Больны и голодны

      Цзян Чэн практически не спал, он пытался, но обилие мыслей в голове не давало ему покоя. Даже удерживать тело в одном положении было тяжело, а позволь он этому телу двигаться, так давно бы превратился в волчок, вращающийся на постели без перерыва. Сон можно было бы заменить медитацией, но и тут был затык с постоянным мысленным потоком, в который он срывался.       Проклятый Вэй Усянь и умереть как следует не смог!       А вообще хорошо, что не смог. Потому что Цзян Чэн видимо совсем идиот! Или просто мазохист. Идиотский мазохист на самом-то деле. В общем, все с ним плохо…       Он был уверен, так в себе уверен, в своей решимости и чувстве праведного гнева, что вела его, да только на деле повел себя… Так, как повел. Он мог бы предъявлять претензии за что угодно, но что оказалось важнее всего? Поцелуй с Лань Ванцзи! Серьезно, это надо же быть таким дебилом. Хотя остальные претензии были бы не лучше: «Ты оставил меня! Ты променял Юньмэн Цзян на жалкие остатки Вэней! Обещал быть всегда рядом и ушел! Откупился?» Действительно, охуеть, какие весомые претензии.       А ту самую, что предъявить действительно мог, еле выдавил из себя, и то после появления Цзинь Лина: «Из-за тебя А-Лин растет сиротой».       Почему даже через столько лет Цзян Чэн не мог обвинить Вэй Усяня в смерти Цзысюаня, не мог в лицо сказать, что тот убил мужа А-Ли, тем самым лишив сестру счастья, а после и ее привел к смерти?       Да потому что это было бы лицемерием чистой воды.       Тогда, прижав к стене Мэн Яо, вернее уже Цзинь Гуанъяо, он буквально вытребовал угрозами, куда пропал Цзинь Цзысюань. И от ответа просто голова перестала варить. Захотелось кинуться на сраную тропу Цюнци, и что бы там ни происходило — остановить. Триста лучников и оба ненавидящих Вэй Усяня Цзиньских наследника — чудная компания. Им ни за что не разойтись с миром. И кто останется в живых в таком раскладе, тот еще вопрос. Цзян Чэн, наплевав на гордость, статус, положение, бежал со всей возможной скоростью, спеша покинуть Башню Кои, да вот только он и до лестницы не успел добраться, как начали раздаваться тут и там возгласы:       «Старейшина Илина, Вэй Усянь убил молодых господ Цзинь!»       Вэй Усянь убил… Убил, не убит. Цзян Чэн тогда шумно выдохнул через рот, сам себя обхватывая рукой под грудью. Не убит…       Какое же это было облегчение на самом-то деле, жизнь Вэй Ина — это все, что его волновало. После уже он, конечно, жалел сестру, сочувствовал ее утрате, и не мог до конца отделаться от чувства, что предает ее самим фактом своего существования. Потому что на самом деле, если бы ему дали выбрать, он ничего не поменял бы. Между смертью Цзинь Цзысюаня или А-Сяня, Цзян Чэн, ни секунды не колеблясь, выбрал бы первое.       Так какие теперь обвинения? Сам же был только рад, а слезы сестры и ее горе…       Да, сердце кровью обливалось при взгляде на Яньли, и было понятно, что теперь уже ничего не сможет быть как прежде, но все равно, представляя, что мертвым мог бы оказаться не ее муж, а Вэй Усянь… Нет. Все нутро противилось такому.       Цзян Чэн знал, что Вэй Ин виноват, но обвинить напрямую не получалось. Только вот разве что племянник сирота. Только этим и можно было попрекнуть. Не собой, не сестрой даже, только А-Лином.       А в остальном один ворох обид за то, что не любил, за то, что оставил, за то, что не выполнил обещаний, за то, что предал. Ей богу, как дурная девка, никак не отпускающая любовника, которому она сто лет уже как не нужна. Лучше бы держал рот на замке, чем вот такие претензии.       Другой бы кто, может быть, и смог бы удержать лицо, использовать реальные преступления для обвинений, но только не Цзян Чэн, у него же все всегда вот так, через жопу. Выставил себя в очередной раз дураком. И отпустил. Опять.       