***
Ночью холодно: изморозь еще накрывает собой проглядывающие листочки, совсем серые и безжизненные. Снег педантично и безжалостно высасывал из венок хлорофилл, оставляя их гнить черной массой. Ветер колышет верхушки деревьев, раскачивает их в стороны, они голые и пристыженные, стволы сухие и слабые, кажется, если порыв воздуха был бы чуть сильнее, вырвал бы с корнями. Подобно монстрам из ночных кошмаров ветер пробирается через открытое окно, своими длинными костлявыми пальцами раздвигает раму и плотные шторы. Он рыщет по комнате, вынюхивая стаей бешеных и голодных собак, ищет место, чтобы вонзить острые и сильные клыки. Он шумит, шепчет, что-то неразборчивое, запрыгивая изящными движениями на кровать, пробираясь все ближе к изнеможденному лицу своей жертвы. Он и не слышит его будто. Не слышит за постоянным писком всех тех машин, что стояли вокруг кровати, крепко опутав трубками и проводами конечности, удерживая здесь, не давая смерти приблизиться, обнять и отобрать. В больничной палате бегали всюду огоньки с улицы и отражения экранов оборудования. Несмотря на постоянный писк, что каплями воды оседал на корке мозга, в комнатке стояла могильная тишина, она изредка прерывалась вздохами посетителя, что отказывался спать и выходить, карауля пробуждение ото сна родной души. Чжунли был с Сяо с самого начала. С момента, как ему позвонили из реанимации и попросили приехать. В ту секунду можно было услышать, как разбилось сердце, как ушла земля из-под ног, а мир вокруг и вовсе сгинул в пучине ада, в которое Чжунли готов его отправить, если бы мир был виновен в том, что происходит с Сяо. И он виновен. Чжунли бросил все, он даже не захлопнул толком входную дверь в квартиру, ринулся вниз по лестнице, с автозапуска заводя машину. Он нарушал правила дорожного движения: проезжал на красный, подрезал и не соблюдал скоростной режим. На самом деле, даже если бы его попытались остановить бравые хранители порядка на дорогах, Чжунли бы проехал мимо, ни за что бы не остановился. Сяо там, в больнице, с ним случилось что-то ужасное, вдруг он не справится. Чжунли обязан был повлиять на исход. Он понятия не имел как, но был обязан. Положить голову, все сбережения, других людей, что угодно. Лишь бы Сяо жил. Крепкие руки мужчины тряслись, когда он выходил из машины, ступни будто шли по осколкам, оставляя за собой алые кровавые следы. Сердце с болью давался каждый удар, а кровь застыла в жилах, покрываясь апрельской изморозью, что все еще оседала на мертвой траве. В приемной он берет все свои силы в руки, делает огромные усилия над собой, чтобы тембр голоса звучал спокойно: «Полчаса назад к вам поступил молодой человек в тяжелом состоянии, я родственник Сяо, подскажите, что произошло, с ним все хорошо?», но даже так, используя всю силу воли, голос подрагивал. Девушка за стойкой понимающе смотрит и предлагает пройти к дверям реанимации, чтобы подождать врачей, пока они все еще боролись за жизнь юноши, делая все возможное, как заверяла эмпатичная девушка. Бесконечные минуты. Безбожно тянутся, воспаляя каждый виток нервов. Нога трясется, не выпуская и десятой доли того беспокойства, что копил в себе Чжунли, ладони и спина вырабатывают ненормальное количество пота, знобко ощущаясь всем существом. Наконец, по прошествию пятнадцати минут, врач выходит из палаты: брови его сдвинуты к переносице, взбухшая венка на лбу явно выделялась, добавляя ко внешнему настроению доктора больше мрачности. — Господин Чжунли? — подходит ближе к опекуну, принимая от медсестры рядом планшет со множеством прикрепленных к нему бумаг, откуда мужчина не сводит взгляда. — Да. Как Сяо? Он жив? Что случилось? Мне ничего не сообщили, только попросили приехать. С моим сыном все в порядке? — Чжунли бесконтрольно сыпет вопросами, сам того не замечая. — Жив. — доктор решил для начала успокоить тревожного отца, прежде чем продолжить, — Молодой человек поступил к нам без сознания, до этого пребывал в неком алкогольном заведении, откуда и поступил звонок в скорую помощь. У пациента диагностирована алкогольная кома третьей степени, также свидетели отмечают эпилептический припадок, вероятно, вызванный злоупотреблением алкоголя. — голос ледяной, от него пробивает на дрожь. — Мы провели первую помощь, поставили внутривенные капельницы. В данный