Больны и голодны

      Лань Ванцзи вышел из гостиницы, в которую притащил Хуайсана. Он ее не выбирал, а просто зашел в первую, что была недалеко от оговоренного места встречи с Вэй Ином. Происходящее становилось все запутанней и запутанней.       О том, что за крепость они посетили, второй господин Лань догадывался, потому что знал тайну сабель клана Не. Конечно же от брата, между ними почти не было секретов, то, что знал Ванцзи, знал Сичэнь и наоборот, ну, кроме чего-то очень личного, того, что не обсуждалось между ними. Однако, если один из Нефритов брал на себя обязательство охранять какой-либо секрет, второй несомненно делал то же самое. Поэтому Ванцзи не мог ничего рассказать Вэй Ину сразу, но знал, что поймает возле некрополя сабель не последнее лицо ордена Цинхэ Не, ожидал даже старшего помощника Не Хуайсана. Правда поймал самого главу. Это было странно.       Этот глава уж точно очень редко что-то делал сам. Если бы не Лань Сичэнь и Цзинь Гуанъяо, он и главой бы не стал.       Вообще, стоило задуматься над тем, почему призрачная рука их привела именно в Цинхэ. Неужели действительно из-за некрополя? Возможно ли, что тело, которому принадлежала эта рука, покоится где-то в его стенах? Что следовало бы тогда предпринять? Найти тело и упокоить мертвеца? Это казалось слишком нелогичным. Ну, потому что зачем ради такого нужно было бы подкидывать руку, и уж тем более зачем было воскрешать Вэй Ина? Ерунда какая-то.       Однозначно, тут все не могло быть так просто. Возможно, целью должен был стать Орден Цинхэ Не, но тогда странным казался выбор Ордена Гусу Лань и лично Ханьгуан-цзюня для этого дела. Ведь бывший глава Не и глава Лань были названными братьями, и второй стал бы защищать наследие первого. Или тот, кто сделал это, рассчитывал, что такой достопочтенный и справедливый человек, как Ханьгуан-цзюнь, каким его любили изображать люди, даже против решения главы не стал бы мириться с тем, что творилось в некрополе, и вывел бы ослабевший орден Не на чистую воду, тем самым ослабив его еще сильнее. Или, быть может, это кто-то из клана Не таким образом пытается избавиться от нынешнего главы, вытащив на свет не самую приглядную правду о цене, которую приходиться платить за величие его предков. Или, возможно, кто-то копает под главу Лань, чтобы опорочить, очернить его имя. Ведь Лань Сичэнь всегда праведный и благочестивый и тут, нате, хранит такие опасные секреты и покрывает такие неприглядные тайны. Натравить брата на брата, устроить сумятицу внутри Ордена Лань. Один Нефрит покрывает некрополь клана Не, другой якшается с возродившимся Старейшиной Илина. Действительно так можно ударить по двум великим Орденам из четырех, дискредитировав их. Интересно.       И кому бы могло такое быть выгодным?       Цзиням? Неужто Гуанъяо мало власти? Но больно уж Мо Сюаньюй, некогда принадлежащий ордену Ланьлин Цзинь, слабый шаг для такого осторожного человека, как Верховный Заклинатель.       Цзянам? При всем не самом положительном отношении к Цзян Ваньиню, Ванцзи плохо представлял его в роли такого тайного интригана, да еще и возродившего Старейшину Илина с помощью темного ритуала. Ну не похоже это на него. Он бы просто запорол всех неугодных Цзыдянем, учинив жуткий скандал. Такой уж он человек.       Может быть кому-то более мелкому и мелочному вроде главы Яо, чтобы на фоне распрей великих орденов подняться?       Снова кругом эта грязь, эти дрязги, жажда власти, толпа сплетников и лицемеров, мелких, жалких, порочных людей, от которых Лань Ванцзи так старался держаться подальше все эти годы. Они вызывали в нем отвращение. С самого момента выхода из своего уединения, а скорее затворничества, Лань Чжань не посещал собраний и советов, чтобы не видеть этого, ему хватило того, как эти люди обошлись с Вэй Ином. Но теперь эта трясина вновь затягивала.       Ханьгуан-цзюню очень не хотелось становиться пешкой в чужих политических играх, но сейчас другого выхода не было. Если они хотели понять, кто и зачем решил воскресить Вэй Ина в теле Мо Сюаньюя, им действительно следовало пройти по этому пути. Только вот если на этом пути выясниться, что кто-то хочет навредить А-Хуаню…       При таком раскладе Ханьгуан-цзюнь за результат уже не отвечал. Он никому и никогда не позволит причинить вред своему брату, чем бы ни пришлось за это платить.       Лань Хуань в его мире существовал всегда и занимал там, как и везде, первое место. Самые ранние детские воспоминания Лань Чжаня были связаны с Сичэнем. Он помнил заливающее все кругом солнце и протянутую тогда еще детскую руку. Он всегда знал, что у него есть брат и, что бы ни случилось, его брат всегда ему поможет. Когда маленький А-Чжань просыпался от страшных снов по ночам, он звал Хуаня, и тот разгонял все страхи, хотя бы даже просто зажженным светильником. Когда что-то не получалось, не важно, что именно, на помощь всегда приходил Хуань. У него находились и время, и силы, и желание. Когда не стало матери и ее теплых объятий — единственным утешением был он же. Когда в детстве Ванцзи болел, тот, кого он хотел видеть, был Сичэнь. Благодаря брату он никогда не был одинок. За завтраком, обедом, ужином, на обучении и тренировках, в медитациях, под снегом и дождем, в толпе людей и уединении Лань Ванцзи никогда не был один. У него всегда был Сичэнь, опережающий на шаг, стоящий выше на одну ступень и протягивающий руку своему младшему.       