Я всё-таки должен это сказать

Вечер девятнадцатого дня знакомства Суперби Скуало и девушки, любившей кошек, принес последней немало неприятностей: мечник с воплями и активной жестикуляцией описал ей всё, что с ней могло случиться, если бы он не пришел, разъяснил, что она никчемная идиотка, красочными эпитетами на предельных децибелах, и, наконец, заявил, что если она еще раз вляпается в подобную историю, он лично ее убьет — чтоб не мучилась. Проявит милосердие, так сказать. — Спасибо и на том, — фыркнула девушка, вручая-таки злому, как тысяча чертей, варийцу пакет с пирогом. — Вот только Вы меня от жизни и неприятностей избавлять собрались, или себя от меня и тех неприятностей, что я приношу в Вашу жизнь? Это вопрос поставил Скуало в тупик. Точнее, не сам вопрос, а ответ на него, который чуть не сорвался с его губ, но он вовремя спохватился. — Дура, что ли? — фыркнул он. — Впрочем, чего я спрашиваю — конечно, дура. Мне плевать на тебя. — Тогда почему спасли? — Потому что ты неплохо готовишь. — А Вы любите яблоки, — усмехнулась девушка и добавила: — Сладкие яблоки. Вариец недоуменно посмотрел на нее, вспоминая свои давнишние мысли и решительно отметая абсолютно абсурдное предположение о том, что эта глупая девица умеет читать мысли. Переборов искушение задать вопрос: «С чего это ты заговорила о сладком?» — мечник извлек из пакета шарлотку и усмехнулся. — Задобрить решила? — Нет, поблагодарить, — пожала плечами девушка. — Вы же любите яблоки, так зачем готовить что-то другое? — Ага, значит, ты всё же благодарна за то, что я тебя спас! — поддел он ее, но брюнетка лишь спокойно кивнула и ответила: — Благодарна. Потому что даже в жизни такого «бесполезного мусора», как я, есть смысл. — Ты не мусор, — поморщился Скуало прежде, чем успел сообразить, что говорит. Девушка удивленно воззрилась на него, но промолчала. Когда он доел пирог и по своему обыкновению зашвырнул пакет в дальний конец стройплощадки, она вдруг спросила: — А почему именно меч? — Потому что меч — продолжение меня. Он всегда со мной. Стилеты можно бросать, но они не станут частью тебя. Пистолет же не станет продолжением руки: он не следует движениям тела. Выстрел — это не искусство. Это просто убийство. А я ценю взмах меча, — пояснил Суперби. — Да, мечи гораздо благороднее и прекраснее пистолетов и винтовок, — улыбнулась девушка. — Ведь они честнее. Есть лишь сталь и мастерство мечника — нет возможности выстрелить из засады с расстояния в сотни метров. — О да, — усмехнулся вариец. — И ты всегда на грани. — А на грани ощущаешь себя почти живым. Повисла тишина, но впервые она не была ни напряженной, ни наполненной попытками найти фальшь в чужих словах. Скуало просто смотрел на догоравшее небо, а девушка просто улыбалась ему краешками губ, и было в этой тишине что-то особое, понятное лишь им двоим. А слова были излишни. Но стоило лишь небесному пламени погаснуть, как к мечнику вернулась вся его язвительность. — Ладно, катись уже! А то опять нарвешься! — презрительно бросил он, и девушка, кивнув, поспешила к выходу: она чувствовала за язвительным тоном искреннее нежелание повторения вчерашнего. Однако, подойдя к воротам, брюнетка споткнулась и растянулась на пыльной дороге. Да уж, она всю жизнь была дико неуклюжей, вестибулярный аппарат оставлял желать лучшего, а координация была как у запойного алкоголика. Лежа в пыли, она ждала язвительного смеха, в прошлый раз растоптавшего все ее надежды, но дождалась иного. Над ее головой раздался до боли знакомый холодный голос: — И чего лежишь? Вставай давай! — Не хочу, — неожиданно для самой себя сказала девушка. — А мне плевать! — разозлился