След Ледяного Бога (18+)

      В коробке, что принёс с собой Ёндже, лежало одиннадцать стоп бумаги, сшитых большими скрепками. Они выглядели ровными: ксерокопии фотографий, заключений, протоколов и решений. При взгляде на всё это великолепие, Чонгук, вдруг, пожалел, что за целую неделю так и не удосужился купить в этот дом баночку кофе. Ночь предстояла долгая.       — Для начала расскажи о Ёнгуке. Ты удивился, когда увидел его на фото с Ли Ян, — сев за стол, Чон с удовольствием открыл новую, купленную в городе утром записную книжку.       Есть ли большее наслаждение, чем делать первые заметки на ещё нетронутой бумаге?       — Не скажу, что я хорошо знал Ли Ян. Мы учились вместе в школе, а когда я вернулся, год проработал с ней в Отделении. Она была нашим штатным шофёром, пока не ушла личным водителем к местному бизнесмену. Ёнгук был года на два младше и совершенно не соответствовал образу милого братика. Такого и врагу не пожелаешь: он сильно гнобил её в средней школе… Ужасно избалованный, он не знал слова «нет», заставлял её бегать за едой, устраивал прилюдные головомойки, даже бил прямо в школе. Их родители постоянно закрывали на это глаза, школа — тоже. Даже повзрослев, они не преодолели этот конфликт. Не знаю, за что Ёнгук так ненавидел сестру, но пару раз приходил даже на работу, орал на всю улицу. Ударить не позволили коллеги.       — Его допрашивали? У него же к ней была откровенная неприязнь, получается.       — Нет. Вчера я звонил доктору Киму, он сказал, что поступил следственный запрос на анализ ДНК.       Следователь Бом выбрал путь наименьшего сопротивления, ведь у Ульсена не было алиби на время убийства.       — Ему предоставили адвоката?       — Конечно, Тэхена, — Ёндже горько усмехнулся. — Он у нас тут единственный. Вот только, станет ли Ким действительно защищать несчастного, вопрос.       — Получается, его свобода зависит от того, нароем мы что-нибудь или нет.       — Окей, — Ёндже протянул это медленно и, кажется, с толикой страха. — Тогда приступим. Я разложил дела по датам. Тринадцатое февраля две тысячи тринадцатого года — в лесу парня загрызли волки, в этом же году двадцать первое декабря — самоубийство школьницы. Повесилась на заброшенной вышке в лесу, по официальной версии неразделенная любовь. Двадцатое марта две тысячи четырнадцатого года — гибель рабочего на электростанции. Придавило упавшими лесами. В этом же году, в августе погибла пожилая женщина, сбил пьяный водитель. Его кстати посадили. Июнь две тысячи пятнадцатого года — смерть маленького мальчика, официально несчастный случай. На велосипеде мальчик съехал в воду со скалы. Двадцать третье сентября две тысячи шестнадцатого года — самоубийство женщины, тоже, кстати беременной. Незадолго до этого из-за инфаркта умер её муж. И… — голос Ёндже вдруг осип. — Двадцать первое декабря семнадцатого — наши родители разбились в автокатастрофе, едва въехав в город. Двадцать первое июня…       — Стоп, — Чонгук почувствовал привычное ощущение, словно под ложечку его что-то толкнуло. — Ты пропустил март…       — Что? — кажется, из-за переживаний Ёндже не сразу понял, что сказал мужчина.       — Двадцать первое декабря, двадцатое марта, двадцать первое июня, двадцать третье сентября, а затем снова — двадцать первое декабря, двадцать первое июня… Ты пропустил двадцатое марта.       Чимин, тихо сидящий рядом, часто-часто задышал, а затем ринулся перебирать стопки бумаг.       — Июнь девятнадцатого, сентябрь двадцатого, декабрь двадцать первого… Каждый год в новый сезон… Последние девять лет, кроме две тысячи восемнадцатого.       — Но не каждый год…       — Смерти выбивающиеся из этого графика довольно примитивные, — Чонгук вытащил их из общей кучи. — Загрызли волки — причина явно не рукотворная, бабушка погибла под колесами машины, но тут водителя посадили, «аутоэротическое повешение посредством собачьего ошейника»? — Чонгука передернуло.       — Это как? — Чимин бросил недоумевающий взгляд на дело.       — Тебе лучше не знать, — бумаги отправились обратно в ящик. — И теперь глянем на дела из нашего списка поподробнее. Нужно искать несостыковки и странности.       Мужчины затихли. Разделив стопу на две части, они внимательно прочитывали бесчисленные документы.       — Нашёл, — Чимин заголосил первым, вызвав волну возмущения в действующих сотрудниках органов власти.       Он с увлечением рассматривал дела из стопки брата, наслаждаясь свободным доступом к интересным документам.       — Смотрите, вот эта девочка, которая типа «повесилась». Она болталась на огромной конструкции, — парень провёл пальцем по черно-белой копии. — Это бывшая смотровая вышка, она высокая. Чтобы примотать петлю и спрыгнуть оттуда, девушка должна была на неё сначала вскарабкаться, правильно?       — Так? — Чонгук улыбался, смотря на воодушевленное лицо паренька.       — А это фото судмедэксперта. Ничего не смущает?       Мёртвая девушка, лежащая на длинном железном столе, казалась умиротворенной. Чонгук вдруг вспомнил, как раньше ему казалось, что мертвецы не могут выглядеть подобным образом. По его представлению, на лице мёртвого человека обязательно должно было отпечататься страдание. Только множество и множество трупов спустя, он привык к этим спокойным, словно спящим, лицам.       — Что именно, не беси, блин, своими киношными фразами! — Ёндже нахмурился.       — Её ладони абсолютно чистые!       — И что?       — Ну, мы классом летом были на пикнике близ той вышки. Она ужасно древняя, вся ржавая и покореженная. На руках должны были остаться следы…       — Вы на неё залезали что ли?! — лицо старшего брата исказилось от злости. — Я же предупреждал тебя не лезть ни в какие разрушенные постройки, особенно в округе!       — Да ладно тебе, я в то время только перевелся в этот класс, мне хотелось как-то завоевать доверие местных… — Чимин расстроено надулся.       — Не ругай его! Он уже взрослый парень, и сам всё понимает.       — А если бы он упал и сломал, например, ногу. Он же фигурист!       — Никакой я не фигурист, хватит!       — Успокойтесь, давайте вернемся к делу, — Чон почувствовал тепло в груди, перепалка братьев напомнила о сестре. — Чимину балл!       Дело, доставшееся ему, было о погибшем в ледяной воде мальчике. Яркая улыбка, светло-рыжие короткие волосы, серые глаза — ему едва стукнуло тринадцать. Протоколы допросов друзей содержали лишь сбивчивые воспоминания о том, как они катались на велосипедах по набережной, рано освободившейся от снега. Как забрались на скалистое плато, и, выпендриваясь друг перед другом, разгонялись, а затем тормозили у самого обрыва. И Дев, тот самый рыжий ребёнок, явно переоценил способности собственного транспортного средства. Он затормозил слишком поздно, а хрупкий позвоночник не выдержал столкновения с водой после четырехметрового полёта. Сломалась шея.       Фотографии тела ничего не дали, а вот велосипеда — заинтересовали. Синий стелс достали со дна. Весь покорёженный, он был не в самом лучшем виде. Удар тела человека, падающего с такой высоты в воду, практически сравним с тем же ударом о бетон. Сорок килограмм веса тринадцатилетнего ребенка с легкостью сломали его шею, однако с велосипедом произойти почти ничего было не должно. Плюс-минус семь килограмм металла позволили бы ему легко войти в воду и опуститься на дно практически в полной сохранности, однако, крылья были согнуты почти пополам, а спицы делали колеса похожими на ежей.       — Велосипед мальчика, съехавшего со скалы, — Чон показал фотографии братьям, — не выглядит так, как должен был, учитывая обстоятельства падения.       Ёндже согласно кивнул.       — У меня ничего, все экспертизы по технике безопасности на электростанции составлены идеально. Выглядит так, как будто он реально без должной осмотрительности влез на эти леса, не понятен только мотив, что ему на них понадобилось. Особенно учитывая, что он был инженером, а не строителем…       Они со вздохом взялись за сведущую партию дел.       — А ни у кого так и не появились идеи насчет дат? Что это за числа: двадцать первое декабря, двадцатое марта, двадцать первое июня и двадцать третье сентября? — Чон записал дату смерти родителей Ёндже и Чимина в блокнот, они ничего ему не напоминали.       Парни переглянулись.       — Кстати, мы проговорили об этом и забыли…       — Сейчас загуглим, — Ёндже перебил брата и тут же приступил к делу. — Двадцать первое декабря, — пауза, — день зимнего солнцестояния…       Его кукольное лицо вытянулось от удивления:       — Двадцатое марта — день весеннего равноденствия. Двадцать первое июня — летнее солнцестояние… Двадцать третье сентября…       — Осеннее равноденствие, — Чонгук чувствовал, как холодеет внутри. — Неужели… это жертвоприношения?       Молодые люди не могли поверить в собственной догадке.       — Мы же не в гребанном ужастике, — Ёндже вскочил на ноги и зашагал по комнате. — Это какой-то бред, чтобы провернуть подобные убийства и скрыть все следы, должен быть задействован ни один человек. Все это выглядит более правдоподобным, если предположить, что закономерность, выведенная нами — просто совпадение.       — Ёндже…       — Чонгук, я не хочу верить, что смерть моих родителей какое-то сраное жертвоприношение, а с их убийцами я возможно знаком, — пухлые щёки мужчины покраснели, а глаза подёрнулись влажным блеском.       Чимин потупился.       — Успокойся, худшее, что ты можешь сейчас сделать, так это поддаться эмоциям, — Чон встал и остановил мечущегося по комнате следователя за плечи. — Все что мы нарыли, всего лишь сырая куча фактов. Чтобы утрясти их у нас есть время. Время, чтобы уточнить всё, и только потом мы сможем построить какую-то версию. Не суетись и не нервничай, хорошо?       — Просто если всё это правда… — мужчина вздохнул и запрокинул голову, не давая слезам пролиться. — Сложно было смириться с их гибелью, что с нами будет, если окажется, что это убийство?       — Не надо пока ничего представлять, это самая большая ошибка любого следователя — строить версию перед тем, как будут установлены достаточные основания. Можно потерять грань и начать подгонять факты под гипотезу, а не наоборот. Я никогда не строю версии, пока действительно не буду уверен, что «кирпичиков» достаточно и «стены» не развалятся. Понимаешь?       Ёндже кивнул.       Внутри что-то потянуло, и Чонгук обнял парня, похлопывая по спине. Ёндже прижался в ответ, и всё же захлюпал носом, уткнувшись в чужое плечо.       — Я не могу представить, что вы чувствуете, у меня не было родителей до десяти лет. Но одна мысль, что моей семье, что-то может угрожать вгоняет в панику.       — Спасибо, — Ёндже отстранился и улыбнулся, а затем взглянул на Чимина.       Хрупкая фигурка застыла на кровати, поджав ноги и обхватив собственные плечи ладонями. Он не плакал, но заметно побледнел. Старший брат сел рядом с младшим и прижал к себе, целуя в макушку.       — Прости меня — такую истеричку! Ты всегда был гораздо взрослее меня, и сейчас держишься гораздо достойнее…       На лице парня отразилось нечто, совсем не подходящее моменту. Чонгук нахмурился, его интуиция дергала все нити, связывающие подсознание с мозгом, но он так и не смог понять, почему выражение лица фигуриста его так напрягло.       — Хорошо это или плохо, но дата смерти Ли Ян не совпадает ни с одним из этих дней.       Чимин уже клевал носом, когда они все же попрощались. Справились, даже быстрее, чем ожидали, и, получив кучу новых зацепок, были воодушевлены. В доме установилась тишина, прерываемая лишь негромким трескотом огня. Сложив все бумаги в коробку, Чон прикрыл её крышкой. Он был немного растерян, внутри клокотало возбуждение — оно всегда преследовало его, когда в, казалось бы, безнадёжно гладких полотнах потенциальных глухарей обнаруживались торчащие нити.       Допив чай, он улегся, наконец, в кровать. На автомате, рука потянулась к телефону, рассчитывая обрадовать хозяина десятиминутными смешными подборками на ютубе. Однако, вжав кнопку блокировки, он разочарованно вздохнул. Его телефон уже часов шесть как просвещал рыб на дне океана, а недорогой обезличенный мобильник Тэхена не содержал никаких неполезных приложений.       