Самая Длинная ночь в Наружности

Тень, разумеется, собрался к Рыжему вместе с ним, и поначалу это даже раздражало, но в такси Стервятнику стало спокойней. Таксист всё косился в зеркало заднего вида на разрисованные глаза, выставку колечек в ухе и поднятый воротник вычурного пальто. В Доме Стервятник не мог себе такое позволить, но как только очутился в Наружности, нашёл самое вампирское в этом городе пальто с большими металлическими пуговицами и высоким острым воротником, длинное и такое чернющее, что к нему даже кошачьи волосы не липли, только тьма и сигаретный запах. Тень в сравнение с ним был совсем обычным, живым, улыбчивым и разговорчивым, с аккуратно уложенными волосами и в тёплом свитере, торчащем воротом из-под куртки. Теперь уже странным казалось, что им присвоили клички таким образом: это Стервятника в пору было назвать Тенью, потусторонней и замогильной, плесневой Тенью. А ведь когда-то он и вправду был Стервятником, хищным и опасным падальщиком, а нынче и на его кости ни один трупоед не позарится, разве что Чёрный Ральф. О бывшем воспитателе думать не хотелось. Он чёрной смолой застрял внутри, слепляя рёбра между собой, и не выковырять даже жёсткой щёткой. Когда-то на последнюю Ночь Сказок Ральфа пригласили в четвёртую, но за дверями Дома вход на сборища у Рыжего тому заказан. Так даже проще, не придётся придумывать причину, чтобы отворачиваться. Тень болтал тихонько, чтобы водитель их не услышал, и Стервятник не заметил, как тёплая ладонь оказалась поверх собственной, лежащей на сиденье, как Тень заботливо гладил его руку и задумчиво крутил кольца на замёрзших пальцах. Такое с ними случалось раньше: Тень чувствовал съедающую тоску Стервятника, даже если тот о ней не говорил, и успокаивал его так просто и естественно. Смотрел, будто у самого в груди ныло. Стервятник никогда не думал о том, что почувствует брат, если он вернётся в Дом, на Изнанку. Почувствует ли пустоту внутри, будто половину сердца оторвали, или успокоится, потому что будет неосознанно ловить спокойствие Стервятника. Хотя кто сказал, что там Стервятнику станет лучше? Раньше они бывали на Изнанке вместе, и один Стервятник тоже бывал, а прыгал ли Тень без него, не знал — не спрашивал. Не спрашивал, хотел ли Тень вернуться туда, пошёл бы с ним. Стервятник повернул к нему голову и смотрел, не моргая, на светлую прядь, выбившуюся из-за уха и приклеившуюся к вороту свитера, на бледные глаза, полупрозрачные, как переводные наклейки. Собственная боль всегда была эгоистичной, а чужим чувствам он не давал говорить. Стервятник развернул руку и переплёл свои пальцы с пальцами брата, тот посмотрел на него и улыбнулся. Рыжий встречал их у разбитой дороги в лучших образчиках сельской моды, и даже это ему шло. На него хоть мешок из-под картошки надень, всё равно будет оболтус и стиляга, несмотря на поплывшие татуировки на лице. Когда в друзьях ходит такой, как Мертвец, в пору обзавестись шедеврами на коже, но эти двое, видимо, напивались в сопли и кололи Рыжего самопальной машинкой, сохранившейся ещё со времен Дома, ради прикола. Стервятник готов был биться об заклад: ржали эти Крысы при этом задорно и заразительно. Рыжий поприветствовал братьев горячо и щёлкнул фонариком — уже начинало смеркаться, а в ямы на дороге протезом лучше было не попадать.       — Порадуешь сегодня чем-нибудь? — шепнул он Стервятнику на ухо, любезно подхватывая его под руку, чтобы помочь обхромать все колдобины, что сам Рыжий знал наизусть.       — Чёрный Ральф всё отобрал, — неохотно выдавил Стервятник. Рыжий матюгнулся и сплюнул в сторону.       — Ну и чё ему не спится спокойно? — проворчал он недовольно. — Поборник морали. Стервятник обещал Ральфу завязать со всей этой алхимией, но как бы он ни относился к своим словам, всё же была у Стервятника цель, ради которой поиски философского камня можно было возобновить в любой момент. И если эта сделка покажется выгодной Рыжему, плевать Стервятник хотел на честность.       — Я могу сделать для тебя что угодно, — предложил он, поглядывая на аккуратно идущего перед ними Тень. — Могу достать то, чего ты раньше не пробовал.       — Звучит так, как будто мне будет дорого это стоить, — догадался Рыжий.       — Мне нужно на Ту Сторону. Рыжий даже локоть его отпустил.       — Я не по этому делу. Рыжий не боялся Изнанки, это Стервятник знал точно. Если у Сфинкса там, за дверью, было что-то жуткое и сковывающее тело ужасом, то у Рыжего ничего подобного не было, и он не бежал от Изнанки, просто не бежал к ней. Перевести кого-то, наверное, было тяжело. Стервятник не знал насколько, ведь самому ему даже шагнуть за грань было ох как непросто, но подтолкнуть же — другое дело. Ему не раз доводилось наблюдать, как менял реальность Слепой или Волк, просто сидя рядом. А Стервятнику достаточно было лёгкого тычка в спину, он большего не просил. И почему все они так безжалостно отказывали?       — Рыжий, — попытался он было открыть торги, но тот его оборвал. Остановился даже на секунду, заглядывая в глаза поверх сползших очков. Не то чтобы Стервятник не привык видеть голый взгляд Рыжего, что тот не так уж сильно прятал в Наружности, но на этот раз пробрало до костей.       — Я вожу туда только тех, кто не дышит, — резко отрезал Рыжий, и от голоса его мурашки прокатились вдоль позвоночника. — Ты уже планируешь не дышать? Стало страшно. Стервятник думал о смерти, не раз, особенно после Леопарда. Смысл искать что-то в этой блядской жизни, если другая его не ждёт? Но на этот раз стало отчего-то очень страшно, будто чья-то огромная когтистая лапа сжала его сердце и оно затрепыхалось внутри, прося пощады. Стервятник быстро отвернулся и спрятал взгляд. В доме Рыжего было уже весело; уютное, приятное тепло, звенящие стаканы, запах жареной картошки. У стены валялись стащенные в кучу матрасы, на которых расположился Шакал, раскидывающий бусины и куриные косточки, предсказывая будущее всем желающим по старой традиции. Рядом с ним к стене привалился Лорд, а неподалеку от него сидела Рыжая. Они не разговаривали, но щёки Рыжей горели, будто она секунду назад доставала пироги из горячей печи, а Лорд пялился на неё, как безумный. Стервятник заметил Ангела, устроившегося в единственном кресле с подранной кошками обивкой, губа его была разбита, а на запястьях, что он упорно прятал в рукавах свитера, виднелись синяки. Стервятник встречал его иногда в тех же самых клубах, в которые заглядывал сам, но они никогда не разговаривали — обменивались понимающими молчаливыми взглядами и сжигали вечер. Ангела тянуло на ненормальных, а адекватные на него бы никогда и не клюнули, и Стервятник понимал почему. У него самого из адекватных был, пожалуй, лишь Волк, но тот тоже не клюнул. Стервятник сел за стол, рассматривая богатые угощения и заветренные бутерброды, он узнал руку мастера — только Шакал так резал сыр. Уже натащили свечей, рассовав их между тарелок, они пока не горели, но ещё немного и их маленькие огоньки останутся единственным освещением здесь, заставляя поверить в правдивость рассказанных историй и растаять под флейту Горбача или гитару Волка, словно этот самый воск. Одна свеча была блестящая, усыпанная мелким золотистым глиттером, как обвалянная в панировке куриная ножка, Стервятник приклеился к ней взглядом и крепче сжал предложенный Рыжим стакан. Из стакана пахло гвоздикой и перцем — любил Рыжий этот