blood color

      

***

      Звуки города меркнут на фоне последней фразы Мадараме.       "Выгрызи печень, но найди компромат на Хайтани."       А в мыслях транслирует перевод:       Предай Хайтани, обмани, поступи как крыса, поройся в чужом нижнем белье. Предательница.       Предай. Предай. Предай.       Вот так, секунду назад ненавидишь всем сердцем, цепляешься за спасительную обиду, но стоит услышать одну фразу - и ты уже беспомощен перед самим собой. Потому что каким бы отвратительным человеком он ни был - это всё выше её. Залежалые чувства восходят, прорезаются наружу.       Губы обдало фантомной щекоткой - это прикосновения его языка пляшут по нежной коже, играя на нервных окончаниях. Заставляя замирать на месте, стоит только прикоснуться к этому воспоминанию. Там же - его рука на бедре, задерживается почти случайно, едва огладив на долю секунды. А потом - бессонная ночь и благодарность своему внезапному желанию надеть юбку. Что хотя бы раз в жизни испытала на себе его прикосновения.       Его нахальство, пренебрежение, весь спектр причиненной боли забылись. Остаётся факт: предать Хайтани. И слепая ненависть к самой себе.       -Нет-нет-нет...- громко произносит она, а Мадараме вспыхивает злостью моментально. - Всему есть грани разумного, Шион. Я не стану этого делать.       Обычно она никогда не вступала в конфронтацию с Мадараме. Эффект такой же, как и биться головой об стенку. Бесполезно. Он всегда сам себе на уме, живёт с мыслью, что никто не может ему указывать и управлять им. Но сейчас было необходимо сделать что-то, чтобы вразумить его и не допустить этого.       -Ты не поняла, Исихара, я не спрашиваю.       -Нет, это ты не понимаешь, Шион! Это опасно, правда опасно, они ведь сразу поймут, что это я, а жалеть меня никто не будет, они ведь ебнутые, ебнутые, Шион! - кричит хриплым шепотом, прижатая к стене.       Хрупкие кисти сжимают его грубые пальцы, но этой боли словно не замечает. Шион непослушания не любит, от неё - в особенности. Подчинить Исихару было процессом долгим. От Изаны он в своё время нахватался некоторым позициям, которые полностью разделял:       Управлять толпой можно с помощью страха.       А значит, одним конкретным человеком - тоже. Однажды уже получилось. Долго, нудно, но Исихара сломалась под страхом. И, вот тупица, боялась она даже не за свою жизнь. Её мамашу знатно заебали, прежде чем у неё окончательно сдали нервы. А ради неё Исихара пойдет на что угодно.       -Всё равно, что со мной сделают, Шион! Но мама, мама! Ты же знаешь, если её тронут, то я не выдержу!       Её голос такой же отчаянный как и пару лет назад, сбивчивая эмоциональная мольба, тихим восклицанием срывается с губ. Мадараме тогда откровенно этим наслаждался, но сейчас, кажется, не может. Исихара всё ещё боится, но его зверушку напугал кто-то пострашнее, и теперь её полное благоговение распространяется на Хайтани. Но и на такой случай у Курокавы, земля ему пухом, был припасен туз в рукаве.       Сильнее страха только надежда.       -Знаю, Исихара, - большими пальцами оглаживает выступающие скулы, смахивая несуществующие слезы. - Но именно поэтому доверяю это тебе.       Мутный взгляд аквамариновых глаз нашаривает в темноте лицо Шиона. Под тусклым светом уличного фонаря оно кажется другим. Более зрелым и осведомлённым. И плевать, что минуту назад он квасил ногами тележку дядюшки Шаня. Сейчас он серьезен, как никогда ранее.       -Это пиздец как важно, Хороми. И пиздецки сложно, но я готов отпустить тебя, если ты справишься. Настолько, блять, важно.       -Что? - она по-идиотски трясет башкой из стороны в сторону, как при истерике.       Мадараме давит усмешку. Хороми просто копия мамаши, с ума сходит похожим образом.       -Совсем?       -Совсем. - омерзительный оскал долго держать при себе не выходит, он сам по себе возникает при следующих словах. - И маму твою - тоже.       Шепотом на ухо, чтобы слова устоялись в голове. Разожглись внутри той самой надеждой, за которой хоть на край света пойдешь. Она мелькает в омуте её глаз, когда верхняя губа начинает подрагивать. И Шион подмечает одну интересную деталь: от облегчения она позволяет себе плакать чаще, чем от грусти.       Принятие и есть надежда. Надежда и есть согласие.       

