в этом картофельном захолустье. Она приехала к нему за день до назначенной встречи как раз ради того, чтобы поспать на гремящей панцирной сеткой койке, встретить рассвет с орущими петухами и пить кофе на морозной веранде. С утра она успела привычно прибраться в доме, вымыть вечно грязные чашки Рыжего с годовыми кольцами чая, оттереть полированные ногами доски пола, чтобы гости могли спокойно передвигаться по ним хоть ползком, не боясь прилипнуть, и испекла рыбный пирог из консервов. После обеда явился Мертвец с пакетом, звенящим стеклом, и это значило, что через несколько часов начнут подтягиваться и остальные гости, поэтому Рыжая решила по-быстренькому урвать ещё часок приятного дневного сна. Было что-то особенное в том, чтобы проснуться, когда уже зимнее солнце тянуло к закату, и слушать, как дом, наполненный голосами, живет и дышит за дверями спальни. Рыжая лежала некоторое время, расслабленно греясь под одеялом и пытаясь поймать и разгадать чужие голоса. Табаки был на месте, определенно, и кажется, Лэри, остальных сложно было различить, потому что разговаривали те не в пример тише, но общая веселая суета заставляла улыбаться. Рыжая поднялась, заползая в свитер и теплые носки, причесалась быстро, глядя в облезлое трюмо, и пошла в комнату, что в приезды приятелей служила столовой и гостиной, а по осени превращалась в место сушки чеснока и хранения полчищ кабачков.       — Привет, — улыбнулась Рыжая, присаживаясь за стол напротив Табаки, который увлеченно рассказывал Лорду про виды орехов, пригодных для хорошо гремящих бус. Она заметила Лэри с Конем и даже редко заглядывающего в гости Горбача, Слепой сидел в углу в сером от стирок, но чистом свитере, привалившись к стене, будто подслушивал кого-то на обратной её стороне, Крысы видно не было. Рыжий и Мертвец громко ругались на кухне из-за картошки. Жареная картошка была для этих двоих какой-то больной темой, причины которой Рыжая так и не узнала, но каждый раз это доходило до того, что Рыжий угрожал ударить Мертвеца сковородкой и не посмотреть, что пропадет еда, а тот в ответ хватался за нож, скользкий от картофельных очистков. Мертвец, приезжавший к Рыжему, ничем почти не отличался от того себя, каким он был в Доме, разве что обувь была получше, а дреды переплетены и выкрашены аккуратно, не напоминая уже облезлую мочалку. Если встретить его где-то в городе, можно было и не узнать. Мертвец устроился работать татуировщиком почти сразу после выпуска и теперь очередь к нему была на месяцы вперед. Это, конечно, способствовало и хорошей одежде, и собственным более качественным татуировкам, покрывшим его руки цветными рукавами, заползающими на шею. Теперь в определенных кругах его образ смотрелся даже стильно, пускай он все так же одевался в заношенные джинсы, исписанные маркером, в висящие на честном слове майки, а лицом ничем не отличался от собственной клички. И если в Доме такой набор вызывал только желание похоронить восставшего зомби понадежнее, то в Наружности будто отрывал его от земли. Оттого Рыжая любила, когда Мертвец возвращался сюда, в дачные просторы, а не таскал Рыжего по клубам с сомнительной репутацией и незаконным составом коктейлей. Иногда ей казалось, что если бы Мертвец согласился жить на ферме Рыжего, то и она бы осталась здесь. Тут и лес был неподалеку, не такой волнующий, как в её снах, конечно, но всё же.       — Привет, — ответил ей Лорд, разом перестав обращать внимание на Табаки, будто того и не было. Он улыбался как-то пьяно, хотя стакана возле него никакого не было, и от этой улыбки почему-то вспыхнули уши, Рыжая неловко потерла щеку, гадая, не остался ли на ней отпечаток подушки.       — Сделать тебя чаю? — предложил Табаки, не шибко расстроенный тем, что его бусинная теория стала более никому не интересна. Рыжая на секунду задумалась, перед тем как кивнуть, потому что для чая с коньяком было самое время, но Табаки же не поползет на кухню заваривать ей чашечку, а если и поползет, то все расплескает. Она уже было думала встать и пойти сама, разорвав заодно новый виток картофельного скандала, но тут словно из ниоткуда возник тихий Македонский.       — Я помогу, — улыбнулся он и ушел на кухню. На сердце совсем потеплело, будто от старых свитеров, связанных Спицей, показалось даже, что стены немного сдвинулись, и она вновь оказалась в четвертой спальне. Лорд, который всем своим видом демонстрировал неприятие разговорного насилия Табаки, но все же слушал его, Македонский, серой тенью возникающий везде и вовремя, чуткий к чужим желаниям и идеям Шакала, беззвучный призрак Слепого в углу, Горбач и его флейта, и даже Лэри выскочил внезапно, как прыщ на носу.       — А вы слыхали, что Сфинкс обосновался в Доме? — брякнул он, шумно упав на шатающийся стул и хватая первый попавшийся под руку стакан. — Больше всех мечтал сбежать, а теперь вот, пожалуйста! По тому, как Лэри воровато скосил глаза куда-то за спину, Рыжая догадалась, что Сфинкс тоже был где-то здесь. Страшно захотелось его увидеть. Она встала, отыскала свою куртку, погребенную под горой чужих, на вешалке и, одевшись, вышла на улицу.       — Всё, старине Ральфу пора на пенсию, — услышала она Лэри за своей спиной прежде, чем хлопнувшая дверь отрезала его от тишины крыльца, — если уж такая замена подоспела. Общину в свое время они строили в полузаброшенной деревеньке, где старые домики жались друг к другу, разделенные развалившимися заборчиками из тонких березовых стволов и небольшими участками. Жили в одном большом доме поначалу, потом потихоньку расселялись в другие домишки, строились сами, а кто-то уезжал. Рыжий заводил знакомства с деревенскими, изучал быт человека на земле, да так и остался сам жить в этом большом доме на самом краю, у необъятных пахотных просторов, практически один. Кто-то из старых крысиных приятелей занимал ещё комнату, да ночевать постоянно захаживали те, кого жены или подружки не пускали на порог из-за ссор и природного разгильдяйства. Рыжий часто говорил, что большой дом и простор — это хорошо, такому дому и семейство нужно большое, и он обязательно организует, вот только нагуляется, вдохнет свободы. Тут было очень тихо. Так тихо, как бывает только в местах, где нет фонарей уличного освещения, а дома топят печью. Луна уже смело выползла на не потемневшее ещё толком небо, а птицы замолкли, успокаиваясь к ночи. Пахло дымом из трубы, мерзлой землей и звездами. Рыжая нашла Сфинкса на веранде, он торчал там один с сигаретой, прилипшей к уголку губ, и смотрел куда-то в пустоту. Его одиночество не похоже было на то, когда хочется на минуточку сбежать от скучных друзей, он словно ждал кого-то. Почему-то Рыжая сразу подумала про Волка, про то, как они, торча на крыльце и свисая с перил, молча курили, вели беседу на серьезные темы или ржали над чем-то только для них двоих. В Доме ближе Волка и Сфинкса не было никого, разве что Стервятник с Тенью, и Рыжей было странно, что нынче она чаще видела их по отдельности. Рыжая встала рядом со Сфинксом, почти касаясь его плечом. Рядом с ним всегда было спокойно, было ощущение, будто он сразу обнял её, прикрывая своей плечистой заботой, хотя обнять по-настоящему Сфинкс никогда бы не смог. Было вот это у него особенное свойство: в том, чего он не мог бы сделать физически, никогда не было недостатка. Огромное сердце заменяло ему руки, а понимающие глаза — слова. Сфинкс поинтересовался, как дела, Рыжая рассказала. Про Слепого тот ничего не спросил, хотя знал, что она больше всех в курсе их с Крысой жизни, и от этого стало немного грустно. От того, что Сфинкс пришел в Самую Длинную, тоже. Эта традиция воскрешала Дом для них всех, и с каждым разом всё меньше верилось, что Сфинкс хотел бы там что-то воскресить. Но без него её большая семья, собранная из разбитых осколков, не ощущалась бы целой. Рыжая была рада, что он здесь.       — Как там в Доме? — спросила она. — Всё такой же?        — Всё такой же, — подтвердил Сфинкс.        — А сказки про Лес ещё рассказывают? После последнего выпуска набрали новых детей, те не росли с ними бок о бок с малолетства, впитывая Домовскую историю и байки, всё, что осталось новым малькам — загадки на стенах, матерные стишки под лестницей и белый бык на тонких ножках.       — Рассказывают.       — Странно, да? — улыбнулась Рыжая. Она заглянула в глаза Сфинкса, и вдруг ей вспомнился какой-то пляж, пустынный, каким не был никогда огороженный кусочек моря в летнем доме, куда их возили на отдых. Тихие волны, такие бледные, почти бесцветные, что можно было перепутать со стелющимся по песку туманом. Ещё разбитое шоссе, на котором не было ни одной машины, а тех, что появлялись, следовало опасаться, и погнутый указатель на обочине. Она моргнула, и тьма, собравшаяся вокруг крыльца, откусила эти воспоминания, стирая. Рыжая и не заметила, как наступил настоящий вечер.       — Пойдем в дом, — предложил Сфинкс, и она кивнула.