His own philosophy

С кризисом ориентации Сонхва столкнулся ещё в средней школе, но по-настоящему пережить все прелести жизни гомосексуального человека в гетеросексуальном обществе пришлось уже в предвыпускном классе. Не сказать, что это был исключительно негативный опыт, но косые взгляды в сторону парня, всего единожды пойманного с поличным за не очень-то добровольным сношением в туалете с выпускником, и травмирующие последствия этого непреднамеренного каминг-аута вынудили запрятать куда подальше естественные потребности и сосредоточиться исключительно на учёбе. Это возымело свои плоды: удачное окончание школы и высокие баллы открывали двери в престижные вузы, в частности, в тот самый университет, где сейчас учился Сонхва. По инерции продолжая уделять большую часть времени учёбе, а позже и работе, он легко заработал статус прилежного студента, но вот только так и не восстановил нервные клетки и нормальное отношение к более удачливым и смелым себе подобным. Вот и сегодня, при виде целующихся на кухне Уёна и Сана и осознании факта их бесстыжего утреннего секса, Сонхва испытал противоречивые чувства. Ему во многом было просто завидно — и не только смелости (а скорее, наглости) в проявлении своих чувств при соседе, который вполне мог оказаться ярым гомофобом и нажаловаться куда следует, но и, собственно, тому, что Уён и Сан были вместе. Ещё при первой встрече у него сложилось впечатление, что между парнями существует особая связь. Сначала Сонхва думал, что эта та самая крепкая мужская дружба, которую он наблюдал на примере Юнхо и Минги — своих давних друзей. Но, как выяснилось позже, Уёна и Сана связывала куда более интимная связь. И парню очень бы хотелось, чтобы она была вне его поля видимости.

***

Сонхва набрал полные лёгкие воздуха и готовился без передышки преодолеть расстояние от входной двери до своей комнаты, чтобы не встретиться со своими чудесными соседями. Но эти самые соседи были готовы к подобному развитию событий: будто специально устроились в гостиной, из которой был единственный ход в обиталище Сонхва, и терпеливо ждали, коротая время за просмотром какого-то фильма. — Хён, погоди, — сказал Сан раньше, чем старший успел просочиться в свою комнату. Сонхва подумал, что если замрёт на месте и прикинется мебелью, странная парочка оставит его в покое, но тёплая ладонь, похлопывающая по плечу, и едва уловимый, но манящий парфюм (который Сонхва будто бы уже где-то слышал) заставляли убедиться в том, что соседи так просто не отступятся. Пришлось повернуться к ним лицом и обратиться в слух. — Хён, — подключился Уён, не забывая улыбаться своей, как оказалось, совсем не невинной улыбочкой, — мы хотели попросить прощение за утреннее. Это было… не очень тактично с нашей стороны. Сонхва аж повёл бровью от Уёнова «не очень тактично»: это было слишком мягко сказано. — Не хотелось бы, чтобы наше знакомство и дальнейшее сожительство не задались с самого начала, — добавил Сан. Он всё ещё держал руку на плече старшего, и тому казалось, что от этого оно начинает полыхать. — Поэтому мы хотели бы загладить вину и познакомиться поближе.

***

Непредвиденные посиделки оказались не такой уж плохой идеей. По крайней мере, после них Сонхва всё же изменил отношение к соседям. После довольно убедительных извинений они решили угостить его ужином, и, надо сказать, в последний раз Сонхва так вкусно ел, когда был в гостях у матери. Под рагу с соджу разговор пошёл куда более оживлённый. Уён и Сан больше не казались Сонхва озабоченными нарушителями его личного спокойствия, да и в целом первое, не очень приятное, впечатление сгладилось. Сан, по первости казавшийся довольно сдержанным, в более неформальной обстановке оказался очень компанейским парнем. А эгьё, которое Уён упросил его сделать, и вовсе было самым милым, что Сонхва когда-либо видел. Уён тоже приятно удивил. На самом деле он был не таким уж раздолбаем, каким выглядел на первый взгляд, просто имел к людям специфический подход, который выработал по жизни и в процессе обучения на психфаке. Кроме того, выяснилось, что он также изобрел какую-то свою философию, понять которую на нетрезвую голову было не так-то просто. Как разобрал Сонхва, это была сборная солянка из китайской, индийской и какой-то европейской философий, заключавшаяся в особом познании своего тела посредством взаимодействия с другими людьми. И хотя поначалу взять в толк суть этой заумной концепции было невозможно, Сонхва было искренне интересно с ней познакомиться. Тем более после того, как его слёзно об этом упрашивали две симпатичные мордашки. Когда градус алкоголя в крови достиг определённой отметки, разговоры стали откровеннее. Сонхва, обычно не лезший в чужие отношения, под действием соджу всё же поинтересовался о личной жизни соседей. От рассказа — довольно комического с подачи Сана и Уёна, буквально разыгравших по ролям пару курьёзных историй из их совместной жизни, — они перешли, как ни странно, к разговору о личных травмах Сонхва. В итоге пьянка кончилась сеансом психологической помощи, слезами на чужом плече, объятьями и похмельем на следующий день. Жалели они в итоге только о последнем.