Между чем бы ни пришлось выбирать в этой жизни Ванцзи, его приоритеты давно расставлены. Нужно будет, он и сердце из груди достанет. А если Сичэнь попросит, то и с того света вернется.       Ведь так уже было. Когда первые дни после наказания он лежал в беспамятстве, когда ему казалось, что в жизни просто нету смысла, а смерть была желанной, только голос и руки Сичэня удерживали его в этом мире.       «Не оставляй меня. Ты мне нужен… Я не смогу без тебя!»       Интересно, кто же из них шептал и шептал эти слова? Ванцзи казалось тогда, что он слышит голос Сичэня. Но в то же время знал, что произносил это сам. Нет жизни на этом свете без солнца. Не может быть второго Нефрита, если нет первого. Там, где нет Лань Хуаня, нет и Лань Чжаня. А наоборот? Верно ли это было наоборот? Мог ли Сичэнь чувствовать так же? Могла ли его зависимость от брата быть похожей?       Где-то в глубине души Лань Ванцзи всегда верил в это.       В этом мире их было двое. Это непреложный факт и основа мироздания.       Все остальное можно оспорить.       Задумавшись о своем, он и не заметил, как улица совсем опустела.       Вэй Ин обещал быть на месте, но его все еще не было, это напрягало. Неужели за Цзинь Лином явился Саньду Шэншоу? Тогда надо идти и трясти Не Хуайсана, где в этом городе обычно останавливается глава Цзян, а дальше как-то похищать у него пленника. Вот же неугомонная парочка из Юньмэна, сколько же от них проблем с первого их появления в Гусу. Не знал бы их Лань Чжань и, глядишь, жил бы в вечном ощущении своей неправильности, без надежды, в ужасе от самого себя, зато согласно всем канонам Облачных Глубин, последовательный, послушный, бесчувственный. Но судьба на его радость или горе свела их с Вэй Усянем на жизненном пути, и этот человек дарил ему возможность дышать, потому что рядом с ним не действовали правила.       «В этом мире столько разных правил Лань Чжань, так с чего ты взял, что твои самые правильные? Лишь тот факт, что они выбиты на стене, не делает их законами жизни».       «Придя в гости в дом, где неприлично сидеть в приличествующей позе, ты поведешь себя прилично или соответственно своим правилам?»       «Правила очень зависят от времени и места. Тут и сейчас твое «порочно» не действует ни для тебя, ни для меня». — Лань Чжань! — окрикнули его, ну и, конечно же, это был собственной персоной Вэй Усянь.       Ванцзи строго посмотрел на него, растрепанного куда сильнее, чем в тот момент, когда они расходились, и пускай Усянь во все зубы улыбался, но было в его виде что-то заставляющее внимательно присмотреться. Он был не напряжен и даже не взвинчен, но совершенно точно не спокоен, наверное, буря эмоций уже отыграла, и теперь накатывали последние волны. Вэй Ин явно попытался скрыть свое состояние за улыбкой, и потому она вышла уж слишком радостной. Так и подмывало спросить: «Ну и с чего ты так счастлив, что аж больно, а?»       Наверное, что-то такое отразилось на его лице, бедный Вэй Ин аж споткнулся, чуть не пропахав носом мощенную булыжником улицу. Пришлось ловить. Заодно и в глаза бросилось, что ногу он ставит не уверенно, на нее стоило взглянуть.       От такой перспективы Вэй Усянь пришел в полнейший ужас и начал что-то лепетать, большую часть из того, что он там наговорил, можно сразу пропустить мимо ушей, потому что он, как всегда, нес чушь и околесицу. — Что ты такое делаешь, Ханьгуан-цзюнь? — Начал тараторить он, стоило второму Нефриту опуститься на одно колено перед ним. — Это ж неприлично, что подумают люди? Отпусти мою штанину! Тебе что, уже и честь не дорога? А как сплетни пойдут, что делать станешь?       «Да-да, конечно же, ты вдруг вспомнил о правилах и приличиях», — усмехнулся про себя Ванцзи, внешне в лице не меняясь. Его упорство окупилось, Вэй Ин скрывал темную метку на ноге, причем довольно обширную. — Я оставил тебя всего на пару часов, — тяжело вздохнул он. — Это довольно большой срок… — Метку ты перенес с тела Цзинь Лина, — не спрашивал, а утверждал второй Нефрит, — а еще ты встретил Цзян Ваньиня. — Мы бы в любом случае встретились, — снова улыбнулся тот этой самой излишне счастливой улыбкой. — Мгм, — с сомнением подтвердил Ванцзи.       Улыбка на лице неназываемого тут же погасла, он свел брови и посмотрел куда-то в сторону: — Давай не сейчас. Я расскажу, но только позже. Лучше скажи, ты поймал нашего лазутчика? — Мгм. — Кто это был? И где он сейчас? — Усянь снова тараторил, как ни в чем не бывало.       Лань Чжань кивнул на гостиницу и, не дожидаясь очередной попытки Вэй Ина потерпеть и погеройствовать, взвалил его себе на закорки и понес. Несмотря на свое состояние, бывший старейшина все же начал сопротивляться, но быстро сдался, остро ощущая всю нелепость своих попыток. Ханьгуан-цзюнь был сильнее, настолько сильнее, что все сопротивление сводилось к дурацким трепыханиям. — Лань Чжань… Слушай, я все хотел тебя спросить, ведь ты узнал меня еще на Дафань. Но как, я не могу понять? — Ты в припадке называл главу Цзян А-Чэном, а после и меня Лань Чжанем. — И это все? — Мгм… Кроме тебя, и меня, и его так никто не мог назвать. — Мда… мне надо следить за своим языком. — У тебя не выйдет. — Ах так! С этого момента буду звать тебя…. Ханьгуан-цзюнь и никак иначе! — Попробуй. — Ты что же не веришь в меня, Лань Чжань? Ответа не последовало, зато под руками Усяня подозрительно задрожали плечи. — Ты смеешься? Неужели правда? А я не вижу! Немедленно покажи мне свое лицо, Ла… Ханьгуан-цзюнь.       Когда Ванцзи повернул голову так, чтобы Вэй Ин увидел его лицо хотя бы частично, на нем не было никаких эмоций.

