Пианист: Инверсия

      Учиха не особо понимал, что движет им. То ли впрягается так, чтобы узнать что-то о Кагами, чтобы убедиться, что все действительно так, как Саске сложил у себя в голове, или... же просто он хочет сойтись с этим придурком-Узумаки...       Но в то же время... Саске просто трясло — Наруто бесил всем своим сущес... Нет, не существованием, а поведением, позицией: якшался с Итачи, потом и вовсе бросил, свалив в закат. Вернувшись после каникул, даже не стал ни в чем разбираться: рявкнул просто и тупо «Свали от меня нахрен, Учиха!»       Вот и вся Узумаковская благодарность. И Учиховская суть.       А ведь Саске... Чего ему стоило перенести последние несколько месяцев?! Да, ужасные сцены публичного позора старшего брата и последующие за этим трещины в семейной и профессиональной жизни родителей так и мелькали в сознании — как картины ужастиков сменяли друг друга перед его глазами, заставляя... самой ценной мысли потеряться совершенно окончательно, не давая этому зерну даже прорасти в существующем мраке Учиховской души.       Саске сам во всем виноват.       Но это не могло никогда проклюнуться. Ведь Саске не такой — его рассудок не бежит впереди его эмоций, порывов, чувств.       — Я быстро, — пианист чуть заглянул в комнату дяди — Мадара лежал на кровати скрестив ноги в районе щиколоток и что-то читал в своем смартфоне. Скучно взглянул на появившееся из-за двери лицо. — Только возьму кое-что из вещей Итачи.       — Я думал, ты вырос из возраста, когда младшие донашивают одежду за старшими, — и вновь обратил глаза к экрану телефона.       «Занятно, что в твоей семье дети разного пола...» — ехидная мысль кисло ужалила мозг пианиста.       — Я вообще-то за нотами, а не за... — Учиха-младший едва скривил лицо, входя в помещение и двигаясь к книжному стеллажу — договаривать уже не хотелось: дядя не слушал, дяде плевать, дядя издевается. А тогда зачем тратить себя самого на того, кому не нужен?       Саске противно и бегло скользнул по силуэту скрипача — Мадара хоть и был здесь, но исчез из жизни своего племянника также быстро, как и появился в ней — когда его безупречная репутация восстановилась, то возродилось и прежняя безучастность дяди в делах его младшего племянника.       «Ну и катись, Мадара...» Саске даже отпустил эту ситуацию — ведь в характере струнника не было ничего нового, в младшем брате отца все было предсказуемо! И... как же не повезло его детям!       Оказавшись возле книжного стеллажа, опустился на колени, вытаскивая из нижнего отсека вещевой контейнер: пианист сразу вспомнил своего аники. Точнее тот день, когда Итачи был сам не свой — устроил уборку в и без того безупречно вылизанной комнате. Но и причина такого поведения нии-сана предельно ясна: ведь тогда стало известно об ухудшении состояния Шисуи — о погружении его в вегетативное состояние.       Итачи едва сминает в руках тетради, пытаясь унять в пальцах дрожь. Все его мысли все равно стекают к...

Шисуи.

      Другая коробка. Надо и ее перебрать. Ненужное выбросить, а нужное переложить, перекомпоновать, найти новое место. Сделать все, чтобы...       Уборка. Может, хоть она поможет унять тремор в собственных руках? Чтобы они перестали сотрясаться хотя бы при игре, привычно проносясь над черно-белыми клавишами рояля. Время. Необходимо больше времени, и тогда станет легче. Нужно просто стараться не думать о причине, обо всем произошедшем. Поставить в голове блок на все переживания и предречения неутешительного исхода... И пускай все расходится с реальностью, но нужно воспринимать Шисуи просто как... тело? Как больного человека? Который обязательно выздоровеет... И тогда... Только тогда получится сыграть все так, как надо. Как говорил Какаши, как говорил отец, и как говорил Данзо...       Наверное... все получится.       «Опять нервничаешь?» — собственный заданный брату вопрос сам собой возник в сознании Саске.       Забота. Быть может, она и вправду тогда была. Но занятно, места для нее в душе Учихи, в итоге, не нашлось.       Руки открывают прозрачную крышку ящика Итачи — бледные пальцы Учихи достают какие-то листки, нотные тетради...       Внимание Саске — как и в тот день — привлекает некоторый чужеродный импульсивный росчерк поверх написанных обозначений нотных символов: словно кто-то указывал на ошибку нии-сана, обводя неверную гармонию или же, наоборот, отмечал верную, красивую и самую удачную?       «Трехголосная фуга на тему Шисуи» — бросается в глаза, заставляя некоторую кривую ухмылку окрасить блеклые губы:

