Больны и голодны

      «Дзинь», — раздался чистый звон серебряного колокольчика.       Вэй Усянь не придумал ничего иного, только колокольчик. Просто ему стало очень-очень страшно, а никто больше, кажется, и не увидел того, что происходит, никто не почувствовал, ну, или просто никто не реагировал.       «Дзинь», — и секунды нет между звонками.       Цзян Чэн ведь находился в этой самой секунде от срыва во тьму, в мгновении от потери контроля или, возможно, на пороге искажения ци. Таким Вэй Усянь его не видел никогда, он и не представлял себе, что такое вообще возможно. Да, с самого детства его А-Чэн был резким и грубым, несдержанным в выражениях и через чур остро реагирующим, но только ведь в его словах никогда не было реальной ненависти, даже наоборот, если Цзян Чэн ругался и злился, то скорее всего любил. Обычно до того, что не было ему дорого, Цзян Чэну просто не было дела. Про таких говорят: «Бьёт — жалеет, ругает — любит, рассердится — топчет ногами». И вот теперь такое… Шиди полыхает неконтролируемой ненавистью и яростью, а все, что может сделать Вэй Усянь — это позвонить в серебряный колокольчик.       «Дзинь!»       Потому что серебряный колокольчик ордена Юньмэн Цзян помогает успокоить разум и сосредоточиться. Потому что с детства ты приучаешься контролировать его язычок, это становится рефлексом, а если колокольчик звенит, то ты явно излишне расслабился или потерялся. Сколько лет уже, интересно, Цзян Чэн не слышал звона своего колокольчика? А тот, что в руках у Вэй Ина, именно колокольчик Цзян Чэна, тот самый, что он получил еще в детстве. Эту вещицу бывший Старейшина Илина ни с чем бы не перепутал. Замена, что висит на поясе самого главы Цзян — вещь совершенно новая.       Способ помочь так себе, но это сработало. Цзян Чэн моргнул, и пальцы, замершие на ободке кольца, лишь еще раз очерчитили его, а потом глава Ордена одернул руки. Найдя глазами А-Лина, он скривил губы в усмешке. — Ханьгуан-цзюнь хочет наказать тебя, Цзинь Лин, так что пусть на этот раз так и будет. Для него тоже не так-то просто поучать учеников из других кланов, — со всем присущим ему сарказмом выговорил Цзян Чэн, и племянник резко повернулся лицом к нему, округляя глаза, обиделся, это даже со стороны очень хорошо было видно, — Почему ты все еще здесь? Ждешь, пока добыча сама придет и бросится на твой меч? Если сегодня ты не поймаешь тварь, что терроризирует гору Дафань, не смей больше показываться мне на глаза!       Цзинь Лин убрал Суйхуа в ножны и отвесил почтительный поклон дяде, каждое движение мальчишки было пропитано тем же самым сарказмом, которым Цзян Чэн здорово сдабривал свои слова. Два сапога пара. Проходя же мимо Вэй Усяня, он кинул на того суровый, горящий взгляд, несчастному Неназываемому показалось, что если бы Цзинь Лин мог бы говорить, то ему однозначно было бы не отвертеться от очень неприятных вопросов. Но благодаря Лань Ванцзи мальчишка был нем еще добрую палочку благовоний, а благодаря Цзян Чэну — сильно обижен и раздосадован, и потому поспешил скрыться с глаз. Что же, это к лучшему — Вэй Ин не знал, что стал бы отвечать на его вопросы.       