Поверил ли он в обещание вернуться? Не поверил. Поверить было бы так глупо и наивно. Но надеяться хотелось. Очень. Потому что сама эта надежда как-то придавала смысл происходящему. Одно дело — как помешанному выискивать крупицы той надежды на… он даже сам не знал на что, другое — теперь была пускай и призрачная, но вероятность, что этот дурак все-таки вернется в Пристань Лотоса. Домой. Сам.       Глупо, конечно, но какой у него был выбор?       Либо отпустить, либо уничтожить душу Вэй Усяня снова, в этот раз уж точно собственными руками.       А ведь он столько времени потратил на поиск…       Ладно, хватит!       Без возможности уснуть Цзян Чэн вышел во двор гостиницы. Раз уж силой воли никак не очистить мысли, если уж Вэй Усянь снова сильнее его воли, так хоть пускай тело работает.       Впервые за много лет глава Цзян отложил Саньду, сегодня ему хотелось пройти основные таолу, повторить самые основные формы, как будто тело само просило смахнуть два лотоса и выйти из вод драконом. Энергия текла по телу размеренным потоком, будто полноводная река, и дышалось свободно, полной грудью, несмотря ни на что. Утренние лучи солнца, что слепили глаза, не вызывали раздражения, наоборот даже, а легкий ветерок освежал. Нет, действительно утро было чудесным, учитывая кошмарную ночь. Захотелось прогуляться, все равно времени до завтрака еще было много, а будить Цзинь Лина раньше при том, что он лег под утро, даже в наказание как-то жестоко. Так что Цзян Чэн, захватив меч, ушел в город, о чем предупредил, успевших подняться или еще не ложившихся своих адептов.       Прогулка по безлюдным улицам Цинхэ освежала голову. На одном из мостиков ему даже захотелось остановиться, просто постоять и полюбоваться городским пейзажем. Давно с ним такого не было. Это не было умиротворением или чем-то подобным, наоборот, мыслей было множество, проблем не меньше, и все следовало хорошо обдумать, но все же, как бы это странно ни было, именно сейчас Цзян Чэн чувствовал себя живым.       Какой же он в сущности дурак!       Даже научившись жить одному, ощущать жизнь в одиночестве он так и не научился.       Это было глупо, но, видимо, придется признаться и смириться.       Если уж Вэй Усяня он не мог пока запереть в Пристани, значит стоило подумать о том, что он может сделать. Придурка все-таки возвратили с того света, чтобы снова использовать.       «Ничего не меняется в этой жизни».       Вэй Усянь вновь и вновь попадал в неприятности, которые, конечно же, спровоцировал сам. Лань Ванцзи снова с ним, как в пещере Черепахи-Губительницы. А Цзян Чэну ничего другого не остается, как… разбираться во всем этом дерьме и спасать их задницы, пока они геройствуют. Что ж, сомнений в том, что Вэй Ин выяснит, что там от него требуется, не было. Так же точно Цзян Чэн не сомневался, что гуйев Лань ему поможет в этом, как он, в принципе, и помогал всегда, молча и грудью своей широкой прикроет если что, да и из смертельной опасности за шиворот вытащит. Тут можно было слегка ослабить внимание.       Так чем же тогда следует заняться ему?       Очевидно же, выяснить, кто все это затеял и с какой целью. Причем выяснять все это быстрее, чем Вэй Усянь выяснит, что ему, собственно, следует сделать. Потому что будь он тем, кто воскресил Старейшину Илина, было бы странным после всего, что тот должен сделать — не обвинить его же, восставшего из мертвых. Однозначно Вэй Ина ради чего-то чистого и доброго вряд ли бы призвали, однако тот, кто призвал, должен был понимать, что совсем уж в грязь он не полезет даже ради спасения собственной души. Уверенность в том, что загадочный манипулятор знал Старейшину Илина достаточно, была основана на колокольчике Юньмэн Цзян в качестве приманки… Ведь кто-то должен был достаточно знать его, чтобы понимать, что этот колокольчик может много значить для Вэй Усяня.       Может много значить…       Только вот что именно он значил, хотелось бы узнать и Цзян Чэну.       