***
Таня открывает глаза, потягиваясь на кровати, накидывает на плечи одеяло и подходит к окну. Она чувствует, что что-то изменилось, как минимум, её биологические часы. Раньше девушка никогда не просыпалась раньше будильника, но здесь совсем нет электроники, поэтому новый день впервые не начинается с раздражающего звона. Она открывает деревянные створки, позволяя завораживающему пению жаворонков проникнуть в спальню, вдыхает чистый воздух и замирает, наблюдая за рассветом. В груди появляется непреодолимое желание сделать нечто, что раньше казалось безумством. Таня откидывает одеяло на кровать, неожиданно для себя замечает каждую складочку, которая образовалась от её неаккуратного движения. Улыбается. Поправляет белую ночную сорочку и осторожно открывает скрепящую дверь, чтобы не разбудить хозяйку дома. Она выходит на улицу, ступая босыми ногами по покрытой росой траве. Луговая зелень оставляет мокрые поцелуи на стопах, и девушка смеётся, ускоряя шаг. Таня бежит на встречу рассвету, расставив руки в разные стороны, словно птица. Она действительно чувствует себя такой же вольной и чистой. Останавливается возле ветхого деревянного забора, кладёт на него руки, позволяет тактильной памяти запомнить каждую шероховатость, чтобы потом воспроизводить эти ощущения в самые тяжелые моменты своей жизни. — Татьяна, — оборачивается, чтобы стать лицом к тётушке Мелании, смотрит на женщину, которая держит в руках металлическое ведро и улыбается. Бежит к ней, нападая с объятиями, пока та просто понимающе кивает и гладит по спине. — Спасибо, — не знает, за что шепчет благодарности, но душа требует немного этой нежности, и Таня уже не может остановиться. Слёзы текут по щекам от желанного освобождения, и Либерман крепко сжимает шаль не плечах женщины, словно боится, что та раствориться в утренней дымке вместе с этим домиком и горами. — Девочка моя, — Мелания вдыхает аромат её русых волос, гладит по голове, а потом берёт за руку и заводит за угол, откручивает крышечку у перевёрнутой баклашки, и оттуда тонкой струёй льётся кристально-чистая вода. — Закрой глаза, представь сегодняшний рассвет, пусть этот прохладный поток смоет с тебя всю тяжесть. Позволь ему унести твою боль. Таня кивает, она подставляет ладони под самодельный умывальник, дрожит от холода и эмоций, но как только вода касается разгоряченного лица, девушка ойкает, понимая, что летние ночи в горах совсем не тёплые. Берёт из рук тётушки заранее приготовленное белое полотенце, и оно невообразимой мягкостью ложится на кожу. — Научите, — срывается на последней гласной, кашляет, но сама не знает, что именно вызвала такую реакцию организма. — Научите меня быть счастливой. И снова немногословный ответ, и если бы не короткие фразы, Таня бы вообще не поверила, что женщина умеет разговаривать, но она настолько одухотворена своей жизнью, что не хочет разбрасываться словами, просто целует бледные щеки и ведёт за руку в дом. Только сейчас Либерман замечает, что металлическое ведро было наполнено молоком, смотрит на это белое золото с восхищением, даже не представляя, сколько всего Мелания успела сделать за утро, а потом в её руках оказывается гранённый стакан, и она припадает губами к сладкой жидкости, выпивая её до дна. Слышит смех справа от себя, но остановиться не может, вскоре стакан снова наполняется, а поверх него оказывается кусочек тёплого хлеба. Тётушка открывает банку с абрикосовым вареньем и садится рядом, намазывает его на домашнюю выпечку и пододвигает к Тане. Она неуверенно смотрит на лакомство, словно никогда раньше так не делала, а после вспоминает свою просьбу и откусывает маленький кусочек, запивая его молоком. Удовольствие расстекается привкусом абрикос во рту, и Либерман смотрит на женщину слезящимися глазами. Та пьёт молоко с таким наслаждением, будто там, в стакане, нечто драгоценное, и Таня опускает веки, позволяя себе насладиться таким умиротворённым утром. — Я научу тебя всему, что знаю, но пообещай, что ты никогда не откажешься от себя. Таня кивает. Это — самое маленькое, что она может сделать, но тётушка не просит большего, она просто накрывает худые девичьи пальцы своей шершавой ладонью, а после поднимается из-за стола. — Не торопись в будущее, девочка. Оно несомненно прекрасно, но ты должна научиться смаковать каждый момент своей жизни, потому что она бесценна. Тётушка Мелания скрывается за тяжелой дубовой дверью, а Таня убирает стаканы и ложку в металлическую миску, которая служит мойкой, а после подхватывает пустое ведро и идёт к Пруту. Она замирает у речки и становится на колени, словно поклоняется большой воде, закрывает глаза, вспоминая утреннее наставление женщины, и не знает, сколько времени проводит в этом положении. Бурные воды Прута несутся с огромной силой, и вода шипит от боли, разбиваясь о камни, птицы рассказывают басни о своих путешествиях, пока деревья молчаливо их слушают, катая южных странников на мощных ветвях. Таня открывает глаза, когда к реке подходит молодая девушка и садится возле неё. Она осторожно касается воды, пока черные, как ночь, волосы, собранные в косу, стремятся к земле. — Я прошу тебя, Прут, Чтобы ты не винил Своих жадных подруг В том, что жаждут воды. Я молю тебя, Прут, Никого не губи. Твои воды несут Много счастья земным, Она начинает петь, а Таня вслушивается в мелодичный голос, затаив дыхание. Она никогда не слышала ничего подобного, не видела той преданности, с которой девушка обращалась к реке. Либерман пытается запомнить каждое слово, произносит