Не люби меня

      Винс дотягивается до подушки, укладывает её у противоположной стены под поясницу. Садится удобнее, залезая с ногами на кровать. Возвращается к чтению договора, оставленного Лоренсеном.       Дениз оказалась права: с её мужем они быстро поладили. Лоренсен ему даже понравился. Смышлёный, спокойный, не мямля, но и не кичливое чмо. С такими легко иметь дело. Может, он и не врёт, а всерьёз хочет развить здесь бизнес. Или всё это часть какого-нибудь плана Нормы, чтобы помочь ему освоиться во Флёдстене.       Сейчас Винсу плевать. С ним не говорили свысока, не пытались воспитывать или припоминать грешки прошлой жизни. Не смотрели косо, ясно давая понять, что от вчерашнего уголовника ждут только дерьма на лопате. Пусть технически он даже не уголовник и с точки зрения закона — чист, не подкопаешься. Ни одного привода за последние двадцать лет. За бурную молодость Винс научился работать аккуратно, не привлекая внимания и не оставляя следов. Лоренсен говорил с ним на равных, хотя наверняка наслышан о многом. И это подкупало.       Как бы ни хотелось признавать утром, когда Дениз буквально вытащила Винса из сугроба, помощь ему нужна. Глупо это отрицать, ещё глупее отказываться. Ну а что там на самом деле движет теми, кто её предлагает, он разберётся потом. Утопающему и соломинка — шанс на спасение.       То, что он утопающий, Винс осознал днём, когда после разговора с Лоренсеном, остался в одиночестве и попытался осмыслить дальнейшие шаги. Тогда-то план действий заметно разросся, прямо на глазах. У каждого пункта внезапно обнаружилась хуева куча нюансов, с которыми тоже надо разбираться и учитывать. А он даже не умеет правильно сгребать с крыши снег.       Но и бросаться в омут, не глядя, Винс не собирается, поэтому для начала просто внимательно прочитает, что там насоставляли юристы.       В комнате, как и внизу в баре — тишина. За окном — тоже. И она сводит с ума сильнее, чем предыдущая ночь, когда бушевала вьюга и скреблась ветками по крыше.       Винсу кажется, что даже отсюда, с верхнего этажа, он слышит, как капает вода в кране на кухне внизу. Или это из душевой?       Он подрывается, вскакивая с кровати. Включает пузатый телик, у которого от старости заедает половину кнопок, но покупать новый пульт не просто бессмысленно, а нереально. Кто сейчас торгует моделями конца девяностых? Да и незачем искать — Лоренсен предлагает развесить современные плазмы, чтобы собирать побольше посетителей на трансляции футбола и хоккея. Если с этим выгорит, глянуть порнушку можно будет внизу, когда все разойдутся по домам.       Без кабельного ловит только два местных канала: новостной и развлекательный. Чтобы заглушить давящую на психику тишину, Винс включает второй. Новостей ему и своих хватает.       Несколько секунд он таращится на экран, на котором крутой чувак отчаянно отстреливается из-за угла, пытаясь оторваться от преследователей в очередном боевичке. Винс убирает громкость, чтобы киношная пальба не отвлекала, и возвращается к кровати. Но сесть не успевает — снаружи сигналят.       На мгновение кажется, что послышалось. Но звук повторяется — громче, отчётливее.       Ну и кого на ночь глядя принесла нелёгкая?       Сегодня вечером гостей Винс не ждёт, как не ждал накануне и утром, что не помешало к нему завалиться. Может быть, снова Лоренсен? Или его жена? Тогда почему не стучатся в дверь? Гадать Винс не намерен. Засовывает ноги в ботинки, набрасывает на футболку рубашку, поправляет джинсы и спускается вниз.       На первом этаже темно, но хотя бы тепло. По сравнению с вчерашним вечером заметно похолодало, настоящий тридцатиградусный мороз, каких на своём веку Винс вообще не помнит. Поэтому, послав в жопу экономию, включил отопление во всём здании. Иначе околеть можно даже наверху с печкой.       Он спускается на ощупь по лестнице, зажигает свет над баром. Вглядывается в темноту за окном — она слишком густая, чтобы хоть что-то рассмотреть. Где-то там впереди, сразу за дорогой, начинается обрыв, а за ним стелется закованная в лёд Атабаска. Лоренсен говорил, что справа от бара есть спуск прямо к воде. По его словам там даже крохотная деревянная пристань для лодок, но проверять Винс не стал. Закончится зима, сойдёт снег, почва подсохнет, тогда и разберётся. Пока что причин для прогулок по заснеженному берегу реки он не видит. Но то, что на улице гораздо светлее, чем было час назад, когда он закончил разбирать бутылки и поднялся в спальню, Винс замечает сразу.       