***

      Не Хуайсан всячески играл свою роль Незнайки, чью страшную тайну раскрыли, то и дело из-под веера разглядывая Вэй Усяня в теле Мо Сюаньюя. Он так хорошо знал эти черты лица, даже лучше, чем когда-то знал самого Старейшину, и сейчас мог бы точно утверждать, человека делает не внешность. В этом Мо Сюаньюе не было ничего, что было бы похоже на того, кого он знал. Да, глаза были той же формы, но сам взгляд задорный и уверенный не принадлежал А-Юю. То же с улыбкой, мимикой, жестами, движениями. Даже голос будто бы звучал иначе. В действительности, обладая чертами бедняги Мо, человек перед ним был в гораздо большей степени похож на Вэй Ина. Немудрено, что Цзян-сюн его узнал.       Это не было хорошо или плохо, просто факт, который вызывал интерес. Знание, которым мог бы похвастаться не каждый. Теория, подтвержденная на практике им лично. Человека делает не внешность, а привлекательность зависит не от черт лица.       Что и не требовалось доказывать, но теперь доказано.       Мо Сюаньюя Хуайсан никогда не считал привлекательным, он был не плох, даже красив, но каким-то скучным что ли. Тот же, кто сидел перед ним сейчас, был очень интересным, возможно даже волнующим, наверное, не таким ярким, как когда-то сам Вэй Усянь, но все же весьма и весьма цепляющим.       Совершенно другим человеком.       Наглядное доказательство того, что его план работал.       Наглядное доказательство, что Мо Сюаньюя больше не было в живых.       Что чувствовал по этому поводу Хуайсан?       Ничего…       Судьба А-Юя была печальна и закончилась трагично, но сочувствия не вызывала. Скорее уж Хуайсана это вдохновляло. Такая жизнь и смерть были очень романтичны в плане образа, и ими можно было бы восхищаться, как произведениями о влюбленной девушке, покончившей с собой, бросившись в пропасть с обрыва, после известий о смерти любимого и перспективе быть выданной за его убийцу. Когда-то Хуайсан зачитывался такими историями, упивался ими, только вот не сочувствовал героям, не жалел их никогда. Во имя красоты искусства их смерти и мучения были оправданы. Вот и юного Мо жаль не было.       Хуайсан впервые его встретил, когда он был еще совсем мальчишкой, ему не было и пятнадцати. В тот год Сюаньюя привезли в Башню Кои на обучение. Дитя с огромными глазами и ссадиной на щеке.       Башня Кои никогда не была столь благонравной, как Облачные глубины, и столь откровенно честной, как Нечистая Юдоль. Это в Облачных глубинах было невозможно представить драки между учениками (если одним из них не был Вэй Усянь, конечно), это в Нечистой Юдоли никогда не сбивались в группу, чтобы напасть на кого-то слабого, а в Башне Кои… Цзинь Цзысюнь был отличным примером того, что бывало в Башне Кои.       В тот визит Хуайсан сопровождал брата и очень скучал. Цзинь Гуанъяо был занят, у него всегда было много работы, когда дело касалось Собраний Глав Кланов, организация была на нем, ему было не до Хуайсана как и всем другим. И, чтоб развеять свою скуку, второй молодой господин Не решился прогуляться по внутренним садам Башни Кои в одиночестве. Внимание его привлекли крики, причем явно не веселые и дружеские. Люди, что кричали, не развлекались и не играли, они, как минимум, ругались. Ну и это было точно интересно, так что любопытный гость поспешил взглянуть на внутренний конфликт в стенах резиденции ордена Ланьлин Цзинь.       Только вот предстала его глазам не ссора, а избиение одного мальчишки другими. Толпой. Причем оскорбления, с которыми на голову несчастного сыпались удары, были, ну… В общем, жертву обвиняли не в воровстве или, скажем, лжи, не в доносах на соучеников, не в пагубном поведении, а лишь в том, что он как-то не так посмотрел на заводилу этой группы, и тот решил, что стал предметом непристойного интереса. — Льешь на меня слюни, мерзкий, — уже лежащий на земле паренек получил удар ногой по ребрам, — обрезанный рукав… Да от твоих взглядов воротит с души! — Какая пошлость! Какое самомнение, — громко удивился Хуайсан, обмахнувшись веером. Не то, чтоб он был большим любителем справедливости, но скука творит с людьми страшные вещи.       На него сразу же развернулась вся толпа. Тот самый заводила, он же видимо и лидер этой кодлы, вышел чуть вперед: — А ты кто таков? И что тут делаешь? Это внутренние сады, тут не пристало ходить посторонним. — Я? О, разрешите представиться, господа, — Не Хуайсан отвесил вежливый поклон. — Второй молодой господин Не, Не Хуайсан. — Брат Чифэн-цзуня? — зашелестели голоса из толпы. — Да, Не Минцзюэ мой брат, — легко улыбнулся он и подошел ближе. — И что, в Нечистой Юдоли принято совать нос в чужие дела? — все тот же наглый подросток всячески пытался не спасовать при имени дагэ, но было видно в себе он был уже не так уверен.       