Больны и голодны

      В Нечистой Юдоли было две комнаты главы Ордена Не. Главная спальня, расположенная в чжэнфане главного двора резиденции всегда принадлежала главе клана и переходила от одного к другому, как только глава сменялся. Однако сейчас она стояла не жилой, вернее, в ней можно было жить, ее поддерживали в чистоте, проветривали в зной, грели в холода, но с момента смерти Не Минцзюэ, бывшего главы, в ней ничего не изменилось. Его вещи все еще находились в комнате, его кисти стояли на рабочем столе, в комнате жгли любимые им благовония, не хватало только Бася на подставке и самого его за столом. Это было пожеланием нынешнего главы Ордена Не. Вторая же комната расположенная в восточном сянфане, принадлежала второму молодому господину до того, как он занял пост главы, и он же захотел оставить ее в своем распоряжении после. Спал и работал Не Хуайсан обычно в ней. Хотя ни для кого не было секретом, что порой Глава Ордена просиживает днями, а то и ночами в главной спальне резиденции, и никому бы не пришло в голову побеспокоить его там. Его вообще старались не беспокоить, считая как минимум странным, а как максимум немного поехавшим, но благодаря поддержке других глав Великих Орденов он свой пост удерживал.       Не Хуайсан как раз поднес к губам юйшан наполненный чоуцзю, сидя за столом своего брата, когда к нему постучали. Он тяжело вздохнул и пошел распахнуть двери, открывать их самостоятельно не решились бы даже его самые верные помощники. Хуайсан порой считал, что спальня брата была бы идеальным местом для него, чтобы свести счеты с жизнью. Ему даже было интересно, насколько распространилась бы вонь от его трупа прежде, чем люди все же вломились бы в эти двери. — Надеюсь это настолько серьезно, Не Чжоухэн, — с улыбкой спросил глава своего помощника, — иначе я буду очень недоволен. — Конечно это серьезно, глава, иначе бы я не побеспокоил вас. Пришли донесения, молодой господин Мо с Ханьгуан-цзюнем покинули Облачные Глубины, они движутся в сторону Цинхэ. — Цинхэ? — Хуайсан округлил глаза, — Очень интересно. Ладно, что ж, если все сложится не слишком удачно для нас, с ними я буду разбираться лично. Это все? — Нет, господин. Глава Ордена Цзян с племянником покинули Пристань Лотоса. — Оу, — Не Хуайсан кокетливо обмахнулся веером, посмеиваясь, — дай угадаю, и двигаются в сторону Цинхэ. — Совершенно верно, глава. — Так-так, Цзян-сюн все так же прямолинеен и уперт, люблю его за это, но, — он сложил веер, постукивая им по ладони, — как же это не вовремя. Ему, чего доброго, еще хватит ума выловить нашего дорогого воскрешенца, а это очень не к месту. Как же не вовремя они встретились на этой дурацкой горе. А я так надеялся на то, что Ханьгуан-цзюнь сразу поймет кто перед ним, и не будет этого лишнего захода. Интересно, сможем ли мы отвлечь Цзян-сюна на что-нибудь? Говоришь он с племянником, да? — Да, господин. — Что ж, тогда отвлечем его племянника. — Опять станем использовать детей? — Да, я же говорил, я не остановлюсь ни перед чем, если так нужно. Посмотри вокруг, мне кажется, это достаточное свидетельство моей одержимости. А может и безумия, — Хуайсан махнул рукой на обстановку комнаты, — кто ж тут разберет. Только представь, что я чувствую, зная, что дагэ не просто убили, его расчленили, растащили тело по разным местам? Тут рука, которой он гладил меня по голове или отвешивал оплеухи; там нога, которую он выставлял передо мной, чтобы не дать сделать опрометчивый шаг, ну или мог дать пендаля; где-то голова. Понимаешь? Голова моего дагэ! — Не Хуайсан улыбался, и это было действительно страшно. В такой его улыбке не оставалось