Пианист: Инверсия

      А вот и тайно желанный день.       Саске вышагивал рядом с дядей, прокручивая в голове одно — мать все еще не доверяет отцу, раз все общение предпочитает везти через Мадару. Даже побоялась сообщить, где жила все это время — искренне страшась раскрыть Фугаку свое пристанище. И, наверняка, даже попросила скрипача не рассказывать, поскольку...       — Место ее прибывания останется между нами, ясно? — Мадара едва коснулся взглядом идущего рядом племянника: Саске слабо кивнул.       Пианист молчаливо подмечал, что до убежища матери идти не так далеко — в голове даже всплывало это здание, подъезд, этаж: мама брала его сюда в гости, когда он был еще юнцом.       Митараши Анко, упершись плечом в дверной косяк своей однушки, презрительно изучала двух Учих, стоявших в коридоре ее квартиры, даже и не замечая, прошмыгивающую мимо в комнату хромую Микото — неудачно подвернула утром ногу, — и спешно собирающую остатки своих вещей в чемоданы.       — Тебе не кажется, подруга, подозрительным, что... — наконец, шикнула валторнистка, зыркнув на флейтистку, — ...тебя забирает не твой суженый-ряженый законный супруг, а его... псевдобрат?       — Анко! — строго изрекла Микото, а Саске представил, как в недовольстве сошлись ее брови. — Фугаку сейчас ничего нельзя доверять...       — Ага, а ему, — женщина едва брезгливо кивнула на стоящего перед ней струнника, — значит, можно.       — Анко! — Микото уже появилась в дверном проеме рядом с подругой, держа в руках какую-то кофту. — Перестань!       — Считаешь, Анко, — внезапно вмешался молчаливо созерцающий до этого Мадара, — что я не могу сопереживать?       — Считаю, — ядовито хмыкнула валторнистка, — что ты не знаешь в этом границ.       — У Мадары свадьба, — Микото одернула за плечо подругу. — Они восемь лет вместе. И родственники там известные музыканты! Поэтому Мадаре очень нужно, чтобы в моей семье все было хорошо.       — И ты так легко покоряешься желаниям своего псевдородственника? — светло-карие глаза Митораши вперились в женские почти черные. — Ставишь крест на своих личных желаниях?       Лицо Микото внезапно побледнело. Очевидно, от злости. И женщина, прихрамывая, вновь удалилась в комнату, складывая в один из двух чемоданов свои последние вещи.       — Совсем достоинство и выдержку потеряла, подруга, — усмехнулась валторнистка, глядя внутрь помещения, — а ведь помню тебя совсем другой.       — Спасибо, Анко, — сдержанно прошептала Учиха, проходя мимо Митораши и выволакивая из комнаты свои чемоданы. Ей помог Мадара, приняв оба, но тут же передав один Саске.       — Да не обижайся ты, Микото, — обреченно выдохнула женщина, глядя, как подруга обувается. — Это же я так... от любви к тебе.       — Ага, — сдержанный женский выдох в ответ; краткий взгляд темных глаз. — Пока, Анко, и... спасибо, что приютила.       — Микото... — как-то сдавленно изрекла валторнистка, опуская руки: Учихи уже скрылись за порогом ее квартиры, — ...черт.       В лифте было тесновато: три человека, два чемодана.       — Мы купили сервиз, — изрек скрипач, посмотрев на родственницу и поймав на себе ее несколько затравленный взгляд и не сразу понимающий о чем речь — очевидно, брюнетка еще прибывает там, в квартире подруги, в диалоге с ней. — Прежний же... — Мадара едва замялся, подбирая то, как лучше сказать о том, что Фугаку в порыве своей пьяной ярости и гнева многое не оставил целым, в том числе и посуду. Струнник едва улыбнулся: — ...пришел в негодность.       — Что ж... — женщина... сдержанно улыбнулась в ответ: но эта улыбка была грустной — она все поняла, что он пытался скрыть, — ...ясно.       Учихи вышли из лифта. Тишину нарушали шаги и глухое шуршание колесиков чемоданов.       Теплый воздух приятно коснулся лица, едва взъерошил темные волосы на головах людей — троица двинулись домой.       — Совсем идти не можешь? — колкий взгляд скрипача коснулся ног женщины — то, что Микото сильно хромала, трудно было не заметить и просто... просто так оставить.       — Что? — удивилась она, заметив куда смотрит мужчина. — Нет, все в порядке, — залепетала и поковыляла дальше. — Я дойду. Тут близко.       Саске заметил этот серьезно оценивающий взгляд дяди, обращенный в спину матери. Как вдруг тихо:       — На, — скрипач даже и не посмотрел на своего племянника, а просто протянул ручку чемодана.       Завороженный... хотя, скорее всего, странному ступору молодого Учихи служил виной страх за всю эту ситуацию — где-то в глубине души было опасение, что все может просто рухнуть: что Микото откажется возвращаться в любой момент. Саске... хоть и противился осознанию этого, но по сути просто боялся разрушить то, что возвел Учиха Мадара.       И было душно и тошно от этого. От осознания собственной ненужности.       