Все прекрасно знали, младший господин Не не боец, и все же тронуть его вряд ли у кого-то хватило бы решимости, потому что он наследник великого ордена, потому что его брат Чифэн-цзунь. — Нет, — пожал А-Сан плечами, — но я и не слышал, чтобы хоть где-то было принято толпой избивать одного. — А тебе есть до него какое-то дело?       «Дерзкий, высокомерный и нахальный, — подумал про себя Хуайсан, — даже слишком!»       И, конечно же, присмотрелся к пареньку внимательней. В глаза бросались фамильные черты, узнаваемый разрез глаз, форма носа, подбородок… Перед ним был один из ублюдков Гуаншаня, несомненно. Ну что же, слухи не врали, после гибели наследника и его кузена в Башню Кои свезли, пожалуй, всех внебрачных сыновей подходящего возраста, видимо, некоторые из них вполне были осведомлены о своем происхождении и готовы были биться за место при папаше. Ведь если по крови отпрыск будет попородистей А-Яо, и Гуаншань его признает, то ничто не помешает вновь обретенного сыночка назначить наследничком, подвинув сына шлюхи.       Битвы ублюдков в яме со змеями. Какая прелесть!       Что ж, это Башня Кои. Тут всегда можно было добыть пикантных сплетен, а теперь еще и это… Хуайсану нравилось. — Ровным счетом никакого, просто я подумал, что было бы забавно обсудить этот случай сегодня вечером за чаем с дагэ… и эргэ… и саньгэ…       Парнишка сбледнул с лица, смерил нехорошим взглядом Не Хуайсана и, кивнув остальным, удалился. Даже интересно, кого же он на самом деле испугался из достопочтенной троицы. Хотя ладно, Лань Сичэня однозначно можно было исключить.       Молодой господин Не присел перед лежащим на земле: — Подняться сможешь или помочь?       У мальчика, поднявшего на Хуайсана глаза, ожидаемо были все те же фамильные черты, разве что очень сильно смягченные, мать его, видимо, обладала нежным лицом.       С тех пор и началось их странное знакомство. Не то чтобы они стали приятелями, но теперь Хуайсан точно не скучал в Башне Кои, даже если саньгэ был занят. Мо Сюаньюй был отличным сборщиком всех слухов и сплетен, а еще он интересовался музыкой, модой, украшениями, ну и литературой немного. Правда вот женщинами в действительности совсем не интересовался, только мужчинами. Высокими, красивыми, сильными мужчинами… И так уж выходило, что частенько Сюаньюй напрашивался к Хуайсану на чай ровненько ко времени вечерних тренировок Не Минцзюэ, только вот чай он почти не пил, смотрел и смотрел голодными глазами в окна или открытые двери. Что ж, младшего Не такое не смущало, в конце концов он привык, что на дагэ смотрят именно так не только девушки, но и юноши. Сам Минцзюэ этого взгляда не замечал, как и самого присутствия Мо Сюаньюя. Ему всегда было не до того.       Ох уж эта трагедия первой любви.       Дагэ вообще был прекрасной «первой влюбленностью» для всех, абсолютно недоступной и абсолютно же безопасной, люби сколько угодно, и ничего тебе за это не сделается. По мнению Хуайсана, он в этом плане был даже лучше, чем Сичэнь-гэ, ведь доброта того могла быть местом скользким для наивных влюбленных в него. Все же ее можно было бы неверно трактовать и принять за симпатию, а, начав питать иллюзии, после испытать разочарование и боль от обманутых надежд. Влюбленные же в дагэ были обезопасены и от этого. Никаких надежд, никакого разочарования, только чистое и неиспорченное ничем восхищение.       Вот и Мо Сюаньюй безопасно вздыхал по Не Минцзюэ, а Хуайсан всячески делал вид, что этого не замечает. Это было весело и даже трогательно. Мило.       Время шло. Взгляд Мо Сюаньюя не менялся, хотя менялся он сам. Стал выше, слегка раздался в плечах, но все еще был по детски очаровательным.       Хотя и становился юношей.       В обучении и совершенствовании у него тоже были успехи.       А это открывало иные возможности.       А-Юй выпрашивался сопровождать Гуанъяо в качестве помощника и мальчика на побегушках, когда тот приезжал в Нечистую Юдоль официально. Он всячески старался держаться своего единокровного брата, налаживал с ним отношения, и у него получалось. Мо Сюаньюй, если хотел, умел быть не менее располагающим и почтительным, чем сам Ляньфань-цзунь. У них были и другие общие черты, например, прекрасная память! Стоило младшему братцу Мо что-либо прочитать, и он мог воспроизвести это почти в точности.       В общем, все было так хорошо…       А потом все резко кончилось.       Потому что Минцзюэ не стало. Вот так, одним днем. Вчера еще был, утром еще был, минуту назад еще был, а потом раз и не стало.       А разбитому на множество мелких осколков Хуайсану пришлось учиться заново дышать, заново ходить и жить учиться заново. Мир без дагэ был пустым и опасным. Страшным. Раньше А-Сан был как за каменной стеной, а теперь он остался один в своем белом одеянии. Слезы ручьями текли из глаз, и в душе было так больно и пусто. А все вокруг держались. Эргэ, натянутый как струна, улыбался ему уголками губ, но не глазами, в глазах плескалось горе. Что ж, горе — это правильно. Правда пустоты в нем не было, потому что у него был Ванцзи, который, несмотря на свое отдаление от сообщества заклинателей, прибыл в Нечистую Юдоль, чтобы стоять за плечом брата несгибаемой опорой. Саньгэ казался бледнее траурных одежд, но и он не проронил ни слезинки на похоронах, организованных им же по высшему разряду. Говорили, он плакал в момент смерти Минцзюэ, но Хуайсан сам не видел, он тогда вообще никого и ничего не видел. Только дагэ.       