ни капли обычной игривости, а во взгляде блестела сталь, читалась безумная ярость, такая же, что некогда охватывала бывшего главу Ордена Не. — Видя злобу одной только его руки, что я должен чувствовать? Минцзюэ всегда был воплощением доблести и чести, а он превратил части тела моего брата в чудовищных тварей, за которыми можно объявлять ночную охоту. О… мой дорогой Чжоухэн, это война! А на войне гибнут слабые, и, если честно мне абсолютно все равно на какие жертвы нужно пойти, чтобы уничтожить это Чудовище. Не только физически, нет. Этого мало. Я уничтожу само его имя, все, что он есть, и все, чем мог бы стать. От него не останется ничего. Такова моя цель. И если при этом пострадает кто-то невиновный, что ж… моя совесть это вынесет.       Расхаживая по комнате туда-сюда, Не Хуайсан продолжил. — Цзинь Лин, пошедший в папашу и дядю, мальчик горячий и гордый, и ему пора выходить на ночную охоту, наверняка в этом путешествии он будет из кожи вон лезть, пытаясь выловить как можно больше всяких тварей. Юношеские темперамент и упертость — это так мило и предсказуемо. Его вполне можно завлечь историями о крепости-людоеде, пускай побродит в лабиринте, а Цзян-сюн побегает да поищет. Сделаешь? — Как пожелаете. Но что, если он все же сможет в Некрополь попасть? — Собака-оборотень с ним? — Не знаю. — Эй, это моя фраза. Ну хорошо, я буду рядом с Некрополем сабель, присмотрю за тем, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. Все равно внутрь ему никак не попасть. — А что с господином Мо и Ханьгуан-цзюнем? — А вот для них любые двери должны быть открыты, и информация должна им предоставляться полностью. Просто сделать это нужно так, чтобы они не догадались, что это нарочно. Наших людей на улицах расставь, но тихо. Я, конечно, уверен в способностях Вэй-сюна и его знаниях о темных тварях, еще больше уверен в силе Ханьгуан-цзюня, они вместе отличная команда, так что пусть идут по следу, что нащупали, а мы немного поможем, даже если это приведет их ко мне. Уж я найду, что им рассказать, об этом не волнуйся. — Как прикажете, — Не Чжоухэн отвесил поклон и уже было направился на выход, но все же задержался в дверях, а потом решился сказать. — Разрешите этому недостойному слуге проявить любопытство не важное для дела? — И что тебе интересно? — Взаимоотношения между этими тремя. Когда вы ознакомили меня с планом и сказали, что хотите, чтобы возродившийся Старейшина Илина объединился с Ханьгуан-цзюнем и занялся рукой бывшего главы, а заодно расследованием, я сделал выводы, что эти двое между собой связаны. И поскольку они никогда не слыли друзьями, я подумал, что вы знаете о них что-то такое, о чем другие не знают. Это натолкнуло меня на определенные мысли. Вэй Усянь всегда слыл повесой и легкомысленным сначала юношей, потом мужчиной. Ему приписывалось множество романов, но, если честно, мне всегда казалось, что большая часть этого всего, если не все, просто сплетни и досужие домыслы, не так уж он и любил ветер и луну. Что касается Ханьгуан-цзюня, он вовсе никогда не был замечен даже в намеке на какие-то романтические чувства хоть к кому-либо. Ни жены, ни детей, ни даже сплетен о ивовых домах и перепелках. Ничего. Зато три года затворничества и медитаций после падения Старейшины, и туда же отказ от всякого рода общественных собраний после затворничества, погружение в ночные охоты, постоянные отрешенность и одиночество. Как будто траур! Я сделал вывод, что, возможно, связь между ними могла иметь чувственный характер, и именно поэтому о ней никто не знал. А еще именно поэтому, несмотря на всю вину Вэй Усяня, такой безупречный человек, как Лань