***

      Попасть в её комнату - как провалиться в кроличью нору. Очутиться в другом измерении, где всем заправляет она. Всё такое диковинное и по-своему несуразное. Вылепленная из несовместимых частиц мозаика. Только Исихара могла придать столько чудаковатости простым вещам. Светло-бежевые стены всюду завешаны разнотипными рисунками: от портретов незнакомых людей, до пейзажей, исполненных маслом. Изредка на глаз попадались изгвазданные в краске участки, осевшие грязным пятном на светлых стенах. Кляксы, которым она придавала свой смысл, дорисовывая что-то поверх, исходя из того, на что это больше похоже.       Сплошь и рядом натыканы различные инструменты для рисования: кисти, карандаши, краски и куча непонятных Рану штук для творчества. На кровати лежала вязаная плюшевая игрушка собаки, с синими обвисшими ушами и глазами-пуговицами. Выглядит замученной временем и слегка облезшей, с большим количеством стежков и перешитая разными нитками на стыке деталей. Так обычно делают с вещами, которые не могут отпустить. Которыми дорожишь настолько, что всяческими способами продлеваешь срок жизни, давно себя истративший.       Легко представляется, как она прижимает её к себе, пытаясь уснуть. Обнимает, думая, что её плюшевый сторож защитит от всех кошмаров. Или утыкается лицом в мягкую морду, когда весь мир от тебя отворачивается и можно просто сидеть в одиночестве, пропитывая слезами памятную вещь. С большой вероятностью это подарок от кого-то из родителей, полученный ещё в детстве.       Ран хмурит брови так, что лоб прорезают морщины. Садится на жёсткий матрас, а старое темное дерево протяжно скрипит под его весом. Он небрежно вертит в руках уродскую псину, и думает: это наверное первая из многих в её жизни. А потом подавливает в себе желание отрывать вязаные конечности с убийственным удовольствием. Зависть снова схватила его за шкирку и окунула головой в свое детство. Обиженный маленький мальчик слезливо требовал разрушить этот островок семейной любви и покоя. У него такого никогда не было.       На протяжении всей жизни он убеждал себя, что это сказки, что не бывает родителей, которые не орут, не душат безразличием и не заставляют жить по своим правилам, на которые всегда кладешь хуй, увеличивая между вами пропасть. Оказывается, может быть по-другому. Бывают и спокойные разговоры, доверие, любовь во взгляде и словах. Бывает рис с карри по воскресеньям, как неизменная традиция, и стремная игрушка, с которой засыпаешь даже в девятнадцать лет.       И всё оно не напускное, а простое и естественное. Закономерность, которая была в жизни всегда.       Комната крохотная и она была такой всю её жизнь. С раннего детства и до нынешнего времени. Она взращивала Исихару, переживала каждый этап взросления вместе с ней. Стены принимали перемены. Стены в звенящей тишине шепчут ему рассказы про каждый ее прожитый здесь день. А Ран вслушивается, впитывает, вернее - это комната впитывает его, принимая его существо в свою обитель. Делая новой своей частью, записывая в хронологию.       Дверь открывается, когда Рану кажется, что он сейчас рехнется. Что комната поглотит его, оставив только очередным портретом на стене. Исихара тихо прошмыгивает внутрь и ставит чашку чая на прикроватный столик. На маленьком предмете декора также, как и везде в её комнатушке, умещается много вещей. Стакан с кистями, сложенные стопкой томики манги и маленький светильник, который разбрасывает по стенам пляшущие разноцветные огонечки.       Она садится за письменный стол, за которым во всю кипит работа. До его прихода Исихара выполняла задания по учебе, свалив тетради с конспектами поверх всяких бумажек прочего откровенного хлама. Берёт в руку ручку, прокручивая её в пальцах, а Ран так и остаётся сидеть на кровати.       Хайтани знает значение её молчания, прямой знак: говори первый. Говори или выметайся, нечего зазря тратить невосполнимый ресурс. Ран тянет интригу, не нападает. Хороми знает, что Ран мог прийти к ней только чтобы решить её судьбу. Казнить или помиловать. Извинений, естественно, она не ждёт, но Хайтани может просто попросить её остаться доглядеть за Риндо. Необходимо, чтобы он это сделал.       