Ему вообще-то было сейчас не до вопросов, куда важнее бы понять, что произошло с его А-Чэном. И насколько это опасно. Только вот тот после секундного препирательства с Лань Сычжуем, усмехнулся и ушел в противоположную выбранной племянником сторону, а повода пойти за ним у Вэй Усяня не было, как и права к нему обратиться. Кто такой Мо Сюаньюй, чтобы позволить себе окликнуть главу великого Ордена? Хотя… Даже у Мо Сюаньюя прав обратиться к Цзян Ваньиню куда больше, чем у самого Вэй Усяня. А ведь когда-то они были друг для друга ближе всех. — Как глава Ордена может вести себя подобным образом? — Возмутился Лань Цзинъи в спину ушедшего Цзян Чэна, правда, словив сразу несколько строгих взглядов, прикусил язык.       И, будто пытаясь развеять тяжелую обстановку, Лань Сычжуй повернулся к Вэй Усяню: — Молодой господин Мо, вот мы и встретились вновь, — улыбнулся он легко и светло, какой же все-таки благовоспитанный и умный ученик.       Вэй Усянь кивнул ему и почти сразу двинулся в ту же сторону, в которую ушел Цзян Чэн. Нет, конечно, догонять его он не собирался, но ноги сами несли прочь с горы. Делать ему здесь было совершенно нечего, бороться с Цзинь Лином за добычу он не собирался, возможно, с кем-нибудь другим, но точно не с сыном шицзе. А помочь мальчишке, так кто ж его теперь станет слушать? И вообще, это нужно было быть таким везучим, чтобы из всех адептов и учеников ордена Ланьлин Цзинь столкнуться именно с ним. Да не просто столкнуться, а наговорить гадостей, еще и унизить в глазах заклинателей из мелкого клана. И ведь скорее всего Цзян Чэн был свидетелем всей ситуации. Поверить, что такой человек, как его шиди, отпустил бы племянника без присмотра в лес, где возможно притаилась поглощающая души тварь, мог только тот, кто совершенно не знал его. Вэй Усянь был совершенно уверен, что и сейчас за Цзинь Лином тайно следует половина Юньмэнского сопровождения главы.       «Вот же дерьмо», — тому-самому ничего не оставалось, как влепить себе пощечину звонкую, обжигающую, сильную.       Вэй Ин свернул с проторенной тропинки и, отойдя чуть в сторону, вышел к горному ручью, вода в нем была кристально чистой и очень холодной, что было ему на руку, остудить голову однозначно не помешало бы. И привести мысли в порядок тоже было не лишним.       И дернуло же его притащиться именно на эту гору. Почему же не подумал, что А-Лину скоро пятнадцать, и Цзян Чэн не упустит возможности организовать мальчишке ночную охоту на тварь, о которой все говорят. С самых первых их собственных вылазок он всегда так делал — это прямо-таки стиль Цзян Ваньиня, быть не «там, где хаос», а «там, где шумиха». Они перед поездкой в Облачные Глубины охотились за такими шумными историями и сбегали на такие вот ночные охоты за репутацией и славой. Цзян Чэн всегда прилагал столько усилий для того, чтобы заработать авторитет, и разговоры действительно о них шли, как о талантливом первом ученике Юньмэн Цзян и его лучшем друге — наследнике того же Ордена. Да уж, к Вэй Ину всегда липла молва, причем как добрая, так и дурная. А Цзян Чэн, ну, он всегда был рядом. И каким же в те годы он был забавным. Хорошенький мальчик с ломающимся голосом и острым кадыком, гордящийся своим мечом и полирующий его по три раза на дню, хмурящий брови, чтобы придать себе солидности, грубо выражающийся, чтобы скрыть свою неловкость. После кампании Выстрел в Солнце Цзян Чэн стал резче, жёстче, грубее, но только внешне, внутри он был все тем же А-Чэном, все так же скрывающим за криком волнение, за нотациями заботу, а за угрозами поддержку. Правда, кое-что все же тогда поменялось. В те годы его А-Чэн стал еще привлекательней. Если до войны Вэй Усянь мог бы с натяжкой согласиться со списками самых красивых молодых заклинателей, то после он однозначно своего шиди ставил вровень с Нефритами клана Лань. Молнии в глазах Цзян