Скуало и, грубо потянув брюнетку за руку, заставил ее подняться на ноги. «Кукла, — пронеслось у него в голове. — Безвольная марионетка судьбы, которая продолжает бороться и надеяться. Бороться за право иметь собственное „Я” и надеяться на чудо. Точно дура. Но дура сильная». — Зачем, ну зачем, а? — выдохнула девушка расстроено. — Ну почему Вы меня не бросите здесь окончательно, а? — Сам не знаю, — пожал плечами мечник. — Я брошу. Но когда — сам решу. — Устала я… — прошептала она и направилась к выходу. Ее тон Дождю Варии не понравился. «Она может больше не прийти», — пронеслось у него в голове, и он, превозмогая нежелание вновь повторять вчерашний путь, снова последовал за ней. Вот только вчерашний инцидент не повторился — то ли наркоманы успели разнести слух о маньяке с мечом по окрестностям (труп Суперби профессионально спрятал — его вряд ли когда-нибудь найдут), то ли глупая кошатница и впрямь решила внять его увещеваниям и потому обходила все подворотни стороной. Впрочем, был и третий вариант: она обходила подворотни, потому что понимала, что он незримой тенью следует за ней. И этот вариант абсолютно не устраивал мечника. Как только девушка скрылась в подъезде, он хотел уйти, но решил всё же сделать то, ради чего приходил сюда в прошлый раз: понять, что происходит в этом старом доме, и почему, подкармливая его шикарными пирогами, она сама голодает. Мечник огляделся, приметил высокий старый раскидистый дуб и в пару прыжков забрался на одну из верхних веток. В окне третьего этажа, чуть ниже наблюдательного пункта Суперби, загорелся свет, и мечник, срубив пару мешавших обзору веток с сочной зеленой листвой, устроился поудобнее и приготовился к длительному наблюдению. Ему не привыкать: он в мафии уже ой как давно, а скрытое наблюдение входит в базовый комплект умений любого мафиози. Вскоре фигура брюнетки показалась на кухне — она быстро что-то резала, а на плите вовсю кипел чайник. Суперби тяжело вздохнул. «Для кого она готовит?» — отрешенно подумал он. Ответ был ему и интересен и неинтересен одновременно, гораздо большее любопытство пробуждал вопрос: «Почему она сама не будет есть то, что приготовит?» В летнем сумраке, разгоняемом лишь светом бесчисленных звезд и одинокого фонаря, к подъезду подошли трое: высокая худая крашеная блондинка, с вытянутым лицом и злыми глазами цвета мокрого асфальта, пухлый мужчина чуть ниже леди-палки, с короткими черными усиками и глазами-щелочками на красном лице, одетый в дорогой костюм, и парень лет двадцати с тонкими чертами лица, волосами цвета воронова крыла до плеч и мутными черными глазами. Его можно было бы назвать красивым, если бы не одно «но»: выражение презрения и отвращения ко всему и вся с его лица не сходило никогда, и это отталкивало, ведь этот человек просто не умел улыбаться, равно как и чувствовать. «Ну и семейка, — мысленно поморщился Скуало. — Хуже нашей Варии по злобности и презрению ко всему живому, и хуже Вонголы десятого поколения по своему идиотизму. Что за тупые рожи?! Какой мерзкий мусор». Семья зашла в интересующий мечника подъезд, и он нахмурился, а через пару минут в кухню, где хозяйничала его знакомая, влетела женщина со злыми серыми глазами. Подойдя к плите и обследовав содержимое каждой из кастрюль, она недовольно воззрилась на девушку и, размахивая руками, словно ветряная мельница, начала отчитывать «провинившуюся». «Я не Дон Кихот, но эту мельницу хочется порубать на колбасу», — зло подумал Скуало, сжимая правой рукой лезвие меча. Он еще долго наблюдал сцену ругани на кухне, и с каждой минутой его взгляд становился всё яростнее и холоднее. Ветер усиливался