Спокойная жизнь в двух шагах. На расстоянии протянутой руки, только вот она совсем не уверена к кому тянутся. С одной стороны стоит Шион - он оттаскивает её в свою сторону, заманивает ложными перспективами, в которые так легко поверить. В которые хочется верить, если уж на то пошло. Шион хватает за руку, чтобы потом отпустить её навсегда, и это самый ожидаемый момент последних лет.       За её спиной Ран Хайтани. Во всех смыслах. Не держит, не хватает, ничего не обещает и не говорит. Но всё равно приходит, всё равно рядом и избавиться от него невозможно. От него избавляться и не хочется, сколько не отворачивайся всё равно будешь к нему тянуться.       Жизнь её ничему не учит, года проходят, а она всё кидается в непроглядный мрак, полный неизвестности. Таящий в себе столько леденящих душу кошмаров, сколько может себе вообразить ребенок, оставшийся один в темноте. Неизвестность притягивает, манит глупыми надеждами и скрывает в темноте то, чего так долго ждёшь. Она отступает на шаг, пытаясь сохранить хоть какую-то ясность, но риск не отпускает её, всегда топчется рядом, окутывая плечи шлейфом темноты.       Хороми молчит и делает вид, что пишет какую-то невероятно важную работу. Надо же, и вправду что-то пишет, только вот смысла эта писанина не имеет, очень будет рад Яэ-сан, когда прочитает её доклад. Но сейчас гораздо важнее дать себе шанс не совершить ошибку. Своим молчанием, своей напряжённой спиной, она мысленно защищается от вторжения Рана Хайтани в своё сердце. Не то чтобы его там не было, скорее, он уже несколько лет там прописался, но... Исихара даёт себе шанс на спасение и на спокойную жизнь.       И мысленно умоляет сморозить его какое-то очередное обидное ругательство, которое он выплюнет с целью её уничтожить. Чтобы он оттолкнул своим мерзким поведением (как будто это когда-нибудь помогало). Чтобы было легче потом вскрыть его тайны и с чистой совестью обнародовать их перед Мадараме.       Но желаемого не происходит. Ран обоюдно поддерживает молчание. Взглядом скользит по позвонкам, почти осязаемо, как прикосновение. Сокрушается о ровную осанку и застревает между лопаток, путаясь в мелкой вязке растянутого свитера. Ран молчит ровно столько, чтобы тишина смогла стать спокойной и уютной, и только тихие вздохи резали слух в полной тишине.       Слышится скрип кровати и возня, Ран берёт со столика предложенный напиток, пока тот ещё не остыл. Застывает в шаге от того, чтобы прихлебнуть, так и замирая с чашкой в нескольких сантиметрах от лица. Этот запах, Хайтани буквально спотыкается об него, стоило ему уловить знакомые нотки. Так от неё пахло, когда Ран сошёл с рельс и накинулся на её губы. Когда касался и чувствовал, как в самых смелых мечтах. Пахло кровью, испугом, и, видимо, клюквой с корицей, ведь в чай она добавляет именно это.       -Он не отравлен. - ровно и без издёвки. Сухая констатация факта.       Хайтани только хмыкает на такую реплику и удивляется тому, как она поняла, что он делал, даже не поворачивая головы. Её шпионские привычки достойны уважения, но в применении к нему - это ощутимо напрягало.       -По твоей тени. - словно читая его мысли - объясняет.       И поворачивает лампу, распыляющую теплый свет, иначе, чтобы свет на него не ложился и его тень больше не плясала на стенах. А Ран понял, что всё это время за ним бессовестно наблюдали, а он даже этого и не заметил. Это был бы удар по самолюбию, но только не со стороны Исихары. Сейчас он давится своей усмешкой и восхищением, а ещё - возмущением. Какого черта она сидит к нему спиной?       Риндо говорил, что нужно быть сдержаннее и действовать деликатно. Ран просит себя, умоляет, вести помягче, но истинную натуру заткнуть не может, говорит:       -Ты со мной разговариваешь или с моей тенью? - даже угроза в голосе не заставляет её повернуться. Хайтани с удивлением отмечает, что его это больше не бесит.       