его по несколько раз, а потом, набрав воды, бежит к дому, чтобы записать строчки в блокнот. Она потом обязательно их осознает, переведёт в свою собственную оду земле, но пока просто моет посуду в тазе, не понимая, почему не скучает по квартитным удобствам, по телевидению и интернету. — Держи, — в руках у тётушки Мелании ветхая книжка, и она протягивает её девушке за обедом, пока та ест лёгкий куриный супчик с домашней лапшой. — Что это? — Ты же просила тебя научить, — женщина подмигивает и сама принимается за трапезу. Домашний хлеб крошится в её руках, опадая на стол последними крупицами скованности в этом доме. — Это же сказки, — непонимающе произносит Таня. Она перелистывает страницы, смотря на них в замешательстве. Думает, что тётушка что-то напутала, но она снова кивает. — И мифы. — Но я ведь уже не ребёнок, — тоска поселяется в груди, заставляя сердце предательски сжаться. А как давно она чувствовала себя малышкой? Кажется, никогда. — Все мы дети, — Таня хочет ещё что-то возразить, но женщина кладёт указательный палец на её губы. — Здесь гораздо больше, чем ты думаешь, — она крошит хлеб в тарелку, и Либерман повторяет за ней, не совсем осознавая своих действий. Она убирает книгу подальше от стола, чтобы случайно не испачкать. Взгляд тётушки и атмосфера за столом действует на неё успокаивающе, и Либерман глубоко вдыхает, наслаждаясь тем, как аромат лекарственных трав под потолком приятно щекочет в носу. Магия.***
Когда начинает смеркаться, Таня берёт с кухни свечу и книгу, уходит к себе в комнату под довольный взгляд Мелании и располагается на кровати, расположившись так, чтобы можно было освещать страницы, не боясь испортить их огнём или воском. Она открывает первую легенду, долго всматриваясь в название, хмыкает и касается заинтересованным взглядом первых строчек.«Прут»
В одном неизвестном селе на далёкой земле жил красивый парень по имени Прут, но не всё было гладко в его судьбе. У Прута не было мамы. Она ушла в горы, когда ему было меньше шести, и не вернулась. Отец не разговаривал с ним на эту тему. Он лишь повторял из раза в раз, что женщина, давшая ему сына, была невероятно красива и добра, и мальчик унаследовал эти качества от неё, но отец сторонился Прута. Он не хотел причинять себе боль, поэтому в какой-то момент тоже исчез, оставив своего ребёнка полной сиротой. Прут не долго грустил. Он никогда не чувствовал сполна родительской любви, не мог поговорить с отцом, как с другом, поэтому не осознавал всего смысла потери. Он бродил по домам в поисках пристанища и везде ему были рады: и в просторных степях, и на одиноких полях, даже у моря. Прут побывал везде, неся с собой разочарование: ему везде были рады, но каждый не стеснялся кинуть камень в его огород. Кто-то сетовал на то, что парень слишком глуп, ведь вырос в семье ремесленников, другие говорили, что он недостаточно красив, но никто не хотел принимать его таким, какой он есть: с широкой душой и свободным сердцем, которое не умело любить. В одном из селений Прут встретил девушку. Будучи сраженным её абсолютной красотой, он исполнился желанием заполучить её, во что бы то не стало. Он воспринимал слова других людей, как зависть, считал себя лучше всех остальных, хоть ему и стоило у каждого поучиться. В один прекрасный день Прут узнал, что прекрасная девушка, которая так пришлась ему по душе, отправляется в горы за ягодами. Он решил проследить за ней, разузнать побольше о том, что может её покорить, бродил, скрываясь за каждым широким деревом, слушал её речи, нежный голос, который песней разливался по лесу и с каждым словом всё больше терял рассудок. Когда девушка стояла на склоне Говерлы и молилась Господу, он вышел из укрытия и направился к ней. Прут крепко обнял красавицу, но не учел того, что она даже не догадывалась о том, что всю дорогу была не одна. Девушка испугалась. Она начала кричать и вырываться, и парень отступил назад, размыкая руки. Красавица оступилась. Грубые камни осыпались под её ногами, и она не успела даже вскрикнуть, как полетела вниз. Практически у самой земли девушка обернулась в прекрасного жаворонка и снова взлетела в небо, одаривая мир своим прекрасным щебетаниям, но Прут этого уже не видел. Он провёл в горах несколько дней, питаясь одними ягодами, и коря себя за то, что загубил невинную душу, а потом решил избавить себя от мучений. Прут разогнался, оттолкнувшись от дерева и спрыгнул со скалы, расставив руки в разные стороны, тем самым образовав небольшую пройму в скале, а разбившись о землю, разлился в разные стороны водами. Они стали такими же буйными, как всё естество Прута, но люди и до сих пор приходят к реке, чтобы излить свою душу. С тех пор, как случилась эта печальная история, люди начали строить разные догадки. Всем было интересно, что могло бы произойти, если бы Прут знал, что девушка выжила, обернувшись птицей. Они каждый раз задают этот вопрос реки, а та шумит, разбиваясь о скалы и забирая печаль с собой» Таня захлопывает книгу, вытирая с щек солёные слёзы, поджимает под себя колени, тушит свечку и смотрит в окно на богатую ночь. Ей жалко Прута, но она видит его вину в излишней самоуверенности. Либерман кажется, что если бы он заговорил в пути, то можно было бы избежать многих ситуаций, но это лишь её догадки, поэтому девушка посильнее кутается в одеяло и переворачивается на бок лицом к стене. Она обязательно спросит у Прута, почему он не заговорил с красавицей. И река ответит шумом своих диких вод, но это будет завтра, а пока... — Сладких снов.