Больны и голодны

      Ритуал, предложенный Вэй Усянем, был сложен, но план его при этом был достаточно прост. И пускай открыть свое сердце врагу было очень и очень рискованным шагом, но Сюэ Яну нужна информация о посмертии, и он, естественно, будет копаться в темных пятнах памяти Вэй Усяня, тогда как сам Вэй Усянь мог позволить себе перебрать всю боль своего противника, заставить его вновь пережить ее. Главное было лишь не сломаться на воспоминании о собственной смерти.       Техника, которая использовалась для этого, предполагала близкий контакт. Им пришлось остановиться на одном из дворов города И. Сюэ Ян окружил их защитой на тот случай, если его напарник где-то тут поблизости решит использовать печать, а Вэй Усянь начертил поле, окропив его кровью своей и Сюэ Яна. Они сели по центру, прижав бедра к икрам, соприкасаясь коленями и ладонями. Поле вспыхнуло багровым, примерно так же, как горело поле ритуала Подношения тела, и Вэй Усяню показалось, что он помнит то поле и звон колокольчика. Только вот сосредоточиться на этом времени не было, нужно было получить желаемое из воспоминаний Сюэ Яна раньше, чем тот получит необходимое из его воспоминаний.       Вэй Усянь собрал духовные силы, обращая особое внимание на то, как собственная энергия течет по меридиану сердца и соединяется через ладони с энергией Сюэ Яна. Вдох, полный круг, выдох. Поначалу было сложно, течение энергии было различно, сам Вэй Усянь был человеком легким и воздушным, а Сюэ Ян таил в себе глубины темных вод. Они пусть и не резонировали друг с другом, как противоположные стихии, но и легким такой контакт было сложно назвать. И все же через некоторое время и несколько десятков вдохов и выдохов они нашли ритм, их энергия текла одним потоком от сердца к сердцу. — Сейчас!       И оба они, разорвав одно из касаний ладоней, направили по два пальца в точку цзю-вэй напротив сидящего. В этот момент поле вокруг них из багрового стало огненно-красным. Это было почти больно. Особенно учитывая то, что представлял из себя Сюэ Ян. Его дух был мятежен и неспокоен. Его штормило, словно океан, волны вздымались и опадали, а кругом было черным черно.       Вэй Усянь даже несколько растерялся, как искать что-то в бушующем океане? Но понимание пришло быстро, он просто потянулся к источнику волнения.       И открыл глаза за столом в очень простом доме. Предметы кругом были смазаны, ну разве что каша перед ним и на вид, и на вкус была отвратительной. Однако есть хотелось, и он запихивал еду в рот. А раньше было лучше, когда-то еда была вкуснее, одежда — краше, постель — теплой, и мама не плакала. Но потом к ним пришли плохие люди — враги, дом сожгли, а они сбежали. И теперь приходилось жить тут, мерзнуть и есть кашу. За окном раздавался медленный цокот копыт и скрип колес, к их дому приближалась повозка. Тут часто ездили повозки, и проносились гонцы, все же дом стоял недалеко от дороги к главным городским воротам Куйчжоу. Он привык к этим звукам.       Но эта повозка не проехала мимо, а остановилась возле их дома. Мама отодвинула свою тарелку и, посмотрев на него, строго сказала: — К нам? Я пойду посмотрю кто это.       Он было встал пойти за ней, но она прикрикнула: — Сиди здесь, А-Ян!       Он не мог рассмотреть лица своей мамы, как и большинство предметов в доме оно было смазано, но кое-что он все же видел. Например, глаза. Это были красивые темные глаза за пушистыми ресницами. И улыбка была мягкой с такими загнутыми уголками губ. А еще голос… Голос был четкий и очень-очень дорогой сердцу.       Женщина вышла за дверь, а А-Ян принялся ждать, как ему сказали. Он был хорошим ребенком и старался слушаться маму. Поэтому он ждал. Хотя по его меркам это было очень долго.       Со двора раздался отчаянный крик. Так кричала его мама, когда плохие люди — враги, подожгли их дом, а дедушка Сюэ Яна тащил их обоих к реке, чтобы они уплыли в лодке. Он испугался, что плохие люди пришли и сюда. Встав из-за стола, он выбежал во двор, но там не было никого, кроме мамы и высокого мужчины.       Мама в повозке громко плакала и кричала, все зовя и зовя кого-то. А высокий мужчина в белых одеждах, увидев Сюэ Яна, подошел к нему. Он поднял мальчика на руки, чтобы вернуть в дом.       Сюэ Ян знал его и не любил. Это был его дядя, мамин брат. Он был каким-то не правильным, бродячим, так говорил дедушка Сюэ Яна и был против того, чтобы он приходил. Но его очень любила мама, а потому папа разрешал им видеться. — Что случилось? — спросил Сюэ Ян дядю. — Почему мама опять плачет? — Папашу я твоего привез. — Папу? — Ты совсем тупой, да? Сказал же… — Но почему мама плачет? — Мертвый он.       Сюэ Ян знал, что если кто-то мертв, то это значит, что он больше никогда его не увидит. Как бабушку и дедушку, как других своих дядей и тетю. Как веселую служанку А-Линь. И это было очень больно, сильно-сильно больно.       Боль перекрыло фиолетовой молнией раздирающей тьму на склоне Луаньцзан.       «Пришел!» — отзывалось счастьем в сердце.       Каждым движением своим, каждым гневным взглядом пытался сделать больно, но делал хорошо.       «Ты будешь здесь! Ты будешь рядом! Я не умру один…»       Одно только присутствие Цзян Чэна защищало его от холода и тьмы, что бушевала теперь и внутри, и снаружи. Наверное, один бы он не справился, возможно, сломался бы, так и не закончив начатое, но теперь раз самый важный, самый главный человек был тут, все остальное не имело значение. — Вэй Усянь! Тебе есть, что сказать перед смертью? — крикнул Цзян Чэн.       