Новый гудок, резкий и протяжный, отвлекает от созерцания вечернего пейзажа и подталкивает быстрее к выходу. Винс задерживается у порога, набрасывая на себя зимнюю куртку. Отпирает замок и распахивает дверь на веранду, всем видом демонстрируя, что не настроен принимать гостей. Особенно непрошеных. Особенно третий раз за сутки.       Дорога напротив пуста, зато на парковке слева к зданию жмётся серебристый минивэн. Значит, не Лоренсены. И не Стефф. Фары включены, двигатель работает. Выходить из машины никто не спешит.       Ну и какого хера ему нужно, кто бы это ни был?       Винс замирает на верхней ступеньке, выразительно раскинув руки в стороны. Очередной гудок подтверждает опасения — кто бы ни находился сейчас в минивэне, он явно ждёт, что Винс подойдёт к нему первым. Любопытно, поднятый к небу средний палец сойдёт за вежливый отказ?       Видимо, нет, потому что стекло со стороны водителя плавно опускается, и оттуда высовывается башка Златовласки.       — Живо неси свою задницу ко мне в машину, Фриис! — требует она немного визгливым, но вполне узнаваемым голосом.       Сказать, что Винс удивлён, ничего не сказать. Он в ахуе. Полнейшем.       Откуда Сиф Ольсен здесь взялась? Она же живёт в Торонборге. Оттуда только до Эгерхуса три тысячи километров. Да и что ей тут делать? Неужели приехала за ним? Вот блядство! Выследила сучка.       — Какую часть моей просьбы ты не уловил, мудила?! — С терпением у Златовласки сегодня херово.       Ебучее везение в действии. Точно выследила. Садиться к ней в машину — самоубийство.       Винс прищуривается, стараясь разглядеть, есть ли в её руках пистолет или нет. От этого сейчас многое зависит. В том, что она может отстрелить ему яйца прямо здесь, на сраной веранде в сраном Флёдстене, он ни одной секунды не сомневается. Другой вопрос, получится ли забаррикадироваться внутри раньше, чем она успеет продырявить ему затылок. Допустим, успеет. Дальше что?       От мысли, что придётся вызывать легавых, чтобы его спасли, Винсу становится смешно. Докатился. Новая честная жизнь во всём её, сука, великолепии.       — Мне долго тебя ждать, говнюк? — Визгливые нотки в голосе подсказывают, что бравый агент УБН не совсем в адеквате. А ещё, когда глаза наконец-то привыкают к темноте, удаётся рассмотреть, что она сидит в машине без верхней одежды. Это странно. На дворе далеко не лето. Грёбаный февраль с морозами.       Винс разворачивается, готовясь словить пулю в хребет.       — Мы закрыты. Приезжай завтра. Или лучше никогда.       Ничего не происходит, даже когда он оказывается снова у порога. Ему остаётся сделать шаг, один малюсенький шажок, чтобы войти внутрь и запереть дверь. Но Винс медлит, зачем-то оборачивается. Наверное, потому что знает — от Златовласки так просто не избавиться. Раз уж она появилась здесь, то притащила с собой всё дерьмо, что он собирался оставить в прошлой жизни. И держать его в себе Златовласка не станет.       — Не заставляй меня это делать, Фриис! — надрывно кричит из минивэна она.       — Не делать что?       Златовласка не спешит отвечать.       — Зачем ты вообще приехала?       Первый страх отступает, возвращая способность мыслить рационально. Златовласка работает в органах. Что бы ни случилось, она бы никогда не опустилась до банального убийства из мести. А если да, сделала бы всё профессионально. Тихо, незаметно, без осечек. Просто однажды кто-нибудь, кому не повезло зарулить сюда первым, нашёл бы его закоченевший труп, смотрящий в вечность.       Хлопает дверь минивэна. Винс сбрасывает оцепенение, впиваясь взглядом в Златовласку. Ему кажется, он отсюда слышит все её сомнения. На ней только летнее платье без рукавов и хорошо, если ещё не примерзло к жопе. Даже обуви нет, босые ноги утопают в сугробе. Стоит, как заворожённая, задрав голову.       Винс делает несколько шагов, выглядывая из-под навеса веранды, бросает взгляд наверх. И тоже замирает: всё небо над Атабаской переливается яркими зелёными всполохами. Где-то они становятся голубыми, где-то — фиолетовыми.       — Это же северное сияние, — спрашивает Златовласка, — да?       — Без понятия. — Винс не уверен. Он никогда такого не видел за все сорок с лишним лет. Если это оно, выглядит потрясающе. — Ты пропустила прогноз погоды? — Винс заставляет себя оторваться от красочного небосвода и сосредоточиться на Златовласке.       — Сияние разве объявляют?       — Нет, но сообщают примерную температуру воздуха.       Он колеблется. Златовласка выглядит явно не в себе. То ли пьяной, то ли обкуренной, то ли с поехавшей окончательно крышей. То ли всё вместе. Оставить её в таком виде на улице ночью, даже в минивэне, не кажется отличной идеей. Пустить к себе — всё равно что зажимать готовую взорваться гранату в кулаке, надеясь на чудо. Чудес в его жизни мало.       — Пошли, пока не околела, — бросает на ходу Винс, когда здравый смысл берёт верх над осторожностью.       Златовласке не приходится предлагать дважды, она послушно входит следом за ним в бар. Винс останавливается, пропуская вперёд и захлопывая за ними дверь. Снимает с себя куртку и набрасывает ей на плечи. Она не сопротивляется. В злых глазах на миг даже мелькает что-то похожее на благодарность.       — Садись, — кивает он на ряд высоких стульев у бара. С усмешкой изучает белые туфли на каблуке, которые не разглядел в снегу, решив, что она явилась без обуви.       Пока Златовласка возится, Винс заходит за стойку и от души наливает «Исабеллу Алефельд». Немного подумав, с ухмылкой наливает и себе тоже. Они слишком близко знакомы, чтобы он не помнил её предпочтения в алкоголе и не понимал, чем чревата встреча. После всего друзьями им быть сложно. Разве что врагами.       — Ты похожа на кошку, которая обоссала все углы и её выкинули на мороз, — произносит Винс, придвигая к ней стакан.       — Ты зато всё тот же мудак, которого я подцепила на парковке «Стерн Центра» в Видарсхавне два года назад. — Она жадно опрокидывает рюмку с аквавитом. Винс только сейчас замечает, как Златовласка дрожит.       Отопление включено на максимум, теплее, чем сейчас, в баре не будет.       — Сделать тебе кофе? Или чай? — предлагает он.       — Лучше налей ещё.       — А в гостиницу ты как будешь добираться? На карачках ползком по сугробам? — ухмыляется Винс, но всё-таки наливает. Не так уж и далеко от бара до отеля.       — Мне не надо в гостиницу, — бормочет она, выхватывая у него рюмку.       — Кстати, об этом. Как ты здесь очутилась? — Винс неторопливо опрокидывает свою. Делает шаг назад, упираясь поясницей в столешницу.       — Узнала, что ты решил начать новую жизнь. Захотела пожелать тебе удачи. Лично. Нельзя?       Винс молча закуривает, разглядывая Златовласку исподлобья. Пытается шевелить извилинами, раз она не в настроении откровенничать. Наверняка муж Стефф рассказал. Они же работали вместе в Новой Дании, тот спас Златовласке жизнь, закрыв собой, когда её милый домик взлетел на воздух. А она потом умоляла Винса согласиться на переливание для него, когда узнала, что он в той же больнице и у них одна группа крови. Не то чтобы Винс отказал в любом случае, но хватило мозгов поставить условие. И Златовласка согласилась, не раздумывая.       Вряд ли после такого она перестала общаться со своим дружком-легавым. Опасность сближает. Наверное, она и остановилась у него, раз не в гостинице. Но даже если он ей рассказал про бар, отсюда до бросить всё и примчаться из Торонборга в туфельках предъявлять претензии?       Златовласка поднимает голову, отрываясь от вновь опустевшей рюмки. С пьяным прищуром смотрит Винсу в глаза, но хотя бы уже не дрожит.       — Зачем ты это сделал?       — Что из того, что я сделал, зачем? — Он знает, что она имеет в виду, но не хочет показывать.       — Я думала, в Новой Дании мы закрыли тему. Я выполнила то, что ты просил. Ты вышел чистым. Твоей подружке ничего не грозило. Дело замяли, с вас сняли все обвинения. Так зачем?       Винс глубоко затягивается. Вздыхает, выпуская сигаретный дым к потолку. Златовласка права, но если бы всё было так просто.       — Ты втянула меня во всю эту хрень. И её. Ты использовала нас с Эвой, подставила. Мы могли погибнуть. Чёрт!.. — Он чувствует, что начинает заводиться. — Мы все едва не отправились на тот свет по твоей вине! Меня эти ублюдки сбросили с моста, тебя едва не жарили живьём, а она… — Винс замолкает, не желая вспоминать подробности той ночи.       