Моя ужасная няня

      Реборн не собирался обвинять Скалла сразу — нет, он понимал, что смятое покрывало могло быть простым совпадением, или, например, неаккуратностью Скалла. Придурошный фиолетовый подросток мог просто из любопытства влезть в его спальню, суя свой маленький носик куда не следует. В любом случае, ничего незаконного он не найдет. Реборн же не идиот — хранить оружие в месте, где его может найти любой желающий. Или одна маленькая любопытная девочка с тягой к пистолетам — и он не знал, что было бы хуже.       Так что один раз нарушения Реборн простить мог — тем более, что он не оговаривал, чтоб в его спальню не заходили, он просто не думал, что ребенок полезет туда. Но Скалл, видимо, был гораздо более наглым. Не только потому что лез в чужую спальню — но и потому что делал это не раз.       В первый, раз, как говорилось, Реборн его простил — да и во второй тоже, когда через пару дней вновь обнаружил свою постель смятой. Нет, Скалл, видимо, пытался ее привести в порядок, как мог — но одеяло лежало неровно, подушка была продавлена, а еще Реборн обнаружил в своей кровати пару фиолетового цвета волосков.       Тогда он не выдержал, прижал уходящего было подростка к стене и раздраженным тоном сообщил ему, что, если уж тот желал бы где-то поспать, то он вполне мог дремать на диване в гостиной. Скалл, стоящий, склонив голову, словно он правда опасался Реборна — чего именно тот боялся, он не понимал, но судя по тому, как фиолетовые глаза бегали по комнате, смотря куда угодно, кроме как на него, а кадык на шее подростка дергался, словно тот панически сглатывал.       Реборн договорил свою фразу, отступил назад, давая Скаллу немного места, и, скрестив руки на груди, прислонился к стене.       — Я надеюсь, вам все понятно? — произнес он неприязненно, наблюдая, как Скалл пытается отдышаться и прийти в себя. Подросток взглянул на него диким, ошарашенным взглядом, словно Реборн тут решал его судьбу, а не просто информировал о месте, где тот может отдохнуть.       Реборн не понимал, чего Скалл так испугался — а потому более удивительным для него было вновь найти свою кровать мятой. Он, как последний идиот, вновь повторил свой спич про диван, уже более настойчиво, и все снова ни к чему не привело. Скалл паникующе таращился на него, кивал головой, как китайский болванчик — и все равно продолжал.       Выгонять подростка не хотелось — он со своей работой сиделки справлялся. Ну, вроде как. Юни на него не жаловалась — наоборот, она радостно кидалась на шею Скалла, когда тот приходил, вися на нем, словно маленькая обезьянка, да и прощаться не желала до последнего, делая очень грустные глаза, когда тому надо было уходить.       Иногда Реборну казалось, что она любит Скалла даже больше чем его — Принцесса очень легко отпускала его на работу, даже не всегда вставая с постели, а просто нагло досыпая, да и встречали его без особых фанфар, простым поцелуем в щеку. И нет, Реборн не ревновал. Разумеется, он не расстраивался и не искал поводы выкинуть Скалла из дома потому что Юни тот нравится больше, чем он. Хэй, он вообще-то занят важной работой — в чем она, правда, заключается, Реборн так до сих пор и не понял, — и зарабатыванием денег ей на игрушки, так что она могла бы хоть чуть-чуть погрустить, что он уходит! Но нет, девочку, кажется, его отсутствие совершенно не волновало.       В любом случае, Реборн был суровым работающим взрослым, и не собирался выгонять Скалла просто так — но на этой же самой работе, когда он принес всем кофе и сидел за столом, с важным задумчивым видом перекладывая бумаги из одной стопки в другую, он услышал, как две старшие дамы громко обсуждали все последние слухи.       — А синьор Джордано, ты слышала, — громко, на весь кабинет, прошептала одна, — Синьор Джордано то этим… Педофилом оказался! Маргаритину дочку попортил!       — Да ты что? — так же громко поразилась вторая, чуть помладше, с крашенными в блонд волосами, — И что?       — Да что, что, в полицию забрали! — сообщила первая еще громче, — и правильно, как таких уродов еще земля носит!       Дамы согласно заохали, — кажется, их осуждающая поддержка была слышна даже в коридоре.       Обычно это не мешало Реборну — он мог прекрасно работать и в полной тишине, и в грохоте рок-концерта, просто фильтруя все лишние звуки, но сегодня их слова заставили его очень, очень сильно напрячься.       