Больны и голодны

      Покинув деревню Мо в спешке, Вэй Усянь направился куда глаза глядят лишь бы подальше от случившегося накануне. Гибель всей семьи Мо хоть и избавила его от большей части, возложенной Сюаньюем, миссии по отмщению (три из четырех порезов на руке исчезли), однако все-таки радости не доставила. Хотелось оказаться подальше от всего этого, а заодно и от возможных проверок и подозрений.       И все же есть захотелось очень скоро. Он, предварительно умывшись, попытался вызнать в первой же попавшейся по дороге деревеньке, не происходило ли у них чего-либо страшного и странного, не надо ли кого упокоить или успокоить, не мучают ли людей яомо и могуи, короче мог бы быть полезен где-нибудь странствующий молодой заклинатель. Ну и, конечно, после этого, пришлось-таки разворотить пару могильников и упокоить пару безобидных гуев. За что его снабдили скромными финансами и кое-каким провиантом для последующего пути. И именно так он услышал истории о потерявших души людях на горе Дафань, куда теперь и держал путь.       Ни в чем больше, чем в заклинательстве, за свою прошлую жизнь он не преуспел, а теперь, когда нужно было бы себя чем-то прокормить, Вэй Усянь решил заняться тем, что умел лучше всего. Бродячий заклинатель звучит куда лучше, чем бездомный сумасшедший, по крайней мере не так голодно и жалко. Как никак, а заклинателей уважают. Но уважение среди самих заклинателей еще придется сыскать, и это было не просто. Чтобы люди обращались к тебе за помощью, чтобы твоей помощи ждали и работу предлагали, следовало сначала чем-то выделиться и стать хотя бы самую малость известным. Помелькать в разговорах, связанных с громким дельцем на горе Дафань, уже придало бы весу, а уж поучаствовать в поимке разбушевавшийся там твари и вовсе соблазнительная перспектива. Конечно, он вряд ли смог бы поймать яогуая сам, но, как и в деревне Мо, влиться в расследование и по-быстрому решить загадку, это вполне ему по силам. Главное обходить адептов Великих Орденов, и еще важнее не попадать в слишком серьезные неприятности, как было с проклятой рукой.       С его нынешним уровнем духовных сил такие твари были проблемой. Конечно, в самом крайнем случае можно было бы обратиться и к темному пути, раз уж он был его основателем, но Вэй Усянь не хотел так рисковать. Темный путь — это прежде всего контроль, который и в прошлой жизни ему не удалось удержать, что уж говорить о жизни нынешней.       Сейчас его состояние было далеко не лучшим.       Тело Мо Сюаньюя было слабым, постоянно в чем-то нуждалось — и во сне, и в еде, и в тепле даже, — потому что было совершенно не тренированным. У него не было сформировано золотое ядро несмотря на обучение в одном из великих Орденов, а значит особенными духовными силами он тоже не обладал. Про обучение, кстати, выяснилось из дневника, разумно оставленного парнем в корзине и замаскированного под мусор, видимо ради того, чтобы кузен не позарился на записи, а призванный Старейшина их все же отыскал. Хитро, умно и только это в общем-то давало уверенность, что он понимал на что шел, когда совершал ритуал Подношения. А то услышанное в деревне заставило бы думать, что ему пожертвовал свое тело абсолютно невменяемый человек.       «Выяснить бы в каком именно Ордене состоял бедняга Мо и держаться от его адептов особенно далеко, а то еще заподозрят одержимость или что-то такое», — отмечал про себя Вэй Ин.       