Легче всего было предположить, что серебряная побрякушка — символ дома, родного Ордена, семьи. Правда тогда сойти мог бы любой колокольчик, но взяли именно его, Цзян Чэна, а добыть вещь, с которой глава Цзян расстаётся разве что во сне, точно было не просто. Вопросы, вопросы…       Так много вопросов и так мало ответов.       Цзян Чэну захотелось влепить самому себе затрещину, потому что он опять скатывался к ненужным сейчас мыслям. Ему следовало подобрать свои розовые сопли и заняться делом.       Для начала посетить Нечистую Юдоль, чтобы все-таки выяснить у главы Не, что там творится в его лесу. Может помощь нужна, или что это вообще? Да и не верилось теперь, что Вэй Усянь и Лань Ванцзи оказались случайно в месте, которое так прячет орден Цинхэ Не. К этому нужно было отнестись внимательно, как и к тому, что колокольчик он потерял, кутя с Не Хуайсаном. В Ланьлине. А Мо Сюаньюя выперли из Ланьлин Цзинь. Хм… А выглядит все так, как будто два великих Ордена пытаются друг друга покусать, начиная сильно издалека и пока по мелочи, но кто же знает, что будет дальше. И вот еще вопрос, а кто тут жертва? На кого и кем открыта охота? И кто именно мутит воду? Не Хуайсан или Цзинь Гуанъяо? Действительно интересно.       Все же Ланьлин Цзинь под руководством Ляньфань-цзуня сейчас в зените, они баснословно богаты и баснословно влиятельны, достигли потолка, а значит пришло время экспансии. И было бы вполне резонно предположить, что Цзинь Гуанъяо не станет действовать так прямолинейно, как Вэнь Жохань — забирать под себя мелкие кланы, а великие Ордена сжигать и уничтожать. Он умен и хитер, и вполне себе умеет работать во вражеском тылу. Цзян Чэн поверил бы в то, что тот с помощью многоходовок для начала решил уничтожить Цинхэ Не, вытащив на белый свет их грязные дела. И сделать это не своими руками, а руками праведного Ханьгуан-цзюня и его малоизвестного спутника, чтобы не вызывать подозрения у других великих Орденов. Что ж… Это все вполне вероятно.       Что же до Не Хуайсана, как бы ни относился к нему Цзян Чэн, но Незнайка был тем еще манипулятором. И если бы ему за каким-то хреном понадобилось привлечь внимание и изобразить жертву, он бы сделал это. Провокация могла бы исходить и от него, мол, смотрите, Ляньфань-цзунь нападает на меня исподтишка, а я так слаб, меня надо защищать. Втянуть в разбирательство малый круг, подставить под подозрение врага, сыграть на своих слабостях - он смог бы. К тому же Хуайсан неплохо знал Вэй Ина, так что мог бы сделать о нем правильные выводы, и колокольчик еще этот. Но Цзян Чэну всегда казалось, что между побратимами Не Минцзюэ и Хуайсаном самые добрые отношения. Ладно, к своему старому приятелю главе Цзян стоило очень внимательно присмотреться.       Мог ли кто-то еще быть подозреваемым? Может кто-то из более мелких кланов?       Чтоб на такое решиться, надо быть человеком с железными нервами и стальной волей, а еще не дюжего ума, такие среди глав небольших кланов тоже были, и Цзян Чэн решил, что за ними нужно последить повнимательней.       А ведь если так подумать, почему он вычеркнул из списка Лань Сичэня? Потому что он слишком благороден? Потому что не стал бы использовать брата? А вдруг они как раз в сговоре, эти Нефриты, одному давно умершего любовника вернули, а другому приумножить бы величие своего Ордена. А мало ли Цзэу-цзюнь решил стать новым верховным заклинателем и теперь натравливает Ланьлин Цзинь и Цинхэ Не друг на друга? Лань Сичэнь умен, как бы не умнее их всех вместе взятых, а за доброй улыбкой могут прятаться вполне себе человеческие желания. Почему нет?       «Держись от этого подальше, значит, вот уж нет».       Это было бы крайне неосмотрительно. Когда, возможно, идет борьба за власть, пострадать может кто угодно. Цзян Ваньинь уж точно не допустит, чтоб пострадал Юньмэн Цзян. Еще раз. И еще, он не хочет, чтобы умер Вэй Ин. Снова. Это будет уже слишком.       