Часть 2, глава VIII
5 апреля 2023 г. в 09:21
Деревянная стена приятно шершавила затылок. Пахло сеном, колбасой, жареным луком, паштетом, огуречным рассолом и терпким сладким вином, от которого липко на языке. Вольный воздух полей тянул в сон, и Сфинкс, улыбаясь, позволял себе на мгновение уплыть в сонное марево и тут же возвращал себя в реальность.
Самые Длинные — особые ночи Серого Дома, про которые знали все, но отмечали только в их четвёртой стае, и попадали к ним в гости совсем немногие. Так что такой большой сбор, как сегодня, это совсем не то, что было тогда. Когда-то они носили в себе острые, ранящие тайны, и в захламленной спальне от них становилось тесно. Эти тайны тёрлись друг о друга, как сложенные в узкую сетку яйца, грозя тем, что тонкая скорлупа лопнет, и опасный секрет вывалится, расплывётся, пятная всё кругом.
Самой главной тайны больше не существовало, её вытащил наружу Слепой в последний вечер, предложив всем уйти. Теперь не надо было скрываться, рассказывая путанные истории про Лес, разбитое шоссе или ветхую общагу, теперь каждый знал, что это были не сны и видения. Можно было говорить открыто, но они всё равно избегали называть Изнанку Изнанкой, а если кто-нибудь упоминал Лес, в разговорах всегда повисала неловкая пауза.
— Привет, — набитый сеном матрас зашуршал, принимая ещё одного гостя.
— Привет, — Сфинкс приоткрыл глаз, чтобы убедиться, что он не ошибся, опознав собеседника только по шороху шагов.
— Странно, да?
— Да, — согласился Сфинкс, зажмуриваясь. Он не уверен, что понимал то, о чём сказал Македонский, но зато точно знал, что странно ему. Например, Чёрный, пьющий с Рыжим, или Красавица, принёсший с кухни сковороду с картошкой и не уронивший её.
— Волка почему-то нет, — Сфинкс прислушался, наклонив голову. Чем-то сегодняшний вечер напоминал ему задания Седого, голоса то мешались в кучу, и он слышал только атональный шум без слов, то наоборот мог вычленить речь любого, даже озвучить мысли Лорда, ошалевшим взглядом пожиравшего румяную Рыжую.
— У него поздняя смена, но он приедет, — Македонский смотрел ему прямо в глаза, и это тоже странно. Когда это робкий ангел научился не бегать от взглядов и бесед?
— Вы вместе?
— Нет, нет. Просто он живёт у меня, так проще, — и вот снова едва доверившиеся ему глаза заметались, пряча правду, боясь, что и его секрет будет озвучен. Сфинкс вздохнул, мысленно провёл призрачной рукой по напряжённой шее Македонского, потрогал изломанные крылья, взъерошил волосы. Они всё ещё слишком одно целое — стая, и до сих пор чувствовали друг друга на расстоянии. И то, что не знали наверняка, ощущали, как повисший в воздухе след. Конкретно сейчас Сфинкс видел рядом с Македонским едва уловимый фантом присутствия Волка, Слепой учуял бы запах, а тот же Лэри начал бы бестолково озираться, ища состайника.
— Успокойся, я рад, что у вас всё хорошо. Главное, не нарушай наш договор, что бы ни случилось.
— Я помню. Тебе принести выпить?
Сфинкс смотрел Македонскому в спину и вместо серой тени, услужливого мальчика со спрятанными в рукава руками, видел стройного парня, который всё еще стесняется, по привычке, но больше не старается слиться со стенами. Волк всегда умел вытащить на свет божий всё, что есть спрятанного в человеке, и хорошего, и плохого, разрушить любые крепостные стены и вскрыть самые надёжные сейфы души. Проблема была в том, что Волк редко спрашивал согласия, взламывая чью-нибудь оборону. Для него это всегда была увлекательная игра и проверка собственных возможностей.
Народ болтал, собирался в группки, мешался, как карты в колоде, но некоторые комбинации оставались прежними. Рыжий и Мертвец, Ангел и Бабочка, Тень, Валет и Горбач, посвистывающий в флейту. И Табаки — вечный Джокер, готовый присоединиться к любой компании, закружить в ворохе слов и спрятанных смыслов, смеяться и зубоскалить, доводя до истерики самых выдержанных. Шакал Табаки, который почему-то сегодня сторонился его.
— Яд индийской кобры и слюна Комодского варана — уникальнейшее средство от всех ран и синяков, дорогуша. В том числе и душевных. — Табаки потрясал перед брезгливым личиком Ангела грязной баночкой, что так плохо сочеталась с дорогим костюмом и галстучной булавкой.
— И ты лично доил из варана слюну, когда спасал его от вырождения или набега восторженной публики, — Сфинкс бесцеремонно откатил Шакала от бледного Ангела, спасая того от бесполезной, но без всякого сомнения дорогостоящей покупки.