Душевное расстройство точно накладывало ограничение, если не запрет, на Темный путь. Сформировав золотое ядро, все можно было бы поправить, и этим, конечно, стоило заняться. А значит Вэй Усяня снова ждал путь самосовершенствования. Но теперь он казался куда тяжелее, чем в его предыдущей жизни, ведь, как только его забрал к себе дядя Цзян, он более ни в чем не нуждался и мог полностью посвятить себя тренировкам тела и духа. А сейчас придется себя кормить, поить, обувать и одевать. Слишком много мороки.       Но надежда на заработки была, ведь ему прекрасно удавались артефакты, амулеты и талисманы. Если бы ему удалось продемонстрировать парочку полезных вещиц во время ночной охоты на горе Дафань, глядишь, и первые семена посеял бы, и на первые всходы можно было бы надеяться. Главное начинать с малого и постепенно создавать себе репутацию, кажется так говорил его А-… Нет, вот о нем лучше было не думать вовсе, иначе можно снова разреветься в голос, как при виде колокольчика в своих-не-своих руках. Ох уж этот Сюаньюй и его чрезмерные реакции. Думать сейчас следовало только про талисманы и создание себе имени. А то, что его изобретения востребованы — это точно, раз уж ими пользовались даже такие праведники, как адепты ордена Гусу Лань.       И кстати о них. Вэй Усянь был уверен, что в деревне Мо юные Лани появились совершенно не случайно. И хотя то, что они вдруг заглянули туда ровно в день его призыва в тело Мо Сюаньюя, еще можно было бы списать на совпадение, то появление разбушевавшейся руки на это списать уже не выходило. С такой яростью и злобой эта рука должна была бы уничтожить всю деревню задолго до того, как там появились заклинатели из Гусу с призывающими темных тварей флагами. Судя по всему, руку туда подбросили, точно рассчитав время. Только вот оставалось вопросом, кому и что было нужно? Если кто-то хотел привлечь внимание Ордена Гусу Лань к его перерождению, а значит попросту избавиться от него, то почему сам не остановил Мо Сюаньюя? Много сил для этого точно бы не понадобилось, да и слава за пареньком в деревне была определенная. Один его великолепный макияж висельника чего только стоил! Так и повесили бы с этим макияжем, изобразив самоубийство. Душевнобольной, чего уж тут.       Что же тогда?       Не руку ж успокаивать, правда? При том, что по близости к ним находился сам Ханьгуан-цзюнь, который мог бы и один без лишних телодвижений с этой рукой справиться, подкинь кто-то ее ему. Этот вариант отсеивался тоже. А задачка выходила занятной. Возможно, кто-то хотел столкнуть его именно с Лань Чжанем, дав одному узнать другого по темному заклинательству?       Но зачем это нужно? И кому?       Будь Вэй Усянь прежним, непременно бы кинулся разгадывать эту загадку. Слишком уж интересно. Но так сложились обстоятельства его прежней жизни, что в последние ее дни он только и делал, что сожалел о том, кем стал и что потерял, а теперь более всего хотел снова не закончить так же. И потому, по его размышлениям, прежде всего ему следовало держаться дальше от великих Орденов, известных заклинателей и неизвестных интриг. Хотя бы до того момента пока голова его придет в порядок, и он сможет быть уверен, что не раскроет себя и не даст никому себя использовать. Время у него было, по крайней мере столько, сколько нужно для свершения мести. Вот это была еще одна загадка, разгадывать которую он просто не собирался. Один раз он уже умирал, разорвав свою душу на части, умрет и второй.       Так что на повестке дня были полезные талисманы, а не тайны и загадки. Благо у Мо Сюаньюя ему удалось нарыть пусть и дешевых, но пустых заготовок для них, ну и туши с киноварью. Видимо чему-то в своем Ордене этот сумасшедший все же обучился и, скорее всего, пытался сам рисовать талисманы, а его кузен именно их и воровал.       