Чэна, острота его скул, резкость черт — все это делало его невероятно притягательным. Красивый. Очень красивый. И все же то, что увидел Вэй Усянь сегодня, было еще в сотню, а может быть и тысячу раз прекрасней. О, такой Цзян Чэн попросту ошеломлял, изумлял, потрясал. Он был опасен, резок, быстр, в нем чувствовалась сила, и даже горделивая самоуверенность шла ему. Прожитые годы лишь добавили ему некоторой глубины опыта и отточили остроту привлекательности. Какие там Нефриты, в глазах Вэй Усяня такому Цзян Чэну равных просто не было, на него было просто невозможно и смотреть, и не смотреть. Вэй Ина затрясло от одной усмешки на этих губах, буквально разбило, размазало, разметало. Он почти ударился в панику, вспотел полностью за считанные мгновения. Глупое сердце глупого Мо Сюаньюя под чувствами не менее глупого Вэй Усяня выдавало невероятное количество ударов в эти мгновения, не менее тысячи по ощущениям. Глаза вновь прорезали слезы, в голове помутилось, навязчиво хотелось шептать, или кричать, или расцарапать свое же горящее лицо. Ощущая не берущиеся под контроль отголоски Сюаньюйского сумасшествия, пришлось опускать голову. Было бы очень стыдно разреветься или удариться в приступ безумия, еще бы сочли, что он это все от страха. И тогда его взгляд упал на талисман.       Только не это! Цзян Чэн был последним человеком, кому стоило его показывать, он ведь мог и узнать этот стиль начертания, эту Усяньскую небрежность и, конечно же, мог бы начать задавать вопросы. А Цзинь Лин, как на зло, был знаком с Мо Сюаньюем. Как быстро бы выяснилось, что он не он, а тот-самый? Вэй Усянь призвал свой талисман, да только, вот же неудача, Цзян Чэн желал на него взглянуть. И куда это тело, что мешок картошки, против рефлексов главы Цзян?       «Не смотри! Не смотри! Не смотри! — Мысленно буквально кричал он весь глядя на Цзян Чэна, — не надо!»       Ну, а потом, что же это было такое? Вэй Усянь не мог припомнить, чтобы Цзян Чэн так явно ненавидел Лань Чжаня. Друзьями они не были никогда, но и во время военной кампании, и после нее они вполне себе уважительно общались. Цзян Чэн даже порой защищал Лань Ванцзи от назойливости своего шисюна, хотя и наоборот тоже случалось. Например, на той неприметной почтовой станции в какой-то безызвестной деревушке, где Вэй Усянь поймал Вэнь Чжао с Вэнь Чжулю. Тогда Цзян Чэн первым среагировал на агрессию в словах Нефрита. — Второй молодой господин Лань, что вы имеете в виду, задавая подобный вопрос?       В голосе Цзян Чэна в тот момент не было ни намека на неуважение, а лишь предостережение, и после он встал между Вэй Усянем и Ханьгуан-цзюнем не задумываясь. Лишь предложение Лань Чжаня вернуться в Облачные Глубины выбило его из колеи, кажется, он даже перестал дышать, пока Вэй Ин не высмеял саму идею. И все же даже тогда каждую фразу Цзян Чэн выстраивал уважительно и рассудительно, пусть в свойственной ему манере. Да, он защищал Вэй Усяня, не давая Лань Ванцзи спуска, да указал ему на то, что Вэй Усянь не дело Облачных Глубин, но при всей своей резкости, как же он был аккуратен в подборе слов. Это восхищало. Лань Ванцзи со своим каменным лицом на фоне тогдашнего А-Чэна казался ему упертым и ограниченным поборником глупых правил.       Сегодня Цзян Чэн тоже выбирал слова, да только он их явно расставлял и произносил так, чтобы уязвить Лань Чжаня, даже пресловутое «там, где хаос» в его устах звучало будто оскорбление.       «Что же случилось с тобой, А-Чэн? Что еще с тобой случилось, кроме Вэй Усяня?»       