Самая Длинная ночь в Наружности

Времена, когда Стервятник приходил на встречи вовремя давно остались в прошлом, не по Ту Сторону даже, а за чужими дверями, закрывшимися однажды навсегда. Он никогда не умел быть удобным, как Тень, но по крайней мере считался вежливым. Когда-то. Позже вежливость развеялась, как дым поминальных свечей, теперь она требовала усилий, а стараться он был готов не для всех. На встречу со Слепым можно было не торопиться, на встречу с ним можно было вообще прийти на день раньше и всё равно опоздать, с ним «пора» и «вежливо» обретали какие-то совсем уж иные очертания. Слепой ещё ни разу не звал встретиться сам, намеренно, и от этого было не по себе. Стервятник остановил свой ржавый седан у обочины и вышел. Слепой ждал его, прислонившись к кривому фонарному столбу, будто пьяный, и не понятно было, кто из них кого поддерживает, казалось: отлепи — и оба повалятся в траву, только в разные стороны. В волосах Слепого болтались засохшие репьи, как украшения в причёске индейца, свитер сползал с плеча, оголяя след от чьих-то маленьких зубок, а в глаза, не прикрытые туманом, было больно смотреть. Стервятник и не смотрел; молча кивнул, протянул сигарету и уставился под ноги, сухая пыль тут же облепила ботинки и джинсы, словно он шёл сюда пешком. Нужно было что-то сказать, спросить «как дела», завести разговор. Слепой любил праздные разговоры, не участвовал в них, конечно, но под трескотню Табаки, словоблудие Рыжего или даже под ахи-вздохи Дорогуши он расплывался в пространстве, как ящерка, греющаяся на солнце. Навыки Стервятника в светских беседах тоже слегка поистрепались, ввернуть в эту стену неловкого молчания шурупчик про погоду или рассаду, не пообломав когтей, у него всё равно бы не вышло. Можно было бы отметить комплиментом исключительную бледность друга или прямо спросить, зачем тот его позвал — хотел бы навестить, пришел бы прямо в дом — но Слепой его опередил.       — Смотри, — сказал тот и небрежным движением подбородка указал на другую сторону побитой автострады. Стервятник знал, что там увидит: почти у самой дороги, присоседившись к старой неработающей автозаправке с облезлой вывеской «Не курить. Огнеопасно.», торчала придорожная закусочная, а позади, за низким ячеистым заборчиком, была дешёвая ночлежка, где он сам не раз оказывался, вываливаясь на Изнанку в пьяном угаре. Точка сбора беспамятных потеряшек, которым требовалось время, чтобы распихать в голове всё на свои полки, которым некуда было идти или не хотелось. Однажды он прожил здесь месяц в твёрдом уме и светлой памяти просто из любопытства, наблюдая за другими постояльцами и, к своему удивлению, не признавая и половины. Последние годы, — сказала ему хамоватая официантка из закусочной, когда Стервятник останавливался перекусить пару месяцев назад — тут совсем пусто и койки сдают в основном дальнобойщикам. Дверь закусочной хлопнула, пластиковая шторка на оконце зашелестела — этот звук Стервятник услышал у себя в голове, по памяти, потому что иначе тот бы сюда просто не дотянулся — солнце отскочило ослепляющим бликом от металла двери, и на улицу вышел мужчина, одетый во всё чёрное, кроме запачканных белых кроссовок, словно чужих в этом образе. Он цеплял взгляд, как ворон, примостившийся на голове пугала среди бескрайних злаковых полей. Как клякса на белых листах с ровным почерком. Стервятник удивлённо вытаращил глаза, потом нахмурился, прищуриваясь, будто не доверял собственному зрению.       — Ты его перевёл? — спросил он Слепого. В голосе заколол нарастающий вместе с пеплом на кончике сигареты гнев, но Стервятник до конца не понимал, отчего злится.       — Нет, — ответил Слепой. — Сам прыгнул. Стервятник перевёл на Бледного подозрительный взгляд.       — Случайно. Можешь сказать «спасибо» Волку. Стервятник скрипнул зубами. Зубы, пожалуй, единственное, что наладилось в его теле здесь, встав ровным рядком, и теперь если сжать челюсти, зубы скрежетали, как мусородробилка на свалке автохлама, где он взял свою тачку.       — И что дальше? — выдавил он.       — Он ничего не помнит. Присмотри.       — А если я не хочу?       — Он теперь твоя ответственность, — Слепой глянул в глаза пристально, соскребая шкуру вдоль хребта, а потом небрежно пожал плечами. — Хотя, может, ты уже привык быть безответственным, откуда мне знать. Слышать такое от него было обидно. Ходили слухи, что Слепой до сих пор перетаскивал на Изнанку своих, правда эта или сказки — Стервятник не разбирался. Переводить тяжело, возвращаться Туда и тащить за собой вновь существо, чья душа бьётся на части, не разбирая, в каком мире её место, — тяжело и больно, стоит дорого, но Слепой никого не бросил. Об ответственности он знал получше Стервятника.       — Если он прыгнул случайно, то может так же случайно назад и вернуться, — заметил Стервятник обреченно. Такая развязка казалась неизбежной, и ожидание, когда эта чёрная иллюзия рассеется, застряло внутри. Порой, в самые серые вечера, Стервятнику казалось, что он проклят, что жизнь не принадлежит ему. Даже то пузырящееся пьяное счастье, что налетело волной, когда он ступил на Изнанку, Стервятник глотал, захлебываясь и не успевая дышать, но наступило утро, отлив утянул за собой солёный восторг, и он вновь остался ни с чем. Как кошка, которой кидают бантик, привязанный к верёвочке, — дразнят и не дают, и хоть когтями вцепись, всё равно в итоге отберут.       — Это если у него будет такое подсознательное желание, — согласился Слепой. — Если не найдет, за что здесь зацепиться. У Стервятника имелось схожее подсознательное желание, он хотел, чтоб этот мир исторг его обратно, как недопереваренный кусок, но дорога назад была ему закрыта, а проситься у Слепого, который и так сделал для всех них больше обещанного, было бы подло и унизительно. И теперь Стервятник смотрел на чёрный призрак Ральфа через дорогу, пытаясь разглядеть, не привязана ли к нему дразнящая верёвочка. Они докурили молча, и Слепой, не прощаясь, нырнул в траву, усыпанную глазурью дорожной пыли.       — А что с Волком? — опомнился Стервятник, задавая свой вопрос грязной макушке, склонившейся будто перед прыжком.       — За него переживать не стоит, — ответил Слепой и сухо рассмеялся. Ветер налетел ниоткуда, и трава вокруг зашелестела, утапливая в себе этот смех, поглощая его владельца, только и видно было, как высокие травинки расступаются, пропуская большого зверя вперед. Стервятник сел в машину, завел свой кашляющий и икающий драндулет и, развернувшись от обочины, тормознул у скелета заправки напротив. Стекло с пассажирской стороны со скрипом сползло вниз, и он, перегнувшись через рычаг переключения передач, взглянул на озадаченного его маневром Ральфа.       — Работа нужна? Прозвучало не очень дружелюбно, от такого предложения если и не сбежишь сразу, то хорошей оплаты точно ожидать не станешь, но Ральф подошёл ближе, цепким взглядом ощупывая потенциального нанимателя.       — Что за работа? — спросил он в тон.       — Надо крышу подлатать, один не справляюсь, — ответил Стервятник. На самом деле он и участвовать не собирался со своим неловким коленом, да и вполне устраивали его старые тазы, подставленные под течь во время дождя. Раздражало только окно, у которого всю ночь приходилось менять тряпки, если заряжала суровая гроза.       — Я не строитель и не кровельщик, — предупредил Ральф.       — Не велика беда, — пожал плечами Стервятник. — Едешь? Ральф со скепсисом оглядел помятую бочину тачки, которую не то пинали в гневе большущими ботинками, не то брали тараном; задняя дверца была вмята внутрь, как раздавленная пупырка на упаковочной плёнке.       — Ладно, — согласился он, забираясь на сидение рядом с водителем. Он бросил взгляд на закусочную, как будто прощался с этим местом или не был до конца уверен, что вообще нужно отсюда уезжать.       — Тебе стоит забрать вещи, если они у тебя есть, — посоветовал Стервятник.       — Не собираешься возвращать меня назад?       — Это не имеет смысла: на работы понадобится больше, чем пара дней, и у меня есть свободная комната. Полагаю, остаться будет разумней и не придётся платить за ночлег. Так что?       — Поехали, забирать тут нечего. Стервятник кивнул и тронулся с места, разбрасывая мелкие камушки из-под колес. Сначала они ехали молча, и Стервятник чувствовал на себе назойливый изучающий взгляд, но упорно не отрывался от дороги, делая вид, что ему всё равно. Было непросто, под рёбрами что-то мелко и нервно дрожало, колени свело от напряжения так, что иногда приходилось прикладывать усилие, чтобы не пережать педаль газа. Он не понимал, почему так волновался, искал внутри определенность, какое-то чувство, которому можно дать точное название, но радость от нежданной встречи и злость от предчувствия обмана так перемешались друг с другом, что Стервятник был уверен, что рухнет в обморок, запутавшись в собственных нервах, стоит им добраться до места. Когда Ральф наконец прервал молчание, Стервятник даже вздрогнул, едва не вильнув на встречку.       — Дом большой? — поинтересовался Ральф.       — Не очень, пара комнат на втором этаже над магазином, но здание старое. Тут в пригороде все дома старые.       — А сам ты чем занимаешься?       — Так, делаю кое-что на заказ, — уклончиво ответил Стервятник.       — Что-то, о чём лучше не спрашивать? — уточнил Ральф.       — Спроси что-нибудь другое.       — Как твоё имя?       — Стервятник. Было странно представляться Ральфу, как будто они не были знакомы, разговаривать, разыгрывая какой-то странный спектакль. Стервятник на каждом слове подсознательно ожидал чужой оценки или даже нравоучений, но не встречая в тоне разговора и намека на превосходство опыта, возраста или тайного знания о нём, терялся. Голос Ральфа окутывал чувством ностальгии, и Стервятник моргал всё чаще, пытаясь избавиться от щиплющего глаза ощущения. Он не мог говорить с ним, как с незнакомцем.       — Ральф, — представился тот в ответ, и Стервятник не удержал мимолетной, нервной улыбки. Они долго стояли на железнодорожном переезде, и Стервятник предложил Ральфу свои сигареты, а потом рассматривал его, то зависая на глазах, окунающих в необъяснимо тёплое чувство, то опуская взгляд на колени, где расслабленно покоилась рука в чёрной перчатке.       — Вторую, наверное, потерял, — сказал Ральф, заметив его взгляды. Зажав сигарету в зубах, он стянул перчатку с руки, обнажая целые и здоровые пальцы, полный комплект, и кинул её на приборную панель.