Ненавижу

Подумать о приятном, говоришь? Хе-хе. Полагаешь, достаточно представить кость со шматком мяса, чтобы настроение скакнуло до небес? Дурень, вот же дурень. Что у меня в жизни произошло такого приятного, чтоб на сердце теплело, как вспомнишь? Как задал трёпку Одноухому Гилу? Да, знатная получилась драка, и уличные псы меня с тех пор зауважали, а всё-таки это не то. Как построил казино, расчетливо, по крупинке? Я постоянно о нём думаю, да беспокойства от него куда больше, чем умиротворения. Дело прибыльное, но хлопотное, впрочем, кому я говорю. Мне нечем греть сердце с тех пор, как меня предал тот, кого я любил. Да, любил. Хочешь знать, олух, почему я зол на людей? Они бросили меня, как последнюю дворнягу, сделали тем, кто я есть сейчас. Я мог стать честным псом и не мухлевал бы со ставками в казино тайком от компаньона, и в кустах не сидел бы которую ночь, как болван, выжидая мерзкую девчонку, не вышвырни меня хозяева на улицу аккурат в рождественский Сочельник. Люди горазды на выдумки. Мне доводилось слышать их сказки о чудесах и ангелах и о том, что все собаки попадают в Рай. Ха! Понимаешь, Убийца, нам за просто так дана привилегия, которую люди заслуживают годами. Поэтому они каются в своих грехах, читают священные книги и перед едой бормочут непонятные слова, уткнув носы в ладони. Уж в моём-то окружении точно никто не похож на святошу. Кто сильнее и хитрее, тот и прав. Кто смог украсть, урвать лакомый кусок, обмануть — тот победил. Никому в голову не придёт рисковать собой ради собрата, а уж ради людишек — и подавно. Каждый сам за себя. Представить только кого-нибудь из моей грязной рычащей своры с нимбом… Умора. Ангелочек Чарли, хи-хи-хи! Живот надорвёшь со смеху. Попадаются, конечно, малахольные чудики, пытающиеся жить по совести, но такие либо быстро погибают, либо становятся как все. Иначе не прожить. Домашние псы не такие, но всё равно. Ангелочки с крыльями… Чушь. Другая людская сказочка гласит, будто каждая бродячая собака мечтает о хозяине. Ну уж прямо-таки и каждая! Ты мечтаешь, Убийца? Нет? Вот в том и дело. На кой дьявол сдался хозяин таким, как я или Чарли? Ты сам себе господин, ни к чему и ни к кому не привязан. Улица тебя породила — она и прокормит, и укроет. Променять вольготное житьё на подчинение чужим правилам за миску супа? Ну уж дудки! Если я о чём и мечтаю после того, как избавился от Чарли, так это перенести своё заведение из болота поближе к центральным кварталам. И занять среди псов то положение, которое мне подобает. Я, знаешь ли, появился на свет от породистых родителей. Сколько помню, только и делал, что третировал братьев и сестриц, отвоёвывая у них пищу и материнское внимание. Матушка, добрейшее существо, несмотря на грозный вид, наводила порядок, но без видимого успеха. Затихнув ненадолго, мы снова принимались пищать и бороться. Я, как всегда, всех баламутил, а зубы мои тогда уже были острыми, как шильца, поэтому доставалось остальным изрядно. Славное было времечко: никаких тебе забот, знай дрыхни да ешь от пуза. Но оно кончилось и настала пора подыскивать нам хозяев. Мы, подготовленные матерью, даже ожидали этого дня с нетерпением, так уж хотелось начать самостоятельную жизнь. Ну, кто ж не ждёт перемен? Я хорошо помню, как Джордж, такое имя носил хозяин моей матери, привёл в комнату, отведённую нашему семейству, трёх новых людей: мужчину, женщину и мальчишку. Им-то и предстояло сыграть важную роль в моей дальнейшей судьбе. Правду сказать, любопытство меня разобрало так, что я вылез вперёд, растолкав братьев и сестёр. Других-то людей я считай что и не видел никогда. Сделал шаг, другой. В нос мне ударил резкий запах духов, отчего я чихнул и замотал головой. Мальчишка засмеялся, но не обидно, а так — видимо, настолько забавно я выглядел, что невозможно не засмеяться. Тысяча дохлых кошек, пацан мне начинал нравиться! — Выбирайте, — кивнул Джордж. — Я советую… Но его тут же перебили. Должно быть, эти профаны и без того не особо представляли, кого именно они хотят, а, завидев нашу тявкающую компанию, вовсе растерялись. — Мне нравится вот этот! — женщина явно прониклась братцем, который приковылял к ней, усердно виляя хвостом. — Из него вырастет подхалим, — оспорил муженёк, корча из себя самого умного. — Возьмём вот того бойкого, будет охранник что надо. Наверное, я ему приглянулся. Кто ж ещё? — С ума сошёл? Мы с ним потом не справимся! — Мама, папа! Вот тот щенок самый красивый! Джордж, отстранившись от процесса, насмешливо улыбался. Матушка украдкой вздыхала, видно, надеясь, что чужаки уйдут восвояси, никого не выбрав. Но куда денешься от неизбежного? Да и мы всё меньше и меньше нуждались в её заботе. В итоге семья решила взять самого бойкого. Самым бойким — кто бы сомневался? — оказался я. Лапу даю на отсечение, братья и сёстры возликовали, когда люди, наспорившись, остановились на моей персоне. Джордж, поздравив покупателей с выбором, сам подхватил меня на