Только прежде, чем ввязываться в авантюру самому, надо было решить что-то с Цзинь Лином, потому как мальчишка должен стоять абсолютным особняком в стороне и ни во что не быть впутанным. Был смысл отправиться обратно в Пристань и запереть его там, но ведь сбежит же, как только дядя за порог, так и его ищи — свищи, не под стражу же его сажать, правда. В Башню Кои отправлять тоже было бы ни к чему, сейчас время Пристани Лотоса и Ляньфань-цзунь точно решит разузнать отчего племянника прислали обратно. А его внимания Цзян Чэну хотелось бы меньше всего. К тому же, если что-то вокруг них всех назревает, А-Лина надо бы держать от Башни Кои как можно дальше. Да и охотиться мальчишке нужно. Но не так, как на Дафань и в этой вот поездке. Цзинь Лину нужна самая настоящая ночная охота, без слуг и дяди, которые его расхолаживают в конец, но при этом и не одному, потому как дури в голове слишком много. Ему бы со старшими учениками, пускай посмотрел бы да поучился бы ответственности. Но с ланьлинскими не вариант, потому как с А-Лином старшие ученики не ладят с детства. Юньмэскими же он будет помыкать, а те его беспрекословно слушать, спасибо, проверено. То есть и то, и другое бесполезно.       Благо решение сего вопроса пришло само. Вот прямо совершенно само, своими ногами в белых сапогах. Когда Цзян Чэн вернулся в гостиницу, он, направляясь в главный зал, распорядился разбудить Цзинь Лина. — Так молодой господин Цзинь уже проснулся.       Цзян Чэн даже остановился: — Что же, сам? — О, нет, глава Цзян. К нему пожаловали гости — первый ученик Гусу Лань и его шиди. — Первый ученик… Тот, что воспитанник второго Нефрита? — Да, именно он, Лань Сычжуй. — Лань Сычжуй, значит, — повторил про себя Цзян Чэн и направился в сторону, которую ему указали.       Картина перед глазами, конечно, предстала забавная. А-Лин заспанный и немного отекший очень старался выглядеть гордо и, наверное, взросло, а получалось совсем по-детски. Хотя второй Лань, тот, что не Сычжуй, не далеко ушел от племянника, сидел в расслабленной позе и болтал ничуть не тише, руками умудрялся размахивать, забывая, что вообще-то это не прилично. Мальчишки явно о чем-то спорили, кипятясь и прикрикивая друг на друга, но даже с места главы Цзян было видно, что это не ссора, а самая настоящая дружеская перепалка. — Нет, придурок Цзинъи, если у тебя есть суть, то форма значит не многое — главное суть! — Аааа! Дурная твоя голова, Цзинь Лин, как ты не понимаешь, что без формы сути быть не может, это ж даже дети знают! — Ты, по фамилии Лань, как ты назвал меня? — Цзинь Лин аж ладонями в стол уперся, подаваясь вперед от возмущения. — Кто ты такой, чтоб меня по имени звать? — А ты кто? — Лань отзеркалил движение А-Лина и так же уперся в стол ладонями.       Цзян Чэн уже решил было вмешаться, пока дело до драки не дошло, но Лань Сычжуй поставил на стол чашку с глухим звуком. — Хватит, — совершенно спокойно, и не переставая улыбаться, сказал он, что самое интересное, оба младших тут же вернули свои задницы на подушки, а свои руки убрали со стола. Лань Цзинъи, стукнув кулаками по своим коленкам, а Цзинь Лин, сложив их на груди. — Цзинъи, — мягко продолжил Сычжуй, — молодой господин Цзинь прав, суть — это главное!       Цзинь Лин аж заискрился от счастья и победно глянул на младшего Ланя. — Но, шисюн, — тот хоть и пристыженно, но попытался поспорить. — Цзинъи! — Сычжуй остановил его, а после все с той же милой улыбкой повернулся к А-Лину. — Но, молодой господин Цзинь, Лань Цзинъи тоже ведь прав. — А? — нахмурился мальчишка, на что его оппонент счастливо улыбнулся. — Конечно, суть вещей — это главное, но ведь зачастую искажение формы искажает суть. Нужно быть великим мастером, чтобы понимать разницу между допущением и искажением. Я не уверен, например, что то, что я считаю почти квадратом, будет таким являться с точки зрения фэншуя, а нарушая фэншуй, я нарушу течении