Воспоминание об адвокате Киме вдруг выдернуло его из потока бесконечных предположений и улик, опустошив сознание. Он погасил экран и, раскинувшись на кровати звёздочкой, уставился в деревянный потолок. Губы вдруг загорелись, он отчетливо вспомнил поцелуи, чужие руки на своём лице и непередаваемое выражение лица Тэ. Оно не было охвачено страстью, как шесть лет назад, скорее отчаянием и нежностью… Что так напугало мужчину…       «Спишь?» — Чон и сам не понял, как отправил сообщение и тут же испуганно отвернулся к стенке.       Ответ пришёл почти мгновенно.       Часы с кукушкой пробили три утра.       «Нет».       Недолго поборовшись с собой, мужчина, наконец, набрал: «Как дела?». Кнопка «отправить», так и не была нажата. На экране загорелся входящий вызов. Сердце почти сломало ребра, а затылок онемел. Чонгук задохнулся от неожиданности и ответил:       — Да?       — Что случилось? — голос был сонным: хриплым и тёплым.       — Нет, ничего, не волнуйся…       Возникла неловкая пауза.       — Тогда… зачем ты звонишь? — вздох Тэхена дрогнул.       Чонгуку захотелось проломить себе череп. Выплеснув столько эмоций, Тэ наверняка был не в самом лучшем эмоциональном состоянии, и тут Чон со своим «как дела, захотелось тебя, вдруг, услышать». Вдруг, мужчина удивлённо замер: ему действительно так сильно захотелось услышать чей-то голос?       Молчал и Тэхен, его дыхание было ровным и глубоким.       — Хотел спросить про Ледяного Бога, ну… знаешь, я всё вспоминаю то капище и… эта тема довольно увлекательна! — первое, что пришло в голову.       Хмыкнув, собеседник вдруг хрипло рассмеялся.       — Я думал, ты со мной больше не заговоришь.       В голове следователя вспорхнула целая стая бабочек: «Что говорить?», «Стоит ли обсудить родителей?», «Стоит ли спросить о…?».       — Ладно, что конкретно тебя интересует?       Мысли разлетелись и Чон замер, свернувшись клубочком. Внутренности почему-то стянуло в узел.       — Всё, — слово растворилось в сбивчивом дыхании.       — Ну… — было слышно, как Тэхен лег, кровать тихо скрипнула, а дыхание изменилось. — Раньше, эти места насчитывали, как и во многих языческих приданиях, много духов и божеств, — голос стал спокойнее, сонная хрипотца почти исчезла, он снова говорил глубоким баритоном.       Тональность опустилась ниже, чем обычно, от чего ухо и спина Чонгука, вдруг, покрылись мурашками. Он отчетливо представил лицо мужчины, то как он лежал с заведенной за голову рукой и высоко запрокинутым лицом. Он всегда лежал именно так, словно всматриваясь сквозь многие бетонные панели их с сестрой многоквартирного дома, в высокое звездное небо.       — Божества каждого из сезонов сменяли друг друга, и эти края процветали. Но однажды, великий и ужасный Бог снега и холода, обиженный крайним непочтением местного населения, заручился помощью духа северного ветра и одного за другим перебил собственных братьев и сестер, пожрав их тела и силы. Так он стал единственным и самым почитаемым… Он думал, по собственной недальновидности, что теперь все жертвы и подношения будут только для него. Однако, лишившись покровительства своих божеств, животные и растения погибали одно за другим. Люди тоже стали болеть, они не были настолько сильными, чтобы выдержать страшную стужу круглый год.       Мысли метались в головной коробке, не давая Чонгуку сосредоточиться на рассказе. На самом деле, ему не было интересно слушать сказки, но голос Тэхена не отпускал. Он вздыхал иногда, меняя тональность, и каждый раз что-то внутри Чона вздрагивало в унисон. Голова была тяжелой из-за долгого отсутствия сна, и тело, сейчас, почти на рассвете, ощущалось по-другому. Слишком отчетливо.       — Ледяной Бог вовремя спохватился, даровал животным густую шубу и толстую кожу, деревьям острые иглы вместо листьев, вот только людям он не знал что подарить, — установилась недолгая тишина. — Но всё-таки нашёл выход. Он отдал людям своё дитя: поутру деревенский шаман нашёл в лесу беловолосого и белоглазого младенца, очаровательного божественного ребенка. Перемешав свою кровь с его, люди в деревне и сами, своего рода, стали носителями божественной крови. Вот такая, не самая интересная история.       — Тэхен… — имя вырвалось само.       — Да?       — Когда… когда ты меня полюбил?       На той стороне провода опешили. Нервный смешок и снова скрип кровати, из-за внезапного вопроса Тэхен даже сел.       — Когда… я не знаю, — в голосе угадывалась слабая улыбка. Он замолчал, будто подбирая слова, — каждый раз, когда ты оказывался рядом ты сильнее и сильнее пробирался под кожу. Не могу определить момент, когда я понял, что люблю тебя.       В голове мелькали бесчисленные моменты, когда они оставались наедине: сидели, опираясь друг на друга, когда в обнимку смотрели ужастики, которые так всегда боялся Чон, когда Тэхен смотрел на него, внимательно выслушивая любую сказанную ерунду. Вспомнился его взгляд после каждого приступа панической атаки, большую их часть Ким переносил именно в руках лучшего друга — взгляд, полный, как тогда казалось Чонгуку, благодарности…       — Но ведь можно чувствовать к другу и сильную привязанность. Я, например, был к тебе безумно привязан.       — А разве любовь определяется только сексуальным влечением? — Чонгук был почти уверен, что Тэхен улыбался. — Я любил тебя по разному, это чувство менялось медленно и постепенно.       — И до сих пор?       — До сих пор.       Внутри всё сжалось, Чон не мог дышать:       — Я… я очень хочу спать… Давай, завтра встретимся, и ты все расскажешь про этого Ледяного… духа! — мужчина тараторил, а по коже табуном неслись мурашки.       Немного помолчав, Тэхен, наконец, ответил:       — Приезжай ко мне домой, родителей дома не будет еще пару дней, — голос будто опустился на несколько октав ниже.       Сбросив вызов, Чонгук сжал телефон в кулаке и зажмурил глаза. Грудную клетку распирало тепло. Возбуждение внизу живота, будто насытившись чужим бархатным голосом, прострелило тело.       Сквозь сонную истому в голову тихо постучалась совесть, но мужчина чувствовал такую усталость, что решил разобраться с ней утром. Рука скользнула под одеяло, и, дрожа, спешно развязала шнурки на поясе пижамных штанов. Чтобы не запачкать свежее белье, мужчина приспустил и боксёры и брюки, а затем развернулся на спину и широко расставил ноги.       Пара движений по напряженному органу и он окончательно встал, собирая в себе всю восхитительную тяжесть возбуждения. Мыслей в голове не было: ни воспоминаний, ни образа, только ритмичные, доводящие до экстаза движения.       «Как хорошо»…       Мужчина запрокинул голову, обнажая для лёгкого сквозняка разгоряченную шею. Дыхание окончательно сорвалось, всё тело ломило, по нарастающей ощущая внутри сильнее и сильнее пылающее возбуждение. Мышцы были напряжены до предела, и даже волны приближающегося оргазма не давали расслабиться. Разрядка наступила оглушительно скоро, и Чонгук не смог сдержать громкий стон.       Член подёргивался, выплёскивая на живот семя. Несколько секунд и по организму разлилось блаженное спокойствие, мышцы расслаблялись одна за другой, а сам «виновник торжества» остро пульсировал, всё с меньшей и меньшей силой. В голове внезапно образовался вакуум.       Едва справившись со свинцовыми конечностями, Чон убрал все мешающие жидкости салфетками и мгновенно провалился в глубокий сон, не успев допустить и единой тревожной мысли.       Тэхен долго смотрел на погасший дисплей, он не понимал, что именно случилось. В душе вспыхнуло раздражение вперемешку с какой-то мазохистской радостью. Этот человек снова вынудил его признаться, развел, как щенка!       — Чонгук… — он рассмеялся.       Тяжесть из-за вечернего «инцидента», наконец, отпустила сердце: Чон не злился, не ненавидел его, он спрашивал о чувствах Тэхена взволнованно, но ни каплю негатива в его голосе мужчина так и не уловил.       Что это может значить?       