Вэй Ин укрылся от палящего полуденного солнца под пышной японской софорой. У дерева находился старый вырытый колодец, а рядом с ним стояли ведро и ковш, предусмотрительно оставленные здесь фермерами для мучимых жаждой путешественников. Устроился Вэй Усянь с комфортом, утолил жажду и принялся наскоро вспоминать, что можно изобразить такого полезного для предстоящей охоты. У него были обширные знания, опыт усмирения и подчинения действительно серьезных темных существ, хотя и представляло все это из себя сейчас жуткую мешанину. Все его воспоминания были при нем, но голова вместо благоустроенной и обширной библиотеки Старейшины Илина, где каждая книга хранилась на своей полке, теперь представляла собой убогую комнатушку, куда всю эту кипу знаний и воспоминаний сгрудили без какой-либо сортировки.       Вэй Усяню было трудно ориентироваться в своей же голове. К примеру, увидев белые одежды адептов Гусу Лань, он сначала подумал о трауре и похоронной процессии, а только потом спустя пару мгновений в голове всплыли образы, связанные с этим орденом — облака и ленты, и их проклятые три тысячи правил. А когда взгляд зацепился за стройную фигуру Лань Сычжуя на крыше с флагом, то появилось ощущения, что все неправильно. И роста не хватает, и глаза не те, и черты лица не такие… Тоска охватила сердце, а мозг выдал — ночь, луна, стена, Лань Чжань! Прекрасный Лань Чжань! Холодный Лань Чжань! Сумасшедший Лань Чжань! Больной на всю голову той же болезнью, что и Вэй Ин! И стало так больно… и так сладко. Даже присесть пришлось, на пару мгновений, чтобы в себя прийти и не заскулить от переизбытка эмоций. А рука главное сама сжалась на колокольчике, спрятанном под воротом шэньи, что тогда, что теперь. Ох уж этот колокольчик, ох уж этот Мо Сюаньюй, в глазах которого снова стоят слезы! Пожалуй, колокольчик ясности Ордена Юньмэн Цзян — единственная вещь, о которой не пришлось ни на мгновение задуматься. Не нужно было вспоминать о том, что это и кому принадлежит. Единственное, что ставило в тупик, как эта вещь попала к Мо Сюаньюю. От мыслей, что с А-… ну, в общем, с хозяином колокольчика что-то могло случиться, тело содрогалось в очень нехороших судорогах, а сознание подергивал туман. Так что первым делом, о чем Вэй Усянь поинтересовался у встреченных им крестьян, кто ж нынче во главе Ордена Юньмэн Цзян. Ответ успокоил — Саньду Шэншоу все еще здравствовал и, видимо, окончательно испортился характером, потому что люди говорили о нем, пусть и уважительно, но испуганно. И об этом снова было сложно думать, руки Сюаньюя тряслись, и хотелось побиться головой обо что-нибудь очень твердое. С такими нервами Вэй Усяню точно следовало бы огородить себя от мыслей об этом человеке.       «Хм… И ведь точно! Огораживающий талисман», — обрадовался бывший Старейшина Илина и потер руки. Штука может и не особенно сильная, но полезная. Он придумал его для малыша А-Юаня, чтобы тот не лез куда не надо в пещере Фумо. Активировал талисман и перед ребенком невидимая стена. И сам он никуда, особенно в кровавый пруд, не залезет, и к нему никакая низкоуровневая тварь через этот барьер не пролезет. Красотища! Мысли о А-Юане тоже приносили боль. В принципе, почти все его воспоминания так или иначе приносили боль. Такая уж у него была жизнь, и так уж она закончилась. Но хотя бы его не размазывало в панике и истерике.       