***
Телефон настойчиво звонил уже раз в пятый, но Волк не отвечал на незнакомые номера. "Зайди к Слепому" — смска прилетела до того, как ОН успел отправить звонящего в чёрный список. Похоже, Крыса опять тиснула у кого-то из малолеток трубку. Македонский ушёл в хоспис, потом собирался на службу в церковь, так что можно не оставлять единственный комплект ключей под ковриком, он успеет вернуться. Слепой сидел за столом, беспокойно поводя ладонями по исцарапанной столешнице. Пальцы его были похожи на длинные белёсые корни или клубок подземных червей, по чьему-то недосмотру вытянутые на поверхность. Неприятное зрелище, и Слепой тут же убрал руки под стол, почувствовав отвращение собеседника. — Привет. Где Крыса? — Волк сел напротив, но облокачиваться о стол повременил, заметив сальные разводы и пятна. Наверное, Рыжая давно не навещала пристанища своего равнодушного возлюбленного. — Ушла, — Слепой помолчал, будто ждал уточняющих вопросов. — Чёрный Ральф разрешил прийти в Дом. Волк беззвучно рассмеялся. Кто бы мог заподозрить в унылом и поникшем Стервятнике такой талант. Что, интересно, он такого проделал с несговорчивым Р Первым, что тот дал добро? Волосы холодеют в жилах, как сказал бы Шакал Табаки. — Всем? — всё же уточнил Волк, не веря, что Ральф не выдвинул встречные условия. — Мы, Птица. Рыжий и Мертвец. — Значит, у тебя получилось? Ты прошёл, да? — Волк откинулся на досадливо крякнувшем стуле и распахнул куртку, внезапно стало жарко. Слепой вытащил руку из-под стола, и вновь чуткие пальцы забегали по столешнице, нащупали каплю жира и принялись растирать, растягивать её. Волк сглотнул подступившую дурноту, работа бармена приучила его к аккуратности и чистоте. — В чём дело? — Волк задал вопрос, не понимая причину беспокойства Слепого. Беспокойства такого уровня, что тот даже не пытается это скрыть. — Я никогда тебя не спрашивал и не оборачивался, просто знал, что ты идёшь сзади, дышишь мне в спину, — Слепой попытался изобразить улыбку, растянув тонкие, в язвочках губы. Да у него болезнь потерявшихся, мысленно ахнул Волк. — Ты можешь вести кого-то за собой? — Не могу, — Волк тряхнул чёлкой, злой сам на себя. Худшее признание собственного бессилия перед заклятым другом или врагом, или всё в одном стакане: встряхнуть, но не смешивать, специй не нужно. — Тебя переведёт Сфинкс. Волк быстро подсчитал распределение посадочных мест. Рыжий уведёт Мертвеца — это понятно, хотя для последнего велик риск очнуться на той стороне подле голодного василиска. Слепой потянет Стервятника, потому что без него и его уговоров Ральфа ничего бы не срослось, а Сфинкс, скорее всего, согласился только ради него самого — Волка. — А Табаки? — Я не могу ничего обещать за Табаки, ты и сам понимаешь. За Шакала Табаки не поручился бы и сам Шакал Табаки. Рассчитывать на него, всё равно что идти по весеннему синему льду в надежде, что он тебя не подведёт. — Тогда ты возьмёшь вместо меня Македонского, а Сфинкс пускай ведёт Птицу. — Уверен? — Слепой наклонил голову, прислушиваясь. Волк кивнул, обсуждать было нечего. И Слепой бы не позвал его на разговор, если бы всё мог решить сам. Утащить человека на ту сторону без его согласия — чревато местью Дома или Изнанки. При них никто такого не делал, но от выпуска старших остались жуткие предания и парочка туманных заметок в Блюме. Тогда это казалось выдумками, а теперь они сидят в Наружности и всерьёз обсуждают, как отсюда прыгнуть на страницу с картинками в зачарованной книге сказок. В такие минуты, Волк понимал желание Стервятника жить под дурью, чтобы всегда была возможность сказать: «Это не я, это всё они — волшебные порошки и травы». — Но ты придёшь? Сегодня день чудес. Ральф, разрешивший прийти в Дом, Стервятник, уговоривший Ральфа, Сфинкс готовый шагнуть в ненавистную Изнанку и просящий Слепой. — Конечно, — Волк выдал лучшую хищную улыбку из своей коллекции. Пусть он никогда больше не встанет на след шестилапого оборотня, и тот больше не почувствует дыхание верного недруга за спиной, но что-то же он должен оставить на память и ему?Часть 3, глава V
6 января 2024 г. в 11:31
Когда Сфинкс отверг дорогу на Изнанку, Волк ликовал. Это была победа, безоговорочная и бесспорная. Сфинкс выбрал его! Он выбрал жизнь полную открытий, знакомств, ярких путешествий. И Волк будет рядом, он сможет помочь. Конечно, так ловко, как у Слепого, у него не получится, но и Сфинксу надо осваивать новые грабли, которые ему успели приладить перед выпуском. Волк видел, чувствовал, как сник Слепой, будто из него выдернули позвоночник, надломили хребет — станину, удерживающую на себе весь Дом и их всех. И это тоже было отрадно, непоколебимый Вожак повержен своим лучшим другом. Гай Цезарь и Юний Брут в миниатюре. Теперь-то Сфинкс только его, безраздельный друг, целиком.