Тяжелая балконная дверь скрипнула, пуская своего хозяина на балкон. Сигарета привычно легла в руки, задымив. Окна его спальни выходили на лесную гряду и бесконечное чёрное небо, четко очерченное низкими и такими далёкими горами. Ночь была тихой, и мороз почти трещал в воздухе. Вдруг среди темных стволов высоких сосен промелькнула призрачная фигура. Тэхен сфокусировал взгляд и тут же узнал гостя.       Он быстро накинул куртку и, выбежав из дома, мгновенно преодолел двор.       — Еши? Почему не позвонил?       — Так Вы ж… — мужчина замялся, выпучив здоровый глаз. — А я ж номер Ваш рабочий не ведаю!       — Точно, я отдал тот телефон Чонгуку. Куплю завтра новый, — он слабо улыбнулся и кивнул самому себе. — Как ты?       — Благодаря Вашим чаяниям, мне даже вопросов в полиции задавать не стали!       — Отлично, я должен был поехать к тебе с ними, но меня отвлекли. Прости, — красивое лицо было сочувствующим, однако через доли секунды ожесточилось. — А теперь скажи мне, как именно пропало твоё ружье, и почему я не знал об этом? Почему я вообще не знал о существовании этого самопала?       — Я-я-я… — мужчина заикался.       Его, вдруг, словно перестала держать трость, он покачнулся. Сморщенная из-за болезни кожа побледнела.       — У тебя был мой пистолет для самозащиты, зачем понадобился еще и самопал?       — Виноват! — Еши рухнул на колени и, вцепившись в ноги молодого мужчины, стал кланяться. — Прости меня, батюшка, прости!!!       — Тихо! Всю округу разбудишь!       — Ёнгук попросил…       — Что? — Тэхен растерялся.       — Ты же не общался с ним.       — Он ко мне пришёл месяца два назад, попросил прощения за то, что не навещал. Как я мог его не принять, батюшка? Он же мой сыночка, моя кровушка!       — Еши! — голова адвоката потяжелела. — Он не твой сын, неужели ты этого не знаешь!       — Мой, мой! Он даже с Ли Ян помирился, они вместе меня навещали, я так был счастлив, так счастлив! Если она — моя дочка, то и он мой сыночек, они же родные, батюшка.       Деревенский дурачок никогда не был настоящим, это Тэхен понял очень давно. Местных пугала его внешность, они были консервативными, резкими и нетерпимыми людьми, поэтому дружно от него отстранились. И образовавшаяся из-за этого асоциальная черта личности иногда играла с Еши плохие шутки.       — Ты что-то ему рассказывал о Нас? — подхватив чужие грудки, одним движением мужчина поднял инвалида на ноги, его голос дрожал от злости.       — Нет! Нельзя же! Я это хорошо запомнил, рот на замочек! — как маленький ребенок Еши зарыл свои губы и проглотил «ключик». — Даже пистолет ему не показал!       — Хорошо.       Снова оказавшись на своих двоих, Еши грузно осел на трость. Сердце Тэхена испуганно колотилось, но он не видел оснований не верить словам сторожа. Если бы Ёнгук что-то узнал, то так спокойно его родители бы себя явно не вели.       Он взглянул на ожидающее похвалы уродливое лицо.       — Если ты купил этот самопал по просьбе Ёнгука, а затем отдал ему, то можешь гордиться: ты сам вручил оружие убийце твоей дочери и еще не рожденного внука.       Здоровый голубой глаз снова округлился, Еши соображал гораздо медленнее обычных людей. Постепенно к нему пришло осознание и по рябой щеке покатились слёзы, он быстро замотал головой.       — Как же… как же… Ёнгук не мог…       Горло Тэхена перехватило, а кулаки сжались. Ему казалось, что он лучше всех на свете умеет справляться с потерями. Однако, теперь стало ясно, насколько грустными и глупыми были обстоятельства, поспособствовавшие смерти девушки, что так долго была его правой рукой. Ужасно обидно.       — Думаю, постепенно ты осознаешь, что натворил. Иди домой, Еши, и просто никуда не лезь больше, а особенно к Ёнгуку! Эта тварь не может не понимать, как опасен ты в качестве свидетеля.       Защищая тайну Тэхена, Еши защитил и Ёнгука. Может, тот, усыпленный подобным благородным поступком названного отца, ничего и не предпримет. Но теперь это было не существенно для адвоката Кима. Ценность жизни этого старого идиота резко упала в серых ледяных глазах.