Пианист: Инверсия

      Робкие и в то же время хаотичные поцелуи четырнадцатилетнего и пятнадцатилетнего подростков едва можно было назвать взрослыми. Лишь попытки двух юных человек выглядеть так — старше и знающим, как надо — в глазах друг друга. Хотя… по правде, глубоко в душе они понимали, что у обоих сейчас намечается самый первый сексуальный опыт, что все их действия со стороны могут казаться неуклюжими и, вероятно, даже смешными.       Но им-то самим что? Им главное познать друга друга — познать со всех сторон себя и противоположный пол, с которым сейчас перепадет. Без любви: дружеской симпатии вполне достаточно, чтоб довериться, отдаться, получая взамен то же доверие и доступность.       Сдерживаться уже было тяжело — видать, из-за разросшегося до предела ожидания, что через несколько минут она потеряет девственность — Ино приглушенно томно выдохнула, послушно позволяя чужой руке на ее затылке немного наклонить голову в бок, открывая для поцелуев ее горло.       Шисуи интуитивно делал хорошо: классно целовал и расслаблял так, что даже уже ноги подкашивались — так хотелось задержаться в его ласке и одновременно растворится в его тепле… Он казался в какой-то степени опытным даже для своих пятнадцати лет.       Когда же его рука, пробравшись под чашку лифчика, сжала грудь до офигенных звездочек в девичьих глазах, кларнетистка рефлекторно подалась вперед, вжав парня в стену заброшенной стройки. Места, к которому они так давно приглядывались, планируя пространство для своих тайных утех. Чтобы не стесняться никого и не переживать свои самые первые сладкие минуты сексуальной жизни в преддверии того, что все может быть кем-то вот-вот вероломно разрушено.       — Я хочу тебя, — пролепетала Яманака на ухо Учихе, едва касаясь его губами. Борола в себе желание шумно застонать. — Всего. Полностью. Сейчас… Уже совсем не могу.       В ответ — довольная, но такая лукавая улыбка, скрываемая под томной пеленой возбуждения:       — Я тоже больше не могу… — шепчет парень, скользя рукой по девичьей пояснице вниз — пошло задирая короткую юбку, оголяя бедро; скользит под трусики. — Давай… уже?       — Да… — содрогаясь, выдыхает Ино, спускаясь ладонями по телу Учихи и цепляя пальцами внизу мужскую пряжку на брюках: совладать с ней получается не сразу, но все-таки выходит.       Ино приспускает штаны на его бедрах. Едва дрожащими пальцами расстегивает пуговицу на его нижнем белье… немного касается стоящей плоти, выглядывающей из мягкой ткани трусов.       Яманака немного пугливо дергается, когда слышит рык Шисуи. Чувствует, как его крепкие руки уже хватают ее за плечи, заставляя сделать шаг назад — Учиха хочет на подоконнике, у стены… на полу? Блондинка заглядывает в черные глаза брюнета, замечая почти сорвавшийся в пропасть рассудок. — Нет, стой… — шепчет она, уже упираясь ладонями в его грудь, заставляя остановиться, замереть, продолжить ощущать за спиной стену. — Ты не понял… — замечает появившуюся морщинку меж его аккуратных бровей. — Я хочу тебя всего… Сейчас…       На удивление эмоция непонимания промелькнула не только в ускользающем сознании скрипача, но и на его лице — темный взгляд задержался на мимике Ино: на ее раскрасневшихся от поцелуев приоткрытых губах, с которых срывается активное дыхание; на ее розовых щеках, ставшими таковыми, вероятно, от стыда или большого желания стать женщиной; на преданно глядящих красивых зелено-голубых глазах.       — Не понял… — лишь изрекает скрипач, замечая, как в этот момент девушка внезапно опускается на колени, вставая на пыльный бетонный пол своими полосатыми гетрами. Как осторожно она касается руками его возбужденного органа, легонько дует прежде, чем обхватить головку губами… Шисуи же даже вдохнуть не может — не ожидал он этого, не думал, что в первый раз Яманака захочет попробовать его на вкус…       «Я хочу тебя. Всего. Полностью»... Губы блондинки двигают дальше, вбирая в себя все больше горячей плоти — Учиха забывается, теряется в своем самом первом и внезапном фейерверке фантастически ярких и таких осязаемых ощущений: жмурится до самых слез, содрогаясь и сжимаясь всем телом от удовольствия. А когда рука девушки дотрагивается до основания члена, массируя, то Шисуи и вовсе…       — Ино… — глухо стонет, внезапно выпрямляясь, резко отбрасывая голову назад.       