Он зачерпнул воды прямо из ручья и ополоснул лицо, пытаясь припомнить реакции Цзян Чэна на Лань Ванцзи. Нет, порой тот и правда бывал странноват, как и на почтовой станции, Цзян Чэн переставал дышать, иногда смотрел на Вэй Усяня, поджимая губы и сужая глаза, но это скорее была печаль, точно не ненависть и не гнев. Вэй Ин всегда считал, что Цзян Чэна просто расстраивает его легкомысленное поведение, и, возможно, он самую малость ревнует его — Вэй Ина — к Лань Ванцзи. Это всегда была такая приятная мысль, потому что раз ревнует, значит дорожит. Иногда возможно Усянь даже заигрывался с этим. — Я встретил там Лань Чжаня, и он снова звал меня в Гусу. — Что он делал в Юньмэне? — Цзян Чэн нахмурился, и в нотках его голоса сквозило раздражение. — Понятия не имею, он шатался по городу, может и искал кого-то, кто же знает.       На самом то деле Вэй Ин прекрасно знал, что Лань Ванцзи приходил поговорить с ним, предупредить, что тот теряет контроль, и он действительно звал его в Облачные Глубины, чтобы помочь. Только вот это было бесполезной тратой времени, а признаться честно в чем же дело Вэй Усянь попросту не мог. Как сказать, что у тебя нет золотого ядра? Как признаться, что ты слаб и ничтожен? Эти чувства стыда и жалости к себе то и дело прорывались через все заслоны, и тогда… Тогда он восстанавливал свою самооценку об ревность Цзян Чэна. Это было некрасиво и даже подло, но так хотелось чувствовать себя нужным, ведь пока А-Сянь нужен А-Чэну — все остальное просто мелочи. — А ты, конечно, не удержался и подозвал его. Хотел его внимания, вот и получай, что заслуживаешь. — Откуда ты знаешь, что это я подозвал его? — А когда было иначе? Хоть раз первым был не ты? И, что бы ты ни говорил, это ты цепляешься к нему, буквально не даешь пройти мимо, — Цзян Чэн раздражался, во взгляде проскакивали опасные молнии, а Вэй Усянь ликовал. — Так я веду себя нелепо? — Да, и хорошо, что ты сам понял это, — отрезал шиди, но потом все же, тяжело выдохнув и снова став очень печальным, добавил, — ну, вообще-то нет, если у тебя есть на то причины. — О чем ты? — Вэй Усянь не понял к чему клонит его А-Чэн. — Тогда на горе Байфэн вы ведь… — Цзян Чэн открыл было рот что-то сказать, но потом явно передумал, отмахнулся рукой, мол, не важно, и снова переключил все свое внимание на меч.       Вэй Усянь закипел, кажется, он и сам жутко ревновал его даже к Саньду: — И сколько раз в день тебе нужно полировать этот меч?       В тот вечер он еще верил, что для него, для них возможен счастливый финал.       Вэй Ин поднялся на ноги и пошел вниз по течению ручья.       Нет, это все не то! Даже эти мимолетные приступы ревности Цзян Чэн сдерживал, да и прилетало раздражение не Лань Чжаню, а Вэй Усяню.       Тогда… Из всех нагромождений в его голове всплыл лишь один поступок Лань Ванцзи, за который того могли осуждать. Безночный город! Но мог ли Цзян Чэн видеть, чем закончилось противостояние Ханьгуан-цзюня со съехавшим с катушек Старейшиной Илина? Последнее, что помнил Вэй Усянь — это мертвое тело шицзе в объятиях Цзян Чэна, который не двигался и даже, казалось, ничего не осознавал. Возможно ли, что, придя в себя, Цзян Чэн отпустил из рук тело сестры и пошел убивать Вэй Ина, а застал как того Лань Чжань уносит на Бичэне прочь? Безусловно, возненавидеть за это он бы смог. Но разве промолчал бы? Да он бы тогда без сил и пешком отправился за ними. Но за ними пришли старейшины Гусу Лань, а не Цзян Чэн.       