Исихара выдерживает паузу, делает вид, что пишет свою поеботу, а потом спрашивает:       -Вы за справкой пришли?       -Чего? - Хайтани едва ли не поперхнулся чаем, глоток которого только что сделал. Сначала сконфузился от скачка делового тона, а потом от сложности вопроса.       -Ну, как же, я ведь обещала и не принесла. - а, вот она о чём.       -Справка об отсутствии у меня венерических заболеваний, Риндо ведь они ни к чему. Кстати, как он?       Она насмехается над ним с явной провокацией. Может и вовсе мстит, хотя на неё это не похоже. По крайней мере, Ран теперь понимает, как он выглядит со стороны. И какого это, когда тебе говорят режущие по нутру слова, которые на тебя, блять, срабатывают. А ведь подъебка столь бесхитростна и очевидна, а всё же бьёт выключателем по голове.       Ран ставит чашку на прежнее место, медленно подбираясь к ней сзади, и с удовольствием отмечая, что она сильнее сжалась, чувствуя его приближение. Рука всё ещё пишет всякую произвольную ерунду, не подглядывая сверху, Хайтани видит, как начинает скакать её почерк. Превращаясь из аккуратного каллиграфического, до мазни младшеклассников. Рану это льстит, раньше бы он подумал, что она его боится, но сейчас явственно ощущает разницу.       Исихара млеет от его присутствия также как и он от её.       И только убеждается в своей теории, когда подходит вплотную, практически прижимаясь торсом к её спине, и опираясь руками на стол. Запирая Исихару в своих тисках - не касаясь её. Она напряжённо шумно вздыхает, а у Хайтани на лицо наползает наглая ухмылка. Прямо как он, когда сидел и вожделенно пялился на её ноги, пытаясь сдержать себя от непоправимого.       Рядом с Исихарой всегда приходится себя сдерживать. Чтобы не прибить её, не поцеловать, не наорать, не выебать. Сейчас - подавить соблазн поставить подбородок ей на макушку. Или вовсе - зарыться носом в светлые пряди и вдыхать аромат шампуня. Но пока нельзя. Этого зверька легко спугнуть, а задача Рана: приручить.       -Риндо... -тянет он так, что сахар хрустит на зубах. Сахар - белая смерть. - Рин злится на меня.       Медленно подбирается к сути, к чертям отбросив свою ревность. Ран репетировал - боже, блять, и правда это делал - в своей голове, что он скажет, но лез только всякий несуразный бред. Поэтому он надеялся, что Исихара возьмёт инициативу в свои руки, но та как-то с этим не торопилась.       -Интересно, за что же? - совсем не прозвучало как вопрос.       Хайтани продолжал дразнить, прижимаясь к ней настолько близко, насколько позволяла спинка стула. Всё ещё не касаясь, но уже затравливая мыслью о такой близости. Ран честно хотел довести её, но подвёл к опасной черте себя. Её запах - лёгкая пряная сладость, Хайтани всё ещё чувствует её у себя во рту, вместе со вкусом чая. От свитера самую малость тянуло кондиционером для белья. Обычный примитивный запах химии и чистоты. Ничего нового и незнакомого, но до мурашек необходимого. Ран действительно поддался влиянию её пространства, с каждой секундой он проигрывал сильнее, не то ей, не то самому себе.       -Он недоволен своей новой сиделкой. Говорит у неё руки из жопы и она скучная.       Его голос странно хрипит, когда следующая фраза вырывается совсем невольно:       -Думаю, и спать с ней тоже не так удобно.       Выбить из колеи получается. И её и себя. Одной неверно выброшенной фразой и холодным тоном. Это пугает его, настолько, что каждый раз произнося подобное вслух, он напарывается на свою ревность как на ржавый гвоздь. Она жжет, саднит, пульсирует, расходится по организму инфекцией.       Это пугает её. Эти слова только подбрасывают дров в горящее пламя сомнений. Она ведь сделала выбор в пользу благополучия себя и своей семьи. Иначе и быть не могло, только это решение можно назвать правильным. Но Риндо относился к ней так тепло и хорошо, что его действия можно воспринимать как заботу. Как давно о тебе заботились, а? Благодаришь теперь исключительно предательством?       