руки и пригласил семью в другую комнату, куда нам заходить не разрешалось. — Удачи, сынок! — шёпотом напутствовала мама, провожая меня полными тоски глазами. А я с ней тогда даже не попрощался. Наконец-то семья, совершив покупку меня, нагруженная в довесок рекомендациями по уходу и воспитанию, разместилась в машине. Женщина ворчала, дескать, раз уж решили завести собаку, так могли хоть взять другую породу, а не страшилище с пастью от уха до уха. — Мы с ним хлебнём неприятностей, помяните моё слово. Супруг вяло возражал. Слушая перебранку, я укачался и задремал на руках у мальчика. Таким вот образом я обрёл хозяев. Ничего из ряда вон выходящего. Рос совершенно нормальным щенком: грыз всё, что попадёт на зубок, мусолил шторы, гонял по комнатам ботинок хозяина, оставлял на полу лужицы — всё как полагается. Мне доставалось за мои проказы, но я всё равно продолжал куролесить, уже им назло. Такой уж у меня вздорный характер. Вскоре в доме почти не осталось вещей, не опробованных мною на прочность. Хозяева, получившие вместо милого покладистого пёсика ураган бешеной энергии, схватились за голову. Женщина меня невзлюбила сразу же, мужчина — чуть погодя, когда я превратил в лохмотья для пугала его парадный костюм, хотя хозяин сам и был кругом виноват: нечего оставлять дверцу шкафа приоткрытой, когда я дома. Впрочем, мне на их отношение было плевать с колокольни собора Святого Людовика. Главное, мальчишка меня любил и всегда вступался, когда родители обнаруживали мою очередную проделку. Вот мы потихоньку и подобрались к самому главному, к переломному моменту моей жизни, так сказать. Наступил Сочельник, в доме запахло хвоей, на улице неожиданно похолодало, мокрый снег повалил, откуда ни возьмись. Словом, даже погода в тот день настроилась против меня. Такой холодной зимы в наших краях я больше не видел. Ну так вот, хозяева запретили мальчишке пускать меня в гостиную, чтоб я, как всегда, не напакостничал. Запреты мне с рождения вставали поперёк горла, поэтому я, конечно же, направился туда, куда нельзя. Я б не был Карфейсом, если б не проник в гостиную! Хозяева как раз куда-то смылись, мальчишка зачитался комиксами о Супермене и ни черта не слышал, хоть дверь выламывай. Да и выламывать не пришлось, так, ударил головой с разгона — лоб у меня крепкий — она открылась. Я вошёл, да так и замер, поражённый. В гостиной, подумать только, стояла настоящая, живая ель, пару ярдов высотой, а то и больше. Цветы в горшках я видел неоднократно, иногда хозяева с прогулки приносили ветки, которые ставили в вазы. Но вот чтоб целое дерево в комнате — такое впервые. А самое интересное, что всю ель снизу до макушки хозяева увешали всяческими игрушками. Тут тебе и шарики, и домики, и ангелочки, и чего там только не было! И всё это так остро, так соблазнительно благоухало хвоей и чем-то незнакомым, но дурманящее-сладким, что я не удержался и, прихватив зубами ближайшую ветвь, потянул на себя. Дёрнул раз, ветка спружинила, а я кувырком полетел в сторону с полной пастью иголок. Отплевался, ухватился снова, потянул. Как уж так получилось, не знаю, видно, дерево плохо закрепили, или я не рассчитал силы, но вся эта шуршащая, сверкающая громадина взяла и рухнула на пол. Отскочить я успел, но от неожиданности и страха позорно напустил лужу. Перепугался я знатно, поскольку понял, что совершил серьёзный проступок и мне точно влетит. На шум прибежал мальчишка. По его лицу я увидел, что и он напугался не на шутку. Малец попробовал поставить ёлку, как прежде, да куда там: приподнял и, не удержав, уронил обратно, довершив то, что не удалось мне. Почти все игрушки расколотились, превратились в безобразные цветные осколки. Оставалось одно: бежать, плотно захлопнув дверь, а родители, возможно, решат, будто ель как-нибудь сама упала. Но только мы хотели так сделать, как в замке входной двери щёлкнул ключ. Мальчишка выскочил в холл, а я не успел, дверь захлопнулась, едва не прищемив мне нос. В холле раздались сердитые голоса родителей. Стоит ли рассказывать дальше? Договорились же думать о приятном. Подумаем о шампанском. Сейчас бы выпить бокальчик... В общем, из того дома я вылетел, как пробка из шампанского. Тебе знакомо, Убийца, когда вокруг темнота, с неба летят хлопья мокрого снега, облепляют провода, автомобили буксуют и гудят, озябли лапы, а ты не знаешь, куда идти? Мне знакомо. Сначала я надеялся, что мальчик за меня вступится, что дверь, украшенная еловым венком, захлопнулась не навсегда. Посердятся, как обычно, и простят. Я долго сидел возле крыльца, дав себе клятву отныне стать смирным, что твой ангелочек, только бы открылась дверь, впустив в тёплый, светлый, до боли родной дом. Шли часы, а я всё ждал. Один раз мальчишка, отодвинув штору, выглянул в окно и скрылся. Дом молчал. Гасли огни. Тогда я понял, что хозяев у меня больше нет. Прежний Карфейс, непоседливый, упрямый, но добродушный, умер в тот миг, когда закрылась шторка на окне.