Пластинки

– Красиво, – улыбается Олег, дослушав. – Романтик ты, Гром. Игорь сжимает в руках гитару, подаренную Петей незадолго до его отъезда. Песни пишутся с завидным постоянством теперь, когда Пети нет рядом, и все они получаются сопливыми до ужаса. Игорю вроде стыдно, но остановиться он не может. Одна только нормальная выходит, самому Игорю даже нравится, и вот её он решается сыграть Волкову, потому что тот часто оказывается рядом. Чаще, чем кто-либо ещё. Подпирает плечом стенку, пока они курят за корпусами, скалится своей фирменной усмешкой, рассказывает кучу интересного про мотоциклы, потому что он в этом вопросе более опытный. С Олегом Игорю просто. Они катаются до глубокой ночи или просто слушают музыку вместе, а утром Игорь с трудом открывает глаза, чтобы собраться и доползти до пар, ведь безответная любовь еще никогда не была достаточной отмазкой для отчисления. А Игорь себя именно безответно влюбленным и чувствует. Все их разговоры с Петей по телефону - ни о чем. Хазин только смеется в трубку постоянно, рассказывает, сколько там у него наркотиков (“Завались! Я в ахуе!”), какие клубы классные, как он обдолбанный в канале искупался или всю ночь протусил с какими-то рейверами до того, что очнувшись голым в чьем-то загородном доме, ничего почти не помнил. Игоря ревность душит, и он мычит что-то утвердительное на одной ноте, чем, видимо, жутко раздражает Петю, и тот начинает звонить всё реже. Игорь его не винит. Игорь винит себя. Ну потому что чё он как лох? Обязательно было газовать так с признанием этим? Испугался, что Петю потеряет, поспешил. А Пете-то это и не нужно совсем. Игорь чувствует, как он зажался, и что теперь будто избегает с ним о личном говорить. Боится что ли, что Игорь рыдать в трубку будет? Игорь не будет. Вместо этого пойдет и подерется с какими-то отморозками прямо после репетиции. Шестеро на одного, но Игорь их сам спровоцировал. Олег выбежит, бросив инструмент, Игоря поднимет, встревоженно разглядывая залитое кровью лицо, скажет: “Ты как?”. Потом домой довезет на своем байке, и его байк тоже чуть позже пригонит. У Игоря пива выпьют, и Гром вырубится от эмоционального перегруза, а Олег мельком увидит загорающийся уведомлениями экран телефона. Какой-то Петя, вопрошающий, где Грома носит (“...блять, нахуй”) и в следующем сообщении скучающий (“Я так соскучился по тебе, позвони, как сможешь”). Олег тактично ничего не спросит у Игоря потом. – Да ты шо, – говорит Бустер. Его голос на другом конце провода со смешинкой. – У Игоряна никаких девок. Вечно с группой своей тренькает музыку это бесовскую. И на байке гоняет… А тебе зачем? Боишься, что Игорёша твою какую мадам уведет? Я тебя умоляю, Педро! Петя сидит на скамейке в парке, сжимая в руках телефон. Последние пара недель дались ему особенно тяжело, потому что не прошло и дня, чтобы он не психовал из-за Игоря. Друзья отца, у которых Петя остановился, были милыми до тошноты людьми, которые укатывали его культурной программой по самое не хочу. С одной стороны, это помогало какое-то время не думать об Игоре и о собственной тупости. С другой - поздним вечером он всё равно оставался наедине с собой и своими противными метаниями, от которых не спасала даже дикая усталость. Ноги несли в самые злачные места, благо, недостатка в них здесь вообще не было. Нанюхаться и шататься вдоль каналов, глазея на изысканную архитектуру, а потом завалиться в душный клуб, окружить себя потными горячими телами, затеряться между ними, чтобы сжало и давило со всех сторон, чтобы мысли дурные заглушило