Пока Вэй Усянь придавался воспоминаниям, перемежеванным с вычленением нужных обрывков с талисманами, к месту отдыха подошла группа людей в простых одеждах, явно уставших от пути по жаре и желающих освежиться и передохнуть. Вэй Ин дружелюбно им улыбнулся и даже подвинулся, давая возможность удачнее усесться в тени. Будучи человеком очень общительным, ему не составило никакого труда завязать разговор, прежде всего, с круглолицей девушкой, которой он, видимо, понравился. И не удивительно, ведь Мо Сюаньюй был очень даже хорош собой, хотя настоящему красавцу Вэй Усяню уступал. И все же с личиком ему повезло и на этот раз, что не говори, а красивые глаза и лукавая улыбка весомый и приятный бонус к подвешенному языку. Вэй Ина его теперешняя внешность вполне устраивала. Слово за слово и фраза за фразой, и вот уже в руки к нему перекочевало спелое яблоко, а в уши куча полезной информации. Вот он уже Мо-сюн, а не молодой господин Мо. Путники оказались деревенскими заклинателями, идущими на гору за тварью и мечтой о славе для их фамилии, ведь если им удастся тварь изловить, обойдя более именитых соперников, об этом наверняка будут говорить ни один месяц. Это стоило того, чтобы посоревноваться.       Ну, а для неназываемого Старейшины в новом теле они сами были тем самым шансом, которого он ждал. — Держи, сестричка, и, если он понравится тебе, не забудь похвалить меня, — протянул он девушке самолично только что законченный талисман. — И что же это? — А ты попробуй и узнаешь… Или боишься? — по-доброму поддел девушку Вэй Усянь, — Так ты не бойся, я красавицам совершенно точно не наврежу. Какой мне в этом прок? Если вредить красавицам, так их и не останется. А я исключительно за то, чтобы красавиц становилось только больше. — Ох, и хорош же ты болтать, Мо-сюн, — кокетливо надув губки, девушка проговорила и все же активировала талисман. Тут же ее от пота влажный воротник стал свежим и чистым, да и вообще жуцюнь явно избавился от дорожной пыли, — Ну ничего себе! — воскликнула она, — Это же невероятно! Ты настоящий умелец, братец Мо.       На ее восклицания тут же обратили внимание другие заклинатели и, поняв в чем дело, принялись на перебой хвалить его. А затем и вовсе пригласили присоединиться к ним в походе за тварью. Это было очень кстати.

***

      У Цзян Чэна болела голова. С самого утра в висках неприятно ныло, на затылок давило, а еще периодически стреляло где-то в районе правого глаза. И не помогало — ни настойка от болей, ни отвар от головы, ни медитация — ничего. От того, наверное, он сегодня был раздражен куда сильнее обычного. Хотя, возможно, причиной его настроения была не только головная боль, но и сон, что мучил его всю ночь. И не сказать, чтобы тот был кошмаром, нет, ничего страшного ему не снилось. Просто тот, кто ему снился, измучил его не только за всю свою жизнь, но и в смерти своей мучил не меньше, а то и больше. И не было от него никакого покоя для грозного Саньду Шэншоу, даже надежды на спасение не было. Вот и сегодняшней ночью его звали по имени так, как никто уже не звал. И это было так невероятно и необъяснимо необходимо, что пробуждение одновременно было и сладким, и горьким. А за пониманием того, что именно ему снилось, пришла, как обычно, тупая злость на себя прежде всего, а потом и на весь мир. Ну, потому что сколько еще можно вот так?       Как же он все это ненавидел.       Тринадцать лет, как Вэй Усянь был мертв. Мертв для всех и везде, кроме памяти и снов Цзян Чэна. Вот в них А-Сянь все еще смеялся заливисто и громко, улыбался ослепительно ярко, шутил на грани дозволенного и иногда целовал его страстно, яростно, глубоко и больно.       Сколько же еще это будет продолжаться?       На сколько же еще его хватит?       В поселок Ступни Будды у подножия горы Дафань глава Ордена Юньмэн Цзян с племянником прибыли днем и тогда же начали готовиться к ночной охоте. Мальчишке было пора заявить о себе, ему нужны были признание и слава, ему нужны были громкие победы. В конце концов, пока ни глава Цзинь, ни глава Цзян не обзавелись наследниками, а значит Цзинь Жуланю должно было сверкать ярче всех остальных.       