Самая Длинная ночь в Наружности

Почему он всё такой же тощий? Куда бежим? Что будет с Ральфом? Глисты, что ли? Сфинкс постарел. Всё эти вопросы каруселью вертелись в голове Волка, пока он бежал след в след за Слепым, не сводя глаз с мелькающих лап. Укусить? За какую? Среднюю левую или заднюю правую? Он уже почти решился и стал сходить с тропы, примериваясь как бы удобнее цапнуть Бледного, но тот вдруг прыгнул, толкнув Волка в бок, и они покатились по траве чёрно-серым клубком. Волк прикусил от неожиданности язык и больно ударился плечом, но тут же вскочил на лапы, пригнул голову, готовый к бою. Драка была необходима ему, как воздух. Вцепиться в облезлую шкуру, раздробить зубами кости, наполнить пасть сладкой жаркой кровью, чтобы задышать, сбросить железный обруч, стягивающий ему рёбра с той минуты, как Македонский ушёл вместе со всеми. Слепой стоял напротив, худой, горбатый, с узкой зубастой мордой невообразимой помесью борзой, овчарки и волка. Изогнутый саблей хвост качнулся влево-вправо, — робкое приветствие, предложение мира или перемирия. Волк фыркнул, отворачивая голову в сторону, открывая противнику свою шею. По траве, скидывая звериную личину, они катались вдвоём, порыкивая и повизгивая, словно молоденькие щенки в первую линьку. Слепой справился первым, и когда меховая шуба наконец слезла с плеч Волка, тот уже сидел, сложив ноги по-турецки и свесив длинные кисти рук с колен.       — Привет.       — Ты так и не научился улыбаться, — хмыкнул Волк на попытку Слепого изобразить приветливость.       — Наверное, — Слепой не изменил позы. — Пойдём.       — Куда? — Волк легко поднялся с земли и потянулся: в голове ещё гулял туман выпитого коньяка, но ощущение свободы и силы, что всегда наполняло его на Изнанке, вытесняло весь хмель.       — Поговорим, — Слепой поднялся слитым в одно движением, вытянув тело словно какая-то неведомая рептилия, ходящая на двух ногах. Они свернули с просёлочной дороги в высокую некошеную траву и долго шли, спотыкаясь о кротовые норы и отдирая от одежды подцепленные коробочки репейника. Волк не знал этих мест. Как Прыгун, он многое забывал, возвращаясь в повседневность Дома, но те клочки воспоминаний, что оставались он держал цепко и не отпускал, складывая эти кусочки в мозаику, составляя свою карту Той Стороны. Трава сменилась кукурузой, уже засыхающей на корню и никем не убранной. Тугие початки с гулким звуком били по плечам, а особо настырные ухитрялись и щёлкнуть по макушке. Волк тихо выругался, когда очередной початок стукнул его по затылку. Они так долго шли, что он даже припомни какой-то дурацкий ужастик, где безумные дети приносили кровавые жертвы выдуманному божеству в кукурузных полях.       — Уже пришли, — бросил через плечо Слепой в неизнашиваемом зелёном свитере и нырнул в очередной ряд кукурузных стволов. Волк, прикрывая глаза рукой, шагнул следом, чтобы в следующий миг застыть у крыльца дома. Он замер, рассматривая поседевшие от времени доски стен, продавленное плетёное кресло у круглого стола, застеленного неровно обрезанным куском клеёнки. Под навесом стоял пропылённый мотоцикл. Слепой, гоняющий по пустынным дорогам Изнанки, — это было выше возможностей воображения Волка. Слепой громыхал ключами у безобразного сейфа, почему-то выставленного на веранду. Волк неспеша поднялся по истёртым ступеням и сел на широкие перила. Слепой возился с удлинителем, заправлял кофеварку, подливая воды из мятой пластиковой бутылки. Волк искоса следил за ним. А потом отвернулся на звук проезжавшей по серой дорожной нитке машины. Отсюда она казалась маленькой, медленно ползущей букашкой.       — Куда ведёт эта дорога?       — В город, Чернолес, — Слепой сидел на корточках, не сводя глаз с шипящей кофеварки.       — И что там? — Волк никогда не бывал ни в каких городах и поселениях, когда проваливался сюда. Он был из тех не многих счастливчиков, кто всегда попадал сразу в Лес. А когда у тебя есть Лес, — больше тебе ничего и никто не нужен.       — Город, — Слепой обернулся через плечо. — Дома, магазины, кинотеатр, школа. Просто город.       — То есть как в Наружности?       — Почти, — Слепой вытащил из сейфа чашки, сахарницу и пакетик с ржаными сухариками.       — Подожди. Что значит почти? — Волк слез с перил и принялся ходить по веранде. Его так поразил тот факт, что где-то там на конце этой серой дорожной артерии пульсирует живой город. Такой же как сотни тысяч городов, что в нём есть магазины и лавки, кафе и рестораны, бензозаправки, раз уж здесь ездят автомобили, наверняка и автомойки, кинотеатры, где крутят кино. Значит, где-то есть и киностудии, где это кино снимают?       — Почти, значит то, что слепые видят, безрукие имеют руки, а безногие ноги. А у тебя не жжёт огнём спину от прыжков и кувырков.       — Хочешь сказать, тут не болеют и не умирают? — Волк плюхнулся в продавленное кресло-качалку, и оно надсадно заскрипело недовольное грубым обращением.       — Тут живут, не помня о былой боли и увечье. Не все и не всегда, каждый случай уникален, и невозможно предсказать итог. Кофе оказался удивительно вкусным вопреки всем опасениям Волка, когда он смотрел, как Слепой наливает пожелтевшую воду в кофеварку. Другое дело, что его трудно было удивить или напугать несвежей водой, или перетёртыми в пыль сверчками, которых можно выдать за кофе-порошок.       — Ты Прыгун, а сохранил память, а Ральф не помнит ничего. Лорд Ходок, а не может вспомнить, что с ума сходил по Рыжей и только мучается от фантомной боли в ногах. Никто заранее не знает, что будет с ним здесь.       — О чём ты хотел поговорить? — усилием воли Волк не отводил взгляд от глаз Слепого. Он знал, что слепец зряч на Изнанке, но никогда не сталкивался с ним нос к носу ни в человеческом, ни в зверином обличье. А теперь увидеть осмысленный взгляд там, где всегда клубился молочный туман, оказалось отчего-то неприятно.       — О Сфинксе, — прямота Слепого обескураживала, Волк резко откинулся на спинку кресла, и оно закачалось, кренясь вправо.       — Ты думаешь, я пришёл забрать его обратно или что? Слепой смотрел, буравил Волка острыми гвоздиками зрачков, а пальцы нервно теребили разлохмаченный край клеёнки, дёргали ниточки и скручивали узелки. Волк шумно выдохнул ртом, упёрся ногами в пол, останавливая качалку. Старое соперничество, перетягивание каната по имени Сфинкс. Это только в книжках и кино дружат вчетвером, втроём, а то и вшестером, в жизни так не бывает. Вернее, дружить-то могут и трое, и четверо, но внутри всегда будут пары, которые лучше понимают и чувствуют другу друга, а кто-то останется за бортом. Не явно, никто не признается, но такие вещи всегда чувствуются, особенно тем, для кого эта дружба ценнее жизни. Кто в Доме дружил со Слепым? Никто. Слепой был всегда непреложным продолжением Дома, такой же необходимый и привычный, как старый диван на перекрёстке. Вечный. Кто был Сфинкс для Слепого, — остаток божественной сущности Лося. Слепой знал все ответы, подавлял, обволакивая собой. Его бы воля, Сфинкс сидел бы запертым на чердаке, общаясь только с ним одним. Волк не знал ничего и беспрестанно искал, придумывал загадки, тайны, игры и трюки, рассыпая искры своей энергии, и они все шли за ним заворожённые и вдохновлённые.       — Мне не показалось, что он рад меня видеть. Тогда было много кутерьмы и бестолковщины. Волк был готов биться насмерть со стоящим напротив него оборотнем. Он ощущал в тот момент в себе такую силу, что был уверен, что раздерёт Слепого в клочья, будь он хоть трижды волколак, вурдалак или любая друга нечисть — порождение странной фантазии Изнанки. Но Сфинкс спустил на них собак и, кажется, даже улюлюкал, подзадоривая стаю, и им пришлось бежать, спасть свои шкуры. Ральф вроде бы валялся в обмороке, Волк плохо помнил.       — Тогда зачем ты здесь? Волк улыбнулся, запустил пятерню в волосы и с силой потянул за них. Слепой-Слепой. Бедный слепец, обделённый не только обычным зрением, но и душевным. Что существовало в его жизни кроме Дома, Леса, Сфинкса и Лося? Видел ли он ещё что-нибудь кроме этого? Любил ли?       — Ты знаешь, где Македонский?