ци. К чему приведет мое пренебрежение формой тогда? Ханьгуан-цзюнь когда-то рассказывал мне, что всего четыре кровавых штриха, нанесенных неназываемым Старейшиной на талисманы, отпугивающие нечисть, сделали из них талисманы, нечисть призывающие. Такое пустячное изменение столь сложной формы, но какая перемена в сути! Поэтому, молодой господин Цзинь, вы, конечно, правы, но и мой шиди совсем не ошибся. — Так и быть, он не был не прав, — хмыкнул А-Лин, чем в конец поразил Цзян Чэна, все еще наблюдавшего за ними, — я готов согласиться, что в Облачных Глубинах могут хорошо обучить даже такого тупицу, как Цзинъи. — Чего ты там вякнул? — взревел Цзинъи и через стол ухватил А-Лина за воротник, но тот успел вообще-то отклониться назад, так что вышло, что Цзинъи на стол просто улегся.       Все это было бы куда опаснее, если бы не Лань Сычжуй, который вовремя ухватил поднос с чайником и коробкой с баоцзы и поднял это все на вытянутой руке высоко над головами разбушевавшихся приятелей, при этом второй рукой он держал свою чашку, явно собираясь чай допить, как будто ничего такого особенного и не происходило.       «Дети», — подумал про себя Цзян Чэн и все-таки решил вмешаться: — Цзинь Лин!       Надо было видеть, как вся троица изменилась в лицах. Цзинъи резко отпустил А-Лина, поднимаясь со стола и вскакивая на ноги. Отпущенный им Цзинь Лин приземлился на спину и тут же рывком поднялся, тоже вставая. При этом поднос, удерживаемый Сычжуем, все еще находился над их головами, но так ловко лавировал, что засмотрелся даже Цзян Чэн. Как только младшие поднялись, поднос занял место на столе, а Первый ученик Гусу Лань буквально перетек в вертикальное положение с таким изяществом, которое соответствовало бы разве что прославленным Нефритам. Оба Ланя низко склонились в почтительном поклоне, а Цзинь Лин кивнул головой: — Глава Цзян! — Дядя!       Цзян Чэн окинул их всех строгим взглядом, ну, потому что так было положено, он Саньду Шэншоу или кто вообще. На несколько секунд повисла пауза, а Лани так и не разогнули спины. А-Лин спохватился. — Ммм… Дядя, это Лань Сычжуй, первый ученик Гусу Лань, воспитанник Ханьгуан-цзюня, и Лань Цзинъи, младший ученик Гусу Лань, они мои, — Цзинь Лин запнулся, жутко покраснев, и через силу выдавил, — друзья.       Мальчишка бросил очень встревоженный и растерянный взгляд по очереди на обоих Ланей, которые после представления наконец-то выпрямились. Он явно волновался за реакцию на свои слова, как будто сомневался, что им будет приятно такое представление. Но его страхи были напрасны, Сычжуй и Цзинъи сверкали радостными улыбками, абсолютно разными, но совершенно точно счастливыми.       Цзян Чэну захотелось закатить глаза или тоже улыбнуться.       «Вот же идиоты малолетние».       Он кивнул этой паре, мол, познакомились, а потом снова перевел взгляд на Цзинь Лина. — Ты завтракал? — Тебя ждал, — ответил племянник и тут же полез освобождать место во главе стола.       Ваньинь, конечно же, уселся и кивнул А-Лину, чтобы тот присоединялся, а кто-то из адептов побежал за подавальщиком. — А вы завтракали? — спросил он Ланей, указывая и им на свободные места за низким столом. — Да, благодарю, — кивнул Сычжуй, грациозно усаживаясь на место таким образом, чтобы ни одной лишней складки не образовалось на его одежде, спина, руки, шея — все, вся поза выглядели идеальными. — Правда уже давно, — добавил Цзинъи, плюхаясь на подушку подобно Цзинь Лину и не обращая особого внимания на то, что подол его мог слегка замяться.       