И Ран... Ран всегда добавлял особой сложности. Он самая большая сложность в её жизни. Потому что он относится хуево, но не наплевательски, на рубеже чего-то схожего с ней самой. Одержимости. А может даже такой же больной любви. Находясь рядом с ним в одном помещении, или просто в непосредственной близости, Хороми слышит как воздух между ними трещит электричеством. От взглядов, от желания приблизиться, от необходимости растоптать друг друга, но сделать это исключительно своими руками.       Хочется раскрыть глаза им обоим, сказать:       Видишь, Ран, мы тяжело больны. Ты медленно меня убиваешь, но я ничего не собираюсь с этим делать. Кажется, я все же мазохистка, эта боль всегда была мне приятна.       -Это было совсем не то, о чем можно было подумать. - ручка выпала из ослабших пальцев. - Правда.       Хайтани долго молчит, но она чувствует, что напряжение у них одно на двоих. То ли из-за тяжёлой темы, то ли из-за того, что Ран настолько близок, что когда он кивает, то слегка касается подбородком её волос.       -Я знаю, Исихара.       И стало будто бы легче. Словно это короткое перебрасывание фраз разрешило их недопонимание. Попустило на короткую секунду. У Хороми даже получилось снова отвлечься на писанину, старательно игнорируя чужое дыхание прямо над головой. А Ран переместил своё внимание на детали захламленного стола.       Взгляд скакал от бесконечного количества бумажек, до бюста какого-то... черт его знает, философа, наверное. Лысина в нескольких местах изувечена следами потушенных об неё сигарет. Хайтани напрягается, от чего-то кажется, что Исихара не стала бы так измываться над гипсовой башкой бородатого дедка. Но стараясь не бредить на своих сомнениях он смещается дальше.       Внимание привлекает скрытый под другими листок, выглядывающий лишь на часть. Ран сощурил глаза, чтобы было легче выцепить написанное. Выглядело как детальный список с расходами на какой-то определенный период. Там считалось, кажется, всё. Львиная доля денежных средств распределялась за долги, далее - за еду. Просчитана даже стоимость корма для своей косматой черной твари.       Его, как человека привыкшего к растратам без ограничений, скручивает от одной мысли о подобной жизни. Считать расходы вплоть до мелочей, когда сам он может себе позволить за вечер потратить столько, сколько Исихара и её семья тратят за месяц, при этом выплачивая долги. Нет ничего удивительного в том, что они влезли в них, учитывая такой доход. Рану не нравится, что Хороми приходится выгрызать себе возможность существования тотальной экономией и опасной подработкой, за которую она, по её же словам, денег не берет. Эта мысль бьёт тревогой по нервной системе, но нейронная связь так и не может установить решения этого вопроса.       Приходится сжать челюсть, чтобы вопрос не вырвался из любопытного рта. Потому что она не ответит, снова увильнет, и, возможно, снова отдалится, когда Ран только-только начал сокращать ненужную дистанцию.       Очень своевременно Ран пялится чуть выше. И если до этого он хоть раз кидал пошлые и оскверненные ухмылки, то это не шло ни в какой резонанс с тем, как дьявольски улыбался он сейчас.       -Хм, что же это? - дразнящим тоном спросил он, хватая лист прежде, чем его успела отнять Исихара.       Хороми моментально подскочила вслед за ним, но было слишком поздно, Хайтани уже во всю забавлялся, нагло пользуясь преимуществом своего роста. Пока девушка отчаянно подпрыгивала вокруг него, чтобы отобрать рисунок, Рану стоило лишь приподнять руку и спокойно рассматривать изображение.       -Ты всё ещё такой же шкет, Исихара.       А ты всё ещё такой же идиот!       Но вырывается совсем другое:       -Верни, это моё! - звонко потребовала она, но Ран даже и не думал сдаваться.       -Правда? А я думаю как раз-таки моё. - довольно тянул он, не отрывая хитрого прищура от листка.       На нем изображено татуированное мужское туловище, где тату расползалось лишь в определенной части торса, шеи и руки. Вот неожиданность, рисунок прям как у него на теле. Узор точь в точь, всё, до последней линии.       