Брачный ритуал

Утром, проснувшись, я обнаружил на подушке рядом с собой розу. Все предыдущие стояли в кувшине на столе. Даже та, что с отломанным черенком, лежала рядом с кувшином. Я закрыл глаза руками и застонал. Мои руки, футболка ещё хранили запах Северуса, и мне стало немного легче. Натянув футболку на лицо, я вдыхал родной запах, пока не перестал его чувствовать. Надо вставать. Кинув Темпус, я понял, что проснулся достаточно рано. Сходил в туалет, попил воды, почистил зубы. А потом выкопал из рюкзака плавки, взял полотенце из ванной и пошёл на озеро. Чтобы не светить задницей в коридорах поместья, вылез из окна по плющу. Солнце только вставало из-за леса, трава была мокрой от росы, а от озера поднимался парок. Разбежавшись, я прыгнул и, уйдя в воду с головой, открыл глаза. Дивный мир. Драгоценная прозрачная зелень, пронизанная лучами. Как храм. Колданув головной пузырь, я нырнул глубже, поднял со дна камень-голыш, чтобы не всплывать, и пошёл исследовать местную флору и фауну. Жабросли, конечно, были бы лучшим вариантом для исследования подводного мира, но тут уж выбирать не приходится. Насмотревшись на красоты и найдя под корягой солидного сома, я всплыл, развеял чары пузыря и несколько раз пересёк озеро вплавь. Не уверен, что хочу идти в лес, а тут какая-никакая, но тренировка. «Мой» камень ещё был в тени, поэтому я вскарабкался на мостки на противоположном берегу, где собственно и оставил полотенце и кроссовки, накинул полотенце на плечи и стал смотреть на рассвет, встающий над лесом. Я стащил резинку, стягивающую мокрые волосы, и начал распутывать их руками. Волосы мне достались от отца. Густые, буйные и непослушные. Если бы я не отрастил их, то они бы, скорее всего, напоминали гнездо. Я вдруг вспомнил волосы Седрика: густые, тёмные, с едва заметным бронзовым отливом. Я любил запускать пальцы ему в шевелюру и пропускать сквозь них скользкие гладкие пряди. Седрику это тоже нравилось, и иногда он ложился мне на колени у камина в гостиной хаффов, и я перебирал его волосы. Несколько раз он так засыпал, и я левитировал его в спальню. Мы почему-то никогда не спали вместе, вдруг подумал я. У Джинни волосы были как текучая медь или жидкий огонь. Тоже густые и чуть вьющиеся. Интересно, а какие волосы у Тома? Но ещё интереснее, какого драккла я об этом думаю? М-да. Так я дойду до того, что мне захочется получить розу, и я буду вдыхать её аромат, сидя на подоконнике открытого в лунную ночь окна, и вздыхать от неразделённой любви. Б-р-р. Я передёрнул плечами от ужаса, отжал разобранные волосы и пошёл в свою комнату. Хочу горячий душ и обильный завтрак. Жаль, что меня вчера так рано вырубило. Я бы ещё поболтал с Северусом и насладился обнимашками от него. Последнее время он редко мне это позволяет и вообще не очень тактильный человек. Впрочем, это неудивительно. У моего крёстного были очень тяжёлое детство и крайне непростая юность. Причём юность была непростой не без помощи моего отца и Сириуса. И если Сириуса я могу хоть как-то оправдать, так как иногда влюблённость может принимать дикие формы, то в отношении отца у меня были моменты отторжения и неприятия. Узнав от пьяненького Сири, следящего за Северусом влажными глазами, который что-то эмоционально обсуждал с мамой по зельям, что мародёры по молодости «гоняли Нюнчика», я от потрясения устроил такой магический выброс, что пришлось заново отстраивать летнюю беседку. С отцом я не разговаривал несколько недель, Сириусу сказал, что он собака сутулая и я больше не подам ему руки, а дяде Рему отправил гневное письмо. Я даже с мамой поругался впервые в жизни. Они же с Северусом друзья детства! Как она могла допустить такое?! А дед? Он куда смотрел?! Отпустило меня тогда, когда мы все, переругавшись, разбежались по менору и отсиживались каждый в своей комнате. Дед пил успокоительное в кабинете, мама плакала в спальне, отец напился на кухне, я страдал в своей комнате, а бабушка бегала между всеми нами и пыталась помирить. Северус пришёл за мной, получив Патронус от расстроенной Лили. Он был свидетелем выброса, но вот