Цзян Чэн обговорил завтрак с подавальщиком, а пока его грели да несли, он успел расспросить Лань Сычжуя. — Так какими судьбами вы оказались тут, в Цинхэ? — Нас послали доставить письмо Ханьгуан-цзюню от Цзэу-цзюня, — это не было секретной информацией, поэтому не было смысла скрывать правду. — Вдвоем? — Нет, что вы. Ученикам не положено покидать Облачные глубины вдвоем, мы с нашим отрядом. — Так и где же тогда они? — поинтересовался Цзян Чэн, ему было важно составить впечатления о людях, которых его замкнутый и необщительный племянник, краснея, называл друзьями. — Ну, — Сычжуй хмыкнул, — я подумал, что, если Ханьгуан-цзюнь решит написать ответ на письмо сразу, будет лучше, если мы с Цзинъи пойдем к нему вдвоем, а остальные прогуляются по городу. И вокруг наставника никто толпиться не будет, и ребятам прогулка по Цинхэ. Мы не так часто бываем в больших городах, обычно же нечисть, на которую могут охотиться ученики, не настолько хитра, чтобы выжить в городе. — То есть вы отправили своих товарищей развлекаться, а сами значит взяли на себя работу? — О, все не совсем так, — тут же возразил Сычжуй. — Можно подумать, что ученик твоего возраста предпочел смотреть на то, как его наставник пишет письмо, вместо того, чтобы гулять по торговым рядам.       Цзинъи довольно хмыкнул, но встрял в разговор вместо замешкавшегося Сычжуя. — Да, мой шисюн на самом деле волновался за выходки Мо Сюаньюя, вот и решил взять с собой только меня, чтобы никто, кроме нас, не слышал тот бред, что несет этот умалишенный. — Цзинъи, — одернул его Сычжуй, — говорить за спиной запрещено, а молодой господин Мо просто эксцентричен, и его чувство юмора… — Как есть сумасшедший, ты и сам видел, что он сегодня швырялся палочками для еды в Ханьгуан-цзюня!  — Пфф, — фыркнул Цзинь Лин, — Мо Сюаньюй всегда чудит, и палочки для еды — это еще далеко не худшая его выходка. Хотя, если признаться честно, вчера мне показалось, что он почти вменяемый, не считая его глупых шуток… — Вот и мне так показалось, — улыбнулся Цзинь Лину Сычжуй, — он ведет себя нарочито вызывающе, но ничего такого не делает, а то, что делает, скорее уж разумно. — Вломиться в запечатанную минши, когда звонил тревожный колокол, по-твоему, это разумное поведение?       Цзян Чэн дернул бровями, вот и пожалуйста, значит в те пару дней, что Вэй Ин провел в Облачных Глубинах, что-то произошло в минши, и этот придурок успел погеройствовать. — Я бы не сказал, что он не знал, что делал, — вздохнул старший Лань, а потом осторожно напомнил, — Цзинъи, помни, пожалуйста, о чем предупреждал Старейшина Лань.       Болтливый Лань тут же спохватился и буквально ударил себя ладонью по губам. Теперь бы только идиот не понял бы, что малец сболтнул лишнего. — Так, а ты что-нибудь успел поймать, Цзинь Лин, — очень неуклюже попытался он переменить тему разговора. — Ничего, — вздохнул племянник и поник, — а вы? — А мы после горы Дафань вернулись в Облачные Глубины и только сейчас нам дали задание и разрешили выйти. — И, кстати, как вы нашли меня? — все же решил спросить А-Лин. — Молодой господин Мо сказал, что ты в городе, и мы поспрашивали, где остановились гости с большой черной собакой-оборотнем. Так что мы нашли тебя по Фее, — ответил ему Сычжуй.       У парня точно был потенциал, он искал не молодого господина Цзинь, и даже не главу Цзян, которые могли скрывать свое присутствие, он искал Фею, которую точно не забыл бы никто из тех, кто ее видел. Стало даже немного завидно, ученики его собственного Ордена все же несколько уступали Лань Сычжую, парнишка не зря считался лучшим. Стоило отдать должное ланьским методам воспитания. Цзян Чэн внимательно рассматривал его, возможно, даже слишком пристально, было в нем что-то знакомое, так прочно засевшее в голове, и все же не уловимое, правда к Нефритам точно не имевшее никакого отношения. Внешностью Сычжуй не был похож на мужчин из основной ветви клана Лань. Он был невысок и изящен, его черты лица казались тонкими и по-юношески красивыми, а глаза были большими и абсолютно темными. Ваньинь точно когда-то видел такие глаза, только вот где, вспомнить никак не выходило. — О, и, кстати, нас Ханьгуан-цзюнь отпустил на ночную охоту, тут с нескольких башен поступали просьбы, на которые мы могли бы ответить, — гордо