Картинка никак не складывалась.       А вот больной мозг Сюаньюя в очередной раз подсказывал, что хорошо бы покататься по земле и повыть зверем. Вэй Ину даже пришлось опуститься в траву и растирать снова заплаканное лицо ладонями, а еще нелепо качаться, приподнимая верхнюю часть тела, и опускаться на спину вновь и вновь.       «Давай же, давай… Бери себя в руки! Не гоже тебе превращаться вот в это!»       В траве что-то блеснуло, отвлекая. Это был мешочек цянькунь, запутавшийся в обрывках золотистой сети. Похоже, что неудачливый заклинатель обронил его, пытаясь выбраться из ловушки. Мысли переключились, стало очень интересно, что же спустя тринадцать лет после его смерти заклинатели стали носить с собой. Так что он поднял мешочек и открыл. Внутри лежали склянки с эликсирами и пилюлями, баночки с притирками и маслами, что для Вэй Усяня сейчас было ценной находкой. Хорошие лекарства стоили дорого, и он точно еще долго не смог бы себе позволить полный набор, а с таким телом они лишними однозначно не будут. Повертев склянки, ему даже удалось найти что-то умиротворяющее. Не сразу, но оно подействовало. После чего свое внимание Вэй Ин отдал талисманам. Некоторые точно были его изобретениями, тот же талисман Горящего мрака. Им то он и решил воспользоваться, поискать все же следы темной энергии, хоть немного отвлечься. И талисман привел его к сгорбленному старичку в богато вышитой погребальной одежде, тот сидел под деревом и что-то тихо бормотал.       Гуй!       О, нет, эта кошмарная ночь еще не кончилась ни для него, ни для кого-либо на этой горе!

***

      Цзинь Лин был крайне зол на любимого дядю, на жуткого Ханьгуан-цзюня, на дурацкие сети, на мерзкую темную тварь, что никак не давалась, на этого грязного Мо Сюаньюя, на заклинание молчания, на лес, на гору, на весь мир вместе взятый и на себя!       Ну вот как он — Цзинь Лин — отпрыск столь благородных семей, надежда кланов и великих Орденов, мог так опозориться, дать обставить себя сумасшедшему Сюаньюю, получить заклятие немоты прямо посередине своей оправдательной речи, растеряться, увидев состояние дяди, и забыть про колокольчик? Дурак какой-то.       А еще он окончательно потерял лицо перед Лань Сычжуем.       «Молодой господин Цзинь, ночная охота всегда была честным соревнованием среди всех кланов и орденов. Но усеивание всей горы Дафань сетями, которые мешают другим заклинателям и в которые они ненароком угождают, можно считать прямым нарушением принципа соревновательности, как вы считаете?»       Кажется, так он сказал, да? А что Цзинь Лин? Ну не мог же он признаться, что просто не подумал об этом, когда составлял план. Ему идея с сетями казалась хорошей и в достаточной степени безопасной. Тварь попадется в сети и не сможет сопротивляться, а даже если обезвредить ее будет не по зубам самому Цзинь Лину, то никто не пострадает, пока не придет дядя. И он совершенно не подумал, что вместо твари в сети будут лезть заклинатели. Это было его упущение, конечно, но он вовсе не планировал таким образом избавляться от конкурентов. И что ему было делать после первых же неудач? Просить о помощи дядю? Естественно, Цзинь Лин рассчитывал, что в самом крайнем случае Цзян Чэн его подстрахует и поможет, не даст никому пострадать из-за неопытности самого юного заклинателя, просто признаваться и в этом он не хотел. Никто не должен понять, что ему может быть страшно или что он в себе может быть не уверен. И уж, конечно, он не собирался так просто сдаться и признать свой план не годным, а себя провалившимся. Хотя лучше бы признал. Дядя прочитал бы нотацию, поворчал, ну назвал бы сопляком, но помог бы совершенно точно. Только разочаровывать его очень уж не хотелось.       