Хороми остановилась, деловито сложив руки на груди и гордо вздернув подбородок, с полной уверенностью, что сможет задеть эго своими дальнейшими словами.       -Я рисовала Риндо. - и всё же выдернула лист у него из рук, собственнически прижав к сердцу.       В это действительно легко поверить, ведь без футболки она видела только его, каждый раз, когда совершала перевязку. Но была одна существенная деталь, которая и послужила огнетушителем для мгновенно вспыхнувшей искры ревности у Рана.       -Нет, Исихара, ты рисовала меня.       Ран наклонился прямо над самым ухом, нависая над ней. Хороми резко окатило волной жара и запахом его парфюма, того самого, которого невозможно невозможно не вдыхать. Хайтани слишком близко, упрямо медленно приблизился к лицу, проведя носом от скулы до виска.       -Татуировка Рина на правой стороне, Хороми. Ты не могла этого не заметить.       Медовый голос расстилался по мыслям, делая их липкими и сладкими. Пошлыми. От собственного имени, произнесенного таким тоном, у Хороми непроизвольно подогнулись пальцы на ногах, а на лице смешалась целая палитра всех оттенков смущения. Щеки румянились, ведь тело буквально плавилось изнутри, а диафрагма хаотично сокращалась в приятных спазмах.       Спасибо Господи, что Ран отстранился прежде чем она повернула голову в его сторону. Страшно представить, каким бы был исход, ведь на контроль она не способна, он покидает её, стоит Рану приблизиться так. Да он и сам отдалился лишь за тем, чтобы во всей красе лицезреть её реакцию.       Потрясающую.       Лучше, чем он мог себе вообразить. Полный ступор и налитое смущением лицо. Горящие блеском желания глаза, прямо как у него, да. Хороми тоже это чувствует, он уже уверен. И ликование от этой мысли не сравнить ни с чем. Это всё только их. Вся неловкость, вся напряжённая атмосфера. Только их лица отражаются в Зазеркалье её мирка, который, впустив в своё пространство Рана Хайтани, сделал его их общим отдельным миром.       -Я просто перепутала стороны.       Но он больше не поведется на её псевдоуверенность и тихий голос.       -И пропорции тела Рина тоже? Когда он только успел так вытянуться? Исихара стыдливо поджимает губы, но не сдается, не проговаривает заветного признания. Она словно чувствует себя увереннее чем обычно в своих родных стенах, а Рану... Рану даже нравится видеть её такой. Какой она была раньше: смелой, разговорчивой, разве что со временем она стала казаться ему ещё более стойкой, зная, как она живёт на самом деле.       -Если так хотела нарисовать моё тело, то могла просто попросить, так вышло бы... точнее.       -Я и не...       Протест так и остался невысказанным, она вообще забыла, что хотела сказать. Потому что Ран уже потянул за края светлого однотонного свитшота, небрежно откинув его на кровать и оставаясь в одних только темных брюках. Твою мать... он действительно сделал это. И теперь каждый кубик мышц прямо у неё на виду.       Из-за потрясающего рельефа его тела и так к месту обвитых рисунком участков, которые за секунду пригвоздили её взгляд к себе, Хороми полностью проигнорировала его надменный сытый взгляд. Хайтани то нормально, он стоит спокойный как штиль, и любуется вызванным им штормом. Потому что Исихара буквально окаменела, не в силах даже моргнуть.       -Можешь перерисовать, не стесняйся. На спине, кстати, тоже есть.       -Не буду.       -А я хочу.       -Тогда попроси.       Исихара почему-то почувствовала себя хозяйкой положения. Когда смогла прийти в себя, разумеется. Над Раном Хайтани никто никогда не смел издеваться и приказывать ему. Кто осмеливался - сталкивался с тяжёлыми неприятными последствиями. Даже Риндо редко было позволено сказать что-то эдакое и остаться безнаказанным. Но Хороми Исихара... принимать условия её хотелок казалось проще. Как игра. Она сказала так, только потому, что точно уверенна, что Ран ничего подобного не сделает. Но Хайтани нравится удивлять, и, оказывается, ценой собственной гордости тоже.       -Пожалуйста...- игриво протянул он.       А сам задумался: говорил ли он эту фразу хоть раз в жизни.       