Никто не знает, когда Эва потеряла рассудок. В тюрьме, где отсидела шестнадцать лет ни за что, а лишь потому что боялась за его зад и прикрывала, как умела? Во время покушения, когда начальник Златовласки приказал её прикончить, чтобы не допустить освобождения по УДО? Позже, когда Эва чудом выжила и смогла выкарабкаться? Ещё позднее, когда встретила его на пороге дома Златовласки? Или когда ей пришлось перерезать горло родной сестре, потому что та приказала избавиться от Винса навсегда?       — Как она?.. — нарушает повисшее молчание Златовласка, бросает жадный взгляд на сигареты.       Винс швыряет перед ней пачку с воткнутой зажигалкой. Наклоняется, доставая с нижней полки металлическую пепельницу и опускает её на столешницу. Неторопливо сбрасывает пепел со своей сигареты. Медленно затягивается, наблюдая, как тлеющая красная полоска пожирает бумагу с табаком. Сквозь зубы цедит:       — Херово.       Врать нет смысла. У Златовласки такие связи, что не составит труда проверить самой. Если уже не проверила, а вопрос — уловка, чтобы поймать его на лжи. Поэтому он рассказывает ей чистую правду:       — Сначала дела шли хорошо. Её перевели в реабилитационный центр, готовили к нормальной жизни после клиники. А потом ни с того ни с сего случился рецидив. Ей стало хуже, чем было в начале. Гораздо хуже.       — Сожалею. — По лицу не понять, лжёт или нет.       Винс решает не париться этим и просто ждёт, что будет дальше. Зачем-то она явилась к нему. Уж точно не ради разговоров про Эву.       Златовласка неторопливо закуривает. Молчит несколько секунд, играя с зажигалкой. Затем впивается в него колючим взглядом.       — Ты поэтому решил отыграться на мне?       — Отыграться? — Винс ухмыляется. — Скажи ещё отомстить.       — Может, и так. Тебе виднее.       — Не неси хуйни.       — Разве? — Она усмехается, выпуская дым. — Ты подал на меня в суд, решив поразмахивать грязным бельём УБН перед носом налогоплательщиков. Маленькое шоу удалось. Меня уволили, полностью закрыв доступ к федеральным службам. Чем не месть?       — Сожалею, — в тон ей произносит Винс. — Но если тебе интересно, я подал в суд, потому что мне нужны были деньги. Всё ещё нужны. Много. Мне негде было их взять.       Златовласка с пренебрежением обводит глазами зал:       — Зачем? Неужели ради этой сраной забегаловки?       Сраной забегаловки?! Вот, значит, как.       Винс чувствует, что теряет самообладание. Ебучая сучка на пару со своим грёбаным начальничком заварила кашу, врала ему, подставляла, использовала, а когда прилетела карма и ужалила в жопу, предъявляет теперь претензии? И ждёт, что он, как последний кретин, будет оправдываться и что-то ей объяснять? Нихуя себе.       Он гасит сигарету, стремительно обходит барную стойку, приближаясь к Златовласке. Хватает её за плечи, рывком поворачивая к себе. Куртка слетает, падает на пол. Плевать. От наглого, самоуверенного взгляда окончательно сносит крышу.       — Ради Эвы. Мы с ней не женаты. Никогда не были. Формально я ей никто. Никого не колышет, что мы с ней пережили и сколько лет вместе. Я теперь Эве никто, понимаешь?! Должен доказывать важным дядям и тётям, что могу стать её опекуном и заботиться о ней, а меня даже не пускают в палату. Твердят, что после наших свиданий ей становится хуже! А у неё кроме меня никого на этом грёбаном свете! И это всё по твоей вине! Ты врала мне, прикидывалась шлюхой, любезно раздвигала ноги! А сама всегда, каждую минуту, пока я трахал тебя, мечтала засадить меня за решётку! Ты подставила Эву! Нас обоих! А я, как мудак, пытался тебя спасти. Вместо того, чтобы вытащить её из пекла, думал, как предупредить тебя и не дать погибнуть!       Винс всматривается в её глаза, но не видит раскаяния или вины. Страха тоже. В мутной зелени разливается одна блядская похоть, как тогда, в их первую встречу. Златовласка зацепила, он повёлся, поверил. Потащился за ней на другой конец страны. Было ли дело в одних бриллиантах? Вряд ли.       Ему хочется её ударить. Сильно. Наотмашь. Вложить в удар всю ярость напополам с горечью. За то, что когда-то встретил и купился на россказни. За то, что не слушал чуйку и не увёз Эву подальше от Фредерикстада. За то, что пришлось пережить после. За то, что никогда не будет с Эвой. И за этот бар, в котором ему не место и никогда не было. За весь этот ебучий город, где он навсегда останется чужаком.       За то, что сейчас так хочет поцеловать.