момент Сяо подключен к аппарату ИВЛ и электрокардиографу, в сознание вряд ли придет в ближайшие дни. — тяжелая рука, облаченная в зеленую перчатку, опускается на плечо напротив. — У вашего сына алкоголизм, господин Чжунли. Ему необходима психологическая помощь. Чудо, что у организма хватило сил добраться до больницы. В следующий раз может не хватить. Подумайте над выбором хорошего психотерапевта. Вы можете войти в палату, но пациенту необходим покой, постарайтесь его не нарушать. Доктор удаляется, взвалив на плечи Чжунли непосильную по тяжести информацию. Слезы собираются в уголках глаз, но он быстро прикладывает пальцы и с силой давит, массажируя до белых мух в усталом взгляде, пока хотя бы намек на слезы не пропал. Каким же слепцом он был. Это все его вина. Обещал, клялся самому себе заботиться об этом крошечном, травмированном ребенке, но в итоге, так ничего и не сделал полезного. Может, от Чжунли было больше пользы, когда он приходил к Сяо в детстве и приносил сладости и подарки, наблюдая на детском лице искренний восторг и благодарность? Когда, по-сути, являлся ему чужим человеком? Сейчас на лице Сяо лишь измученность и могильная тоска. Чжунли подходит чуть ближе, боязливо делая шаги, будто своим присутствием мог помешать, нарушить крепкий сон. — Сяо, мой бедный ребенок, — голос дрожит, а губы краснеют и болят от постоянных покусываний, лишь бы сдержать эмоции под замком. — прости, я был таким невнимательным к тебе. Не видел, как отчаянно ты нуждаешься в помощи. Своими поступками ты хотел, чтобы я обратил на тебя внимание, уделял его тебе больше, да? Прости. Мне казалось, что мое присутствие в твоей жизни только мешало. — ледяные пальцы еле касаются тыльной стороны ладони, лишь слегка проводя по липкой кожи, тут же руку убирая. — Если захочешь, как только тебе станет лучше, поедем к морю? Я помню, что обещал тебе поездку после окончания универа, но мы можем поехать и сейчас. — Чжунли двигает стул от стены чуть ближе к койке, присаживаясь. Ему казалось, что Сяо его слышит, что он здесь, вот-вот откроет глаза. Но Сяо их не открывал. О том, что он жив говорило только медицинское оборудование. Руки юноши были истыканы крупными иглами, от которых отходили трубки, по которым что-то стекало. На груди присоски и еще множество проводов, находившие свое начало в больших металлических коробках, выводящие на небольшие экранчики все показатели, что считывали с тела Сяо. Рот накрывала большая кислородная маска, чье стекло потело от теплого дыхания. Кожа под холодным, тусклым светом казалась неестественно бледной, тонкой, почти прозрачной. Чжунли выходит в коридор и куда-то звонит, недолго переговариваясь: «…да, думаю, будет лучше, если Сяо возьмет академический отпуск. Как только он придет в себя, я поговорю с ним…»***
Итер несется вдоль улиц, толкает прохожих и даже не извиняется, только кричит: «С дороги!», на что в след постоянно слышит нелестные комментарии и посылы бежать куда подальше. Сора все утро пытался дозвониться до Сяо, как обычно это делал уже больше недели, напоминая лучшему другу о необходимости посещать пары. Сегодня он не хотел звонить, Сяо ходит и кажется, не собирался прекращать, с утра товарищ был даже не слишком груб, и слышать его голос с толикой мягкости было ностальгически приятно. Первые несколько минут, потом Сяо окончательно просыпался и начинал дерзить. Итер подумал, что сегодня будет последний раз, когда он позвонит. Но трубку никто не взял. Ни через несколько минут, ни через час. Ни через два. На первую пару несносный студент также не пришел. Сора понятия не имел, где живет Сяо, тот отказывался говорить адрес, будто думал, что Итер станет ходить к нему просто так (может, правильно думал?). После окончания второй пары юноша решает позвонить Чжунли, чей номер хранит уже очень давно, но никогда по нему не звонил. Отец друга дал его сам, наказывая: «Если что-то случится с Сяо или вдруг тебе нужна будет помощь, позвони мне обязательно, спасибо, что остаешься другом Сяо.», сам же идиот и болван с грудой металла на лице запретил звонить Чжунли и сказал удалить номер, а если Итер все-таки позвонит — он труп. И говорилось это настолько убедительно, что неохотно верилось. Сяо мог снова просто прогулять, как он делал до этого постоянно, но где-то под сердцем, в