Цзинь Лину нужно оправдывать все те надежды, что возложены на него по праву его рождения, ведь он первенец трагически погибшего блистательного Цзинь Цзысюаня, внук бывшего Верховного заклинателя Цзинь Гуаншаня, племянник прославленного Цзинь Гуанъяо Ляньфань-цзуня, нынешнего Верховного заклинателя, убившего самого Вэнь Жоханя, а так же сын невинно убиенной Цзян Яньли, племянник Цзян Ваньиня, безжалостного Саньду Шэншоу, единственный внук героически отдавших жизнь, защищая Пристань Лотоса, Пурпурной Паучихи Юй Цзыюань и Цзян Фэнмяня. Такой груз имен нести было не просто, а тем более нести практически в одиночестве. У А-Лина не было почти никого, два дяди и собака — вот и все, кто были ему близки. Только вряд ли дяди могли заменить материнскую любовь, отцовскую гордость, братскую близость, да и дружескую руку компенсировать не получилось бы. И сколько бы ни старался Цзян Чэн додать А-Лину то, чего мальчишка был лишен, а все же видел, что у него не выходит как надо. И это тоже ложилось гнетущим грузом на плечи, особенно сегодня, добавляя к раздражительности и головной боли горький привкус разочарованности в себе.       На ум то и дело шли воспоминания о том, как он сам охотился таким вот юнцом, с каким азартом и интересом выбирал куда бы податься, кого бы изловить, что предпринять. Это было так весело, легко, волнительно. И никогда он не был один! Рядом всегда был Вэй Усянь, а дома ждала сестра, и даже если иногда не хотелось слышать, что скажет по поводу их добычи матушка, все же она у него была. Ему было кому доложиться об успехах и неудачах. Его было кому бранить и наставлять. Его было кому защищать. Ему было кого защищать. И успокоить, если что, тоже кому было. А что из этого теперь есть у Цзинь Лина? Только он, тяжелый характером, раздражительный и ворчливый, неласковый дядя Цзян Чэн. Как же этого было мало. Поэтому хотя бы в том, в чем он мог, он собирался помочь. И ночная охота как раз была этим случаем. Главное, чтобы никто не приписал победу в заслуги ему самому.       Для начала следовало расчистить Цзинь Лину дорогу и убрать конкурентов. Благо для многих хватало одного вида главы Ордена Юньмэн Цзян, чтобы уйти с этой самой дороги самим и по-хорошему. Для тех же, кому не хватало вида, был взгляд, убийственный такой, который мало кто выдерживал. Ну и для совсем непонятливых всегда можно было покрутить на пальце Цзыдянь. Уж фиолетовая молния и без активации убеждала любого убираться восвояси.       Дальше следовало привести в исполнение план мальчишки. И хотя сам по себе план был не из лучших, расставить сети и ждать добычи — так себе идея, но планировать охоту тоже надо учиться. Вот пускай этот милый отпрыск золота и рек побегает и последит за своими четырьмя сотнями сетей божественного плетения, наловит в них гуй пойми что, а в следующий раз, глядишь, придумает план получше. Будь тут Вэй Усянь, он надоумил бы А-Лина о настоящем расследовании. Сбор информации, логические построения, догадки, предположения, выводы, осмотр территорий, мест нападения, жертв, трупов в конце концов. Посещение кладбищ было вообще одним из основных пунктов наравне с общением с местными жителями. Он всегда был таким, зарывался в дело с головой, брал след с азартом охотничьей псины, хотя как раз собак боялся больше всего на свете. Сам Цзян Чэн предпочитал действовать иначе, грубее и прямолинейнее, без лишнего общения с местными и кладбищами. Он доверял собственной силе, и его способ — выманить тварь и уничтожить, ловя на живца, вполне себя оправдывал, особенно если наживкой становился он сам. А-Лин решил загнать тварь в ловушку, конечно, это вариант, но больно муторный и расточительный. Что ж, мальчишка так решил, его охота, его право, его решение, его ошибки, его опыт. Пускай пробует. Пускай ищет свой способ. А если что-то выйдет из-под контроля, и угроза станет серьезной, так тут на месте дядя с Цзыдянем. Все должно было получиться, пусть не идеально и не просто, но должно было…       Однако где-то в небесных чертогах Цзян Чэна очень не любили.       