— Что ты за человек, Сфинкс?! — верещал Табаки, взбрыкивая ногами и хватаясь руками за поручни коляски, пока Сфинкс выкатывал его на веранду. — Ты не веришь в сердечное участие и искреннюю заботу? Моё большое сердце вмещает всех, абсолютно всех!
— И сколько ты собирался содрать за свой эликсир из куриного дерьма и собственных слюней, который ты соорудил прямо тут, пока Рыжий с Мертвецом чистили картошку?
— Нет в тебе нотки авантюризма, лысый сухарь. Я уж молчу о желании помочь ближнему своему! Ты слышал про эффект плацебо? Вера, мой друг, творит чудеса там, где медицина бессильна. А христианские заповеди не пустой звук для Шакала, чего не скажешь о тебе.
— Тогда начни со Стервятника, — фыркнул Сфинкс, накидывая на Табаки засаленную фуфайку, прихваченную с вешалки. — Он уже не знает, кому в ноги падать.
Шакал сопел и рылся в карманах непритязательного одеяния, выковыривая крошки и травинки.
— Ты бы и сам мог помочь бывшему состайнику, тем более, говорят, что ты опять в Доме.
Сфинкс наклонился к огоньку зажигалки, прикуривая.
— Для тебя в Доме открыты все дороги, более сильного Ходока — я не знаю, — вот ещё одно редкое признание, которое невозможно было услышать в Доме, а сейчас Табаки вываливает это на него без всяких церемоний.
— Помочь Стервятнику только потому, что остальные не просят?
— Ну почему не просят? — Шакал поёрзал, поправил складочки на брюках. — Бедный старичок, так любящий покой и уединение, последнее время не может укрыться нигде от полчищ страждущих.
— И как только дорогу находят? — Сфинкс улыбнулся улыбкой чеширского кота, оставив острозубый оскал плавать в воздухе.
— Взыскующий да обрящет, — Табаки добавил к кошачьей ухмылке ехидную гримасу, отправив и её гулять саму по себе. — Сходи-ка лучше за курточкой, и я расскажу тебе сказочку.
— Пошли внутрь, расскажешь всем.
— О, нет, сегодня ночка индивидуальных сказок, мой друг, — Шакал радостно захихикал, потирая ладошки. Сфинкс отвернулся, он откровенно не любил, когда в Табаки просвечивала его изнаночная сущность, поэтому и предпочитал истории, рассказанные в темноте после приличного возлияния, когда непонятно, кто и про что говорит.
— Ну давай, — Сфинкс присел на ступеньку, внешнего холода он не ощущал, а вот внутри отчего-то тревожно обмирало и вздрагивало.
— У моего знакомца много дел, а время, которое он так ненавидит, добирается и до него, потому что крутить чёрно-белые клубки, меняя местами день и ночь — это ли не игра с вечностью? Он завивает часы в круг, скручивает минуты в тугие спирали или наоборот растягивает, делая их длинными и неподвижными, стремится обмануть, но оно настырное и постоянно рвётся и там, и здесь, приходится вязать узелки, а руки старичка не слишком проворны. Иногда он путает местами мгновения, связывая одно с другим, а то с этим. А иногда оставляет оборванные концы болтаться, не заботясь о порядке.
Сфинкс вздохнул напоказ, предисловия Табаки могут длиться вечно, а конкретно эту байку про старичка он слышал множество раз в тех или иных вариациях.
— Не торопи, — тут же обиженно надулся Шакал. — А если замёрз — возьми куртку, я же предупреждал.
Сфинкс пожал плечами, он намеренно сел спиной к Табаки, чтобы не видеть лица, а только слушать, хоть так создать иллюзию тех прошлых домовских ночей.
— Однажды к старичку пришла женщина. Она шла издалека, одежда её запылилась, а ноги она стёрла до мозолей и несла свои туфли в руках. Она села на крылечко и долго сидела молча, она ничего не просила и не спрашивала. Старичку стало любопытно, он как раз перебирал песни, спрятанные в тыквах-горлянках и ореховых скорлупках. Он выпустил одну, старую, очень древнюю песенку с простенькой мелодией. Это была песня ночной охоты, когда кто-то, спасаясь, бежит, а другие загоняют. Песня вылетела, подняла пыль и шелуху семян, рассыпанных по полу, запуталась в юбках гостьи, залетела ей в ухо, зашумела листвой и растворилась в ветвях деревьях. А женщина сказала, что где-то там бегает стая, потерявшая хозяина и вожака. И в городах собирают охотников, чтобы пострелять их, потому что они опасны и голодны. А ещё, говорят, что это стая принадлежала человеку со стальными зубами и, если его собаки теперь одни, значит, он умер.