центре души все билось от паники, интуиция кричала, что что-то случилось. Сяо всегда брал трубку, только если не был приклеен к бутылке. Сначала Сора узнал у всех тусовщиков, на чьих мероприятиях друг оказывался чащего всего, не видели ли они звезду местного разлива вчера вечером. Итер везде получил отрицательные ответы. Значит, время пришло. Гудки рвут барабанные перепонки, наполняют тело свинцом, вдоль натягивалась тонкая струна, что вибрировала и отдавала тошнотой в пищеводе на каждое движение. — Добрый день! Эм, господин Чжунли? Это… Итер. Друг Сяо, вы когда-то очень давно дали мне свой номер… — пальцы теребят черный галстук, что оказался вдруг слишком сильно затянут на шее, затрудняя дыхание. Он чуть приспускает его. — Да, вы помните, здорово… Ну, Сяо не пришел на занятия сегодня, хотя в последние дни он совсем не пропускал и даже помогал в подготовке к концерту, на мои звонки он не отвечает, поэтому, я подумал… Может, вы знаете, где Сяо?.. Все, что сейчас окружало, что было и внутри, и снаружи, все посыпалось осколками, когда голос на другом конце отвечает. Потаенные страхи вдруг вырвались из своих тесных клеток, разрывая Итера на части. Он всегда боялся этого. Каждый день думал, но со стороны казалось, что Сяо еще держится, что все не так плохо. Может, стоило быть внимательнее, стоило задушить заботой, а не душить раздражающими подколами? Поздно думать и поздно искать момент ошибки. Итер молнией несется по этажам, перепрыгивает через турникет на входе, за что слышит угрозы вахтера. Все кажется сном, каким-то абсурдным кошмаром, даже бежать быстрее не получается. Люди повсюду. Они мешают, раздражают, встают на пути. Сяо хоть и жив, но вдруг умрет? Именно в ту минуту, когда светофор горит красным, не давая пройти дальше. Сора плюет на безопасность и только мельком взглянув по сторонам, бежит на красный. Сигналы встречных машин дезориентируют и вливают в кровь огромную дозу адреналина. Через минут десять непрерывного бега Итер стоит в приемной больницы, не в состоянии сказать и слова. Дыхание бешено колотилось где-то в горле, слова застряли где-то в желудке и если выйдут, то вместе с завтраком. Регистраторка все пытается узнать, что нужно суетному посетителю, но всех опережает Чжунли, что вышел в коридор, видимо, ожидая приход лучшего друга сына. — Итер, успокойся, дыши. — мужчина чуть приобнимает юношу за плечи и отводит в сторону, жестом показывая девушке, что это к нему. — Ты бежал всю дорогу от универа? Не стоило, после занятий я бы заехал за тобой. Возьми воды. — тянет ему бутылку минералки, усаживая на неудобные кресла в коридоре. Студент по-тихоньку приводит дыхание в норму, держась за бок, что сильно покалывал от долгого и активного бега. — Он точно в-в п-порядке? — слова сбиваются в кучу, он жадно хлещет воду, жмурясь. — П-простите, что не позвонил вам раньше. Я видел, что с н-ним происходит, но не думал, что в-все настолько плохо. Сяо запретил вам звонить. Простите, это я в-виноват. — к горлу подкатывает истерика, глаза уже на мокром месте, а видеть уставшее, осунувшееся лицо опекуна, что точно не спал уже больше суток, чей стресс наверняка был выше, чем у самого Итера, еще больше доводило и давило на чувство вины, выгрызая все хорошее. — Ты ни в чем не виноват. Ты хороший друг Итер. — Чжунли явно с трудом давались хоть какие-то слова, его мутный взгляд пытался прикрыться маской спокойствия, но Сора видел насквозь. — Ты можешь зайти ненадолго, только успокойся, Сяо осмотрели с утра, ему уже лучше. Может быть скоро очнется или в вентиляции легких не будет нужды. Доктор сказал, что для алкоголика у него слишком хорошее здоровье и тяга к жизни. — мужчина прячет улыбку за ладонью, поглаживая по плечу Итера.***