***

      Все произошло быстро и глупо. Как в тумане.       Хороми только успевает раскрыть рот, чтобы сгенерировать хоть какой-то ответ, как в дверь тактично постучали. Но не открыли без спроса. В её семье, видимо личные границы чтят. Ещё один интересный факт.       -Прошу прощения, что отвлекаю, но я подумала предложить попробовать принесенные гостем угощения.       Мать Хороми интересуется вежливо и осторожно. Ей неловко, что она не может предложить большего, но не угостить ничем - дурной тон. А соблюдать рамки приличия для редких хороших гостей необходимо.       На лице девушки мелькает удивление. Конечно, она про его маленький возвращенный должок - ни сном ни духом. Да и смущение от всей ситуации всё ещё её не отпустило, поэтому она так же спокойно отвечает.       -Нет, мам, он уже собрался уходить.       -Жаль.       А Ран нихуя уходить не собирался. Ран вообще только начал всё это увлекательное занятие, но снова противиться ей не смог, оставляя свои шалости на другой раз. А то, что он будет - Хайтани не сомневался. Начатое он просто так не оставит.       -Вернешься к Рину завтра днём.       Только и успел сказать он, перед тем как Хороми спровадила его за порог своей комнаты. Неохотно промямлила согласие, когда он наконец-то оделся, вновь скрывая идеальность своего тела, и почти что вытолкала за дверь. Естественно, не позволяя себе никакой грубости и лишних пренебрежение его персоной.       Госпожа Исихара неловко переминались с ноги на ногу, словно чувствуя, что отвлекла их от чего-то важного. Вроде чувствовала она себя намного лучше, вовсе не показывая каких-либо следов своего панического приступа.       Она милостиво сопроводила парня к выходу, когда Хороми опомнилась и пошла за его верхней одеждой, тем самым выигрывая немного времени. Руки женщины всё ещё слегка подрагивали, а взгляд казался неуверенным и виноватым. Она хотела сказать что-то, но боялась, не решалась. Хотелось даже её подтолкнуть, любопытство так и раздирало их обоих.       -Вы с Хороми... хорошие друзья?       Издалека начала она. Хайтани подавил смешок, запугивать её своими типичными повадками не хотелось, женщина и без них выглядела очень зашуганной.       -Да. Очень.       А от его уверенности у неё словно камень с души свалился, открывая ей путь к заветному вопросу.       -Скажите, значит ли это, что... тот парень больше не будет угрожать нам.       В её словах - ледяной застывший ужас и пресловутая надежда. Рана от них корежит, ведь он ощущает от них ощущение живого страха. Ему этот страх близок - так переживают за близких. И с поздно дошедшим до него смыслом, в голове всё отчётливее собирается пазл, как ещё одна деталька, вставшая на свое место.       Парень. Угроза. Тряска в руках. Зашуганный взгляд. Беспрекословное выполнение работы. Отсутствие оплаты. Чёрные полуперчатки, которые она носит везде. Даже, блять, сейчас, в собственном доме.       Ран собирает кусочки воедино, пытаясь сопоставить, но ничего не получается. Из него вырывается только пустое обещание.       -Вас больше никто не тронет.