причины его не знал. Сириус, проболтавшийся по пьяни о неприглядном этапе юности моих родных, после случившегося сбежал, поджав хвост, и отсиживался у своего дяди, Альфарда Блэка. Северус меня уговаривать не стал, просто перенёс к Чёрному озеру, вне рамок защитного купола школы, со стороны леса. Усадил на поваленное дерево и рассказал, как он видит ситуацию. Это был долгий и прочувствованный монолог. Про то, что сам скрывал травлю от мамы, и про то, что Дамблдор закрывал на это глаза, и про то, что мой дед не знал о происходящем до инцидента в Визжащей хижине. Про то, что Ремус почти не вмешивался, папа ревновал маму к Севу, а Сири. Мы никогда не говорили прямо об их отношениях, а тут зашёл разговор и о них. — Пойми, Гарри, у меня не было ничего кроме чувства собственного достоинства и твоей мамы. Я не мог показаться перед ней слабаком. Что бы я сказал? «Лили, меня обижает твой парень, помоги»? Да и сам я не подарок. Все каверзные зелья я опробовал на мародёрах. — Мама правда не знала? — До случая в Визжащей хижине, где меня чуть не сожрал обернувшийся оборотнем Люпин, ни мама, ни твой дед не знали. Но этот случай Дамблдору не удалось замять. Твой отец, кстати, тогда заслонил меня от Ремуса, рискуя собственной жизнью. — Он просто исправлял свою ошибку! — Нет, ты не понимаешь, — сказал Сев, глядя на гладь озера, а потом перевёл мерцающие чёрные глаза на меня и вдруг улыбнулся. Он делал это так редко! И обычно эти улыбки доставались именно мне. — Заслоняя меня, он не думал. Это был импульс, а не трезвый расчёт. В такие моменты люди отдаются истинным чувствам. — Ты поэтому простил его? — В том числе. А ещё он делал счастливой твою маму. А значит был не совсем уж пропащим человеком. — А Сири? — Я как раз тогда начал встречаться с его братом. Думаю, это просто была отчаянная ревность. — Так не доставайся же ты никому… — Да, малыш. Но я бы не хотел ворошить это, если ты не против. — Северус, ты счастлив? — Определённо. — А на меня ты не злишься? — На тебя? — Северус поднял выразительную смоляную бровь. — За что? — Я похож на папу. На того подростка, что унижал тебя. — Унизить человек может только самого себя. Он был не прав, но я не был унижен. А про похожесть. Да, иногда ты на него похож так, что мне хочется тебя приложить хворостиной. Особенно когда творишь и вытворяешь. Но ты никогда бы никого не унизил. Ты такой же великодушный и добрый, как твоя мама. А ещё ты не просто какой-то там Джеймс Поттер, богатый разбалованный мальчишка. Ты Гарри, которого я знаю с рождения, который слушает меня всегда как божество, который обнимает меня так, как никто и никогда не обнимал. — Я люблю тебя! — И я это знаю. Ты сделал всё для того, чтобы я чувствовал себя нужным и важным. Ты, твоя мама и Регулус. А остальное не имеет значения. — А ты меня любишь? — Ты ведь хорошо меня знаешь. Стал бы я тратить своё драгоценное время на болтовню с кем-то не важным для себя? — я помотал головой. Северус был известный мизантроп. — И каковы твои выводы? — Ты меня любишь! Но мне приятнее было бы слышать это от тебя, — хлюпнул я носом и вдруг расплакался. И расслышал тихое: «Конечно, люблю, дурачок». Этот разговор и всё произошедшее тяжело дались нашей семье, особенно мне. Мой чистый прекрасный мир впервые коснулся чего-то гадкого. Когда меня притянули с себе сильные руки, я вцепился в Северуса и нарыдался вволю, проживая ситуацию, отпуская, прощая своих родных. В тот же вечер я принёс извинения деду и маме, простил дядю Рема, обозвал Сириуса дураком, мирясь, и поговорил с папой. Увидев, что отец действительно искренне сожалеет о произошедшем, я простил его. И мир вернулся в нашу семью. С тех пор папа больше никогда не позволял в отношении Северуса невежливого отношения. А Сири сам себя наказал достаточно… На всю жизнь наказал. Затерявшись в воспоминаниях, я намылил голову раза четыре, от чего волосы начали скрипеть и завились кольцами после того, как я их высушил. Выпрямлять их было лень, и я скрутил небрежный пучок. Когда я вышел из душа, в дверь стукнули. Да неужели? Раньше просто так все