Ванцзи, мог с ним объединиться после его возрождения. — Ох, как романтично, Чжоухэн, ты не пробовал себя в писательстве… Это было бы невероятное произведение, остросюжетно и так печально. Я оценил! Так что заставило тебя усомниться в твоей теории? — Колокольчик главы Цзян. Вы непременно желали именно его и сказали, что без него ничего не выйдет. А значит эта связь еще прочнее. Что ж получается, Лань Ванцзи в трауре по Вэй Усяню, который откликнулся на призыв единственной вещи, принадлежащей Цзян Ваньиню? Цзян Ваньинь же в свою очередь возненавидел Вэй Усяня до того, что привел армию уничтожать его? Это какой-то очень трагичный треугольник.       Хуайсан аплодировал, его глаза сияли, а на по-детски очаровательном лице светилось восхищение. Было бы еще можно верить хоть чему-нибудь изображенному на его лице. — Это действительно потрясающе. Ты такой романтик. Добавлю тебе размышлений, — он щелкнул пальцами. — Ненависть Цзян-сюна — это такая ненависть, которая в одном шаге от любви. Безумной любви, зародившейся ещё в самой юности, горячей и слепой, я был ей свидетелем. От того и ненависть его была столь же яркой. Знаешь, как говорят — от любви до ненависти один шаг, только вот и обратно тоже один. — Так глава Цзян был влюблен в своего шисюна? — челюсть Не Чжоухэн, как говориться, отпала. — Да, а тот в него, и они оба об этом не подозревали, дурачье. За ними было очень забавно наблюдать. — Но как же тогда Лань Ванцзи? — Сочувствуешь ему? — Получив утвердительный кивок от помощника, Не Хуайсан продолжил. — Но про него я тебе ничего не скажу, он всегда был темной лошадкой, по нему было сложно судить. Если он чего-то хотел, то всегда говорил «нет». Если он чего-то не хотел, то тоже говорил «нет». Единственный, кто понимал разницу между этими двумя «нет», — это Сичэнь-гэ. Могу только сказать, что Лань Чжаня и Вэй Ина что-то связывает, но что это за связь, и есть ли там хоть капля чувственности, я не знаю. — А предполагаете? — И да, и нет… Мои предположения кажутся мне самому почти нереальными, неточными, основанными лишь на косвенных данных, в общем, ничего достоверного. Да и бесполезно это все для меня, если честно. Так что не знаю, не знаю, ничего не знаю. Но ты всегда можешь додумать сам, только постарайся придумать что-нибудь такое же потрясающие, как твой трагичный треугольник.

***

      Не Хуайсану нравились ученики Юньмэн Цзян. Шумный и веселый Вэй Усянь подкупал своей безбашенностью и поражал острым умом. А на ворчливого и вечно в плохом расположении духа Цзян Ваньиня можно было положиться практически в любой ситуации, он, несмотря ни на что, был человеком добрым, особенно к своим, надо было только суметь своим стать. С их приездом пребывание в Облачных Глубинах стало гораздо веселее и интереснее, хотя бы потому что дерзкий Вэй Усянь поставил всю резиденцию с ног на уши и устроил настоящий хаос. До этого обучение в Ордене Гусу Лань было невыразимо скучным, каждый ученик старался степенно следовать правилам, не злить Учителя Лань Цижэня, не вызывать порицаний в сторону своего клана или Ордена. В общем, все вели себя, как самые настоящие пай-мальчики, ну а на выходе и вовсе становились благовоспитанными молодыми господами. За этим их туда и посылали в принципе.       