Вглядываясь в лица в траурном зале, Не Хуайсан искал хоть кого-то, кто потерял не меньше него самого. Была бы у Минцзюэ жена… наверное, она бы разделила с Хуайсаном его пустоту. Только жены не было. И никого столь же близкого не было. Абсолютное одиночество завладевало младшим Не, пока он не встретился взглядом с Мо Сюаньюем и… там было так же пусто, как в душе Хуайсана. Они поняли друг друга без слов. Без слов же пили после всех траурных мероприятий.       А потом Сюаньюй взял со стола флейту и сыграл на память «Песню очищения сердца», видимо это было каким-то очень личным прощанием. Играл Сюаньюй посредственно, а Песня очищения была сложна не только духовным рисунком, которого он точно воспроизвести не смог бы, но и музыкальной компонентой, однако это точно была та самая мелодия.       Они оба были пьяны, и все же Хуайсан заметил: — Ты сыграл не целиком, одну часть пропустил. — Да? — удивился тот. — Точно-точно.       Хуайсан забрал инструмент и сыграл пропущенную часть, его успехи в музыке были куда выше, и исполнение куда лучше.       Но Мо Сюаньюй покрутил головой: — Я такой части не слышал. — А? — Когда Цзэу-цзюнь учил Ляньфань-цзуня, я не слышал этой части. — Не слышал? Это очень странно, может ты просто не до конца услышал урок? — Нет же, я совершенно точно могу сказать, что этой части Цзэу-цзюнь не играл, я сидел под окном… — Подслушивал? — Да, второй молодой господин Не, и… в общем, я был внимателен.       Не Хуайсан взялся за кисть и переписал ту часть мелодии, чтобы уж точно не забыть за всеми делами, тогда он еще не понимал, насколько это может оказаться важным.       Позже, при поддержке главы Лань, Хуайсан занял место брата. Это было не так-то просто, Лань Сичэнь приложил действительно немало усилий, убеждая старейшин ордена Не в том, что Хуайсан справится, обещал поддержку, помощь, обучение. А вот Цзинь Гуанъяо от имени Цзинь Гуаньшаня наоборот грозил всяческими санкциями и рестрикциями для ордена, если они нарушат порядок наследования и обойдут прямого наследника в угоду, возможно, и более сильной личности, но дальше стоящей в очереди наследования.       Когда дело было сделано, и Хуайсана возвели в ранг главы, он все же, выбрав время, спросил Лань Сичэня насчет того отрывка мелодии. Но не впрямую, а напев мелодию, мол, не помнит ли эргэ откуда этот отрывок. Только вот Сичэнь ее не знал, а при его слухе не было никакого шанса, что он что-то напутал или не так понял.       Эта часть была не из «Песни очищения».       С тех пор Не Хуайсана переклинило. Что играл для его дагэ Цзинь Гуанъяо?       Он должен был выяснить все… восстановить все события того дня. А потом и предыдущих. Должен был разобраться.       На помощь пришли свидетельства очевидцев, переписка брата, его заметки.       Как же много всего Хуайсан не знал о происходящем вокруг. Сколько всего ему предстояло разузнать в будущем. Дагэ был против смотровых башен, за которые так радел саньгэ, и если первые из них удалось протащить через Совет Глав, то против последующих Не Минцзюэ собирал коалицию. Которая теперь распалась.       Или, например, очень волнующий брата Сюэ Ян! Адепт Ланьлин Цзинь, с которым был связан какими-то интересами Ляньфань-цзунь.       Про этого негодяя собрать информацию оказалось делом несложным, найти его и выдать заказ через десятые руки на его исчезновение тоже. Это было первое, что смог организовать Хуайсан.       А вот внутренние конфликты Башни Кои были новому главе Не недоступны, по крайней мере не те, которые ему были нужны. И тут Мо Сюаньюй оказался необычайно полезен. Он вытаскивал, выискивал, вызнавал такие подробности, которые можно было почерпнуть, лишь имея доступ в личные покои самых влиятельных людей ордена Ланьлин Цзинь. Наверняка почтительный мальчик и там везде напрашивался помочь. Но судить об этом Хуайсан не мог, да и все равно ему было, как тот добывает информацию. Они виделись урывками, передавая друг другу письма, вот и все. Подробностей жизни самого бедняги Мо Хуайсан не знал.       Больше раздобытой информации, больше фактов, сильнее подозрения. Цзинь Гуанъяо был змеей, такой, которой самое место на вершине иерархии Башни Кои, опасной тварью, а вовсе не тем человеком, что из себя строил.       У самого новоиспеченного главы Не дела шли не очень, он долго разбирался с некрополем, долго собирал трупы для упокоения Баси, ему все давалось тяжело. Столько обязанностей, столько дел. Не Хуайсан и не заметил, как прошел целый год без дагэ. Год прошел, а боли меньше не стало. Тогда А-Сан впервые заперся в комнате Минцзюэ и напился там в одиночестве.       В Ланьлине же тем временем творились большие дела.       