Уже полностью стемнело, когда в очередную сеть что-то попалось. А-Лин с луком на перевес побежал смотреть, кто угодил в его ловушку. Это был уже одиннадцатый его забег по лесу, десять раз до этого в сети попадались оставшиеся в округе заклинатели, видимо из тех, которые главе Цзян не встретились и испугаться не успели. Про себя Цзян Чэн подумал: «К полуночи умаешься и сам взмолишься сети снять, сопляк!» И тут же поспешил за племянником. Уже достаточно стемнело, и отпускать совсем уж одного не хотелось, но и расстояние он держал такое, чтобы паршивец его не смог заметить.       Мальчишка, натягивая тетиву лука, вышел на поляну, над которой в сетях висела вовсе не тварь, а группа заклинателей из нескольких человек. Судя по одежде какой-то незначительный деревенский клан. Ничего особенного. Очередное разочарование.       Ну и, конечно, Цзинь Лин не смог сдержать свою досаду, грубые слова слетали с его губ так же легко, как у самого Цзян Чэна.       «Эх, А-Лин, А-Лин, — сложил руки на груди мужчина, привалившись к дереву и наблюдая за происходящим с безопасного расстояния, — ты слишком похож на меня и закончить рискуешь так же. А в сетях между тем девушка хорошенькая, круглолицая, уже почти в слезах, спас бы лучше. Не быть тебе, дурню, дамским угодником, не быть!» — Ну уж нет, вам придется повисеть здесь, чтобы больше не мешать мне. Я отпущу вас, когда поймаю тварь, пожирающую души, если, конечно, не забуду! — выпалил Цзинь Лин, сложив руки на груди, ровно так, как минутой ранее это сделал его дядя.       Говорил-то он очень даже решительно и резко, только вот Цзян Чэн видел, что уходить его племянник не спешит, ему было совершенно очевидно, что сейчас сопляк отбесится, выплеснет все разочарование и пленников отпустит. Только вот девчонка уже в голос всхлипнула, совсем испугалась дурная. — Не будь таким зловредным, Цзинь-сюн. Куда ж это годится? Такой хорошенький и такой жестокий.       Из кустов на поляну вышел молодой человек в темном простом шэньи поверх которого был одет такой же черный короткий баньби, его волосы собраны были в хвост, а руки прятались в широких рукавах. Цзинь Лин удивился и даже растерялся, а потом презрительно скривился. Сердце же Цзян Чэна пропустило удар от того, что… нет, внешнего сходства не было, этот юноша не был похож на Вэй Усяня, но интонации, манера говорить, построение фраз, движения, выбор одежды и даже то, как тот дернул головой, как же это было знакомо, ну просто соль на рану. — Так значит это ты. И кто позволял тебе обращаться ко мне таким образом? У тебя что, совсем крыша поехала, когда тебя вышвырнули обратно в твою деревеньку? Для тебя я — молодой господин Цзинь, и не смей называть меня иначе, — А-Лин юношу явно узнал, и тот ему был крайне неприятен, это чувствовалось в каждом слове. Парнишка подзавис, чем окончательно вывел племянника из себя. — Пошел прочь! Мне противно даже смотреть на тебя, грязный обрезанный рукав!       «Ох, А-Лин, А-Лин», — закатил глаза Цзян Чэн.       