Господи, сколько можно ждать? Даже профессор Альбедо пришел, в данную секунду внимательно рассматривая художества острого на язык дылды. И по какой-то причине он неприлично опаздывал. Не то чтобы Венти его ждал. С ним вообще говорить не хотелось, наговорить столько обидных вещей и даже не появиться на следующий день. Делает вид, что крутой и такой уровень крутости никому здесь не по зубам. На деле, Барбатос даже ощущал себя слегка виноватым — он действительно перегнул палку в своих цепляниях к Сяо, прекрасно осознавая, что играет с огнем. Может, он бы даже извинился за свое детское и неуместное поведение, если бы этот маргинал в мрачном шмотье соизволил прийти. Видимо — не судьба. В актовый зал заходит директриса и подзывает завкафедрой Альбедо к себе, что-то шепчет ему на ухо. — Венти, я пойду, порепетируешь пока что один, ладно? К тебе скоро подойдут Джинн и Розария, помогут с декорациями. — Вы не будете ждать Сяо? Вообще-то, это его зона ответственности — рисовать декорации, а не мои! — Барбатос перебивает преподавателя, источая недовольство от того, что придется делать чужую работу. — Сяо… Сегодня не будет. — Альбедо бегает взглядом, — Он так старался помочь нам, может, ты теперь поможешь ему? — и удаляется вместе с женщиной, оставляя студента-музыканта наедине со всей этой бесконечной работой. Замечательно! Высший пилотаж. Его сегодня еще и не будет. Пусть потом мозги не выносит никому по-поводу заваленной сессии. На неделю хватило. Наверное, с таким характером влез куда не просили, получил и теперь дома сидит. Ну и пусть. Больно надо. Так даже лучше. Не придется извиняться, да еще и после того, как Сяо отгрыз кусок души своими словами. Пальцы опускаются на последние ноты фортепиано, резво влетая в исполнение репетиционного произведения с припева. И все же… любопытство где-то глубоко внутри расчесывает желание выяснить причину пропажи. Сама директриса пришла сказать, что Сяо не будет. Венти не может сосредоточиться ни на одном деле достаточно долго, чтобы закончить его. Он недолго репетирует концерт, отвлекается и решает перенастроить инструмент, услышав хоть одну кривую ноту, бросает и спрыгивает со сцены. Стремянка громыхает, а удержать ее с трудом получается — старая и тугая. Взбираться на нее еще сложнее, но нужно повесить украшения на оставшуюся стену прямо напротив сцены. Как только лестница начинает опасливо качаться, Барбатос от греха подальше спускается и убегает обратно на сцену, вооружившись на этот раз кисточками и красками. Однако, юноша уже через несколько минут перечеркивает все дерево, как только яблоко не становится похожим на яблоко, выйдя из-под кисти Венти. И как у Сяо получилось нарисовать портреты, да не абы какие, а практически сделав их похожими на те, что висят в Лувре. Бред. Все бесит, ничего не получается. Джинн и Розария все никак не приходят. В зале слишком пусто. Он снова садится за синтезатор, бегло проводит по клавишам пальцами, томно выдыхая. Надо собраться. Даже если нет этого придурка, что придерживал стремянку, когда кто-то вешал украшения, хотя его не просили об этом, что краснел и терялся от любой похвалы в свою сторону, даже если нет Сяо, который так забавно злился. Он сыпал угрозами и матом, махал кулаками, но будто не пытался бить в серьез. Венти понял это еще в их первую встречу. Во вторую убедился. Когда люди действительно хотят ударить, мелкий и не слишком сильный Барбатос никак бы этому не помешал. Тонкие, изящные пальцы двигаются по указаниям нотной тетради, с каждой строкой разыгрываясь и погружаясь в композицию. Сосредоточенность пришла с дисциплиной. Музыка выносит лишний мусор из головы, дает покой и ангельское дыхание, что цветами наполняется в легких. — Браво. — из-за главной двери выглядывает девушка с крашенными волосами, до последнего не мешая одиночной репетиции, ее стеклянный взгляд был прикован к сцене. — Пришлось задержаться, но я вижу, ты и без нас справляешься. Рядом стоит блондинка, она светло улыбалась, легонько аплодируя: — Это был бальзам для души, Венти. — ее кроткий комментарий был скромному музыканту вместо букета пышных роз. Вечер проходит в кропотливой работе: девушки доделывают все необходимые декорации к трем сценам спектакля, Барбатос играет одну песню за другой, распевается и последние силы отдает на вокал. Джинн и Розария имели кардинально разные мнения на тот или иной счет в процессе их работы, и Венти приходилось разнимать их странные споры. Не такие, как были у них с Сяо. Опять в голове этот фрик. Но чем больше времени проходило, тем мыслей о крепком сне становилось больше, выгоняя оттуда панков. В раздевалке он сталкивается со знакомым юношей, кажется, его зовут Итер. И вроде, это друг Сяо (у него есть друзья? Удивительно.), странно, выглядит он нервно. Они не общались толком раньше, не было общих пар, разные корпуса и еще какие-нибудь другие