Все проходило мимо Саске, без Саске, хоть он рядом и стоял.       Он просто никому не нужен, даже собственной матери, которая еще ни разу за весь сегодняшний день не посмотрела на него дольше, чем полсекунды.       «Теперь не нужен», — и гадкая мысль самовольно коснулась мозга: если бы Итачи был рядом, он бы ни за что не бросил бы.       Хотя...       Он уже бросил, не так ли?       И единственное, что сейчас остается Саске — быть сумконосом. Вернее чемоданоперевозчиком.       Пианист видит, как дядя уже стремится к Микото, резко подхватывая на руки ту, которая никак не спешила проникнуться к своему младшему сыну сердцем.       — Мадара! — восклицает флейтистка, пытаясь вырваться. — Пусти меня на землю! Я дойду сама!       — Я не хочу слышать истерик Фугаку, — шикнул струнник, уколов родственницу взглядом. — Если потом от всей этой ходьбы у тебя совсем разболится нога, то успокоить твоего мужа мне снова будет непросто. Я обещал ему, что ты будешь в целости и сохранности.       Флейтистка прикусила губу, однако окончательно прильнуть к струннику себе не позволила.       Мадара двинулся вперед.       А пианист так и продолжал стоять на месте, с каждым чужим шагом осознавая, что... всем им и без него будет хорошо.       Так... может, оно и к лучшему? К чему весь этот театр друг перед другом? Но..:       — Ты идешь, Саске? — дядя оглянулся, притормозив. — Давай шустрее... Или уже не хочешь воссоединиться со своей семьей?       Воссоединение оказалось изрядно странным.       Саске даже давил в себе более сильный душевный трепет, чем ранее: в проеме гостиной показался Фугаку — умытый, привычно подстриженный, причесанный, ровно стоящий на ногах и в чистой аккуратно выглаженной одежде. Выражение лица дирижера строгое, но... в темных глазах заметная буря себялюбия, мужского достоинства и... полнейшего страха.       Пианист оглянулся на мать — Микото сглотнула, заметив своего мужа, и опустила взгляд в пол.       — Я... — хрипнул дирижер, развенчивая неловкое молчание, повисшее в воздухе. — Нам нужно поговорить, Микото. Я хочу извиниться...       — Саске, — внезапно позвал Мадара и сразу же двинулся в комнату Итачи, которая в этом доме была его личной зоной отдыха.       Окинув напоследок взглядом родителей, пианист двинулся за дядей — как и родственник, студент просто не переносил все возможные подобные моменты.       К тому же... было особое понимание, что матери и отцу нужно просто обсудить все... наедине друг с другом. Без лишних ушей.       Саске закрыл за собой дверь, войдя за струнником в комнату — по привычке полоснув взглядом пространство: почти ничего не поменялось с ухода Итачи... Возможно, из-за того, что Мадара сам был помешан на аккуратности, порядке и чистоте.       Шелест бумаги, и вот пианист уже видит протянутые к нему ноты.       — Мне нужно выучить это сочинение. Побудешь моим домашним концертмейстером? — изрек Мадара, отдавая напечатанную музыку.       Взгляд студента скользнул по черным завиткам на белой бумаге и тут же метнулся к «шапке». Название гласило банально — «Скерцо». А вот композитор весьма и весьма интересный персонаж...       Тоби.       В голове сразу нарисовался так и несыгранный концерт с братом...       — В этом году сто лет Академии, — Мадара прислонился крестцом к письменному столу, сложив руки на груди. — Устраивается концерт с участием именитых выпускников.       — А кто... пианист? — младший Учиха поднял глаза на дядю. Сглотнул, тревожась услышать одно заклятое имя.       Но в ответ мужчина лишь пожал плечами:       — Насколько я понял, там не последнее слово самого композитора. Сам пока не знаю, с кем буду играть.       Взгляд Саске вновь опустился на нотный текст. Физически — руками — парень примерялся к нему: местами фортепианная партия достаточно простая, хоть и бойкая, резвая, живая — ведь почти все внимание в этом сочинении отдано скрипачу. Пианист едва щурится: фактура очень похожа на...       — В прошлом году мы с Итачи должны были играть на концерте фортепианный ансамбль этого Тоби... — перелистнул парочку страниц. — Здесь есть схожие элементы...       — Отлично, значит, быстро разберешь.       — Да...       — Надеюсь, ты умеешь играть в ансамбле с другим инструментом, и мне не придется тебя этому учить.       — «Концертмейстерский класс» должен начаться только с этого учебного года, — буркнул парень, исподлобья взглянув на дядю. — Но ранее отец уже учил меня этому. Он иллюстрировал мне на скрипке. Поэтому в концклассе я не ноль.       — Отлично, — холодный оценивающий взгляд.       На это студент лишь фыркнул про себя: «Будь здесь вместо меня Итачи, Мадара так бы на меня не смотрел».       Итачи был способен отравлять жизнь даже тогда, когда его не было рядом.       И снова... и снова, и снова...       «В их глазах я лишь жалкая замена старшему брату».