И Вэй Усянь очень-очень хотел сказать. Только было нельзя. Словами нельзя! Поэтому он играл последнюю свою мелодию, вовсе не темную, а ту, в которую вложил всю свою… любовь. Чего уж. За считанные мгновения перед смертью стоит называть вещи своими именами.       «Я люблю тебя, Цзян Ваньинь! Я всегда любил тебя, Цзян Чэн! Я всегда буду любить тебя…» — А-Чэн, — вскрикнул он, кидая ему в руки Чэньцин.       Теперь Цзян Чэн был защищен, Чэньцин — сильнейший темный артефакт, и даже если уничтожение печати способно будет повредить духу флейты, то по Цзян Чэну это почти не ударит. А во мраке Луаньцзан вряд ли кто-то сможет отличить тьму, рожденную флейтой, от тьмы, что рождена тут самою землей. Хуже все равно уже не станет. — Прекрасное место для смерти, — проговорил Вэй Усянь, сжимая в освободившихся руках половины Тигриной печати.       Он видел как взметнулся хвост Цзыдянь, он видел страх в глазах Цзян Чэна, а через мгновение все его существо обожгло болью. И стало темно, и стало спокойно, холодно, неподвижно. Его больше не существовало. Он канул в небытие.       И прибежал домой, запыхавшись, сегодня ему удалось заработать немного еды, помогая с кормлением птицы на соседней ферме. С последнего прихода его дяди мама почти перестала подниматься с циновки, и А-Яну все приходилось делать самому. Ходить за водой, убираться, даже еду готовить. У него не очень получалось, все либо пригорало, либо оставалось сырым, но даже если это было совсем не вкусно, он все же мог накормить себя и маму. От мешка проса, что оставил им дядя, осталась половина, и А-Ян пошел спрашивать у фермеров, не нужна ли им помощь в обмен на еду. В основном ему давали овощи и яблоки, с ними даже его ужасная каша была лучше. А сегодня его и вовсе угостили маньтоу. Поэтому он несся домой со всех ног, хотелось поскорее отдать одну из булочек маме. Быть может это вызвало бы у нее улыбку. Он уже и забыл, когда она не плакала.       Только вот когда он влетел в дом, его встретила совершенно не та картина, что он ожидал. Мама теперь обычно лежала на циновке в углу, но сейчас… Сейчас она висела на веревке, примотанной к балке. Ее тело в белых одеждах с широкими рукавами покачнулось подобно бумажной фигурке на ветру. Сюэ Ян уронил маньтоу на пол и выбежал за дверь в поисках соседей. Слезы обжигали его глаза, он уже знал, что все это значит… теперь умерла и его мама.       Он остался один!       У него никого и ничего не было.       В небытии не было ничего, на то оно и небытие вообще-то. Но только вот что-то все же было. Как будто что-то зудело на чем-то и где-то. Хотя где и на чем, если ничего нет? Это что-то, где-то зудя, буквально мешало ему быть ничем. Как же это раздражало!       Хотя он был ничем, и его ничего не должно было раздражать, но…       Раздражало!       Это было что-то, чего он не знал. Или знал. Это было ужасно назойливо. Просто неприлично! Тут не было звуков, но оно звучало! И звучало оно, как: «Вэй Усянь!»       Удивительно! Но это «Вэй Усянь» зудело так, что небытие переставало быть небытием.       Его кожа зудела то тут, то там от желания почесаться, а ноги онемели, но он не решался даже пошевелиться лишний раз. Сейчас ему совершенно не хотелось привлекать к себе внимания. Он сидел возле гроба своей матери уже несколько дней. Домой идти было незачем, там никого не было. Он теперь вообще остался один на всем белом свете и что дальше делать попросту не знал, а еще очень боялся, что, начни он привлекать слишком много внимания, из похоронного дома его просто выгонят.       Смотритель и так бесконечно ворчал, что тут ему не богадельня и не приют, но пока не прогонял. А жена его и вовсе, заходя, приносила Сюэ Яну лепешек и воды. Вот он и сидел у гроба, даже ночью, вернее ночью он спал, но там же, прямо на полу. А ведь ночью в похоронном доме было очень страшно. Тут теперь было много гробов и много покойников. Как говорили на улицах, бои проходили достаточно близко — в Цзянлине, и те тела погибших, что отправляли на запад в провинцию Шу к ожидающим родственникам, на некоторое время оставались в Куйчжоу.       Дядя пришел опять ночью, у Сюэ Яна вообще сложилось впечатление, что этот человек живет по ночам. И первое, что он сделал, было вовсе не воскуривание благовоний для мамы и уж тем более не проявление жалости или сочувствия к Сюэ Яну. Дядя для начала грубо растолкал его спящего на полу, а потом так же грубо спросил: — Ты хоть шпильку ее с собой взял, дурень?       Сюэ Ян покрутил головой, он и не подумал ни о какой шпильке. Пускай и знал, что у них оставалась одна ценная вещь — шпилька, которая украшала мамину прическу в тот день, когда они бежали из дому. Конечно, кроме шпильки на маме были и другие драгоценности, но все они пошли в уплату и за дом, в котором они жили, и за еду, которую они ели, до того как их нашел дядя.       Конечно же, получив отрицательный ответ, его дядя разозлился и отвесил ему подзатыльник, негодуя: — Ну и что ты намерен делать, сопляк? У тебя ничего нет, а ты и единственное что есть просрал. — Но она дома, я же… — Ага, была дома, а как дом опустел так, уверяю тебя, твои же милые соседи туда и нагрянули, искать чего ценного у вас осталось. Потому что мать твоя дура и язык за зубами держать не умела. Госпожой себя возомнила. Ну и… Что ж ты так срано кончила, госпожа? — мужчина постучал по крышке гроба, он был буквально на одно лицо с матерью Сюэ Яна, те же глаза, те же губы, та же белая одежда. — Да еще и этого мне оставила. А оно мне нужно, скажи-ка? Что муж дурак, что жена дура, — он, закончив ругаться с гробом, вернулся к Сюэ Яну. — А ты от того, что тупой, как твои папаша и мамаша, теперь еще и с голоду сдохнешь! Тупой и дохлый — самое оно.       