Fidèle à toi

— Papа́, почитай! Маленький Драко протягивает книгу и забирается к Люциусу на кресло. — Где твое «пожалуйста», сын? Мальчик раскрывает старинную, в кожаном переплете книгу, переворачивает толстые от времени пожелтевшие страницы и разглядывает чёрно-белые картинки, после чего поднимает взгляд светло-серых глаз на отца и расстроенно шепчет: — Ну papá... — Где твои манеры?! Ведь я могу встать и затушить свечи! Драко, прекрасно понимая, что без зажженных свечей сказку почитать никак не получится, тихонечко шепчет: — Пожалуйста... — Вот так-то. И знай, всегда будь вежлив, ведь твое положение, твое сословие... — А читать-то будем?! Драко подпрыгивает от нетерпения, будто его кусают за пятки. — Никогда не перебивай меня! Научись выслушивать человека, прежде чем обратиться к нему с какой-либо просьбой! Драко отводит взгляд вниз, выслушивая мораль отца, и теребит маленькими пальчиками каемочку на его ночной рубахе. Глаза его начинают слезиться, а носик становится розовеньким, на что Люциус ещё больше хмурится, а в глубине души умиляется. — Поцитай... И мольба та Люциуса окончательно разжалила и, перевернув страницу, он начал читать: — В далёких и темных пещерах Магической Англии, возле озера самой Пенелопы... Драко с преогромным любопытством слушает сказку из уст отца, вмиг утерев слезы, разглядывает картинки драконов, пылающих огнем, русалок, гоблинов, феечек... Мраморные полы неотапливаемого поместья леденят пятки и Драко подбирает их под себя, крепче прижимаясь к отцу. Отец большой и теплый. Драко не знает, какой ужасный и холодный. Каким может быть. Какие деяния на его судьбе. В чьей крови измазаны руки. Ведь для Драко он отец, а не бывший или нынешний Пожиратель смерти. Просто отец. — А русалочка же была плохой и ужа-а-асн-о-ой, почему она стала такой хорошей? И почему тогда тритон не з-ж-женился на ней? Драко разводит руками, а в глазах его читается чистое разочарование. — Видишь ли, сын мой, русалка была хорошей, и лишь притворялась плохой. А тритон всегда был хитрым, скользким... Трусливым. Люциус заправляет перламутровую прядь за ухо и вздыхает. Пламя свечи придает нездоровой коже теплый оттенок. — Нет! Пускай тогда тритон увидит, какая русалочка хорошая! П-у-ускай увидит! Пускай он не будет трусливым! Драко дергает ножками и бьёт кулачками по коленкам, а его красный ночной колпак съезжает набекрень. Лицо становится розовым-розовым и он обиженно кусает губки. — Драко, перестань! Не смей больше кричать! Люциус чуть повышает тон, и Драко тут же тихо опускается на ледяной пол, топает в огромные покои, зарываясь там в многочисленных подушках, зло сжимая пальчиками их. Малфой-старший тушит свечу и открывает было дверь, как до него доносится приглушенное возражение из-под слоя подушек: — Ты наверное и мамочку не любишь! Люциус останавливается, обращая заинтересованный взор на Малфоя-младшего: — От чего же таки доводы? — Русалочка и тритон должны сделать свадьбу! Пусть тритон почувствует, какая она хорошая. Ведь она хорошая! Ты не веришь в любовь русалочки и тритона... — Как ты можешь такое говорить! Спи! Спи, сын мой! — Доброй ночи, papа́... Дверь со скрежетом закрывается. Драко во мгновение забывается крепкой дрёмой с красочными сновидениями, во сне против воли улыбаясь. Пробуждается он, когда его гладят золотые лучи солнца и лёгкие прикосновения матери. Она сидит перед его кроватью в ночных мантиях и чуть заметно улыбается. — Мама, а тебя папа не любит... На полном серьезе сонно мямлит Драко, потирая глаза. — Ох, Драко, ты выспался, mon fils?