Хотя самого Не Хуайсана брат послал в Облачные Глубины изучать прежде всего науки, ведь сил справиться с ленью и разгильдяйством младшего господина не хватало уже ни у кого, даже у самого Не Минцзюэ. Младший брат быстро научился манипулировать своим дагэ, например, строя жалобные лица и дуя губы, и все угрозы сломать ноги или запереть в библиотеке на Хуайсана почти не действовали. Он все равно делал только то, что хотел. Хуайсан прекрасно рисовал, любил поэзию, разбирался в музыке, знал историю, был неплох в астрономии, великолепен в каллиграфии, прекрасно ориентировался в этикете и церемониях, но все, что касалось Орденов и кланов, наследований и учреждений, трактатов и учений, все это навевало на него тоску. И будучи с самого детства достаточно хитрым он просто научился фразе: «Я ничего не понимаю». Не Хуайсан «ничего не понимал» и был «слишком глуп» для всего, что было ему не по нраву, в том числе и для тренировок духа и тела. Искусство войны вообще не интересовало его, как в принципе и искусство политики. Скукота. И потом, для всего этого был дагэ, поэтому Хуайсан не считал нужным утруждать себя такими занудными вещами, когда можно было потратить время более интересно. Например, на ловлю птиц и рыбы голыми руками. Вот это он любил! А еще вино и весенние картинки, и умелых певичек в парчовых домах, изящные одежды и украшения. Ну и веера, без искусно расписанного веера образ второго молодого господина Не не мог бы быть законченным.       Он поздно сформировал золотое ядро, ленился в медитациях и не хотел тратить слишком много сил на совершенствование, ненавидел тренировки и фехтование, но совсем уж разочаровывать брата ему было бы стыдно. И потому нехотя он все же уделял время и этим таким важным для заклинателя искусствам, но только в том случае, если с совестью, а главное с братом, договариваться уже не получалось. Вот и на учебу у Лань Цижэня младшему господину Не было откровенно плевать, лишь бы перед дагэ отчитаться, а тот за отчет принял бы нормальные оценки. И Вэй Усянь в этом, по его замыслу, мог бы помочь. Хуайсан взялся переписывать за него правила, чем тот был наказан на первом же уроке, а первый ученик Юньмэн Цзян обещал обеспечить А-Сана подсказками на следующем опросе от Цижэня. Правда, из этой недоинтриги почти ничего не вышло, а все потому, что в ход событий вмешался Лань Ванцзи, которого неугомонный Вэй Усянь успел задеть еще до начала учебы. Старик написал гневные жалобы в оба Ордена, и Минцзюэ откровенно пообещал своему младшему взбучку за такое недостойное поведение. Цзян Фэнмянь же вовсе разрешил Учителю наказать дерзкого ученика по своему усмотрению. Так что бедняга Вэй Усянь действительно попал.       Хотя, как показалось Не Хуайсану, он это наказание использовал себе во благо.       Этот вывод он сделал не сразу, а постепенно наблюдая за поведением Вэй-сюна. Тот первые дни действительно жаловался на жестокость Лань Чжаня, скучные правила и недостаток свободы в Облачных Глубинах, чем больше у него было слушателей, тем трагичнее были его россказни. И Хуайсан считал, что Вэй Усянь просто любит публику и внимание, в общем, что он тот еще задавака и показушник. Но постепенно становилось все очевиднее, что реально ему нужна реакция лишь одного человека, и все эти представления разыгрывались ради того, чтобы Цзян Ваньинь сочувствовал ему. Открытие это позабавило А-Сана, и он решил, что наблюдение иногда куда действеннее откровенных разговоров и даже сплетен. Внимательность ой как окупается. К первому открытию добавилось второе, ведь и суровый наследник Цзянов, на людях раздражающийся и ругающий своего шисюна, на деле все чаще успокаивал, заговаривая тому зубы, отвлекая его на себя от предстоящего наказания.       В действительности для Не Хуайсана поведение Цзян-сюна оказалось даже слишком понятным и прозрачным, его дагэ вел себя примерно так же, пусть и был куда более жестким и резким человеком. Цзян Ваньинь хотя бы не орал, да и на самом деле ничего не заставлял делать Вэй Усяня силой, только бурчал и возмущался, ну, пытался строить из себя строгость, но было слишком хорошо заметно, как он боится, что Вэй Усянь влипнет в историю.       