Сюэ Ян разрыдался, он вовсе не хотел умирать. И, конечно же, за это получил еще один подзатыльник и крики, чтоб перестал вопить. Только крики не успокаивали, а делали хуже.       Он не хотел умирать, умирать было страшно!       Умирать было страшно, а быть мертвым страшно не было. Только уж больно однообразно. Как сон, который не кончается. Мягкая пустая темнота. И очень доставучий голос, которому что-то было нужно… Что-то, что было «Вэй Усянем».       Вот и сейчас в этот самый момент кто-то звал, как будто будил:       «Вэй Усянь!»       «Вэй Усянь?»       «Вэй Усянь…»       Да отстань ты… Ну встаю я… встаю!       «А-Сянь».       И темнота пришла в движение, в жуткое смешение всего со всем, но все, что он почувствовал, было болью, невыносимой агонией, разорванной в ничто души. Его не было, но он был, и каждая часть его мучилась в нестерпимых муках, потому что была не цела. Однако он больше не был ничем, он — Вэй Усянь, Вэй Ин, А-Сянь.       И это было очень-очень-очень больно! Так нестерпимо больно, что он вновь погрузился во тьму.       Сюэ Ян открыл глаза, сегодня он уже закончил все свои дела: вымел двор и полы, воскурил благовония, стряхнул пыль с покрывал на гробах, прочел положенные мантры перед алтарем, проверил талисманы. Теперь до вечера он был свободен. Его дядя пристроил Сюэ Яна помощником смотрителя при похоронном доме, за это он обещал навещать их не реже чем раз в луну, обновлять печати и талисманы на гробах и стенах. Сам дядя в Куйчжоу, конечно, не остался, он уходил каждый раз, но действительно возвращался. Оставлял Сюэ Яну съестные припасы, иногда обновлял его одежду, ну, и выдавал новые занятия для практик. Теперь, кроме стояния на одной ноге, Сюэ Ян должен был практиковать разные приседания утром, днем и вечером. Однако, если быть честным, Сюэ Яна хватало только на утренние упражнения, вечером он обычно валился с ног, а днем просто было лень. Вообще, его жизнь была не такой уж ужасной, он успел увидеть и похуже. Несколько сирот, таких как он, притаскивали в похоронный дом, уже мертвых, в побоях и тощих, как скелеты. Одного забили насмерть за воровство на рынке, другой помер сам, судя по разговорам взрослых, он просто простудился. Сюя Ян запомнил и простужаться или воровать не собирался. Хотя иногда украсть хотелось. Например, сладкое.       Ему, никому не нужному сироте, очень редко перепадали сладости. Дядя обычно оставлял крупу для каш, редьку и другие овощи, что могут долго лежать. Жена смотрителя порой приносила ему рисовых лепешек или баоцзы с мясом, а вот сладостей не было. С тех пор как умерла его мама, он всего лишь раз получил пирожков с пастой из семян лотоса, и то за то, что помогал в местном трактире с мытьем полов. В тот день люди отмечали чью-то смерть. Кто-то убил главного врага, и по всему Куйчжоу был праздник несколько дней. А когда дошло до уборки после праздника, то в ход пошли любые руки. И тут то Сюэ Ян не растерялся. В награду получил корзину с разными закусками, в том числе и со сладкими пирожками. Теперь, когда у него бывало свободное время, он частенько дежурил возле трактира, надеясь получить еще какое-нибудь дело, а за него и награду. Надо сказать, что таким умным он был не один, были и другие, кто дежурил возле лавок и постоялых дворов, но к трактиру никто, кроме него, не приходил. Потому что он побил нескольких желающих палкой, отбив это место только для себя. Не зря же его дядя, раздавая ему оплеух, напоминал, что, если хочешь выжить, дерись за свое место.       Сюэ Ян запомнил! И дрался. Правда дядя все равно был бы недоволен.       В трактире в тот день было мало народу, но лучшее место занимал солидный мужчина в дорогих одеждах и с мечом в украшенных серебром ножнах. Высокородный заклинатель, насколько знал Сюэ Ян. Тут много говорили про господина Чана, главу клана Юэян Чан. Они вовремя успели убежать от врагов и спаслись всей семьей, а в Куйчжоу жили в большом поместье у родственников. Говорили, будто сын главы Чан ушел воевать под флагами большого разоренного Ордена, оставив отца в Куйчжоу в тылу. А тот, как поговаривали на улицах, порой отсыпал щедро местным торговцам и лавочникам, особенно если выпьет. Поэтому, заметив, что этот человек машет ему рукой, Сюэ Ян, не сомневаясь ни мгновения, подбежал к трактиру.       Глава Чан сидел за богато накрытым столом, а возле него стояла тарелка со сладостями, он указал на эту тарелку и, улыбаясь, предложил мальчонке сделку: — Выполнишь поручение, отдам тебе всю эту тарелку.       Само собой, Сюэ Ян согласился, тем более поручение было плевым — сбегать да отдать записку. Он только начал изучать иероглифы, но его знаний пока не хватало ни чтобы читать, ни чтобы писать, да и подозрительным он не был. Сюэ Ян схватил записку и отправился туда, куда сказал глава Чан.       Он прекрасно ориентировался в городе и добежал до постоялого двора довольно быстро. Там у слуги спросил, где найти достопочтенного господина Куна, и служка указал ему дюжего здоровяка. С улыбкой Сюэ Ян подал мужчине записку, но тот, прочитав содержимое, пришел в бешенство и перво-наперво отвесил мальчишке затрещину такой силы, что кровь хлынула у него из носу. А после схватил Сюэ Яна за волосы и, удерживая его за них, заорал прямо в лицо: — Кто надоумил тебя притащить мне это?!       