ломились. За дверью оказался Хэм. — Пустишь? — Проходи. — Я знаю, что вчера случилось. Мне жаль. — А ты-то тут причём? Это не ты наслал мне морок о том, что я могу идти домой. Ты не в курсе, как тут оказался Северус? — У тебя после магического выброса было сильное магическое истощение. Том вызвал его как зельевара. Они давно работают вместе, ещё с седьмого курса Северуса. — Я знал, что крёстный на седьмом курсе примкнул к ордену Вальпургиевых рыцарей, который создал и возглавил Том Реддл. Но не знал, что они настолько тесно коммуницируют. — Ты знаешь, что ты накачал алтарь менора своим выбросом под завязку? — Это как? — родовые камни принимают чужую энергию только в одном случае — если это жертва. — Ну, род Мракс вышел из рода Слизерин. Салазар скрывался в своё время от фанатиков и, чтобы обезопасить своих потомков, разделил свой род на два — Мраксов и Гонтов. А ты лорд изначального рода. Алтарь воспринял твою магию как манну небесную и теперь сыто молчит. А он крайне ненасытный. — Хм. Я отнял у лорда спокойствие, род и прикормил алтарь. Теперь мне осталось совратить тебя, и мою миссию по уничтожению жизни Тёмного Лорда можно считать выполненной, — хмыкнул я, но Хэм шутку не оценил, окинув меня нечитаемым взглядом. — Ты планируешь меня совратить? — Хэм, ты растерял своё чувство юмора? Или это снова морок? — Не морок. — Знаешь, я теперь всегда в этом доме не буду уверен, истина ли то, что я вижу перед собой. Может, ты тоже плод моего воображения? — Я поговорю с Томом, чтобы этого больше никогда не повторялось. — Спасибо. Только вот эмоциям всё равно. Испытанный стресс никогда не даст мне возможности доверять лорду. Я отвернулся и вытряхнул вещи из рюкзака на кровать. Я так и не вернул их в шкаф. Рассудив, что меня всё равно отсюда не выкинут и можно пренебречь этикетом, я выбрал из мятой кучи серые джинсы, белую футболку и натянул всё, отбросив полотенце. Сев на пол, надел носки, кроссовки и прошёлся по одежде разглаживающим заклинанием. — Откуда привычка не носить бельё? — Хэм с интересом рассматривал меня сверху вниз. Не было у меня такой привычки, но выкапывать ещё и боксеры из этой кучи мне было лень. Впрочем, как и светить перед Хэмом голой задницей, путаясь в белье. — Для наилучшего доступа к телу. Вдруг секс, а я в трусах. — Но, очевидно, мне сегодня вообще шутить не стоило. Хэм вновь странно посмотрел на меня. Я поднял руки.– Всё, на сегодня я больше не шучу. Видимо, не мой день. Пошли завтракать, я есть хочу просто неприлично. — Это из-за выброса и истощения. Тебе надо сладкого побольше, я распоряжусь. Распоряжусь? Хм. Очевидно, статус фаворита даёт достаточно свобод и привилегий. Этот утренний Хэм не был похож на себя прежнего, улыбчивого и лёгкого. Но я не стал выпытывать, что случилось. Захочет — сам расскажет. Тем более я ощутимо влез в отношения двоих, и мне вообще лучше помалкивать и быть как можно дальше и от того, и от другого. У меня есть такой пунктик в характере: я не выспрашиваю ничего, что человек не озвучивает сам, из деликатности. А люди воспринимают это как безразличие и отсутствие интереса к себе. Естественно, это правило касается знакомых, но не родных. На завтраке я вызвал закономерное неудовольствие со стороны Малфоя и Беллатрикс своей одеждой, но мне было всё равно. Действительно, среди блюд было много сладкого, и я отвёл душу, ни в чём себя не ограничивая. Потренируюсь побольше завтра. Ловцом мне уже не быть, но летать я любил и поэтому старался контролировать свой вес. Я не увидел за столом Дафны Гринграсс и уточнил у Хэма, где она. Он сказал, что после того, как меня лорд собственноручно вынес из кабинета (какая честь!) и передал в руки вызванного Снейпа, испытание мороком продолжилось, и Дафна упала в обморок от избытка чувств. Так что лорд не дал ей розу, сказав, что такая тонкая и воздушная барышня достойна более деликатного жениха, чем он. То есть я, разнёсший кабинет лорда к чертям, розу получил? А Дафна нет. Р-р-р. Интересно, а если я вообще буду игнорировать конкурсы и испытания, розу мне будут приносить в постель, как вчера?