хотя бы на несколько часов. Драку он находит быстро, сам же её провоцируя. Сначала танцует с каким-то высоким бородатым мужиком, бесстыже об него обтираясь, а потом, когда мужик пытается намекнуть на продолжение наедине, плюет ему в лицо и смеется как припадочный. У мужика обнаруживается компания прихвостней, которая под белы рученьки ведет Петю на улицу, дружелюбно сверкая улыбками во все стороны. – Ну давайте, пидоры! – орёт Петя, выхаркивая собственную кровь и снова поднимаясь с влажного асфальта. Челка влажная ко лбу прилипла, джинсы порвались и в крови все изгваздались. – Чё, всё что ли? Да моя мамка лучше дерется. Они его ещё немного охаживают, но уже с меньшим энтузиазмом, и он слышит, на грани сознания, что-то про чокнутого русского. Сказано со смесью тревоги и отвращения, ну или это Пете кажется, пока он пытается не отъехать. Он в себя приходит, не помня как домой добирается, и Игорю набирает, не помня, сколько сейчас у того времени. Игорь трубку не берет. Петя зашвыривает свой телефон в дальний угол и лежит на полу, думая, почему был придурком таким. Игорь к нему с искренностью, а он как всегда. Испугался, не нашелся с ответом. А ответ простой, тут и клинический идиот бы справился. “Я тебя тоже”. И всё, и не пришлось бы сейчас на говно исходиться, размышляя, с кем там Игорь, что делает, и когда Петю пошлёт окончательно. – Если ты, уродец, ещё раз будешь пойман, я тебя отмазывать не буду. Или завязывай с наркотиками, или отвечай за свою лажу сам, - говорит отец, встречая Петю в аэропорту. Петя с заплывшим глазом, с тремя бессонными ночами подряд за душой и с бесконечным желанием сразу ворваться к Грому и ехидно спросить, скольких он тут трахнул, пока Пети не было. Но всё равно домой сначала заезжает, как-то так выходит, что и вырубается, проспав больше суток. Потом уже только к Игорю едет, не предупредив. На пороге его встречает совсем не Игорь. – Ты кто такой, нахуй? – вскидывается Петя после вежливого приветствия от незнакомого парня в майке с лого Нирваны и повязанной вокруг талии клетчатой рубашкой, который привалился к косяку у входа в Игореву квартиру и пыхтит сигаретой, зажатой между губ. Кеды на ногах грязные, стоптанные, с серыми шнурками. Но держится он при этом так невозмутимо и надменно, будто в рот всех ебал. Парень улыбается, пепел падает с кончика сигареты. Вроде Петя его в универе где-то видел, может на больших тусовках мельком. – А ты кто, нахуй, такой? - отвечает, передразнивая, и скалится. Из квартиры слышно, что музыка играет тихо, гранж какой-то. – Гром где? – Спит. – Спит?! Ну-ка дай пройду. Но Петю не пускают, решительно преграждая путь. Петя даже задыхается от возмущения, напирая, бешено с вызовом глядя в спокойные светлые глаза. Как же хочется ухмылку эту паскудную стереть. Как же хочется Игорю лицо расквасить. Спит он, нихуя себе. – Остынь. Я тебя впервые вижу. Чё ты так напрягся-то? Петя тяжело дышит, сжимая кулаки. Прикидывает, как ударить лучше. И тут из квартиры голос сонный доносится: “Олег? Кто там?”