И тот, конечно, влип. Правда, виноваты они были все, но все же получил побои один лишь Вэй-сюн. В чем уж точно виноват был только сам. Хуайсан сразу предупреждал его не злить Лань Ванцзи, потому что тот просто непримиримый поборник правил и, вообще, хуже своего дяди. Но нет же… Вэй Усяню было больше всех нужно, даже книжечку с весенними картинками подсунул второму Нефриту, вывел беднягу из себя, опорочил его чистый взор. На самом-то деле это все веселило и забавляло, даже драгоценный экземпляр из своей коллекции было не жалко ради такого. Да и Усяня тоже, если честно, не было жалко, особенно после, когда тот совсем обнаглел и просто откровенно затискал своего шиди. Цзян Чэн краснел и пытался отпираться, но кого хотели эти двое одурачить? Тут и без сборника Лунъяна, с которым Не Хуайсан был ознакомлен искусства ради и любопытства для, можно было догадаться, что к чему. А молодые господа-то к друг другу имели как раз тот самый интерес, только видно было, что смущение и страх быть отвергнутым не давали им его проявлять откровеннее. И наблюдать за ними стало новым развлечением Не Хуайсана, ну, потому что это было смешно, глупо и жутко щекотало нервы двойной запретностью происходящего.       Ну, и потом, и Вэй Усянь, и Цзян Ваньинь были красивы, а Не Хуайсан был поклонником и ценителем красоты. Даже если это красота Лань Ванцзи, но вот конкретно этой красотой А-Сан был готов любоваться с большого расстояния, ну, или из-за плеча Вэй-Сюна или Сичэнь-гэ, чтоб это ничем не грозило.       Правда, радость его продлилась не долго. Очень скоро все развлечение от наблюдением за ожившим романом испортил Цзинь Цзысюань! И надо же было быть таким высокомерным да еще и так прямолинейно отозваться про свою невесту при ее братьях. — А ты не хочешь спросить, как, во имя Небес, я могу быть довольным ей?       На Цзян-сюна в этот момент лучше было не смотреть, он будто древнее чудовище мог бы убить глазами, правда, Цзысюаня ждала расправа скорее уж руками. Но Вэй Усянь не позволил своему шиди подойти, отпихнув его в сторону и преграждая дорогу. Сам он был не чудовищем, а стихией, и Хуайсан откровенно бы посочувствовал Цзысюаню, но тот все же сам нарвался. Многие потом будут говорить, что эта драка произошла из-за презрительных слов о Цзян Яньли, но второй молодой господин Не мог бы поспорить с этим утверждением. — А ты, должно быть, полагаешь, что тобой была бы довольна любая? И откуда ты только набрался уверенности, что настолько разборчив? — ответ Вэй Усянь, несмотря на ситуацию, был взвешен и бил в недостатки наследника Цзиней точно.       Конечно, тот вспылил, ведь с ним никто и никогда так разговаривать себе не позволял, и вспылил очень некрасиво: — Если она так недовольна мной, то пусть разорвет помолвку! Короче говоря, плевать я хотел на твою драгоценную шицзе. А если она тебе так симпатична, то попроси её отца отдать её тебе! Ведь разве он не относится к тебе лучше, чем к собственному сыну?       При этих словах взгляд Цзян Ваньиня застыл, а Вэй Усянь в неудержимой ярости бросился вперед и ударил Цзинь Цзысюаня кулаком. Не за шицзе, хотя и за нее тоже, но все же Не Хуайсан был уверен, основной причиной был потухший взгляд «его А-Чэна». Это было очень даже романтично и достойно зарисовки в туши.       