Мо Сюаньюй прибыл в Нечистую Юдоль с письмом и подарками для Хуайсана от Гуанъяо в честь годовщины вступления в должность главы. А заодно рассказал, что тот самый адепт, благодаря которому они познакомились, совсем недавно погиб на ночной охоте. — Я не хочу подозревать его, но… — начал было издалека Хуайсан.       Сюаньюй перебил: — А как не подозревать? Все, кто стоят на его пути к месту главы, погибают. Те, кто мешают зарабатывать авторитет, погибают. Те, кто его оскорбляют, тоже погибают. Интересно, а меня Ляньфань-цзунь просто отравит? Не хотелось бы долго страдать, и так все плохо.       И выглядел он действительно паршиво, под глазами залегали синяки, цвет лица был болезненно бледным, сам он казался излишне худым, дерганым, настороженным. Судя по всему, от нервов страдало не только его тело, но и дух. — Я стараюсь быть Гуанъяо полезным, не вызывать подозрений, пускай считает, что я без ума от него и восхищаюсь им, ищу его поддержки. Я стараюсь не высовываться, не делать больше успехов в самосовершенствовании, даже наоборот терплю неудачи — думаю наш отец от такого не в восторге. Да только от него он не в восторге тоже.       Хуайсан спросил напрямую: — Тебе нужна моя защита? — Не думаю, что вы или кто-либо еще сможете защитить меня. Он хитростью убил Вэнь Жоханя, и, я думаю, мы оба подозреваем, что что-то не так со смертью бывшего главы Не. Гуанъяо слишком умен. К тому же у него ни совести, ни чести. Будете защищать меня, подставите под удар себя. И с вами разберутся куда быстрее, чем с вашим братом. — Тут ты прав. И все-таки возможности всегда есть. Пока мы не опасны для него, мы в безопасности. Надо только, чтобы он в это верил. И тогда, находясь близко и узнавая о нем много нового, мы найдем способ, чтобы ударить, и лучше так, чтоб сразу насмерть. — И как же быть безопасными для него? — Я глупый младший брат Чифэн-цзуня, неумеха и незнайка, справляться Орденом не мое призвание, зато я всегда смогу просить о помощи своего саньгэ, и он может даже мною управлять, хитро так, я ведь буду только рад этому. — А мне что делать? Я же все еще могу встать между ним и местом главы клана. — Хочешь мой совет? Тогда объяви о своей ориентации. Признайся, что ты обрезанный рукав, и тогда ты будешь несостоятелен, как наследник. Цзинь Гуаншань ни за что не признает тебя сыном, но при этом ты сможешь остаться в ордене, особенно если будешь полезен Гуанъяо.       Сюаньюй, внимательно посмотрев на Хуайсана, кивнул. И действительно скоро открыто признал себя мужеложцем. Скорее всего именно это и помогло молодому господину Мо пережить своего отца, умершего весьма постыдной смертью.       Цзинь Гуанъяо получил то, чего хотел — стал хозяином Башни Кои.       На похоронах Гуаншаня Хуайсану удалось увидеть Сюаньюя, тот стал еще более нервным, запуганным, затравленным, уставшим. Однако Ляньфань-цзунь держал его подле себя, выказывая ему всякое расположение, со стороны можно было бы даже сказать, что он его балует.       И это надо сказать играло на руку Не Хуайсану.       Информации было все больше, Мо Сюаньюй копировал письма, делал выписки из счетных книг, присылал порой такие редкие документы, что оставалось поражаться тому, как он их достает. Башни, связи, связи, башни, имена, места, множество фактов. Но четкой картинки не складывалось, доказать что-либо открыто было невозможно, информация была разрозненной, надежда на успех честных методов не было вовсе. В действительности с таким набором информации нельзя было действовать.       Не Хуайсан занимался делами клана спустя рукава, направляя все свои силы на расследования, копая и копая против Гуанъяо. Иногда находились ценные и важные сведения, он не брезговал взятками и подкупами.       Но в какой-то момент письма от Сюаньюя перестали приходить, и под надуманным предлогом глава Не двинул в Башню Кои, прорыдав пару часов для затравки на плече Гуанъяо о своей тяжелой доле, он спросил того, а где же твой вечный мальчик на побегушках. И ответ ему не понравился.       Паренька изгнали из Ордена, отправив обратно к родичам, в связи с тем, что он стал совершенно невменяем и попрал все рамки приличного поведения. — Он окончательно сошел с ума, — трагично поведал недавно назначенный Верховный Заклинатель, — это такая трагедия, Хуайсан. Мне так жаль его, он всегда был мил, но….       Хуайсан прикрывал рот рукавами, всячески изображал испуг. А когда наконец-то закончил свой визит, то инкогнито направился в деревню Мо. Проверять, жив ли Сюаньюй вообще. Конечно, толку теперь от него было не много, и все же нужно было знать, что же случилось на самом деле.       О своей поездке глава Ордена тогда, надо сказать, очень пожалел.       Посещение было тайным, сначала в дом Сюаньюя были подосланы люди предупредить о визите так, чтобы не потревожить его мать и не вызвать никаких подозрений, а ночью уже явился сам Хуайсан.       