причины. Но Барбатос точно знал, что Сора был на хорошем счету у администрации, часто выигрывал олимпиады и конкурсы, участником некоторых был и Венти. — Привет! — окликивает Итера, улыбаясь во все тридцать два, — Эм, — Венти на секунду теряется, пытаясь понять для чего вообще вступил в диалог. — Вы вроде с Сяо друзья… Договорить ему не дают: — Извини, не сейчас, мне нужно идти. — Сора убегает, схватив свою куртку и скрывается где-то в проходе. Что-то точно было не так. Может, общаться с Итером так тесно не приходилось, но все разы, что они пересекались, юноша выглядел крайне задорным, будто у него всегда хорошее настроение. А сегодня глаза и щеки красные. Поругались с Сяо? Да черт его знает, это было бы даже не удивительно. День какой-то странный — никто не хочет разговаривать с Венти. Хорошо, что он закончился. Любитель подраться не явился и на следующий день. И на следующий. И через неделю. Разговаривать с учителями было бесполезно — они либо не знали Сяо вовсе, либо, как профессор Альбедо — увиливали от ответа. Итера не получалось найти даже в главном корпусе. На сообщения он не отвечал и кажется, вообще не заходил в сеть. Да что, мать твою, происходит? Может, Сяо убил кого-то? Учителя не хотят разносить слухи, а Сору пытают полицейские, как близкого друга убийцы, а телефон вообще забрали, чтобы найти какие-нибудь улики. Звучит правдоподобно. В конце концов, зачем так старательно пытаться выяснить причину отсутствия того, с кем вы даже не говорили нормально ни разу. Лишь махи кулаками и обмен колкостями. Барбатос попытался переключиться на учебу и подготовку к концерту, заполняя темную голову звуками из-под синтезатора, не позволяя червям выедать червоточины любопытства и совсем капли переживаний. Он ведь так и не извинился за свое поведение.***
Кто-то легонько трепет его за плечи объятиями, что-то плачет на ухо, а Сяо не может даже понять кто это, не различает слова, бессознательно приняв полулежачее положение. Голова раскалывается на двое, как кусок льда, что через мгновение отправят на дно бокала, заливая спиртным. Тошнит. Он только очнулся, но уже устал, с трудом поднимая руку, чтобы положить ее на спину обнимающего, падая лбом в чужое плечо. Хочется заснуть еще раз. Хотя бы на пять минут. Воспоминания затянуты в черную дыру и нет смысла пытаться их отыскать — Сяо ничего не помнит. Сгибы локтей болят, что-то мешается и копошится прямо под кожей, делая больнее с каждым движением. Противный писк чего-то позади себя раздражал болевые толчки мигрени еще больше. Сяо ничего не чувствует, точно получив поцелуй дементора, что высосал его душу до последней капли. Шершавая ладонь различает густые, но тонкие волосы на макушке рядом, он проводит еще несколько раз, нащупывает косу и пытается сфокусировать взгляд на человеке, что был непозволительно близко в эту минуту. Звон в ушах постепенно становился тише. — Сяо! Ответь что-нибудь, ты меня слышишь? Итер. И здесь достал. Что он делает у него дома, как узнал адрес квартиры? А дома ли Сяо вообще? Здесь слишком светло для полумрака его квартиры, юноша постоянно хмурится, светобоязнь, что пришла вместе с мигренью не давали нормально разглядеть знакомое лицо. Кажется, Итер плачет. — Я позову врача, Сяо, — он всхлипывает, но не делает того, о чем сказал, будто боится оставить лучшего друга даже на секунду, да еще и постоянно трогает: за исхудавшее, впалое лицо, ломкие волосы и сухие руки, только в последний момент заметив, что один из катетеров выскочил из вены, а на месте укола выступила кровь. Не надо было Сяо подниматься, и вообще трогать его не нужно было. — Какого… врача… — голос Сяо совершенно не похож на его, он ужасно охрип, бледные губы, что покрылись толстой корочкой трескаются с каждым словом, наполняясь сукровицей. — Нет! Ложись, — Сора придерживает голову и пытается уложить друга обратно на койку, слегка надавливая на плечо. — У тебя выпал катетер, мне надо позвать врача и Чжунли. Ты только лежи! Я вернусь через секунду! Он выбегает из палаты, оставляя товарища мертвым телом лежать на мягком матрасе. Белый потолок пестрит черными точками, очевидно являясь дефектом зрения: они постоянно дергаются и разбегаются в стороны. Жмурится и хмурится, на груди вдруг стало жечь, юноша нащупывает какую-то хрень на месте боли и