Пианист: Инверсия

      Мадара сдержанно-брезгливо окинул взглядом коридор квартиры — был здесь пару раз. Наверное, тут даже хорошо, но для мужчины все, что связано с Фугаку — не имеет никакого значения.       Коснувшись взглядом племянника, уже закрывшего дверь в квартиру, стал пристраивать чемодан и футляр со скрипкой к стене, ощущая в воздухе... сильнейший запаха перегара — мерзко.       Два Учихи невольно создавали в коридоре чуть больше шума, чем один. И, видимо, это и было тем, что заставило Фугаку выползти из одной из комнат...       Черные глаза Мадары заметили движение, безынициативно обратившись к появившемуся в проеме несколько крупному мужскому силуэту. И именитый скрипач одномоментно ощутил внутри себя еще большие отвращение и неприязнь по отношению к единокровному брату: у Фугаку крайне гадкий внешний вид — растрепанные и несколько отросшие волосы; синяки и мешки под пьяными глазами; неопрятная щетина; помятая и испачканная непонятно чем одежда...       Бывший главный дирижер Академии Музыки замер, вперившись в незваного брата — трудно было поверить собственным глазам: Фугаку их даже протер, но ничего не изменилось — Мадара так и продолжал стоять и лицезреть его с самым напыщенным и высокомерно-презрительным видом.       Дерзкое... дерзкое противостояние, заложенное еще в подростковом возрасте, когда один из двух Учих был чуть более талантлив, казалось, трескает душу и сейчас. Ведь тот, кто был лучше, в эту минуту смотрел с самым эгоистично возвышенным чувством на того, чья жизнь просто не удалась.       — Я... — как-то неуверенно хрипнул голос Фугаку, но тут же окреп и стал напорист: — ...предупреждал тебя, что будет, если сунешься в мой дом! — резко кинулся вперед, решительно схватив скрипача за грудки, впечатал родственничка в стену, к которой тот пару минут назад так трепетно приставлял чемодан и скрипичный футляр — все это с шумом повалилось на пол.       Но Мадара лишь бегло скользит по упавшим предметам взглядом, затем скоро вглядывается в яростное мужское лицо перед собой, ощущая буквально пьяняще дерзкий перегар из искаженного рта дирижера. Опускает глаза на чужие кулаки, что грубо наматывают его черною толстовку.       Наверное, все это должно разгневать скрипача, но... он чертовски спокоен.       — Мне не нужны твои разрешения, Фугаку, — хладнокровие струнника режет алкогольный воздух. — И, вообще... руки теперь совсем не бережешь — в драки лезешь. Ах, да — тебе же руки теперь ни к чему... Забавно, что скрипач из тебя был такой себе. Но и с дирижирования тебя сейчас поперли...       — Да как ты смеешь?! — рычит Учиха, уже занося кулак от гнева: он уже себя не контролировал — злость похуже алкоголя разливалась по сосудам. Но...       — Только не в лицо: у меня свадьба скоро... — склабится Мадара, заметив резко застывшую сжатую кисть мужчины.       — Да что ты несешь! — кричит дирижер, вновь собираясь двинуть.       — Мои будущие родственники — влиятельные музыканты, — «Современный Паганини» презрительно скользит взглядом по снова замершему родственничку. — И мне не нужно, чтобы ужасная репутация твоей семьи, отбрасывала на меня какие-либо пятна...       — Да кто тебя выбрал такого-то?.. — сипит Фугаку, демонстративно выпуская брата из своей хватки: не верилось в это все совершенно — даже казалось, что это алкогольные галлюцинации — а раз так, то стоит ли бить пришедшую «белочку». Фугаку потерял рассудок, но пока еще не разум.       И от осознания этого — наличия самого Мадары и тех речей, что он нес — стало совсем смешно: дирижер вдруг засмеялся так, что затряслись его плечи. Так, что даже молчаливо-напряженному Саске, бывшему все это время у двери, стало совсем не по себе.       