Дом был не богат, да даже беден, а Мо Сюаньюй явно переживал тяжелые моменты в жизни. Он был еще более дерганым, чем в последнюю их встречу, казалось, его тревожит любой шорох, и он боится. — Глава Не, — почти всхлипнул он, когда Хуайсан сел напротив. — Сюаньюй, — покачал головой пришедший, — я бы и сказал, что рад тебя видеть, но не в таких обстоятельствах. Что все же произошло? — Я… я… — Сюаньюй закрыл сам себе рот ладонью, и у Хуайсана сложилось впечатление, что он действительно совсем поехал крышей, он даже пожалел, что приехал, но, видимо, взяв в руки себя, а не только свой рот, молодой человек продолжил, — глава Не, вам нужно проверить тело вашего брата. — Что? — теперь уже «Незнайка» потряс головой, — Что значит проверить тело? — Вскрыть могилу, и проверить тело. — Мо Сюаньюй, ты что такое говоришь? — Хуайсан встал с места, намереваясь покинуть дом и больше уже не возвращаться. — Я видел голову вашего брата… Я видел ее своими глазами. — Что? Где? — вопросы были не серьезными, просто реакция на шокирующее заявление, он не верил, это был какой-то бред сумасшедшего. — У Гуанъяо, — он как-то совсем не хорошо хмыкнул, — у него прямо на полке.       Не Хуайсан без промедления вышел от него, больше слушать он тогда не стал. А через три недели самые доверенные люди вскрывали могилу брата. Просто потому что Хуайсан не мог спать, его мучили жуткие кошмары, в которых Цзинь Гуанъяо держал голову дагэ в руках, укладывал на свои колени, перебирал пальцами его волосы, улыбался, разговаривая с ней… с ним… с головой Минцзюэ, но в самых страшных кошмарах он видел, как саньгэ целовал мертвые губы. Это было невыносимо. А-Сан проклял свое воображение, проклял все книги и трактаты, что когда-то читал, все сборники весенних картинок, все эротические сочинения, все, что подпитывало эти жуткие, бредовые сны.       Гроб Не Минцзюэ был пуст.       Хуайсан не мог прийти в себя сутки, именно столько он пролежал, просидел, прокатался на полу в комнате дагэ, рыдая, а то и воя в голос. Он обещал каждому вошедшему к нему в тот день жуткую кару, а некоторых особенно настойчивых приказал выпороть, даже не глядя кто перед ним простой слуга или родовитый подчиненный, чего от него вообще никто и никогда не ожидал так это жестокости, но он был жесток. С того времени и повелось не тревожить главу в главных покоях резиденции.       Естественно, через несколько дней Не Хуайсан вернулся к Мо Сюаньюю. И у того было что рассказать.       Сюаньюй, будучи очень приближен к брату после смерти отца, видимо для того, чтобы никому не пришло в голову использовать его в заговорах против Ляньфань-цзуня, удалось отыскать в его покоях тайную комнату. И некоторое время тот иногда наведывался в нее, читая документы, что там хранил Цзинь Гуанъяо. У Сюаньюя была прекрасная память, и многое он мог переписать по памяти для Не Хуайсана. Счета, фамилии, доклады, начертания непонятных и неизвестных талисманов. Многое из того, что Сюаньюй разведывал, сразу же отправлялось в Нечистую Юдоль, кое-что он оставлял на потом, и это кое-что все еще хранилось в его голове. Он проводил в комнате не много времени за одно посещение, чтоб не попасться, был очень аккуратен, ставя все строго на то же место откуда брал. И постепенно начал продвигаться вглубь, находя все более старые и интересные записи, вещи, артефакты. Там была коллекция оружия, но оно особенно не интересовало Сюаньюя. А вот полка, закрытая черной шторой с начерченным защитным полем, в конце концов внимание привлекла. Он потратил достаточно времени, чтобы разобраться и с тем, что это за поле, и с тем, как бы все провернуть, не оставляя следов, но в конце концов за штору он заглянул. Под ней на полке была размещена голова Не Минцзюэ с запечатанными глазами, ушами и ртом, покрытая заклинаниями, не тронутая тлением.       Для Мо Сюаньюя, боготворившего Чифэн-цзуня, это оказалось уже слишком. Его потрясение было таким сильным, что, увидев Гуанъяо, он больше не мог сдерживать слез, любая попытка того утешить «милого А-Юя» пресекалась с нервными криками и откидыванием рук. Сам Сюаньюй понимал, что он не жилец с такими-то истериками, и когда в очередной раз Гуанъяо пришел к нему поговорить, тот не нашел ничего лучше, чем прикинуться еще большим извращенцем и позором. Он сказал, что питает к брату плотские желания, и тот его должен оставить и отстранить от себя подальше, иначе быть беде, иначе он точно не сдержится, и это разрушит всю его жизнь. Надо сказать Хуайсан был удивлен и поражен таким выходом из ситуации. В случае с уже явным расстройством Сюаньюя, соображал он все еще весьма не плохо, да и творческий подход был на лицо. Ляньфань-цзунь отреагировал как обычно очень мягко и дружелюбно и обещал брату заботу, но не прошло и недели, а Башня Кои содрогалась от скандала — Мо Сюаньюй домогался главы! Его выгнали из ордена с позором, отправили домой, как преступника, но хотя бы сохранили жизнь.       Очень скоро Сюаньюй пожалел обо всем этом. Его мать умерла, не перенеся позора, а тетка и ее семья оказались теми еще тварями. Не Хуайсан порой его навещал, когда самому становилось совсем невмоготу и надо было разделить свое бремя хоть с кем-то, пускай это и был впадающий в безумие Мо. И в какой-то из таких вечеров Сюаньюй признался о том, что у него созрел жуткий план мести. С помощью темного ритуала, который он нашел в бумагах Старейшины Илина там же в тайной комнате, он готов был призвать в свое тело демона мщения…       Хуайсан сначала отнесся к этому с большой небрежностью, но потом передумал. Демон мщения тут был бы бессилен, его бы извели на подходах, в конце концов не так уж они умны, а вот драгоценный эргэ сделает все, чтоб защитить то чудовище, которое все еще считает своим другом. Нет, демон мщения тут был бесполезен, нужен был тот, кто может и не побоится «совершить невозможное».       