И что он имеет теперь? Четырех сотен сетей божественного плетения нет, твари нет, дядя словил приступ ярости и, если бы не дурачок Мо, вовсе не ясно, чем бы это закончилось. Оставалось только надеяться, что это было не так серьезно, как ему показалось. Каким же глупым все-таки ощущал себя Цзинь Лин. Глупым и бесполезным. Он даже не смог спросить откуда у Сюаньюя колокольчик Ордена Юньмэн Цзян из-за заклинания молчания, а узнать очень и очень хотелось. Не хватало только, чтобы этот придурошный начал бегать за его дядей Цзяном, наконец-то забыв о дяде Цзине.       Цзинь Лин шел и шел, никуда особенно не направляясь, просто пытаясь немного успокоиться. А потом остановился.       Так, ладно, со всем этим ему пора было заканчивать и браться за темную тварь. Дядя сказал уничтожить, значит надо уничтожить. Что там ему рассказывали о том, как тут все началось? Кажется, была гроза и молния угодила в кладбище… Туда-то ему и дорога.       Вот только он не один пришел к подобному выводу, среди древних захоронений блуждали стройные фигуры в белых ханьфу. Ну, конечно, адепты Гусу Лань.       Лань Сычжуй осматривался с помощью зеркала, оно могло бы отразить истинную сущность яомо или невидимого гуя. Цзинь Лин сначала хотел подойти к Лань Сычжую и попробовать все же объяснить ситуацию с сетями, но не успел он выйти из тени, как к тому подбежал Лань Цзинъи и без всякого стеснения закинул руку тому на плечо.       «Вот же нахал! — возмутился про себя Цзинь Лин. — Какой бесстыжий, а еще в Облачных Глубинах воспитан.» — Лань Сычжуй, что-то нашел? — Ничего такого, — улыбнулся тот, как всегда, мягко, — только парочку безобидных гуев. — Что? — воскликнул Цзинъи, и ручки-то свои нахальные тут же переместил к Сычжую на талию, да и сам заодно за спиной спрятался, — Г-г-гуев? — Приличия, молодой господин Лань, приличия, — все так же мягко повторил Сычжуй, но Цзинь Лину показалось, что он сдерживается, чтобы не рассмеяться. — Шисюн, прости, но ты же знаешь… — Лань Цзинъи ручонки свои убрал резво, а вот подошел, кажется, еще ближе, почти утыкаясь носом в белое шэньи своего старшего соученика. — Знаю-знаю, но это вовсе не значит, что стоит забывать о приличиях, — он вздохнул и покачал головой, — надо бы попросить Ханьгуан-цзюня исполнить тут «Покой». — А почему самому не сыграть? Ты же весьма неплох, по мнению Ханьгуан-цзюня, и уж точно лучше нас всех. — Цзинъи-шиди, — Сычжуй медленно начал поворачиваться, и его собеседнику пришлось все-таки сделать два шага назад. — Что нам сказал Ханьгуан-цзюнь? — Не пытайтесь прыгнуть выше головы, — потупился тот. — Верно. И, как ты думаешь, хорош ли я буду, если возьму на себя такую ответственность? Тут блуждает темная тварь, пожирающая души, семь человек из-за нее пострадали, на кладбище полно гуев, пускай они и не опасны, но все же, и я, будучи средних сил учеником, возьмусь играть «Покой», который только изучил и еще не испробовал на практике? Ну уж нет, это было бы в моем случае в вышей степени самонадеянно и точно пренебрежением советом наставника. — Прости… но что же нам делать? — Предлагаю подняться в Храм Танцующий Богини и осмотреться там. Здесь следов искомого нами нет.       