Драка всколыхнула обе именитые семьи, главы Орденов прибыли в Облачные Глубины, как только смогли. Помолвка Цзян Яньли и Цзинь Цзысюаня была расторгнута, а Вэй Усянь отправился домой. И, судя по словам Цзян-сюна, последней каплей в решении отправить его обратно в Пристань Лотоса все же была не сама драка, а понимание, что дальнейшее пребывание Вэй-сюна в Облачных Глубинах никому уже не пойдет на пользу. Учитель уверился, что тот может творить лишь хаос вокруг, Лань Ванцзи, отвечающий за наказания, один раз уже обошелся с Вэй Усянем весьма строго, а теперь и вовсе не пощадит, а сам виновник всего этого совершенно не раскаивался и намерения держать себя в руках не заимел.       С Вэй Усянем Облачные Глубины покинула суета, не прошло и пары недель, как все вернулось на круги своя, вокруг снова стало тихо и уныло, ни пьянок, ни побегов за стену, ни сорванных уроков, ни, что самое печальное для А-Сана, подсказок и шпаргалок.       Цзян Ваньинь без Вэй Усяня вовсе превращался во что-то весьма замкнутое. Медитации, тренировки и учеба — вот, что составляло основы его дня, сон и еда по расписанию, разговоры с теми, кто успел стать приятелем, если сами обратятся. Не Хуайсан держался рядом, потому что Цзян Чэн все еще напоминал ему облегченную версию его брата. А еще он, если его правильно попросить, отвлекался от своих дел и помогал с учебой, у него всегда были конспекты, и он очень многое читал, в общем, был полезен. Да, Цзян-сюн больше не был веселым и готовым на безумные выходки, и на подначки не поддавался, так как велся на любой кипиш от Вэй Ина, но все же с ним было комфортно. А еще его можно было немного подразнить.       Ну, например, как-то раз Не Хуайсан оставил ему несколько своих редких эротических сборников, а между ними совершенно случайно затесался сборник Лунъяна. О, это малиновое лицо наследник Цзян, когда он возвращал книги Не Хуайсану, нужно было видеть. — Ох, Цзян-сюн, прости-прости, не представляю, как это сюда попало, — тараторил Хуайсан, сдерживаясь, чтоб не рассмеяться. — Я не смотрел, только открыл и… — выпалил Цзян Чэн и тут же отвернулся, взглядом упираясь в пол, — но я никому не расскажу об этом, если тебе это важно знать. — Да мне нечего стесняться, просто было интересно, что тут такого? Разве тебе не интересно, как это происходит? — Что? — Цзян Ваньинь мог одновременно краснеть от смущения и злости и при этом выглядел еще очаровательней, теперь Не Хуайсан понимал, почему Вэй-сюну так нравилось сердить его. — Вовсе мне такое не интересно, с чего ты вообще взял это? — Да ни с чего, говорю же, мне, например, было любопытно, ну… как оно происходит без… ну, ты понял, — изобразил смущение и добавил шепотом, — без циня и лютни. В общем, прими мои извинения. Был бы тут Вэй Усянь, я бы ему показал этот сборник, ну, чтобы обсудить. — Чего? — Цзян Чэн буквально взревел, даже руки в кулаки сжались. — Цзян-сюн, Цзян-сюн, ты все очень превратно воспринимаешь, — вот получить по лицу подобно Цзинь Цзысюаню Не Хуайсану совершенно не хотелось, — ты же знаешь Вэй-сюна, он бы наверняка посмеялся и придумал множество шуток на эту тему. — А, ну да, — он расслабился, а в следующий момент, сославшись на дела, выбежал от А-Сана, и хорошо, потому что тот больше не мог сдерживать смех.       И, кстати, свою учебу Цзян Ваньинь окончил отлично, Старик высоко оценил его старания, что ж, он и правда был старателен, только почему-то сам в себя ни особенно верил. А вот Не Хуайсану не слишком-то повезло, и Учитель ругался, да и от брата потом прилетело знатно. Зато за тот год он очень поднаторел в каллиграфии и живописи, особенно эротической. Фантазии то и дело ложились на бумагу, и отчего-то были очень узнаваемы разлетом выразительных хмурых бровей одного персонажа и родинкой под круглыми губами второго.