Сюэ Ян с испугу пролепетал что-то про мужчину из трактира, придумать лучшую ложь ему не хватало ума. Однако имени он не назвал, не выдал главу Чан, всю дорогу терпя боль и унижение, пока здоровяк тащил его за волосы в тот самый трактир.       Только вот главы Чан в трактире не было, и никто не сознавался какого гостя имел в виду Сюэ Ян. Здоровяк Кун окончательно вышел из себя и, извергая непрерывную брань, повалил пару столов, прежде чем сердито уйти прочь. Стоило только ему уйти, как Сюэ Ян спросил слугу: — Где мои пирожные? Где те пирожные, что глава Чан мне обещал?! Отдай…       Но не успел он и договорить, как получил пощечину, а потом еще одну и еще. Слуга отхлестал его по щекам так, что в голове у Сюэ Яна затрещало. — Да как ты смеешь, мелкий ублюдок! Посмотри, что произошло по твоей вине! Убирайся прочь, иначе так вкачу, что уползти не сможешь…       В памяти всплыл труп забитого насмерть сироты, и, испугавшись пуще прежнего, Сюэ Ян поспешил убраться от трактира подальше. Голова его кружилась, а ноги подкашивались, от обиды и боли он никак не мог перестать плакать. Он всего лишь хотел сладостей, а остался побитый и униженный. Да к тому же ни за что. Он брел к похоронному дому закоулками, лишь бы не попасться на глаза тем, кого он сам когда-то отметелил.       У городской стены медленно ехала волами запряженная повозка. И Сюэ Ян перебежал через дорогу к ней, чтобы под его прикрытием пересечь главную улицу и переулком попасть к похоронному дому.       Но причудой судьбы к нему прямо на встречу вышел глава Чан. В душе Сюэ Яна одновременно вспыхнули радость и чувство незаслуженной обиды. Он с громким плачем бросился к мужчине, ухватив его за полы шелкового одеяния: — Я отнёс бумажку, куда ты просил, но, когда вернулся в трактир, сладости исчезли. А ещё меня побили. Ты должен мне за услугу, ты обещал…       Глава Чан явно был не в настроении, цыкнув что-то похожее на «ах, ты ж сопляк» он пнул бросившегося к нему мальчишку и одним легким движением вскочил в повозку. — Поторапливайся, — прикрикнул мужчина на извозчика.       Но волы не кони, и повозка двигалась не с той скоростью, чтобы Сюэ Ян за ней не успел. Конечно же, он бросился следом, не желая верить, что все его страдания были зря: — Ты обещал, — кричал он, — ты обещал!       Глава Чан не выдержал и, вырвав у извозчика кнут, принялся хлестать им Сюэ Яна, пока тот не упал. Подняться и без того избитый мальчик уже не смог, и тем страшнее стало, когда тяжелое колесо повозки прокатилось по его руке, дробя кость за костью, палец за пальцем, давя и размазывая детскую руку в грязи.       Боль была такой силы, что перед глазами Сюэ Яна побелело, а крик его слышали всей округой. А потом опустилась тьма…       И снова, и снова, опять и опять из тьмы его вырывал голос, зовущий так зло, так отчаянно.       Голос то ругался, то торговался, то жаловался, то шептал…       Скучал, сердился, ненавидел.       И каждый раз вместе с ним приходила боль, жуткая нестерпимая боль, но даже с ней можно было мириться, если был шанс слышать этот нужный голос. Израненной разорванной душе он был единственным смыслом существования. Только потому, что он звал, стоило быть. Даже когда больше ничего не было.       В бреду больного существования его души он будто бы видел или чувствовал красный проблеск, это точно его ленты, улавливал дымные ароматы, его любимые дразнящие жоугуи и хуацзяо.       «Их будет больше, Вэй Усянь, я обещал тебе твои красные ленты, теперь я точно найду их все и узнаю все… Все то, что ты скрыл!»       Нет! Не смей! Не надо! — Не надо! — улыбнулся Сюэ Ян старому смотрителю. — Я сам все сделаю, а вы шли бы домой на сегодня. Сколько дней вы уже не отходите от ее гроба?       У смотрителя умерла жена, по весне во время разлива реки в Куйчжоу умерших всегда было не мало. Большая вода приносит большие беды, и даже если паводком не затопило город, то холод и сырость добивали хилых стариков и неокрепших детей. Как ни странно, сам смотритель еще держался, хотя, казалось, смерть дышит ему в затылок, скрипит его старыми костями и выбеливает радужки его глаз. Сюэ Ян чувствовал, что она очень-очень близко, оставалось лишь гадать, доживет ли старый хрыч до Первой жары. Или сгинет раньше. Было б хорошо, чтобы дожил. У Сюэ Яна были свои планы, и ему вовсе не хотелось лишних проблем сейчас. — А ты сам-то помнишь сколько дней просидел возле своей матери, отродье? Пока твой дядя не пришел! А если бы он не пришел, так небось тут бы и помер возле нее. — Не помню! — Сюэ Ян врал, теперь это было удобнее и давалось куда легче. — Я был мал, и мои воспоминания не сохранились, так, одни отрывки. А вы идите, вам бы отдохнуть. — Будто ты сейчас взрослый, сопляк как был, так и остался, — проворчал старик, но поднялся с места. — Ты это… С утра делами займись, а я к вечеру приду. — Да выматывайтесь уже, вы тут неделю бдели и молились, надоели мне до жути! — Не учи меня, сученыш, а то сам отсюда выметешься, и дядя не поможет. — Ой ли… А делами кто будет заниматься? Вы что ли, с вашими-то руками.       