пытается оторвать присоски от себя, но пронзительный писк машины сбоку моментально отговаривает это делать, заставляя накрыть голову руками от усилившейся мигрени. Что вообще происходит? Кажется, он был в клубе, пил. Потом пустота. Почти. Сяо вспоминает, что Чжунли что-то говорил про море. Причем здесь море? Составить логическую цепочку между точкой «А» — пить в клубе и точкой «Б» — Чжунли говорит о море, вообще не получалось. От попыток вспомнить хоть что-то его отвлекает шум в комнате, кто-то заходит, кажется несколько человек. Взгляд тут же цепляется за отца. — Сяо! — Чжунли оказывается моментально у койки, его взгляд беспокойно бегает по образу юноши, не зная, за что зацепиться: за мертвый, прозрачный взгляд, за бледную, посиневшую кожу или за все сразу, хотя, по правде говоря, сам опекун выглядел не лучше. Он как будто постарел на несколько лет. Всегда собранные волосы в тонкий хвост на затылке совсем растрепались, морщины проявились во внутренней стороне глаз, цвет лица посерел. — Я знал, что ты выкарабкаешься, как ты? — Покиньте палату на время, пожалуйста, мне нужно его осмотреть. — дежурный врач держит дверь в палату открытой, пытаясь выпроводить восторженных близких пациента. — Доктор тебя посмотрит, и я сразу вернусь, хорошо? — Чжунли проводит рукой по одеялу и выходит, взгляда от постели не отрывая. За ним следом выходит Итер, у него и правда ужасно красные, опухшие глаза, он машет молча и закрывает за собой дверь. Что произошло? Пусть хоть кто-нибудь объяснит. Но никто не объясняет. Незнакомец, что назвался доктором молчит, поправляя выпавший катетер, проверяет присоски от электрокардиографа, а затем садится на стул и что-то записывает на лист бумаги. Сяо хочет встать, но будто не может, остатки сил он потратил, чтобы погладить Итера по голове. Все тело точно клеем обмазали со спины, приковав к кровати. — Как чувствуете себя? — врач переводит взгляд с маленьких экранчиков машин на пациента и смотрит слишком внимательно. — Хреново. — способность мыслить понемногу возвращалась, выражаясь через манеру общения. — Голова болит. Его ответы тут же фиксируются на бумаге, а после продолжают сверлить взглядом, надеясь выпытать что-то еще. — Мне мешает вся эта хрень, — подбородком указывает на иглы и присоски. — Еще этот металлолом действует на нервы своим писком. Что я вообще здесь забыл? — откуда-то появились силы, и Сяо пытается встать, но его оперативно укладывают назад. — Пожалуйста, вам нельзя двигаться, и не получится вытащить катетер. Отключить оборудование тоже. — как ребенку цыкает и головой качает. — Вам бы пить поменьше, господин Сяо. Вы пролежали в алкогольной коме неделю. — возвращается к записям в медицинской книжке. — Неделю? В коме?.. Да вы бредите. — юноша прыскает от смеха, но тут же начинает кашлять, во рту настоящая пустыня, куда кошки закапывают свое дерьмо. — Сейчас придет медсестра, сделает забор крови из вены и принесет лекарство, вам нужно будет принять все, до ее прихода ничего не трогайте и не двигайтесь. Договорились? — врач молчит и смотрит, пока не получает кивок со стороны пациента. Мужчина удаляется. Но Итер и Чжунли почему-то не заходят. Да и вообще все вокруг происходящее — полный бред. Не может быть, что все… обернулось вот так. Алкогольная кома. Это же что-то вроде шутки, когда ты немного перебираешь с алкоголем и засыпаешь где-то на полу, пока остальные рисуют тебе непристойности на лице? Или алкогольная кома, это когда друг дарит тебе на день рождения ящик дорогого пива и вы неделю не выходите из дома. Все перечисленное — единственное, где Сяо что-то слышал про алкогольную кому, которая произносилась в контексте забавной ситуации. Но сейчас совсем не весело. Хочется сдохнуть от того, насколько Сяо плохо. Еще жажда обуяла так, что проглатывать слюну больно. Медсестра появляется в проходе, только тихо здоровается и больше не говорит. В руках у нее поднос со шприцом, колбочками и пластмассовым пеналом с кучей таблеток. Но больше всего внимание привлек огромный стакан воды. Сяо ненавидел больницы, а то что происходит сейчас, вовсе напоминает пытку. Толстая игла даже не ощущается под кожей, будто ее нет, будто через нее не бежит темная, венозная кровь, может, спирт выжег в нем нервные окончания? Работница больницы сначала помогает приподняться и сесть, а после по одному отделению открывает пенал, щепетильно наблюдая за пациентом, точно ли он выпил таблетки. Сяо же, в свою очередь, был готов сейчас хоть дерьмо сожрать, лишь бы дали запить водой. Голодным манером он глотает медикаменты, запивая жадными, большими глотками. Напившись вдоволь, он ложится обратно, ощущая хоть что-то хорошее. Жажда ушла. Медсестра просит отдохнуть до вечера, пока не будут готовы результаты анализа крови и не придет время принять уже другие таблетки. Никто так и не хочет объяснить в подробностях, что же случилось.***