и прогонял остатки тепла — ночь вступила в свои права, и ледяные звезды дарили мраку свой холод. Холод, расцветавший в груди убийцы буйным алым цветом. Женщина ушла в комнату и уселась за накрытый стол рядом с пухлым мужчиной. Их сын (в том, что злобный парень был сыном не менее злобной женщины, Скуало не сомневался) куда-то пропал, а значит, он был в одной из комнат, чьи окна не выходили во двор. Скуало поморщился, а его знакомая выключила плиту и поспешила в зал с подносом, на котором красовалась супница и тарелка с хлебом. Разлив суп по трем тарелкам, девушка позвала сына злой дамы и встала в уголке, философски закатив глаза и безучастно разглядывая потолок. Ей не привыкать вот так наблюдать за чужой трапезой, так чего на это реагировать? Рука мечника непроизвольно сжалась в кулак, а тонкие губы и вовсе превратились в полоску. — Как там говорил этот полоумный Хибари? «Камикорос»? — зло процедил он едва слышно. — Хотел бы я им сейчас это сказать… А еще больше — устроить его, только с помощью своего меча… Однако, несмотря на свои желания, Скуало сдержался: убивать мирных граждан было строжайше запрещено. Мафия ведь должна заботиться о простых обывателях. Вот только иногда эти самые «простые обыватели» были куда более жестоки, чем сама мафия… Ужин у семейки «злобного мусора», как окрестил их Скуало, был шикарный, а на десерт брюнетка еще днем приготовила великолепный бисквитный торт, покрытый взбитыми сливками и украшенный сочной, спелой клубникой. Однако бурных восторгов сие произведение кулинарного искусства у «мусора» не вызвало — женщина внимательно осмотрела торт и, указывая пальцем на клубнику, начала что-то кричать, да так громко, что самый шумный мафиози Суперби Скуало мог бы позавидовать. Впрочем, он этого не сделал — он окончательно разозлился. — Они разного размера!.. Непростительно!.. Идиотка, вся в мамашу!.. Всё должно быть идеально!.. — долетали до мечника слова из-за плотно закрытого окна, а его стальные глаза наливались злобой и яростью. — Мусор! — рявкнул он и собирался было спрыгнуть с дерева, как вдруг увидел лицо своей знакомой, повернувшейся к окну. Она улыбалась. Грустно, обреченно, но не затравленно, а словно снисходительно. Всем своим видом она говорила: «Ну и что, что ты кричишь? Ну и что, что ты имеешь право на меня кричать? Ты от этого сильнее не станешь, и власть твоя надо мной не безгранична. Ты просто уничтожаешь свою собственную душу. И мне тебя жаль». Скуало тяжело вздохнул. Ярость мгновенно улеглась, и он оперся спиной о ствол дерева. Привычным жестом поправив левый рукав, скрывавший меч, и заправив за ухо мешавшую прядь пепельных волос, он прищурился и с безразличным выражением лица продолжил наблюдение. «В конце концов, если даже ей плевать, чего я-то злюсь?» — подумал он. Семейка всё же съела «ужасный» торт и разбрелась по комнатам, а брюнетка, помыв посуду, извлекла из холодильника немного отварного риса и, быстро поужинав, отправилась в комнату, окна которой во двор не выходили. Скуало поморщился, понимая, что больше этим вечером ничего не произойдет, и одним ловким кошачьим движением спрыгнул вниз. Его неимоверно длинные волосы взметнулись серебристым дождем и ровными волнами легли на плечи мечника. Он никогда особо не ухаживал за ними, парикмахеров и вовсе ненавидел, челку подрезал сам и исключительно собственным мечом, но почему-то эти ослепительные, сияющие волосы, предмет зависти многих девушек, встречавших Скуало на улицах города, всегда были в идеальном состоянии. Второй Император Мечей поморщился, последний раз взглянул на темные окна третьего этажа и быстрым шагом пошел прочь со двора.