несчастный глинтвейн, пойло для тёплых носков и сладких обнимашек. Интересно, что расскажет сегодня Рыжий? О правилах посева рассады или дойке коров? Может, промолчит. Что расскажет Стервятник сам? Рассказывать про свои сны не хотелось. Не все сборы у Рыжего оборачивались Ночью Сказок, чаще банальными попойками, и даже Самую Длинную в прошлом году они проводили здесь под кино и водку, просто потому что всё ещё было не по себе быть в одиночестве в подобную ночь. Но в этот раз кто-нибудь расскажет что-нибудь, не удержится, атмосфера была такая. Стервятник решил молчать. Откуда взяться сказкам, если они все в прошлом? А ворошить воспоминания — что перечитывать детские рассказы: уже неинтересно, скука и ложь, только горчит, портя всё хорошее, что хранилось на сердце. Он бы послушал Шакала, у того всегда было столько небылиц, что неизменно возникают вопросы о его психическом здоровье, хотя о психах у них не принято размышлять, даже о Лорде. Слепой скользнул на скамейку почти бесплотной тенью и, ощупав стол, взял в руки вилку.       — Обычно гости приходят сюда веселиться или расслабиться, — заметил он с потусторонней улыбкой на облезлых губах. — А вот ты гниёшь и ржавеешь.       — Высокая влажность, — пробормотал Стервятник.       — Как Макс?       — Замечательно. Ладит с бабулей, обзаводится друзьями и культурными привычками.       — Ты, помнится, тоже когда-то обзаводился. Стервятник поморщился. Что толку было говорить об этом теперь, Наружность его не приняла или он Наружность — какая разница, если дышать друг другом они не могут.       — Это сложно, Слепой, — признался Стервятник. Уж Слепой должен был, как никто другой, понимать его, он тоже был чахлым саженцем, вырванным из земли, и лежал теперь в надежде, что никто не растопчет. Слепой казался когда-то самым сильным из них и теперешнее его состояние пугало. Стервятник был уверен, что если бы Слепой мог слиться со стеной и выскользнуть на Изнанку, он бы так и сделал, но тот всё ещё был тут, а значит, сил ему не хватило. Если даже ему это неподвластно, то Стервятнику и рассчитывать не на что. Но он не мог не спросить.       — Бледный, ты можешь чувствовать Изнанку? Слепой покачал головой, несвежие пряди волос мотнулись по столу туда-сюда, цепляя хлебные крошки.       — Я её не слышу даже во сне, — ответил он. — Похоже и правда, теперь её не существует.       — А если бы ты был в Доме?       — Не знаю, кто ж теперь знает. Может, двери закрылись навсегда.       — Тогда, перед выпуском, ты предложил всем уйти, — вспомнил Стервятник. — Значит, ты мог. Перевести туда и других? Стервятнику не нужно было целиком, ему не нужен был чёткий путь — лишь подтолкнуть, а дальше он разберётся. Вдохнуть изнаночный воздух прогнившими лёгкими — вот всё, что ему было нужно. Можно даже заблудиться и сгинуть под кустом, всё лучше, чем стоять очередь на кассе в супермаркете, платить по счетам и озаботиться пенсионным счётом.       — Я мог бы показать дорогу, — ответил Слепой. — У меня был план и были те, кто помог бы мне держать за руку слабых.       — Как ты думаешь, твой план мог бы сработать, если бы ты вновь вернулся в Дом? Надежда дурацкая, но другой у Стервятника не было. Слепой усмехнулся.       — Предлагаешь заявиться туда со всеми желающими и постучать в дверь? Стервятнику плевать было на всех, он готов был взять с собой только Слепого и проводника, о котором тот говорил. Попытаться уговорить Сфинкса или притворно напроситься к нему на чай, вломиться в подвал под покровом ночи, в конце концов. Но он не мог предложить такое Слепому, Стервятник знал, что никаких эксклюзивных переходов ему не светит: либо все, либо никто. Поэтому они не ушли в тот раз. Слепой мог бы уйти один, но почему-то не стал. Должно быть, он относился к понятию долга иначе, чем Стервятник, Стервятнику сейчас было наплевать даже на всех своих бывших Птенчиков.       — Может, попросишь Чёрного Ральфа организовать нам встречу выпускников? — бесцветно поинтересовался Слепой. Стервятник дёрнулся и нервно взглянул на Слепого.       — От твоего пальто несёт его одеколоном, — пояснил тот. — Годы идут, а предпочтения не меняются. Из-за его безэмоционального тона сложно было понять, имел ли он в виду парфюмерные пристрастия Ральфа или то, как сердце Стервятника отзывалось на чужое имя.       — Я… — Стервятник прочистил горло, — я мог бы попробовать договориться. Слепой ничего не ответил. Может, не верил, что у Стервятника получится. Может, не верил в самого себя. Было бы гораздо проще уломать Ральфа на ещё один визит только для себя, было бы гораздо проще взвалить на него всего одно коматозное тело вместо десятка, но и это представлялось уже совсем нереальным. Единственной надеждой Стервятника был зеленоглазый сторож пирамид, что перекрыл им путь в прошлый раз. Сфинкс отказал ему, но принять это не было никаких сил. Он сломал Стервятнику жизнь своим эгоистичным «нет» в ночь выпуска! Не хотел уходить сам, так какого чёрта влез?! Чему он жаждал их всех научить? Ну что, удались тебе, Сфинкс, твои педагогические проекты, все сплошь несчастные тряпки и выплюнутые жизнью куски отчаяния? Внутри всё кипело, взрывалось и резало на лоскуты, злые слёзы копали путь к ресницам острыми кирками, но Стервятник всё равно был готов упасть на колени и умолять. Ещё раз. Безрезультатно и жалко. Просить всех и каждого спасти его. Когда-то они бродили среди кривых улиц вместе с Тенью, и такие путешествия всегда казались Стервятнику тихими и тёплыми, хотелось улыбаться, хотелось держаться за руки и даже возвращаться назад в Птичью спальню было потом не обидно. Может, вместе с Тенью у него получилось бы и теперь? Смог бы он уговорить брата вернуться с ним на ночь в Дом, принять что-то, помочь и, может быть, остаться вместе с ним насовсем? Стервятник задрал голову, осматриваясь подслеповато в сгущающейся темноте, ища брата по углам, но не нашёл. Зато наткнулся на внимательный взгляд зелёных глаз. Надежды было мало, но каждую крупинку её следовало подбирать, а не разбрасываться, теша остатки гордости. Он не хотел сейчас разговаривать со старым другом, но ноги сами подняли Стервятника со скамьи и заковыляли к Сфинксу.       — Всех Ходоков уже опросил? — улыбнулся тот вместо приветствия. Улыбка Сфинкса была доброй, по-настоящему доброй, а не фальшивой картинкой человека, который, прикрываясь благими намерениями, играет в социальный театр. Стервятник понял, что это «нет». На все его просьбы и вопросы — очередное «нет». Слова больше не желали лезть наружу, отражаемые этой непробиваемой стеной.       — Не пробовал у девчонок? — поинтересовался Сфинкс.       — Среди девушек были Ходоки? — удивился Стервятник. Вообще-то он никогда о подобном не задумывался. Наверное, и на девчачьей половине кто-то уверенно ходил Туда, ведь сказки у них были все те же самые, но Стервятник не мог представить себе среди них никого достаточно сильного. Он, конечно, многих просто не знал, а в остальных никогда не чувствовал той силы, что была у Сфинкса или Слепого. Разве что Русалка всегда носила в себе дух лесных прудов, но она пропала сразу после выпуска. Стервятник огляделся. Девчонок было не много: Рыжая, как и всегда, угрюмая Крыса, что избегала взглядов, Стёкла, кажется, Габи не приехала. Неужели Сфинкс имел в виду кого-то из них?       — Ты знаешь кто? — спросил Стервятник, но Сфинкс в ответ только пожал плечами.