А еще с нарастающей паникой осознать, что кроме фиолетовых волос он находил на своей постели еще и темно-синие. Тогда он не обратил на них внимания — волосы Юни встречались по всему дому, потому что она была очень активной малышкой, старающейся залезть везде, куда только можно, — но сейчас они очень, очень сильно его напрягли.       А не был ли Скалл ублюдком и любителем маленьких девочек? Реборн подавил желание бросить все и тут же поехать домой, но мысль эта плотно засела у него в голове. Но, черт возьми, у него не было никаких доказательств! Да и Юни не подавала никаких признаков того, что Скалл нарушал ее границы и лез куда-нибудь, куда не должен был. Но Юни, не смотря на всю свою самостоятельность, все еще была четырехлетней девочкой.       Реборн воспользовался своим служебным положением и доступом в интернет, и залез в сеть, пытаясь найти информацию о том, как разговаривать с маленькими детьми, которые, возможно, подверглись взаимодействию с педофилами.       Вечером он выпроводил Скалла из квартиры — в этот раз он смотрел на него особенно сердито, и, возможно, Скалл это понял, потому как он выглядел очень виноватым. Ну, ладно, это не о чем не говорило, потому как подросток выглядел виноватым всегда, и в этот раз Реборн просто слишком хорошо это почувствовал. Так вот, выкинув этот потенциальный труп из их дома, Реборн усадил Юни рядом с собой, и принялся, как мог, расспрашивать об их со Скаллом времяпровождении.       — Принцесса, ты чувствуешь себя с ним в безопасности? — спросил он тихо, внимательно наблюдая за реакцией девочки. Юни перестала откручивать кукле голову, замерла, глядя на него внимательными и очень взрослыми глазами, — видимо, тоже прочувствовала серьезность момента, и наконец медленно кивнула. Реборн выдохнул. Это радовало.       — А он тебе нравится? — продолжил он осторожно, — Если хочешь, я могу уволиться и буду вместе с тобой сидеть, без всяких нянек.       На самом деле, он не мог — точнее, мог, потому как первую зарплату ему уже выдали, но недолго. Но если выбирать между кучей денег и защитой Юни, он без колебаний выберет второе. В конце концов, у него есть пара дорогих колец и несколько дизайнерских костюмов, которые он мог бы заложить в ломбард. Да, они были ему дороги, как память о Луче, но живая, здоровая, счастливая Юни была гораздо драгоценнее. Пусть даже она смотрела на него, как на идиота.       — Что, ты не хочешь? — переспросил он с улыбкой. Юни помотала головой, и Реборн почувствовал, как его улыбка становится несколько натянутой, — Неужели ты совсем не скучаешь по мне?       Юни пожала плечами и отвернулась, начав вновь сосредоточенно откручивать кукле голову. Весь ее вид выражал полную незаинтересованность. Реборн почувствовал, как у него разбивается сердце.       — Что? — спросил он жалобно, — Ты правда не хочешь? Разве тебе не хотелось бы со мной поиграть?       Юни вновь взглянула на него, гордо задрала нос. Потом отложила уже безголовую куклу в сторону, и, сосредоточенно нахмурив маленький лобик, начала с трудом складывать жесты. Реборн так же сосредоточенно их читал — хоть он и начал изучать язык глухонемых, он знал только основы. К счастью, Юни знала и того меньше.       Она медленно сложила фразу «Мы играем с…», потом остановилась, задумалась, видимо, пытаясь подобрать подходящее определение для фиолетового чудовища, в итоге просто махнула рукой в сторону двери. А затем, очень довольная собой, показала Реборну язык.       — То есть, вы теперь со Скаллом играете? — спросил Реборн печально, — Я теперь тебе совсем не нужен, да?       Юни снова лишь пожала плечами. Реборн тяжело вздохнул — ревновать к Скаллу было глупо, пусть и по какой-то загадочной причине, он нравился Юни гораздо больше, чем сам Реборн. В конце концов, любовь его драгоценной малышки к нему не была преступлением, пусть он и не понимал, что Принцесса нашла в этом фиолетовом ужасе. И он не будет его выгонять лишь поэтому, да и Юни наверняка расстроится, если уж ее обожаемый Скалл не будет больше приходить, верно?       Реборн уже собирался закончить разговор и уйти готовить им ужин — или посмотреть, что им оставил Скалл, потому как готовка в этом доме внезапно перекочевала на плечи подростка, — но Юни, до того сидевшая тихо, сделав очень сложное лицо, вдруг схватила его за рукав, потянула, и, внимательно глядя ему прямо в глаза, вдруг сложила «Мы играем в семью». И потом гордо добавила «Я мама».       Реборн почувствовал, как его улыбка дрогнула.       Забудьте. Он убьёт этого ублюдка.