Вот не зря Цзинь Лин восхищался Лань Сычжуем, тот был всегда такой внимательный и рассудительный, хорош и в фехтовании и в науках, вон, и гуцинь свой всячески осваивает. А уж о том, что к нему тянутся люди, и говорить не приходиться, один Лань Цзинъи, все время протягивающий руки куда не надо, чего стоит. Даже Цзинь Лин при том, что никогда не желал ни с кем водить дружбу, и то всячески проникся. Только ему вовсе не нужна жалость, он хотел бы, чтобы Лань Сычжуй разговаривал с ним не из жалости или сочувствия, и уж, конечно, не из долга и обязательств, а потому что, ну, сам бы хотел дружить с Цзинь Лином. Только вот он старше и уже много где преуспел, как Цзинь Лину быть с таким на равных?       Они и познакомились то в смущающей ситуации, Цзинь Лин вообще тогда спрятался в садовой беседке и плакал. Его опять дразнили, драка не задалась, а дядя сказал, что не может забрать его в Пристань Лотоса прямо сейчас, а только после того, как наступит его срок следить за А-Лином. Это все жутко бесило, и почему он вообще должен был соблюдать какие-то сроки? Он хотел в Пристань Лотоса и не привык получать отказов. Небо было затянуто с самого утра, и ничего удивительного, что к обеду пошел дождь. Цзинь Лин сидел в беседке и очень надеялся, что оба его дядюшки сейчас там с ума сходят на своем Собрании Глав кланов, пока их слуги бегают в поисках племянника под дождем.       Он только-только с полным пониманием своего превосходства над всеми смертными шмыгнул носом, как в беседку впорхнул, по-другому просто не скажешь, мальчишка старше Цзинь Лина на пару-тройку лет. Тогда Лань Сычжуй был примерно ровесником теперешнего А-Лина и казался ему очень взрослым, в конце-то концов, у него был меч, и он даже мог ходить на ночную охоту. У Цзинь Лина тоже был меч — Суйхуа, который принадлежал его отцу, но на ночную охоту ему еще было рано. И все же это вовсе не значило, что он собирался признавать старшим какого-то там Ланя, а уж тем более выказывать тому уважение. — Тут занято! — Резко заявил он, вздергивая подбородок, как делал дядя Цзян, и отворачивая лицо, ну, это чтобы этот Лань не заметил, что он плакал. — О… Мне очень жаль, молодой господин Цзинь, что я потревожил вас, но на улице начался дождь, а это единственное укрытие, — какой же он был воспитанный и доброжелательный, Цзинь Лин даже растерялся и на секунду повернулся к нему, а, заметив легкую и мягкую улыбку, снова резко вскинулся. — А это меня каким образом должно волновать? — Отвернулся Цзинь Лин, но, не давая ответить, попытался смягчить свою резкость. — Ты приехал с Цзэу-цзюнем, да? — Да, молодой господин Цзинь, меня зовут Лань Сычжуй, и я приехал в Башню Золотого Карпа в составе делегации из Гусу, как ученик Ордена. — Меня зовут Цзинь Лин, и, если хочешь, можешь так ко мне и обращаться, — сначала сказал он, а потом решил, что это слишком, мало ли этот Лань еще решит, что Цзинь Лин с ним подружиться хочет, поэтому добавил, — но только наедине!       Лань Сычжуй всячески сдерживал уголки губ, не давая улыбке стать слишком откровенной: — Хорошо, Цзинь Лин. Так ты позволишь мне остаться и переждать дождь здесь? — Так уж и быть, оставайся, и не нужно благодарить меня за мою доброту, просто я тебя пожалел. — И все же я очень благодарен, иначе бы мне пришлось промокнуть, а это не особенно приятно. — Точно, но почему ты гуляешь в саду, когда время к обеду? — Если честно, в башне Кои так хорошо кормят, что я просто не успел проголодаться с самого завтрака, да к тому же я тут впервые и мне захотелось посмотреть на сад. — Знаешь, сейчас не лучшее время, тут надо