А дальше ничего не произошло из того, что грезилось. Они просто разошлись, рассыпались, раскатились каждый по своей норке-щёлочке, как бисер с порванного Шакалиного браслета. Провалились в утробу Наружности, занятые выживанием.
Так прошёл год до первой сходки, организованной Табаки в сараюхах Рыжего. Волк летел туда как на крыльях. Всё было ясно, сейчас они встретятся, поговорят, и их дружба возродиться, как феникс из пепла. Они встретились, и ничего.
Это был всё тот же Сфинкс — лысый зеленоглазый верзила, спокойный и до спазма в горле родной. Друг, с которым на край света и за край, и который за этот год научился быть один, стряхнул с себя все запасные руки стаи, умеющие дать закурить, придерживающие полотенце после душа, откидывающие одеяло, завязывающие шнурки на кедах и сующие бутерброд в рот.
Это было такое чувство, будто из груди вынули кусок чего-то очень важного. Без патетики про душу и сердце, но что-то такое, что держало тебя на плаву, какой-то спасательный круг, в который верил, что он не подведёт, а потом оказалось, что он вроде, как и есть, но не спасёт. Плыви, барахтайся сам, друг.
Вот он — Сфинкс, упирается лбом в лоб, запускает изумрудный зонд глаз в душу и с привычной заботой спрашивает: «Как ты, Волчарый?»
И Волк улыбался, хорохорился, говорил, что всё отлично, круто, зашибись просто. Сфинкс кивал, а верил ли? Про Слепого они не говорили.
Волк тогда хорошенько набрался, запивая водкой колючие осколки разбитых надежд. В тот раз заглушить костёр обиды, полыхавший в груди, ему помог Стервятник, налегавший на спиртное чуть ли не с большим азартом. Они уехали к Большой Птице домой, пьяные тащились по лестнице, шатаясь и хихикая. Рекс блевал в раковину, а Волк задремал на унитазе под утробные рыки собутыльника.
Всё это было отвратительно и мерзко, как вкус желчи после рвоты во рту. Такой же была попытка Стервятника залезть к нему в штаны и подрочить вялый, не стоявший после всех возлияний член.
— Ну конечно, я же не Сфинкс, — ехидно просипел Стервятник, когда Волк отпихнул его от себя.
— Дурак. Мы со Сфинксом никогда.
— А они со Слепым?
Втыкать вопросы-иголки в собеседника — искусство, которым славился Стервятник в Доме. Можно было не отвечать, в конце концов они достаточно прожили одной стаей и много чего знали друг про друга, что обозначалось куда шире, чем стандартными пятью чувствами.
— Думаешь, Слепой ушёл сюда ради тощих сисек Крысы?
— Завались.
Бессмысленный разговор, перешедший тогда в глупую драку, а следом в злые поцелуи и прочие грубости, которые принесли краткое облегчение для них двоих. Волк выместил обиду и разочарование на Стервятнике, а тот искупал что-то своё, наполняя пламя души одни ведомым ему мраком. Волк не вникал.
А потом появился Македонский.
Волк умел быть благодарным по-настоящему, без всякого подтекста. Он и был благодарен Македонскому за то, что приютил и приручил, окружая неловкой заботой, и вечно поднятая шерсть на загривке опускалась. Он не спрашивал, что взамен от его присутствия получает сам Мак. Тот только раз проговорился про сумасшедшего деда и каких-то ангелов, но Волк видел, что творят такие оговорки. Как Мака скручивает невидимый канат паники и страха, как начинают дрожать руки, а зубы стучать об ободок кружки. Значит, стоило помолчать.
— Не обижай его, — попросил Сфинкс в последнюю встречу, когда они вывалились в морозное утро в туалет, пока остальные ещё спали.
Зверь внутри Волка вскинулся, щеря клыки.
— Ты просто ещё многого не знаешь про него, — продолжил Сфинкс, и Волк сдержался от резких слов. Потому что кое в чём Сфинкс был прав. Он много не знает. Например, кто они стали друг для друга? Удобные соседи? Коммуна отверженных? Друзья для поцелуев и обжималок под одеялом? Любовники по неволе?
— Волк? — позвал Сфинкс, терпеливо ожидая, пока тот справится неловкими пальцами с пуговицей на его джинсах.
Сейчас он спросит про мою спину, и я дам ему в колено.
— Что у тебя с руками?
— Ловил падающий чайник на работе, — Волк облизнул пересохшие губы, пуговица наконец проскользнула в петельку.
— Будь аккуратнее, — очень серьёзно попросил Сфинкс и желание злиться пропало, растворившись в дымке новорожденного дня.