¹ В ответ на это он обиженно хмурится и громко хмыкает. — Прошу тебя, убери с лица эту неподобающую твоему сословию эмоцию, держи свои эмоции при себе... Без толики злости, наоборот с заботой молвит она и поглаживает сынишку по светлой головке, после чего целует в лобик. Однако видя, как сын ещё больше насупливается и прячется под одеяло и добавляет: — И да, папа просил передать, что очень сильно меня любит и, что тритон взял в жены русалочку! Одним плавным движением она складывает ладоши вместе, а лицо ее становится нежнее и нежнее, глаза счастливо сужаются, но это никак не портит ее, только красит. — Ура!!! Драко вскакивает из-под слоев одеял и радостно прыгает на кровати, бросается к матери на шею, целует ее в бледные щеки, пропускает через пальчики ее золотые кудри. От мамы пахнет дорогими духами. Этот запах запомнится Драко навсегда. Будет запахом раннего детства. Его мама добрая, но требовательная. И нежная. И тогда ещё сияющая... — Мамочка-а-а, ты такая... Класивая! Улыбка вновь трогает Нарциссиных губ. — Все-все, onéreux², пора завтракать, а потом вокал... — Скажи ещё что-нибудь по-французски! Нарцисса поправляет его кружевной воротничок на рубахе, протягивает кюлоты, а вместе с ними и неизведанную вещичку на ладони. — Рrenez ce cadeau!³ Французский Нарциссы такой же нежный, как и она сама, зачаровывающий, что можно впасть в дрему под переливание этих звуков, смешение хрипловатых тихих тональностей голоса, делающих его намного лучше. Для Драко она становится прекрасной. И для него она не строгая маман, а любящая мама. Драко знает ее с другой стороны, с той, которую Нарцисса показывает только родным. — Ой! Мамочка, это мне? Он аккуратно берет в маленькие ручки белую фарфоровую змейку с глазами-сапфирами. В жилках ее чешуи настоящее золото. Он восторженно смотрит на мать, открыв рот. — Это... Мне?! — Тебе-тебе, от папы. Он сегодня уехал далеко к послам и... Отчитывается перед министерством, до сих пор заметая следы... Она прижимает руки груди, лицо ее опечаливается... — Мамочка, не глусти! И вдруг виденье Драко резко исчезает, а он сам возвращается в реальность, открыв глаза. Властный голос, отдающийся эхом в просторном подземелье, окончательно заставляет его отойти от дрёмы: — Мистер Малфой, я не думаю, что класс зельеварения – это ваши собственные покои! Малфой награждает профессора холодным ненавидящим взглядом. — Одевайтесь умнее, ведь будет абсурд, если кто-то увидит ее, — Снегг украдкой подмечает выступающий из-под рукава пиджака край Черной метки. — Ох, да, забыл спросить, о чем же был сон? — Об... — Об отце, значит. Ну конечно, мистер Малфой вынужден скучать по... Не дослушав реплики Снегга, он яростно вылетел из класса, нащупал в кармане белую статуэтку змеи и швырнул ту в близстоящую урну, ненавистно ругаясь: — Не скучаю я по нему! Гребаный отец! Жалкое подобие мужчины! Произнесенные им слова были слишком громкими, лишними, необдуманными. Слова человека, который разучился любить и доверять. Который усомнился в родителях. Ведь теперь Драко должен стать совсем взрослым. Теперь должен заменить отца. Исполнить долг. Пойти на смерть. Ругаться и ненавидеть из-за какого-то страха. Отдаляться от родных, боясь их потерять – это норма, в особенности для него. И вдруг, на повороте коридора, в груди его что-то едва ощущаемо екает, отдаваясь приятной болью, и заставляет закрыть глаза. Мамины волосы и запах дорогих духов. Ее французский. Ее горе, любовь к семье. Смерть в ее глазах. Отцовские морали. Его, хоть и требования, но все же предостерегающие правила. Его поддержка. Азкабан. И все это... Семья. Драко разворачивается и вновь ощущает в руке белую змейку. Змея – символ смерти и возрождения. Символ павших, и тех кто смог встать вновь. Она двулика и многообразна. И с тех самых пор Драко дает себе клятву не поддаваться искренности и не питать к кому-то теплых чувств. Он становится чёрствым, оставаясь трусливым. Он будет верным. Он поборет трусость! Но полюбит ли по-настоящему? Слишком много соплей и розовых мечтаний, для него, для аристократа чистых кровей Драко Люциуса Малфоя. Для нынешнего, шестнадцатилетнего Пожирателя смерти с перламутровой статуэткой. С символом любви родителей. С символом и зла, и добра, с убийцей и целителем в кармане. С выбором смерти и жизни в сердце. Ведь Драко всего лишь мальчик, который потерялся во лжи и муках. Но он знает, где темень, а где свет. Он рьяно оберегаемый материнской любовью, и это даёт невидимые силы.