Старик замахнулся на Сюэ Яна палкой, которую использовал при ходьбе уже больше года, но он, конечно, увернулся. Он больше не был тем мальчиком, которого могли бить все, кому не лень. Теперь ударить его мог ну разве что его дядя, потому что, падла, был все еще сильнее и быстрее. Но это, как надеялся Сюэ Ян, ненадолго. Теперь уж он знал зачем тренировался, зачем стоял на одной ноге, зачем приседал и отжимался, зачем дышал и медитировал, зачем прыгал выше головы. Он изучал себя и свои духовные силы, учился контролировать тело. Теперь он мог ходить бесшумно, бегать быстро и отлично драться. Теперь он побеждал не только сверстников, но и тех, кто сильно старше. Его боялись все босяки и бедняки Куйчжоу. Теперь, если он где-то появлялся, не важно у трактира ли, у лавки или на рынке, оттуда исчезали все попрошайки и воришки. Он брал все, что хотел, где силой, а где ловкостью. Торговцев он запугивал, а если что-то шло не так, то мог и побуянить, перевернув лотки и наведя шороху. Он тянул кошельки, срезал подвески с поясов, выбивал из других уличных воришек то, чего не успевал взять сам. Это было, пожалуй, даже лучшей тренировкой, нежели обычные упражнения.       Ему удалось даже стянуть мешочек цянькунь у одного из пьяных заклинателей клана Чан… Не такими уж и недоступными были эти заклинатели, как говорил ему его дядя. Когда-нибудь придет и их время, когда-нибудь он, Сюэ Ян, истребит весь их род в отместку за свою руку. Они все еще пожалеют, поорут и порыдают… И мучительно умрут. Выродки недоношенные.       А пока, пока он копил деньги, складывая что цяни, что ляни, вырученные за украденное, в украденный же мешочек. И постоянно носил с собой все свои сбережения, все еще памятуя про материнскую шпильку и то, как она исчезла. Он планировал летом сбежать и из похоронного дома, оставить Куйчжоу и спрятаться от своего дядюшки. Хотел найти Последователей Старейшины Илина, научиться у них самым страшным проклятиям, а потом отомстить главе Чан и всему его клану. Если бы сам Старейшина Илина был все еще жив, Сюэ Ян приложил бы все свои силы, чтобы стать его учеником. Он уважал этого человека и желал быть таким же, каким был Вэй Усянь. Таким же сильным и страшным. Он бы тоже хотел, чтобы его имя боялись произносить. И умереть Сюэ Ян предпочел бы так, как сделал это Старейшина Илина, уложив всех лучших заклинателей Поднебесной на лопатки, заставив их истекать кровью из цицяо.       Жаль, что дядя Сюэ Яна был как раз из тех самых трусов, что боялись Старейшины Илина, как огня. Он боялся человека, боялся его свершений, боялся его пути. Сюэ Ян лишь пару раз спрашивал дядю о Вэй Усяне и темном пути, но каждый раз был избит палкой, чтоб не повадно было даже интересоваться таким!       Что ж, если дядя не хотел рассказывать, Сюэ Ян был готов сам узнать… Для начала он решил посмотреть на то, что представляет из себя темная энергия. Его дядя и старый смотритель учили его писать и читать, так что теперь Сюэ Ян сносно делал и то, и другое. Да, конечно, ни бумаги, ни кистей с тушью ему никто не давал, и для занятий он ограничивался начертанием знаков прямо на земле или, если везло с погодой, то можно было глиной на стенах порисовать. Но это было мелочью, ведь дядя взялся учить Сюэ Яна чертить и понимать талисманы. А, разобравшись с тем, как работают дядины талисманы, развеивающие темную энергию, Сюэ Ян начал менять их, чтобы сделать их не развеивающими, а, наоборот, собирающими тьму. Он даже потратил кое-что из своих сбережений на пишущие принадлежности, чтобы вносить правки прямо в талисманы.       Конечно же, он преуспел не сразу. Первые его пробы работали ровным счетом никак. Но попытка за попыткой, ошибка за ошибкой, и у него начало получаться. Он вешал свои талисманы прямо на свежих покойников, перед тем как закрыть их в гробу, а потом на сам гроб прикреплял, вместо талисмана, подделку и постепенно чувствовал, как темная энергия холодная и пустая собирается под крышками. Потом, правда, он все же менял пустышки на талисманы дяди, и весь эффект сводился на нет, потому что дядя все еще был сильнее и искуснее, а формулы его талисманов были проверены и отточены временем, в отличии от Сюэ Яновских ненадежных проб. Но зато он точно знал, что на верном пути.       В этот раз из-за смерти жены смотрителя и недельного его бдения при ее гробе, у Сюэ Яна не было возможности сменить пустышку на талисман. И под крышкой гроба старшего сына пекаря Лу творилось что-то очень интересное. Сюэ Ян не просто чувствовал темную энергию, он будто бы даже слышал шорохи движения. В принципе, восстань старший сын Лу цзоуши, Сюэ Яна бы это не удивило. Парень умер не своею смертью, как говорится, с открытыми глазами, его убили и ограбили недалеко от дома, он не дошел всего-то ничего. Такая смерть сама по себе обидна, а тут еще и талисман Сюэ Яна слишком долго действовал на труп.       Тем было только интереснее, и Сюэ Ян, конечно же, не удержался. Он сдвинул крышку гроба внешнего, пришлось буквально вложить все свои силы в это нелегкое действо. Мертвец, чувствуя источник живой и яркой ян, выломал крышку гроба внутреннего. От запаха даже привыкшему Сюэ Яну стало дурно. Но и это не перебило его интереса. Цзоуши были тупы, медлительны и опасности почти не представляли. Самое страшное, чем грозила встреча с таким мертвецом для физически здорового человека, — это потерять небольшое количество жизненной энергии, ну, и обосраться со страху, если раньше такого видать не приходилось. Для больных случайное общение с ходячим мертвецом могло усугубить болезнь. Ну, и попадаться мертвяку в руки тоже не стоило, травмы нанести он мог. Зная все это и полагаясь на свое физическое развитие, Сюэ Ян решил посмотреть на ходячего мертвеца, а потом как-нибудь с ним разобраться. В конце концов запас дядиных талисманов никто не отменял. Он ударил по верстаку, на котором стоял гроб, переворачивая всю конструкцию. Грохот, конечно, стоял страшный.       