И вдруг… время, казалось, замерло окончательно, протестуя внезапно хлынувшему потоку звездочек перед самыми глазами. Веки тут же устало закрываются. Ноги подкашиваются. Тело парня стремительно скользит вниз по стене. Дыхание рванное, краткое — легким тяжело раскрыться.       Мозг же не сразу обрабатывает жгучую и полыхающую боль в самом затылке.       — Шисуи! — как-то издалека доносится испуганный крик Ино.       Странно… как и то, что прикосновения Яманаки к рукам и корпусу Учихи тоже воспринимаются едва осязаемыми, словно импульс призрака.       Скрипач с трудом заставляет себя разлепить глаза: не видит ничего, кроме безумного растерянного взгляда нависшего над ним лица кларнетистки. А он же… уже лежит на твердом полу?       — Шисуи! — девичий голос дрожит. Яманака плачет? Но ответить, успокоить ее не получается: боль — в голове, затылке — разрастается все сильнее, становится невыносимо едкой, впивающейся в череп сзади. Порождает на загривке странное ощущение…       Рука скрипача через силу тянется к этой агонии. Отстраняется, коснувшись липкой влаги в самых волосах. «Кровь? — осознает, уже глядя на собственные поднесенные к глазам алые пальцы. — Капец… я облажался… Разнес бошку…»       Стыдно. Очень стыдно перед Ино за такой первый раз. А ведь она так хотела…       — Почему мне все это снится? — едва поведя головой на подлокотнике, Шисуи поудобней пристроился на не совсем мягком диване, находящимся в кабинете Кабуто. Голос звучит приглушенно, хрипло — связки еще не пришли в норму после коматозного состояния. — С того момента, как очнулся, сплошной секс только и снится. Очень реалистичный — даже путаюсь в том, сон ли это… Причем с совершенно разными девушками. Множеством девушек… Сегодня, вот, блондинка снилась.       — Да… мы заметили по Вашему утреннему белью, — безынициативно изрек Якуши, сидящий за столом и заполняющий какие-то бумажки. Говорил так же, как и Учиха, по-японски: все-таки Кабуто был японцем, хоть и давно получившим гражданство США.       — Это не смешно, — нахмурился брюнет, закрывая глаза и держа руки на груди: в пальцах заметно улавливалась легкая дрожь.       — Разве я смеюсь? — врач подает свой задумчивый голос, не отвлекаясь от писанины. — Лишь констатирую факт: по ночам в Вашем организме происходит неконтролируемая эрекция, побуждаемая Вашим субъективным восприятием во сне эротических образов — зрительных, слуховых, тактильных, вкусовых и обонятельных. Это и является причиной Ваших оргазмов.       — И что мне делать с этим? — морщится брюнет, не открывая глаз. — Это ненормально — так часто… испытывать оргазм, не желая этого…       — Господин Учиха, — недовольно пробубнил медик, подняв голову и недобро сверкнув своими круглыми очками, — Вам стреляли в голову. Вам делали операцию на мозг. Вы находились в вегетативном состоянии, а затем в коме. Неудивительно, что Ваш умственный орган все равно остался травмированным. И совершенно не вызывает недоумений то, что сейчас Вы имеете последствия: проблемы с памятью, тремор в руках, неконтролируемую эрекцию и оргазмы по ночам… — внезапно оказывается перебитым.       — Вам отваливают такие огромные деньги за мое лечение, — струнник поднимает веки, глядя в белый потолок. Напрягает скулы, — Вы должны знать, что со мной нужно делать, чтобы я пришел в норму.       — Вы — очень интересный случай, Шисуи, — Кабуто вновь опускает взгляд на листочки. Но тут же кратко глядит на скрипнувшую открывшуюся дверь — Фернандес прошла в кабинет, принеся еще необходимые документы. — Планирую включить Вас, господин Учиха, в свою докторскую диссертацию.       — Если только я разрешу, — брюнет едва повернул голову, почти безразлично взглянув на вошедшую медсестру, что уже отходила от стола Кабуто, направляясь к нему, — иначе Ваши действия будут расцениваться как незаконное распространение личных данных, — двинулся вперед вверх, опираясь на сидушку и подлокотник дивана.       Девушка аккуратно взяла Учиху за предплечье, позволяя ему приподняться и окончательно принять сидячее положение — Шисуи, чувствовал, как его тело после комы было словно деревянным, скрипучим. Любое действие давалось с трудом… однако с каждым днем состояние все улучшалось: в первые дни его возили по реабилитационному центру в инвалидном кресле; сейчас же он ходит сам — пускай и медленно, ссутулившись и постоянно опираясь на руку медсестры… Видимо, через неделю-две и Исабелла будет уже не нужна. Лекарства и необходимые физические упражнения все-таки помогали идти на поправку в какой-то степени.       — На мой взгляд, — изрек Кабуто, проигнорировав реплику Учихи, но внимательно глядя на этого человека, — если в Ваших снах все сексуальные партнерши имеют четкие лица и даже имена, хорошо знакомые лично Вам, то… Это все очень похоже на воспоминания — ибо мозг не может генерировать во снах человеческие лица, если не видел их наяву. А Ваши сны очень реалистичные… Вероятно, Вам просто-напросто снится собственный пережитый когда-то сексуальный опыт. Но не думаю, что здесь что-то по Фрейду, что Вам так сильно сейчас хочется физической разгрузки… ведь Ваш организм, по сути, пока истощен комой.       Возможно, подсознание хочет сказать, что Вы забыли о чем-то для Вас важном… Подумайте, что это может быть? Может, любовь? Не удивлюсь, если раньше, имея в своей жизни беспорядочные половые связи, Вы просто хотели убежать таким образом от какого-то чувства… Отстраниться от безумной эмоции, сносящей голову по отношению к какому-то человеку, с которым просто не могли быть. И чтобы задушить это окончательно, Вы из наркотиков, алкоголя и секса выбрали последнее.       Любовь? «Я мог ее испытывать по отношению к кому-то?» — легкая морщинка залегла меж аккуратных темных бровей.       Шисуи двигался от кабинета Кабуто вперед по коридору медленно, немного согнувшись — чувствовал на своих правом локте и предплечье легкую хватку Исабеллы — знал, в случае чего, это невесомое прикосновение женских пальцев в одночасье станет металлическим, крепким, не позволившим упасть... Шисуи почему-то ощущал, что эта Фернандес именно такая, внешне хрупкая, но внутри — настоящий воин. Человек, напоминающий ему...       Кратко посмотрел на девушку и уловил ее игривый затейливый взгляд, смотрящий куда-то вперед. Скрыто проследовал за ним и сразу понял, кому он предназначался: навстречу шел Паоло Кастельс, сопровождая своего подопечного — Киллера Би, психопата, славящегося своей би-ориентацией и нездоровой охотой «поиграться» с ножами.       Учиха увидел, как в одночасье, ослабив бдительное внимание со своего подопечного, просиял смуглый брюнет, скучающий от всех рифмованных неоднозначных мужских подкатов в свою сторону. Скрипач видел, как Паоло, улыбнувшись, подмигнул Исабелле в ответ.       — Chico malo, — шепнула темноволосая, поравнявшись со своим возлюбленным, и кокетливо прицокнула языком. Затем немного оглянулась, кратким взглядом проводив прошедшего мимо мексиканца. Как, впрочем, и он ее.       Сделав еще пару шагов, Шисуи замер, словно ударенный молнией. Ошарашенно посмотрел на медсестру, что уже среагировала на его внезапную остановку.       — What's the matter? — женские карие глаза внимательно скользят по внезапно бледному лицу Шисуи: сосредоточенно и предельно сконцентрированно.       — It's okay... — едва найдя в себе — непонятно откуда — силы, шепчет Учиха. Кратко проходит языком по своим пересохшим губам, тяжело выдыхая. Отворачивается. Продолжает идти дальше, ощущая рядом с собой Исабеллу. «Chico malo», — сознание скрипача внезапно повторяет и повторяет эти слова, что странным образом совмещают почему-то в себе и женский, и мужской голос... слова, что кажутся предельно знакомыми...       Видимо, с некоторыми участками головного мозга Учиха все-таки будет ловить некоторые проблемы: пуля, операция, кома... Но вот вопрос — как долго?       — If you're not feeling well right now, we can cancel everything and return to the your ward, — брюнетка сдержанно скользит взглядом по профилю ссутулившегося человека, идущего рядом с ней.       — No, everything is okay. Just... — парень запинается в словах, боясь озвучить собственно смятение, внезапно возникшее в сердце от всего произошедшего сейчас, но... — Nothing.       Ничего.       Хотелось, чтобы было именно так — пусто и глухо. А не этот звучащий из двух слов испанский в собственной голове... В размышлениях парень даже и не уловил, как уже оказался вместе с Исабеллой в просторном помещении — месте встреч с родными: большое пространство со множеством столиков на четверых человек.       Однако, осознав эту банальную истину, парень, даже не смотря на большое количество пришедших проведать пациентов реабилитационного центра, почти сразу узрел... маму и двоюродного брата...       — Ты видишь его?.. — скрипач услышал, подходя к этой парочке, взволнованный тихий голос матери. Она говорила по-японски. — Я так волновалась по этой всей ситуации, что оставила дома очки.... Ничего не вижу вдаль...       — Да. Он идет прямо к нам, — безинициативно отвечает мужчина, не сводя взгляд со струнника и медсестры.       — Шисуи! — восклицает женщина, тут же бросаясь вперед, когда сын оказывает в поле ее видимости. Кидается, заключая молодого человека в крепкие объятия. — Ты живой! — скользит руками по его спине выше, обхватывает руками его голову, едва проводит пальцами по повязке, опоясывающей голову на уровне лба...       Это была их первая встреча после его комы...       Она знала, что он жив, но не могла поверить в это до самого конца — нужно было увидеть, чтобы убедиться в этом. Во всем, что сейчас происходило с родным и единственном сыном... Весь этот ужас.       — Мама... — тихо выдыхает парень, в ответ приобнимая женщину дрожащими руками и кладя голову ей на плечо.       Он помнил ее. Слишком хорошо для своей травмы.       — Does anyone speak English? — Фернандес едва улыбается и, получая тут же краткий кивок Обито, жестом приглашает его отойти в сторону, почти беззвучно произнося: — We need to discuss medical confidentiality.              — Of course, — также тихо отвечает пианист, следуя за девушкой.       Скрипач кратко провожает их взглядом, ощущая, как мать отстраняется от него. Позволяет ей сделать это, тут же чувствуя, как она берет его неконтролируемо трясущиеся руки в свои.       — Это же лечится?.. — тихо шепчет она, поднимая на сына полный боли и сострадания взгляд — брюнет даже замечает слезы в ее глазах. — Ты же будешь еще играть?.. Этот тремор в пальцах... он же не навсегда? — с надеждой.       — Не знаю, — признается Учиха, тяжело выдыхая. — Никто ничего не говорит по этому поводу...       — Ты же без скрипки жить не можешь... — вздрагивает женщина на вдохе, словно борясь с тем, чтобы не сорваться в горький плач. — Я так люблю тебя, сын...       — Я тоже... Но... давай сядем? Мне сложно стоять...       — Да-да, конечно! — торопится она, подхватывая его под локоть. Подводит к столу, усаживает на один из четырех стоящих там стульев. Сама располагается напротив Учихи. Кратко скользит взглядом по стоящим в стороне Обито и Исабелле, пытаясь их разглядеть: но из-за плохого зрения не видит, как мужчина понимающе кивает, уже оканчивая разговор, постепенно отдаляясь. — Интересно, о чем они говорят?.. — женщина невольно произносит мысли вслух. — Я не понимаю совершенно по-английски...       — Думаю, кузен тебе все расскажет — я слышал, там что-то о медицинской тайне: того, чего мне знать не обязательно. Видимо, врачи не уверены, что я психически справлюсь с этой правдой, — Учиха скрещивает руки, пряча пальцы подмышками, пытаясь скрыть вместе с тем и дрожь в конечностях. Но тут же ловит совершенно иную идею, словно отвлекая сам себя от гнусных мыслей. Внезапно задумчиво щурится: — Кстати, хотел спросить... Я когда-либо раньше говорил на испанском языке? — ощущает движение позади себя, поворачивает голову ему вслед.       — Что? — темные глаза женщины распахивается в недоумении. — Ты никогда не ходил его учить... — внезапно переводит взгляд, на стремительно прошедшего позади сына и уже разместившегося рядом с ней на соседнем стуле племянника. Обращается уже к нему: — Надеюсь, все хорошо, Обито...       — Смотря для кого, — мужчина пожимает плечами в ответ. — Если для Вас, любимая тетя, то — да: у Вас же не может быть неконтролируемой эрекции от постоянных эротических снов, посещающих Вашу голову. Или же чего похуже. Например... необходимости ставить крест на своей карьере скрипача, ведь руки для этого более не дееспособны...       Женщина ошарашенно вскрикивает, закрывая собственный рот ладонями. Шокированно вперившись в пианиста, не веря...       ...не только в само содержание...       ...но и в саму грязь поступка Обито...       Женщина едва находит в себе силы посмотреть на сына: Шисуи же, внезапно замерши, глядел на кузена неотрывно, широко распахнув глаза, бледнея с каждым мгновением. Она и сама чувствовала, как в ее теле сил с каждой секундой становится все меньше...       — Да, Шисуи, — горько улыбается пианист, подаваясь корпусом вперед, упираясь локтями на стол. Знал, что от таких резких и внезапно заявлений все присутствующие родственники опешат и не смогут ему противостоять. — Радуйся, что я трачу свои сбережения на твою реабилитацию: ведь те деньги, что ты получил за победу на конкурсе, и последующие за этим контракты — твой последний заработок. Ведь теперь-то ты профнепригоден. Ты инвалид, «отото». И жить тебе со своими накоплениями до конца твоих дней — ибо работать ты больше не сможешь.