Цзинь Лин явно нашел более интересную цель, чем висящие в сетях пленники, а значит их он отпустит сразу же, как спровадит, морально победив или унизив, этого своего знакомца. Кровь у мальчишки кипела, и старший противник, к которому он не питал дружественных чувств, отлично попался под руку. Правда так просто тот отступать не собирался, хотя в силе уступал Цзинь Лину в достаточной степени, уж такое Цзян Чэн однозначно мог оценить, и тем непонятнее было его дальнейшее поведение. — Какие отвратительные манеры! Мать родила да не воспитала? — произнесенная с вопросительной интонацией фраза ударила пощечиной. И не только А-Лина, но и его дядю.       Нет, вмешиваться Цзян Чэн не собирался, пускай А-Лин проучит наглеца, тот заслужил поползать на пузе и поплеваться кровью.       Скоростью, с которой Цзинь Лин выхватил Суйхуа, дядя мог бы гордиться. Но и противник его совершенно не растерялся. Все длилось считанные мгновения: раз — и меч в руках мальчишки; два — он кидается на противника; три — удара не происходит, юноша уклоняется, вешая на спину Цзинь Лину талисман, это вновь выбивает почву из-под ног и воздух из легких Цзян Чэна; четыре — меч падает на землю, но Цзян Чэн завороженно смотрел на каждое движение фигуры в черном, как во сне. Он, наверное, и был во сне; пять — легкое движение широкого рукава, и Суйхуа разрезает сеть, а люди валятся на землю друг на друга, ползут, спешат убраться восвояси.       Это нужно было прекращать. Все совершенно вышло из-под контроля. Цзян Чэн даже ущипнул себя за руку, чтобы убедиться, что происходящее все-таки не сон. — Отпусти меня немедленно, — почти зарычал Цзинь Лин, пытаясь подняться, но тщетно, — тут мой дядя, и тебе не поздоровится, если он пойдет за мной. — Дядя? — юноша возвратил меч туда откуда его поднял, теперь он стоял спиной к Цзян Чэну, — Кто, ты говоришь, твой дядя? — Я его дядя. Тебе есть что сказать перед смертью? — голос Цзян Чэна звучал холодно, а последнюю фразу он произнес, вкладывая в нее всю собственную желчь, ведь именно это услышал Вэй Усянь от него последним, и теперь он хотел увидеть реакцию на свои слова.       Он будто бы больной и одержимый, безумный и голодный выискивал сходства, ловил мимолетные намеки.       Юноша развернулся и посмотрел на выходящего из леса к ним Цзян Чэна широко распахнутыми глазами. В них плескался неподдельный страх и даже ужас, а еще отблеск восхищения и чего-то такого, чему так просто и не дать определения. Он даже, кажется, сглотнул, столкнувшись взглядом с главой Цзян. А после и вовсе опустил голову, ловя усмешку на губах Саньду Шэншоу, как будто ему стало стыдно, как будто он смутился. Мираж развеялся в одно мгновение, Вэй Усянь никогда бы так на него не посмотрел, он ни на кого бы так не посмотрел, Вэй Усянь просто не умел так смотреть. Он бы дерзко улыбался, слегка вскинув подбородок, завидев даже превосходящего противника, и никогда не склонил бы головы. Он не терялся, не робел и не знал, что значит стыд. Он даже восхищался с вызовом и превосходством, он и боялся так же, с вызовом и превосходством. — Цзинь Лин, почему ты так долго? — изобразил негодование Цзян Чэн, ему было важно, чтобы А-Лин не понял, что за ним следили. — Тебе и впрямь нужно было, чтобы я пошел за тобой? Посмотри, в какой ситуации ты оказался, и сейчас же вставай!       