***
Размытые во тьме силуэты, сладковато-приторный запах смерти, окутывающий её шлейфом. В этом необъятном пустом пространстве Хороми терялась. Странное место, дорога к которому вымощена битым стеклом под ногами, а вокруг лишь болезненные душераздирающие вопли поверженных душ. Почему не страшно? Почему, когда голоса вокруг всё вторят о смерти и боли, она не чувствует ничего, кроме слепой надежды увидеть что-то в этом мраке? Бродя по хитросплетениям лабиринта, она искала отнюдь не выход, влекло Исихару нечто совершенно иное. У цели её, её же погибели — глаза цвета мутного аметиста, а зрачки всегда неестественно сужены. А взгляд этот хищный, и тем влекущий, вожделение в нём до крайности опасно. — Здесь? Ты здесь? — С надеждой озирается по сторонам, но откликается ей лишь звонкое эхо собственного голоса. Вблизи, за очередной развилкой бесконечного лабиринта, тьма сжирала пространство, предоставляя взору лишь корявые рубчатые стены, покрытые мёртвыми ветвями деревьев. Туда ей и надо. Не знает, чувствует. И ступая в неизвестность глубокой черноты, наконец-то приходит осязание его присутствия. Взгляд его неуловим, касания эфемерны, а мелодия его голоса никогда не была ей доступна. Однако, как же тянуло её в эту пучину манящей неизвестности. Как упорно она двигалась вперёд на встречу к нему. Хороми знает, кожа его всегда холодна подобно хлопьям первого снега, но нежные прикосновения к её телу всегда пробуждают в ней жар. Она никогда его не видит, но всегда чувствует. Чувствует, как скитается он возле неё, стережёт каждый шаг. Как окутывает её свежим ароматом луговых трав, но где-то подле него всегда витает этот сладковато-приторный парфюм. Смерть тянется за ним следом. — Страшно? Страшно тебе рядом с таким как я? Словно иллюзия, словно и не произносит он этих слов, а они сами образуются внутри её черепной коробки. С каким таким? Хороми вовсе и не видит проблемы в нём. И совершенно игнорирует, как тонкая уязвимая кожа на шее опасно натянулась под воздействием чего-то острого. — Нет. — Отвечает уверенно, а вместо болезненного укуса, который заберёт последние жизненные силы, ощущает осторожное прикосновение к волосам. Сначала короткие и прерывистые, будто он прощупывал границы дозволенного. Постепенно они становились смелее вместе с тем, как сама Хороми опрометчиво позволяла себе млеть от его действий. «Чего ты хочешь?» Не озвученный вопрос настойчиво вибрировал в мыслях, но задавать его не было смысла. Она знает. Хороми чувствует. Его главное желание — она сама. И кровь, что непрерывно циркулирует по её организму. Ран хочет её, дурманящую разум, слаще любого цветочного нектара. Он готов убить ради алого безумия в её венах, но всё, что он может себе позволить — невесомо чертить пальцами контур её образа, обращаясь с ней, как с хрустальной статуэткой. «Я ведь убью тебя, ты же знаешь?» Молчит. Он, вообще-то, всегда молчит, только Хороми знает, насколько громко он думает. И это бы пугало её, да в этом тёмном, скрытом от Бога месте, страх покидает её тело. Остаётся только противоречащее всем законам природы ненормальное притяжение между убийцей и жертвой. Их отношения неправильные. Хороми, вопреки намеченной ей судьбе, не приходит сюда встречать собственную погибель. Ран — препираясь своей натуре, не собирается её и пальцем тронуть. — Не боюсь! — Срывается Хороми бездумным выкриком. С каждым разом ей становится всё невыносимее. Пока Ран, не способный чувствовать человеческой боли, истязает себя голодом, глупая девчонка, ведомая иллюзией безопасности, становится всё требовательнее. В кромешной тьме невозможно увидеть отблеск её белоснежных волос, а Ран видит. Для Рана её силуэт окутан божественным серебристым свечением. Он ею очарован, как посланным с небес даром. Для его проклятой души она стала самым большим наказанием и благословением. — Я так и знала, что это ты. Она улыбалась. Ран не понимал. Неужели, она видит его полностью? Кровожадного монстра в фальшиво-идеальной обёртке. Хайтани бы обязательно подумал о том, как это возможно, но ответные касание к его щеке, выбивали все мысли. Её кожа была обжигающе горячей, на контрасте с его мёртвой холодной плотью. Ран под ними плавился, исчезал, погибал, а она лишь мягко ему улыбалась, всё ярче растворяясь в собственном свечении, пока навсегда оставался в этой тьме.***
Робкое утреннее солнце подсвечивало листы пергамента на столе. Веки девушки мелко дрожали, она боролась с нежеланным пробуждением. Боль в районе шеи ныла тянущими ощущениями, на щеке наверняка остался глубокий отпечаток от сна в неудобном положении. Хороми устало потянулась, ещё не расставаясь с полусонным состоянием и уставилась на кучу недоделанных гравюр, разбросанных по столу. Ёкаи на них корчили устрашающие морды, являя глупым людям, попавшим в их сети, свою истинную суть. По крайней мере, причина беспокоящих её переживаний была предельно ясной: недавний случай с Раном и задание по истории искусства намешали в её голове сумбурное видение с двояким смыслом. Хороми поморщилась от внезапной пустоты в груди, отвлекаясь от необходимости собираться, чтобы проведать Риндо и выполнить свои обязанности сиделкии. Сон был таким ярким, реальнее самой реальности, и выходить из мира грёз, где всё наполнено эмоциями — трудно. Тем более, когда хотя бы в этой иллюзии параллельного мира, Ран её не ненавидел, а Хороми его не боялась. И только крохотный, совсем незаметный след на шее, сохранит подлинную тайну этой ночи.