— Нет. — Сяо, подумай еще раз, пожалуйста. Это только тебе во благо. — Чжунли сидит в неизменном стуле возле койки, держа сына за шершавую ладонь. — Я не хочу и не смогу снова бросить тебя наедине с твоими проблемами. — У меня нет проблем, мне не нужен мозгоправ. — юноша в своих словах был непреклонен и пытается забраковать очередной разговор о психотерапевте. У него нет зависимостей, нет проблем и все хорошо. То, что отец смотрит на руку, что исполосовали белые толстые шрамы, Сяо предпочитает игнорировать. — И академ я брать не буду. Я почти сдал все долги, меня допустят к сессии. — в голосе столько силы и уверенности, что создается впечатление, точно Сяо сейчас встанет и пойдет в универ, отсидит пять пар и еще останется заниматься в библиотеке. На деле же, таблетки погружали его в вегетативное состояние, когда кулак с трудом получалось сжать. Но на радость, после пробуждения и прошествию нескольких дней, сняли катетеры, увезли пищащее оборудование — мозг отдыхал от шума. — Я могу без твоего согласия отправить тебя на лечение, ты же знаешь? — мягкая отцовская улыбка одаривает теплом. Всегда было приятно видеть, когда Чжунли улыбался. В такие моменты Сяо не чувствовал себя дерьмом. — Ты не сделаешь этого. — юноша чуть крепче, сколько хватило сил, сжимает чужую крупную ладонь. — Не сделаю. — Значит, тема закрыта. Когда меня уже прекратят пичкать таблетками? Я хочу уйти отсюда. — пустой взгляд вперился в потолок, пытаясь представить на его месте ясное небо и солнце. — Скоро. Может, поживешь со мной? Хотя бы недолго. — Ладно. — вслух и не признается, что скучал, что присутствия Чжунли и правда было мало, даже если сам Сяо сделал для этого все. — А ты… виделся с ней?.. Говорил обо мне? — отворачивается, сердце вдруг забилось быстрее. Страшный вопрос, а услышать ответ было еще страшнее. — Нет, я не стал ей рассказывать. Если хочешь… — Ни в коем случае. — Сяо больно кусает себя за губу, царапая до кровавой ранки. — Тогда она еще больше разочаруется, убедится, что я такой же, как они. — Сяо, твоя мама никогда не была в тебе разочарована. — опекун тянется к темной макушке и легонько гладит свободной рукой. — Почему ты считаешь, что все тебя ненавидят? Он молчит.***
Актовый зал гудит, работа кипит. Сегодня здесь даже слишком оживленно, чем раньше: студенты толпятся, на сцене вечно кто-то есть, бесконечно прогоняя свои номера, кто-то носит реквизит туда-сюда, кто-то ругается, а кто-то безмолвно наблюдает. Венти сегодня должен прогнать всю программу от начала до конца, но как работать в таком балагане, даже не представляет. Все вокруг бесит, раздражает, но и срываться на ком-то, кто случайно попал под горячую руку тоже не вариант, потому Барбатос продолжает улыбаться и перечитывать нотную тетрадь из раза в раз. Дверь в зал слегка приоткрыта, Сяо протискивается внутрь, снова встав в проходе, опешив от такого количества людей. Что за отдельный круг ада для интровертов? Месяц назад тут было пусто, как на последней паре в расписании по физкультуре. Его помощь здесь наверняка больше не нужна. Сяо разворачивается и собирается также тихо уйти, но путь преграждает молодой преподаватель и предлагает присесть: — Через пару минут ребята начнут прогонять свои номера, может, посмотришь? — учитель садится рядом, видимо, чтобы студент не сбежал. — С выпиской тебя, Сяо, хорошо себя чувствуешь? Замечательно, теперь каждая букашка и пылинка в этом заведении в курсе, что Сяо алкоголик. Найдет, кто растрепал — убьет. Он даже этого преподавателя видит в первый раз, как это дошло аж до второго корпуса? — Извините, я вас вижу первый раз. Вы ведете какие-то пары у меня? — так вежливо, как только может. — Точно, нас не успели представить. — он поправляет