Цзян Чэн сделал вид, что не увидел талисмана, чтобы подойти еще чуть ближе и снять его не разрушая, потому что ему было любопытно, чем именно припечатали племянника к земле. Снять талисман, освободить А-Лина и наконец-то дать ему возможность хорошенько отходить зарвавшегося нахала. Тот заслужил. Но все опять пошло не так. Юноша, будто бы предугадав его действия, движением пальцев призвал свой талисман, деактивировав его, чем снова удивил Цзян Чэна. Удивил, но и только. Конечно же, Саньду Шэншоу быстрее, опытнее и сильнее. Мгновение и деактивированный талисман в его руках. Но и А-Лин не лыком шитый, он тоже ждал возможности. Схватив свой меч, мальчишка сделал выпад в сторону совсем растерявшегося противника. Естественно, он был вне себя от испытанного унижения, естественно, все его инстинкты требовали крови виновника. Цзян Чэн уступил племяннику дорогу, ловя на себе взгляд сверкающих глаз совершенно незнакомого, но волнующего лица. В них больше не было страха, лишь только отразилось что-то собачье . Так смотрит Фея на Цзинь Лина, когда он оставляет ее дома, не беря с собой. Почему-то этот взгляд задел Цзян Чэна… Но подумать снова не было ни мгновения, перед глазами рассек воздух золотистый росчерк Суйхуа и тут же — голубая вспышка, золотые искры, белые одежды!       Непроизвольно руки Цзян Чэна сжались в кулаки, а про талисман он мгновенно забыл, смяв его в ладони. Если что-то и могло сделать этот день хуже, чем он был, то вот как раз появление этого человека. Цзян Чэн ненавидел Лань Ванцзи люто, бешено, до красной пелены перед глазами. Он ненавидел в нем все, от изящного гуаня в темных волосах до белоснежной обуви, на которую так удачно приземлился юноша со щенячьим взглядом. Эта ненависть сжирала его изнутри долгие годы. Как же хорошо, что им приходится видеться очень нечасто, ведь второй господин Лань теперь в основном в странствиях и более не посещает Собрания Кланов, да и вообще он там, где хаос, там, где необходима помощь. Благородный Лань Ванцзи, непревзойденный второй Нефрит, ледяная глыба, бесчувственная мразь!       Цзян Чэн и сам краем сознания понимал, что ведет себя не лучше А-Лина, но его несло, и остановиться он уже не мог. Слова срываются с языка не настолько грубые, как хотелось бы, но тон его таков, что бедные сопровождающие Ханьгуан-цзюня ученики захлёбывались в возмущении.       «Цыц, детишки! Тут взрослые дела делаются».       А эта сволочь молчит, всегда молчал и теперь не изменился. Ненавидеть его — это так упоительно! И Цзян Чэн умел отдаться этому чувству полностью. Оно ему понятно и естественно. Ярость накаляла кровь. Гнев выжигал последние проблески сдержанности. Даже головная боль больше не ощущалась, ничего не имело значение. И заткнутый заклинанием рот Цзинь Лина — это просто еще один повод ненавидеть. — Глава ордена Цзян, нет причин гневаться… — кто-то из Ланей попытался быть вежливым и вразумить его, но сейчас это было просто нереально.       Его суть — ненависть! Она клокотала в нем яростным потоком готовая вырваться на свободу с каждым вздохом. Он ненавидел каждого, кто у него что-либо забирал — Вэнь Чжао, Вэнь Чжулю, Вэнь Нина, Лань Ванцзи и себя. И если Вэньское трио уже мертвы, то оставшиеся двое все еще живы, и сам этот факт Цзян Чэн тоже ненавидит. — Глава Ордена! Глава Ордена! — его человек явно бежал не об удаче сообщить.              Что же, это даже к лучшему, все к тому и идет. — Говори уже. Одной дурной вестью больше. — Недавно по лесу вихрем пронесся голубой меч и уничтожил сети божественного плетения, что мы установили. — Сколько? — гнев не давал Цзян Чэну вздохнуть, и не в сетях было дело. — Все…       О, вот и оно. Освобождение! Повод дать наконец себе волю. Глаза Цзян Чэна опасно сузились, ему стало плевать уже на все абсолютно. Темная, вредоносная энергия — порождение ненависти и гнева — захлестнула его сердце. Он, переполненный ею до краев, как бы невзначай коснулся кольца на указательном пальце правой руки.       Он готов убивать. Он готов умереть, хоть от меча, хоть от искажения ци.       И наплевать на контроль!       Время пришло.       Его хватило на тринадцать долгих лет. Как всегда хороший, но не лучший результат!