Из повалившегося на пол тяжелого гроба цзоуши выполз и потянулся не куда-нибудь, а прямиком к мальчишке. Тот не растерялся и выбежал на улицу, а мертвец, потерявший цель, остался на месте. Это так развеселило Сюэ Яна, что он принялся бегать туда-сюда, развлекаясь тем, насколько эта тварь была безмозглой. И вот этого боятся люди?       А еще его пьянило чувство полного контроля. Это существо шло туда, куда его направлял Сюэ Ян, делало то, что Сюэ Ян планировал, и вообще…       Особенно весело было дразнить его, стоя через порог похоронного дома, ну просто потому что окоченевший труп этот порог никак не мог преодолеть. Он так увлекся своей игрой с цзоуши, что потерял всяческую осторожность и понял это лишь в тот момент, когда сильная рука оттолкнула его от двери. На лоб твари был повешен талисман, и монотонный голос дяди начал начитывать мантру очищения земли. Восставший мертвец не продержался и первого прочтения, рухнув заклинателю под ноги. И только в этот момент Сюэ Ян вспомнил про налепленный на тело свой собственный талисман. — Что это такое? — закричал дядя стоило ему сорвать с трупа шедевр сюэяновской каллиграфии. — Как ты посмел? Как ты…       Сюэ Ян и хотел бы сбежать, только дядя оказался быстрее и перехватил еще на середине двора. — Тварь тупорылая!       Удары посыпались на мальчишку. Тяжелые удары, сильные, от них темнело глазах и звенело в ушах. — Выродок безмозглый!       Сюэ Ян чувствовал винный запах от своего дяди, тот явно перед приходом хорошенько надрался где-то. В последний год такое не было редкостью. Каждый раз, когда дядя приходил — он был либо уже пьян, либо с кувшином вина, и от того его поведение становилось тошнотворнее. Находясь под градусом, он порой выдавал такие мерзости о родителях Сюэ Яна, видимо, рассчитывая, что это особенно сильно заденет мальчика, но Сюэ Яну было все равно. Его мать повесилась, она предпочла бросить его и умереть. А отец, насколько понял Сюэ Ян, вместо того, чтобы защищать своих жену и сына, пошел благородно мстить тем, кто напал на их дом. Благородно пошел и был глупо убит — слабак и дурак, что тут скажешь.       Сюэ Ян пытался избежать особенно сильных ударов, пытался оттолкнуть своего обидчика, пытался как-то это все прекратить, защититься. Заполз под верстак с утварью на дворе, но, конечно же, был вытянут оттуда прямо за щиколотку. Под верстаком стояло несколько ритуальных треножников, один из них Сюэ Ян и схватил, чтобы бросить в дядю. Тот, видимо, совсем увлекшись вытаскиваем своей жертвы, удар пропустил, и чаша, попавшая в голову, все же заставила его отпустить мальчишку. Заклинатель пошатнулся, придерживая рану на лбу рукой, его явно клонило к земле, и пускай он пытался устоять на ногах, но не смог — упал на колени. Этого было достаточно! Вооружившись другим треножником, Сюэ Ян обрушил еще один удар на голову своего дяди, в этот раз с затылка, а потом еще один и еще один. Тот упал на землю лицом вниз, но Сюэ Ян не остановился, колотил и колотил, пока окончательно не сломал череп, кровь и мозговая жидкость, разлетающиеся от каждого удара, попали Сюэ Яну на лицо, испачкали его одежду, руки, все в округе… Но он не мог остановиться. Кровью обагрило белые рукава, тонкие пальцы навсегда разжались и уже не шевелились.       Ужас осознания пришел в одно мгновение. Человек перед ним был мертв. Мертв!       Снова мертв!       Сюэ Ян не хотел, чтобы так вышло. Он не хотел, чтобы это произошло.       Он не хотел быть причиной того отчаяния, что слышал в голосе, зовущем его. Он не хотел, чтобы это было так больно.       «А-Сянь, ну зачем ты так, А-Сянь!»       Так хотелось протянуть руки и сказать, что так было нужно, так хотелось успокоить и объяснить, что это было единственным выходом.       Единственным их выходом был Жертвенный Ритуал. Иного пути никто не видел. Последователи Старейшины Илина на пробу оказались никчемной кучкой ничего не знающих заклинателей. А ведь Сюэ Ян рассчитывал на обучение и наставления, но… Даже старый ганьшижэнь, который хоть в чем-то разбирался и смог рассказать про темный артефакт, на самом деле был ничтожен.       Где они все по сравнению с Вэй Усянем? Что каждый из них может?       Да Сюэ Ян в свои двенадцать продвинулся куда дальше многих из них. Он с помощью талисманов поднимал цзоуши, чтобы они бродили близ деревень и мешали местным. А потом приходил и предлагал свои услуги по упокоению разгулявшихся мертвецов, представляясь учеником бродячего заклинателя, как доказательство этого демонстрируя дядин меч. На том и прожил все то время, что искал этих Последователей, да ну и денег подсобрал, чтобы сейчас спокойно нанять комнату в Илине, ни в чем себе не отказывая.       А они что? Многие из них даже такого не могли. Темные заклинатели! Бред какой-то…       Столько усилий и все даром.       Ничтожные люди.       Гнев и обида после первой же общей встречи разрывали Сюэ Яна изнутри. Он жаждал мести для клана Чан, он желал, чтобы они умирали в муках. Их он ненавидел больше других. И именно до них не мог добраться. Слишком уж эти заклинатели клана Чан были сильны для него. Слишком уж он был неумел, чтобы напасть на их резиденцию. Ему нужна была сила темного пути, та самая, с помощью которой Вэй Усянь поставил на колени своих врагов. Но о темном пути Последователи Старейшины Илина ничего не знали. Носили свое громкое имя, ничего на деле из себя не представляя.       