заявил Цзинъи. — Опять побежите кладбища упокаевать, да простенькие печати ставить, — отмахнулся Цзинь Лин. — Зря ты так, — надулся младший Лань, — знаешь, как бывает интересно выяснить, что случилось и почему мертвецы встают. Само расследование, знаешь ли, может быть интереснее всяких там тварей! — Вот еще, возиться с такой ерундой… Ты просто никогда никого страшнее цзянши не упокаевал, потому тебе и нравиться всякая чушь. — Да знаешь ли…       Не успел Цзинъи договорить, как принесли завтрак. Цзян Чэн ожидал, что во время еды Лани будут молчать, но не тут-то было. Цзинъи и А-Лин не затыкались, правда Лань все же каждый раз, прежде чем заговорить, клал палочки на стол, он рассказывал интересные, с его точки зрения, случаи с ночных охот, на которые ходил, а Цзинь Лин всячески пытался делать вид, что его это совершенно не волнует. Лань Сычжуй безмолвно следил за ними, не вмешиваясь там, где это было не нужно. Отличный пример старшего ученика, наверняка сами младшие Лани его обожают. — Лань Сычжуй, — обратился к нему Цзян Чэн, и молодой человек тут же отложил палочки, как бы заканчивая трапезу прежде, чем ответить, — я могу обратиться к тебе с просьбой? — Я сделаю все, что в моих силах. — Вам ведь не запрещено охотиться с учениками из других орденов?       Оба болтуна, Цзинь Лин и Лань Цзинъи, замолчали, прислушиваясь к каждому слову. — Нет такого запрета, если складываются обстоятельства, мы можем, а в некоторых обстоятельства и должны объединяться с другими учениками, — подтвердил Лань Сычжуй. — Тогда я хотел бы попросить тебя взять под свое командование Цзинь Лина, а то он явно нуждается в скучных и ерундовых занятиях, — сощурившись, глава Цзян посмотрел на племянника. — Но дядя, — то ли хотел возмутиться, то ли просто не знал, что сказать Цзинь Лин. — А ты помалкивай, будет тебе наказание. — Глава Цзян, — Сычжуй поднялся с места и поклонился, — этот ученик почтет за честь объединить усилия на ночной охоте с молодым господином Цзинь. — Сядь ты, — покачал головой Цзян Чэн, — и я прошу тебя не объединяться с Цзинь Лином, а взять его под свое руководство. Пускай сходит с вами и почувствует на себе, как тяжело работают другие, может наконец-то оценит возможности, что дает ему его положение. Будешь распоряжаться им, как и своими шиди, отдавать приказы, заставлять работать, никаких ему поблажек не давай, никаких капризов не исполняй и не носись с ним, как с юной госпожой.       Очень стараясь сдержать смех, за столом хрюкнул Цзинъи, А-Лин сложил руки на груди и обижено заявил: — Так нельзя! Дядя… — Можно, если я так хочу, а ты наказан за вчерашнюю выходку, и права голоса у тебя нет. Посмеешь ослушаться или сбежать, в этот раз познакомишься с розгами и моим разочарованием, я серьезно, Цзинь Лин!       Сычжуй переводил взгляд с Цзинь Лина на Цзян Чэна, туда и обратно, а потом сказал: — Я понял вас, глава Цзян, мы будем очень рады выполнить ваше распоряжение.       Он послал А-Лину через стол такую счастливую улыбку, что даже Цзян Чэнов хмурый племянник не смог не улыбнуться в ответ так же счастливо.       «Дети», — снова подумал Цзян Чэн.       Да ну и ладно, в самом деле, А-Лину в действительности не помешает общество себе подобных, тем более тех, кого он сам называет друзьями. И трудности ему не помешают, чтобы ночевать на захудалом постоялом дворе или в лесу у костра, потому что больше негде. Чтобы прятаться на сеновале и сушить белье развесив на все доступные поверхности, попав под дождь. Чтобы научиться слушать и понимать людей, когда те просят. Чтобы воспоминаний набраться настоящих, таких, которые будут придавать силы всю оставшуюся жизнь.       Но, естественно, Цзян Чэн пошлет за ними своих лучших старших адептов, чтобы присматривали и следили. Иначе он просто не смог бы. — Я отправлю письмо в Облачные Глубины учителю Лань Цижэню о том, что это я попросил тебя об услуге, Лань Сычжуй.