. На Петю паника накатывает, и он позорно сбегает, громко топая на лестнице и хватаясь за перила. Вот как, значит. Не подружку себе завел, как Петя всё переживал, а друга. Нормальненько. Отличненько. Во дворе байк пинает, плюёт на него. И на второй, который рядом стоит. Сука. Жалко нет чего потяжелее, чтобы разбить, расхреначить. – Чё за хер с горы Олег? Бустер молчит недолго, потом отвечает настороженно: – Волков. Игоря кореш, вместе в группе играют. Юлька, ну, барабанщица их, притащила на место старого басиста, который передознулся прошлым летом. Игорь с байком возле универа ждет, курит пятую подряд уже, когда Петя выходит. Красивый такой, немного будто повзрослевший, хотя что там могло измениться за два месяца? Игорь поспешно сигарету выбрасывает, топчет тяжелым ботинком. Неудобно, конечно, получилось, но Петя мог хотя бы на Олега не напирать так. Олег вообще не в курсе Игоревых предпочтений. Хотя теперь, наверное, догадывается. Но не показывает. Игорь ему за это признателен, потому что не готов пока перед кем-то себя выворачивать, даже по большой дружбе. – Петь! – Иди в жопу! – Петя! – Я тебе двину щас, если не отпустишь! Всё перед главным корпусом, и на них смотрят, как на идиотов. Кто-то ржёт, кто-то перешептывается, пальцем показывая. Пете насрать, он орёт, пиная держащего его Игоря. И снова. И в подбородок бьет движением снизу вверх, так что у Игоря челюсть щелкает. – Ну ты гандон! – Сам ты гандон! Иди давай к Олегу своему! Игорь уныло думает о том, что завтра во всем универе будут строить догадки по поводу значения этих гневных тирад. Петя горячий, вырывается, стучит по нему кулаками, лягается как ишак. В пах тоже попадает, так что Игорь пополам сгибается, всё же Петю из хватки выпуская. А тот вдруг берет и не уходит. На корточки перед ним опускается, тяжело дыша, за лицо хватает, заставляя на себя посмотреть. Игорь смаргивает сквозь боль, глаза на Петю поднимает. – Игорь, честно скажи, ты с Волковым ебался? Игорю вдруг так смешно становится. Натурально. Еле себя сдерживает, чтобы Пете в лицо не заржать, давится воздухом, всё еще чувствуя горячую боль в паху. Зато в груди теплеет как-то, потому что Петя всё-таки рядом, пахнет от него одуряюще вкусно, родной такой, хоть и тупой, как пробка. Он отросшие волосы с Петиного лба аккуратно отодвигает, щеки касается, на которой отек от фингала под глазом алый, с ссадиной. Поцеловать бы прям здесь, каждую черточку вылизать. – Хазин, ты невероятный долбаеб. Сказочный. До Пети доходит, кажется. По тону Игореву понимает, по глазам его смеющимся. По взгляду ласковому и совершенно влюбленному, по трясущимся пальцам. Ну и кто тут лох теперь? Вопрос риторический. – Ладно, поехали уже, – бормочет Петя, не зная, куда глаза деть. Из него гнев весь сразу как-то выходит, как из спущенного шарика. Только усталость остается от постоянного напряжения, в котором он последние два месяца жил. Игорь ему так привычно шлем протягивает, и так легко снова прижаться к спине в нагретой солнцем кожанке, словно и не было ничего. Петя прижимается сзади, крепко за Игоря держится. Дома, только дверью хлопнув, целуются прямо в прихожей, Петя на Игоре чуть не виснет, жадно сдирая кожанку, подставляясь под ласку больших теплых ладоней. – Я тебе песню сочинил, – говорит Игорь, жмурясь, когда Петя ему в трусы лезет и нетерпеливо стонет, почувствовав под пальцами горячее, пульсирующее. – Десять. Песен. – Надеюсь там серенады про глаза кофейные? – Не, про глотку бездонную. – Еблан ты, Игорь. У Пети от нетерпения крышу рвёт. – Сказал человек, который к Волкову ревновал. Он не в теме даже, блин. – Рот закрой. Про Волкова мы потом поговорим. – Петь, хочу тебя. – Ну так бери давай, чё тупишь. Петя потом уже, успокоившись, весь пар выпустив, в руках Игоря затихнув, скажет на ухо, смущаясь, как школьник, что любит. Выдохнет с облегчением, потому что все два месяца жалел, что в день отъезда струсил. Игорь его в макушку встрепанную поцелует, плечи погладит, прижмет к себе крепче и скажет: “Я знаю”. И Петя глаза закроет, расплываясь в улыбке.