После убийства своего дяди Сюэ Ян сложил его останки вместе с упокоенным цзоуши и поджег похоронный дом, взял масла и смолы, которыми обрабатывали гробы, и поджег. А потом и дом смотрителя, лавку жирного Лу, ту самую таверну, дом здоровяка, но, главное, он поджег поместье, где жил глава Чан, до того, как вернуться в свой родной Юэян. Город горел, а Сюэ Ян наблюдал за этим, предвкушая сладость своей мести.       Только вот мечты оказались неосуществимы…       Он был не просто разочарован. Это было много-много хуже. От этого чувства хотелось кричать громче, чем когда он звал соседей на помощь, найдя свою мать висящей в петле. Хотелось содрать с себя кожу, выцарапать себе глаза… Или еще лучше — кому-то другому! Чтобы кто-то другой кричал громко и протяжно. Лишь бы только заглушил его собственный крик. Лишь бы только успокоить эту внутреннюю бурю.       Нет, хватать первого попавшегося на дороге он не собирался. Не псих же, право слово. Он взялся за особенно доставшего знакомца из Последователей Старейшины Илина, придурок посмел заметить, что с такими руками Сюэ Яну никогда не стать хорошим бойцом. Не то, чтобы Сюэ Ян собирался, но трогать его руки все же не стоило. К тому же этот тип, как оказалось, и сам хорошим бойцом не был, он был жалок и скулил жалко. Проткнутый мечом насквозь, обездвиженный хитрым приемом, он лежал, истекая кровью, и умолял, умолял, умолял. Сюэ Ян развлечения ради отрезал ему пальцы, а потом и кисти. А, выждав некоторое время, отсек и руки целиком. Меч его дяди хоть и был тяжелый, но слушался безупречно, плоть и кости резал будто мягкий тофу.       Кровь горячим потоком лилась из ран прямо на землю, оставаясь кровавыми лужами. Некогда идеальный белый воротник шэньи благородного даочжана теперь был бордовым, а на широких рукавах расцветали красные разводы.       Блеск! И ужас! Все своими руками.       Умершего Сюэ Ян поднял цзоуши и заставил дошагать до канавы, в которой после упокоил. На том и сам успокоился настолько, чтобы сил хватило высидеть очередное собрание этих идиотов, выслушать их обсуждения.       А обсуждали они Жертвенный Ритуал.       Эти старые кретины сидели и рассуждали о том, что Ритуал вернет Старейшину Илина, и тогда он уж точно станет им наставником. Ну да, конечно, раньше не стал, а теперь уж точно станет.       Зачем Вэй Усяню тратить время на таких никчемных людей? Что с них толку? Сюэ Ян не стал бы.       Он думал, что Старейшина Илина, если вернется, то наверняка захочет отомстить всем тем, кто был виноват в его смерти. Например, главе Цзян! И для этого ученики ему были не нужны, ведь он один мог уничтожать тысячные армии.       Нет! Сюэ Ян понимал, что ничего они не получат. А ему так нужно было отомстить, так было нужно… Это все, чего он хотел на самом деле.       Старый ганьшижэнь спросил, о том, кто пожелает принести себя в жертву ради воскрешения Вэй Усяня. Желающих не нашлось, ведь в основном тут были одни отбросы, мечтающие с помощью темного пути возвеличиться. Сюэ Яну величие было не к чему. Ему вообще ничего не было нужно. Да и жил он разве что ради мести. А так… — Тот, кто жертвует собой, может попросить о мести не одному человеку, а целому клану? — спокойно спросил он. — Может, юноша, — ответил старик, — за этим Ритуал и существует. — Тогда я стану жертвой.       Он был спокоен, смерти он больше не боялся, боли не боялся тоже. У него была цель, и цель эта была гораздо важнее его жизни, гораздо больше его смерти.       У него всегда была цель, самая большая и самая важная во всей его жизни — защитить того, кого он любил всем сердцем. Ради этого он жил, ради этого умер. И теперь в своем мучительном посмертии именно ради этой цели пытался… Пытался отыскать себя. Ему нужны были глаза, чтобы увидеть дорогу; ноги, чтобы отправиться в путь; руки, чтобы обнять; голос, чтобы утешить. А у него и от себя-то ничего не осталось, а что осталось то разбито в бесконечное число осколков. Ему нужно было существовать, ему нужно было собраться, стать целым. Но боль каждый раз была столь сильной, что даже всех его сил не хватало на то, чтобы справиться с ней. Ему не хватало всех его сил, но он не сдавался. Никогда не сдавался.       Так просто он не собирался сдаваться. Он готов был повторить весь Ритуал еще раз. Столько раз, на сколько хватит его крови!       Пускай печать и сработала, пускай он и был уверен, что она верна, однако душа Вэй Усяня не откликнулась… Но на призыв этого ритуала невозможно не прийти. И, значит, что-то пошло не так… И если повторить, то может в этот раз удастся.       Он только собирался это озвучить, как все вокруг сотряс рев какой-то твари, а за ним полыхнула сиреневая молния. Их взяли в кольцо заклинатели Ордена Юньмэн Цзян.       