Дурацкое оцепенение в молодом теле пианиста с трудом развенчивалось тем, что дядя находится рядом и, в случае чего, мог как-то все разрулить... если Фугаку снова сойдет с ума.       — И кто же твоя любовь, Мадара? — едва успокоившись, дирижер чуть не смахнул слезу с помутневшего взгляда. Глядя на брата, мужчина кисло улыбнулся. — Дай угадаю... С учетом того, что наша семья проклята, считаю, что ты говоришь о... Хашираме...       — Заткнись, — грубо цыкнул скрипач, сделав решительный шаг навстречу. — Не упоминай при мне его имени.       — Теперь понятно, в кого пошел Итачи! — внезапно заорал Фугаку, ткнув пальцем в единокровного родственничка: — Это все с вашей части пошло проклятье Учиха! Сначала Изуна, ты, затем Итачи! Кто дальше?! Саске?! — не сводя глаз с Мадары, ткнул пальцем с своего бледного сына.       — Не включай меня в этот список, Фугаку, — струнник даже и не проследил взглядом за чужим жестом. — В отличие от наших родственников я чист.       — Как и Изуна, мой старший сын сделал неправильный выбор!.. — дирижер просто проигнорировал чужую реплику. Лишь громкоголосо сетуя, криво улыбнулся, истерично запустив руки в собственные волосы.       — Выбор Изуны неоспорим, хоть и осуждаем, — хрипнул струнник.       «Свадьба... У Мадары?..» — запоздало и как-то отчужденно...       В голове Саске это не укладывалось. Более того, осознание этого как-то слишком колко и больно проклюнулось сквозь все напряжение и испуг от стычки отца и дяди.       Мадара шикнул пианисту убраться в свою комнату — и после грубые голоса двух мужчин и их резкие высказывания стали отлично раздаваться уже из кухни, даже несмотря на все закрытые двери. И эта яркая ругань как-то забавно теснилась в голове Саске, пододвигая глухой и несколько заторможенный анализ всего услышанного...       Пьяный Фугаку слабо верил во все происходящее... То кричал, то смеялся... но, видимо, с каждой минутой понимал, что брат реальный.       А Мадара же... говорил решительно спокойно, но тембр его был металлическим, строгим и, возможно даже, непререкаемым.       «Видимо... дяде действительно важна репутация семьи Учиха», — Саске прислонился спиной к закрытой двери своей комнаты.       Выгода, так сильно заботящая скрипача...       С одной стороны утешало, что это на руку — Мадаре просто важно склеить разбившуюся вазу под названием «Счастливая семья единокровного брата». Да так, чтобы всех трещин было как можно меньше видно. И, кажется, готов даже расшибиться и переступить через собственное «Я», раз сунулся в дом Фугаку — место, которое навещал невесть сколько лет назад.       А раз так... то струнник... действительно любит. Но... кого?       Саске прикрыл глаза, смеясь над собой, что он размышляет над всей этой мыльной оперой. Что это все так на него не похоже: «Разве важно, кому сорокалетний дядя хочет присунуть официально? Это даже звучит предельно мерзко!..»       Но сказанные в коридоре несколько минут назад реплики отца и его единокровного брата уже сами роились в голове... Пианист не понимал вообще о ком речь: кто такой Хаширама? И причем здесь вообще Изуна-сан?       Итачи?       Мозга коснулась неприятное предположение: возможно, ситуация была схожая, с событиями в судьбе нии-сана... И Учиха тут мотнул головой, прогоняя образ старшего из собственной головы.       «Это все с вашей части пошло это проклятье Учиха! — Саске передернуло от внезапно возникшего в голове отцовского голоса. — Сначала Изуна, ты, затем Итачи! Кто дальше?! Саске?!»       Наруто.       Минуя мысль о каком-то проклятье, черные глаза Учихи скользнули к календарю на стене — скоро первое сентября.       — Ты не будешь жить в моем доме, Мадара! — внезапно пробасил Фугаку. Что-то зазвенело и зашумело вслед — наверняка, рухнул кухонный ящик.