Глава Не уцепился за эту мысль. Взялся за изучение вопроса. Постарался правильно настроить будущую жертву. На выверенный план ушло несколько лет. Он даже смог заполучить колокольчик Цзян Чэна, зная, что если уж Вэй Ин и отзовется на что-то, то это будет вещь, духовно связанная именно с ним. Поскольку потеря Цзыдяня или Саньду вызвала бы шумиху и скандал, то Хуайсан порешил колокольчиком обойтись. Тем более колокольчик этот принадлежал Цзян Чэну дольше его оружия, и куда теснее был связан с эмоциями, маленькая такая сентиментальная деталь, но уж наверняка на своей Луаньцзан Старейшина Илина только и мечтал иметь такой предмет, чтоб сжимать его в руке, засыпая.       Красиво, что уж говорить. Эта мелочь делала месть Хуайсана еще сильнее приближенной к искусству.       Ну а что?       Война, как искусство… Политика, как искусство… Интрига, как искусство… И месть может быть ничем не менее изобразительной и выражающей мир внутренний и внешний, дарящей не только успокоение гневливым и скорбным чувствам, но и приносящей эстетическое удовольствие.       Да, теперь его мир — это месть, но не уродливо-кровавая, а тонкая и прекрасная, пусть и больная напрочь.       Любовь, что сильнее смерти — прекрасна. И ей точно место в его мире.       План был готов, не хватало деталей. Хуайсан не спешил, он ждал. Он знал, что найдет то, что ему нужно. Творцы не спешат, если хотят достичь чего-то. А его месть должна была стать его лучшим творением.       И все встало на свои места, когда по одной из наводок о странных местах, связанных с даже не Гуанъяо, а его прихвостнем Су Шэ, Хуайсан нашел запечатанный могильник, очень сложно запечатанный, прямо-таки как будто демона сохраняли. Тогда самые доверенные ему лица ордена Не приложили море усилий и потеряли несколько очень мощных заклинателей, но им удалось получить то, что скрывалось внутри. Это была рука, пропитанная такой мощной злобой и ненавистью, что сама по себе стала чудовищней любого сюнши. И хотя Хуайсан предполагал такое, узнать эту руку было все же жутко. Усмирив страшную находку в персиковом ящике, глава великого Ордена Не получил последнюю необходимую деталь. Он мог начинать.       Мо Сюаньюй был приговорен.       Хуайсану было его не жаль, его история тоже красиво и трагично обрамляла месть за дагэ. Просто, если выживет, конечно, Хуайсан наведается в деревню Мо и выпьет там сливового вина в память о несчастном, что любил, потерял и пожертвовал.       Прекрасный вышел бы ход и изящная концовка, но до этого нужно было еще дожить.       А пока… — Ханьгуан-цзюнь и тот, кто рядом с вами… Я уже просил вас никому не раскрывать моей тайны. А иначе… — Я обещал, — спокойно уверил его Лань Ванцзи, а Вэй Усянь вторил ему кивком, — и все же, глава Не, кто именно выбирает тела для погребения в вашем некрополе? — Обычно прошлые главы заранее готовились к своей кончине и подыскивали себе мертвецов ещё при жизни. Однако мой брат скончался скоропостижно и не успел скопить для себя достаточно трупов, поэтому основную их часть доставлял я… — Они все целы?       Хуайсан аж задохнулся. Целые ли трупы в крепости? Не думает ли Лань Ванцзи, что тело его брата захоронено в стенах некрополя? Это же… Боги! Это бы объясняло сходящую с ума Басю. Конечно, как ее дух мог бы успокоиться трупами, если один из них ее владелец, а? Дышать было очень трудно, хотелось пойти и разорить все стены лично, хоть голыми руками, хоть собственными ногтями, все равно, однако, нужно было взять себя в руки, все же у него прекрасный план мести, и сорвать его, психанув, будет нелепицей. Так что он продолжил игру: — Я абсолютно уверен, что среди моих находок не было ни одного с недостающими частями тела. А больше я ничего не знаю… — Тогда надеюсь вы будете не против, если мы осмотримся там завтра? Это важно! — заявил Вэй Усянь. — Где осмотритесь? В Некрополе? — Да, не волнуйтесь, вам ведь все равно заделывать стену, что разрушил Цзинь Лин, да и внутри теперь беспорядок, а мы просто посмотрим, может то, что мы ищем, спрятано у вас… — Молодой господин… — Мо, — улыбнулся ему Вэй-сюн губами бедняги Мо, — глава клана Не, вы же просите нас быть тихими и молчаливыми, и мы будем, конечно, будем, только в свою очередь мы тоже просим вас об услуге. Правда было бы чудесно помочь друг другу в нужде?       Про себя Хуайсан усмехнулся, ничему то Усяня жизнь и смерть не научили, ну кто же, будучи деревенским дурачком, может позволить себе так разговаривать с главой великого Ордена, а? Конечно, Ханьгуан-цзюнь за спиной несколько разрыв в положении уменьшает, но ведь и он не стена… Что ж, ладно, пускай так. — О… ну раз так, то я буду рад видеть вас, молодой господин Мо, и вас, Ханьгуан-цзюнь, завтра с утра у некрополя. Хотя нет… Давайте в полдень! — Благодарим главу Не.       До завтра, так до завтра. А сегодня ему требовалось выпить и компания… Кто угодно, лишь бы не говорить и не думать о дагэ!