гулять, когда цветет Сияние среди снегов. Поэтому ты должен приехать в следующий раз во время цветения пионов, Лань Сычжуй, и тогда ты точно согласишься, что места красивее нет, разве что Пристань Лотоса во время цветения лотосов. — Что ж, тогда тебе, Цзинь Лин, стоит посетить Облачные Глубины во время цветения магнолий. — Хм… Говорят, у вас подъем в начале часа кролика, это правда? — Совершенно верно. — И три тысячи правил? — Четыре. — И ты все их помнишь наизусть? — Челюсть Цзинь Лина отпала, но он вовремя спохватился, что выглядит наверняка слишком уж заинтересованным. — Какая же скукотища!       Лань Сычжуй в ответ солнечно улыбнулся, и это вовсе не было похоже на улыбку его дядюшки Цзинь, тот был всенепременно вежлив и приветлив, а Сычжуй просто улыбался. — Конечно, я их помню, потому что в наказание мы их переписываем раз за разом. — Да, мне дядя говорил. — А иногда приходиться делать это стоя на руках. — Врешь! — Воскликнул удивленный А-Лин. — В Облачных Глубинах запрещено обманывать. — О…       Не успел он задать новый вопрос, как со стороны раздалось громогласное: — Цзинь Лин! — Мне конец, — простонал мальчишка и, тяжело вздохнув, высунул голову из-за ограждения беседки, — я тут, дядя.       Цзян Чэн выглядел взбешенным, видимо неудача слуг с поисками А-Лина окончательно его довела, и он, наплевав на обед и регламент, пошел разыскивать племянника сам. Он направлялся в беседку под зонтом и выглядел как минимум похожим на Божество, что этот дождь и устроило. — Ты дождешься у меня, мелкий негодник! Я точно переломаю тебе ноги, чтобы ты больше не смог сбегать. Сколько еще можно? И почему все вокруг должны тебя разыскивать?       Цзинь Лин только собирался придумать, чтобы такого ответить дяде, как в арке беседки с низким уважительным поклоном на встречу Цзян Чэну вышел Лань Сычжуй. — Этот недостойный ученик просит главу Ордена Цзян выслушать его. — Говори, — еще сильнее нахмурился Цзян Чэн. — Молодой господин Цзинь ни в чем не виноват, глава Ордена Цзян, это этот ученик попросил показать ему сад, и молодой господин Цзинь согласился, но начался дождь, и нам пришлось искать укрытие.       Цзян Чэн покачал головой, нет, он подозревал, что дело тут было не чисто, но Лани ведь не врут. Пришлось сделать вид, что он поверил. — И все равно следовало предупредить старших, — ответил Цзян Чэн, — слышал меня, Цзинь Лин? — Да дядя, — буркнул мальчишка. — Этот ученик готов понести ответственность за свою вину, — все так же с почтением и поклоном отрапортовал Лань. — Не в этот раз, — недовольно покачал головой глава Цзян и протянул А-Лину второй бумажный зонт, который принес с собой, — лучше вернитесь и поешьте как положено. А, главное, больше так не делайте, иначе наказание вы не переживете! — Он развернулся и ушел по той же дорожке, что пришел сюда. — Но в Облачных Глубинах запрещено обманывать, — обескураженно проговорил Цзинь Лин. — Я перепишу правила сегодня же вечером, — очень по-доброму заверил его Лань Сычжуй.       Вот как мог этот человек хоть кому-нибудь не нравиться? И Цзинь Лину он нравился очень-очень. И верил он Лань Сычжую безоговорочно, а раз тот сказал, что на кладбище ничего нет, то значит оно так и было. Поэтому Цзинь Лин последовал за ним к Храму Танцующей Богини, оставаясь в тени. Показаться он все еще не решился, повода не было, а просто так сходу начать говорить было бы очень неловко. Вот дойдут они до Храма, и Цзинь Лин точно-точно улучит момент, чтобы неожиданно и эффектно появиться.