очки, что съехали на нос и садится полубоком. — Можешь звать меня просто по имени — Альбедо, я заместитель кафедры художественного факультета. — мужчина улыбается и тянет руку для рукопожатия. — Я видел твою работу, очень талантливо, жаль не удалось побеседовать. Но если захочешь, я всегда открыт к диалогу со студентами. Сяо жмет ему руку и молчит. Слишком уж тот самый Альбедо говорливый. — Может, позже. Венти, что крайне сосредоточенно перечитывал нотную тетрадь, сидел на ведре, служивший реквизитом для какой-то из сцен спектакля, не замечал никого вокруг и не заметил бы, если бы его беспардонно не спихнули с необходимой вдруг части спектакля — ведра. Тетрадь улетает на сцену, прочь из-за кулис, распластавшись на дощатом полу. Барбатос ругается и ползет за своими нотами, страшась того, что ему отдавят руки в любую секунду и с карьерой музыканта можно попрощаться. Правда, ситуация пострашнее как ледяной душ вылилась на голову пианисту в эту же секунду. В зале сидел Сяо и спокойно разговаривал с профессором Альбедо. Это шутка? Что он тут делает? Его не было целый месяц, а сегодня он просто пришел, будто ничего не было и сидит в зале. Венти оббегал еще пол универа в поисках хоть какой-то информации и никто. Никто! Ничего не знал об отсутствии Сяо. Кто-то даже смеялся над юным сыщиком, призывая опомниться: это же Сяо, его и дольше не было на парах, к чему подобные розыски. Может так, но что-то в этой ситуации было слишком много странного. Итер, лучший друг первого прогульщика их университета, тоже ничего не отвечал, днями не приходил на занятия, выглядел внешне и источал такую ауру, будто кто-то умер. Так и ничего не узнав спустя недели поиска, Венти поглотила подготовка к сессии и концерту, отдавая все свободное время учебе и репетициям. И сейчас, вот он. Живой, сидит в зале, вероятно, собираясь посмотреть номера студентов. Руки вдруг затряслись, а над ухом кто-то визжал, чтобы Барбатос убирался со сцены, потому что они начинают. Начинают. Уже? Мандраж отчего-то стал только сильнее. Романтично-строгий костюм идеально сидел на фигуре Венти, черные брюки делали его ноги еще длиннее, а свободная белая рубашка, которую он не застегнул на верхние пуговицы, облачала тонкую шею и острые ключицы. Музыкант совершает низкий поклон в зрительский зал, проходит к фортепиано с левой стороны сцены и присаживается, поднимая и закрепляя крышку инструмента. Он открывает концерт. Кажется, Сяо смотрит слишком внимательно, чем следовало. Разумеется, он не забывал о Венти, но увидеть его первым — выбивало. В голове сразу всплывали воспоминания о последнем разговоре, и либо это действие таблеток не закончилось, что делали Сяо нюней в его понятии, либо он сошел с ума, раз ему стало обжигающе стыдно здесь находиться из-за своих обидных речей. Наверное, никто бы не захотел услышать про себя то, что говорил Сяо. Но пути отхода нет, его закрывал собой Альбедо. Ладно, ничего страшного, дослушает и уйдет. Это же одна из финальных репетиций, помощь больше не понадобится? А общаться с Венти в планах не было. Звук музыкального инструмента разливается в чудесные произведения классики, наполняя зал торжественным и одновременно, таким контрастным, трагическим настроением. Венти профессионал, в этом не было сомнений. Его игра увлекает, утягивает куда-то прочь из этого зала, затягивает в далекие земли, где всегда лето, где кругом зеленые деревья, отвесные скалы и игривый ветер, готовый поднять тебя до небес, словно ты частичка изумрудной кроны, что вырвалась на свободу. Венти играл это произведение особенно. По-своему. Оно ощущалось в каждом движении и даже в выражении лица: одухотворенное, волшебное. Сяо даже не в состоянии подумать о чем-то другом, отдавая все свое внимание беспрецедентной игре Барбатоса. Номер за номером, а Сяо с каждым разом находился все в большем восхищении. Перед ним, там, на сцене оказался совершенно другой человек. Это поражало. Венти проигрывает последние ноты завершающего произведения, и зал из десятка преподавателей взрывается аплодисментами, но громче всех, кажется, аплодирует Сяо, вскочив со своего места. Кровь бурлила, а взгляд горел признанием. Все слова, что раньше были адресованы Барбатосу были полной чушью, клеветой и виной этому лишь твердолобость. Венти ни капли не был пустым.