В Сюэ Яне полыхнула ярость. Начавшаяся свара явно не даст ему повторить печать, не даст ему еще раз попробовать. А явление главы Цзян и вовсе для них всех было смертным приговором. Им не выбраться отсюда — Саньду Шэншоу недаром называли преследователем всех темных заклинателей, их врагом и искоренителем, так что сомневаться не приходилось — искоренит, как пить дать. Одно радовало, что именно его внимание перетянул на себя громадный цзюйжэнь, которого из спячки выдернул темный ритуал. Всполохи фиолетовой молнии слепили глаза, вихри заклинательских мечей замелькали то тут, то там. А среди Последователей началась паника, они от испугу творили вообще невесть что. Сюэ Ян же истекал кровью посреди всего этого представления и пытался понять, как же ему поступить. Совсем уж бесполезно умирать не хотелось, хоть бы с собой на Желтые источники прихватить кого. Но перед глазами уже поплыло, а руки стали тяжелыми, и это останавливало от немедленного броска на кого-нибудь, ведь это совершенно не гарантировало результата, а если подождать, возможно, жертва сама придет к нему, и уж тогда он постарается удивить мечом из неоткуда.       Он приготовился ждать, все еще сжимая в руке кожаный пояс с необычной и дорогой пряжкой. Такой точно не мог принадлежать простому человеку, и, насколько он понял, его удалось отобрать у одного из Вэней, которые перед осадой покидали Луаньцзан. Ничего более ценного Последователям у отловленных ими беглецов найти не удалось, только кое-какие личные вещи старейшины Илина, которые можно было продать, не уточняя, кому они принадлежали. Личные вещи должны были служить проводником для Жертвенного Ритуала.       Сюэ Ян чувствовал спиной, как к нему приближается человек, с легким шагом и, наверное, не слишком крупный. Мгновенье, два…. Его рука была погружена в мешочек Цянькунь, который он прятал в рукаве. Три! Сюэ Ян подался вперед, изображая, что теряет равновесие и кренится от потери крови. Четыре. Кто бы к нему не приближался, он заступил за контур круга. Пять! Сюэ Ян вытащил меч, резко разворачиваясь для удара, он вложил в это все свои силы. Но еще до того, как понять хоть что-то, меч Сюэ Яна был разбит и разлетелся в кучу железных осколков. Оружие, что приняло удар, было больше похоже на серебряную ленту — гибкое, мягкое, тягучее, однако силой оно обладало немалой. Сюэ Ян зарычал, сбившись с ходу, и упал ровно под ноги победившему его одним ударом заклинателю. Но тот не дал, ухватив Сюэ Яна за воротник. — Ухватись за мои запястья, мальчик, — очень тихо сказал этот странный мужчина и улыбнулся.       От этой улыбки стало страшно, и даже ямочки на щеках не делали это лицо приятнее. Нет, мужчина был достаточно красив, но в тоже время пугал, куда как сильнее, чем тот же глава Цзян. Сюэ Ян сам не знал зачем он сделал то, что сказал этот человек, но сделал, крепко ухватившись за его запястье. А потом его закружило, да так, что со стороны скорее всего казалось, будто они ураган развевающихся подолов и рукавов. — Держись на ногах, — все так же спокойно говорил он, — сможешь, и я оставлю тебя в живых. — Зачем это? — Ты нужен мне, а я тебе… — Я не из этих!       Они все еще кружили, вроде как сражаясь, Сюэ Ян даже попытался сделать подсечку, но мужчина, конечно, это предвидел, однако поддался, правда изящно выходя из падения в контратаку. Если кто-то наблюдал за ними со стороны, драка смотрелась достоверно, а Сюэ Ян выглядел сильнее, чем был на самом деле. — И я тоже. Зато ты ступил на темный путь, а я могу помочь тебе продвинуться по нему. — Зачем это? — Ты ведь хотел чего-то, ради чего пошел на смерть? — Зачем это тебе? — И я хочу кое-чего. Мне нужен тот, кто сможет прочитать записи Старейшины Илина, раскрыв мне его секрет. — У тебя есть записи? — Есть…       И Сюэ Ян ему поверил, но от новой подсечки удержаться не смог. И вышло прекрасно. Мужчина в этот раз даже отпустил его, но сразу же нагнал. Конечно, он играл с Сюэ Яном, будто кошка с мышкой, и это раздражало. Но любопытство взяло верх. — Тогда почему ты сам… — Слишком много вопросов. Так да или нет? — Да! — Ползи на пузе и не смей поднимать голову вплоть до кустов и каменных насыпей, в трех ли на северо-востоке найдешь пещеру, там тебя будет ждать человек, уйдешь с ним.       И не успел Сюэ Ян даже кивнуть, как оказался отброшенным на добрые пару чжаней. Он приземлился на спину, и это сбило дыхание, но, еще раз приложившись о землю, удалось задышать вновь. Перевернувшись на живот, Сюэ Ян пополз, куда сказали, сначала на пузе, и, только отдалившись достаточно, он смог подняться на колени, а потом и в полный рост, собираясь, наконец-то, на северо-восток.       Добрался до пещеры он с трудом, еле переставляя ноги. Крови Сюэ Ян потерял немало, да и сил истрачена была уйма. Еще на подходе он уловил фон темной энергии, видимо, именно отсюда и явился цзюйжэнь, видимо, тварь специально разбудили. Это заставило восхититься тем человеком, что все это придумал. Ну надо же, какой хитрый и ловкий план. Вот у такого человека стоило поучиться, он вызывал в Сюэ Яне уважение. Правда, стоило Сюэ Яну войти в пещеру — он тут же получил удар по шее сзади, а затем кто-то со спины схватил его под мышки, но прежде, чем совсем потерять сознание, он все же уловил всполохи синего пламени.       Всполохи синего дополнили уже привычные всполохи красного. Будто он снова был дома, будто он смотрел на озеро, в котором ярким светлым днем отражается небо. Дом! Пристань Лотоса. Запах жоугуй и хуацзяо снова ощущались в воздухе, и, кажется, еще где-то пролили лотосового вина. Как же им было не стыдно?       «Я так скучаю, А-Сянь! Я так скучаю…»       Это же надо, так напиться, а? Еле ж языком ворочал.       «Как ты мог оставить меня, ты же обещал?! Обещал всегда быть рядом, а потом сбежал к своим жалким Вэням. Как ты мог?!»       Как он мог? Никак не мог!       Смог бы — ответил бы, что не оставлял. Что всегда был и будет рядом. Что навсегда останется с ним, им, в нем. Всегда!       Но он не мог….