«То, что надо....»

      Пальцы скользят дальше, перебирая бумаги: «Канон», «Имитация», «Инверсия», «Ракоход» и тому подобное.       Убористый почерк почти на каждом листе — лишь изредка встречаются бумаги, уже полностью исписанные чужеродными размашистыми линиями, нотами, пометками. Саске замечает в углу этих черновиков импульсивную подпись — «Учиха Шисуи» и рядом отметку иным незнакомым курсивом:

«Отлично» — видимо, оценка какого-то препода.

У Итачи образцы письменных работ скрипача.

      Черновики по полифонии за второй курс его Итачи и... Шисуи.       «Зачем я ему помогаю?» — в тени черной челки гадкая ухмылка.       В толпе студентов коридора Академии темные глаза выхватывают ярко-рыжий джемпер, и Учиха цепляет «оранжевую» руку Узумаки, тянет за собой, кратко скользя взглядом по одногруппникам. Стремительно скрывается за поворотом коридора, чувствуя в своей конечности дикое сопротивление, а также слыша нечеловеческое возмущение и брань Наруто.       Внезапно рывок — брюнет пихает Узумаки, вжимая того в стенку. Сминает все той же рукой пеструю ткань чужого свитера. Решительно заглядывает в голубые глаза, что буквально испепеляют его ненавистью.       Другая рука впечатывает в грудь блондина исписанные нотные листки.       — Держи, — самодовольно склабится. — Ты же нихрена не сдашь полифонию.       — Мне не нужна твоя помощь! — рявкнул Девятихвостый в ответ, даже рыпнулся вперед, пытаясь высвободиться. Но видать — плохо старался: все равно снова оказался вжат в стену. — Свали нахрен, Учиха!       — Выбирай любую, — самодовольная улыбка на бледном лице. — Одна фуга сочинена Итачи, другая — Шисуи. Мне без разницы какую из них преподу на экзамене показывать.              Снова истошный рев и вой Узумаки, и что-то едва членораздельное, но напоминающее: «Мне не нужны твой подачки, урод! Я сам все сделаю!»       — Ты прогулял почти весь год, — властно ехидничает Учиха. — Нихера не сочинишь.       — От прогульщика слышу! — Узумаки пихнул в плечи так, что Саске чуть не отбросило на шаг назад, но он устоял на позиции.       — Помимо «Полифонии» тебе еще восемь предметов сдавать, — взгляд Саске выглядывает из-под темной челки. — Разве не хочешь облегчить себе жизнь, чтобы сохранить силы для сдачи других дисциплин? Тебе отчислят легко. И где ты будешь? Ты же сирота, Девятихвостый...       В ответ — пыхтение, злой взгляд и сдувающиеся-надувающиеся щеки, покрываемые едва заметными красноватыми пятнами негодования. Пианист сжимает кулаки, опуская глаза к бумагам в руке Учихи.       Заминка — сомнение. И резкое движение: Узумаки выхватывает исписанные листки. Недолго примеряется к ним — спешно выбирает. Если выбирает...       Толчок — и в грудь Учихи уже вжато меньшее количество черновиков. Дерганное движение и Наруто вырывается — напоследок колит недоверчивым и все таким же злым взглядом, удаляясь прочь.       Саске хило улыбается. Резким движением головы откидывает раздражительную спавшую на глаза черную челку. Смотрит на бумагу в собственной руке.       Знакомый. Слишком родной почерк.       — Гад, — досадно хмыкает Учиха, едва сминая фугу Итачи.