Пианист: Инверсия

       Быть кем-то другим — даже дважды в неделю и на совсем непродолжительное время — было чем-то предельно мерзким. Менму даже едва утешала мысль, что это все на благо Изуми, что... музыкотерапия ей действительно помогает.       Пальцы скрипача расстегнули футляр, доставая из него смычок и скрипку.       Неприятно быть не самим собой. Настолько, что даже в глотке копошатся рвотные массы.       Достал из кармана скрипичного чехла велюровую тряпочку и неспешно прошелся ей по корпусу музыкального инструмента.       Да и находиться с Изуми рядом было... неприятно. Вернее, осознавать то, что он сам является источником ее страха и трепета являлось таким себе ощущением.       Ведь Менма — парень.       Ведь Менма — похож на Шисуи.       «Ты — идеальный вариант, — говорила мать летом. — Ее кузен жив, но в ее восприятии мертв. Поэтому стоит для начала представить ей человека на него похожего, а затем уже его самого. Иначе у бедной девочки может случиться еще большим нервный срыв и мы можем окончательно ее потерять. К тому же, рядом с тобой вероятно она перестанет бояться — поймет, что не следует пугаться противоположного пола. Ведь ты ничего ей не сделаешь. Лишь поговоришь и немного поиграешь на скрипке...»       «А ничего, что мы и так с ней знакомы?» — недовольно хрипел тогда Намиказе в ответ.       «В данном случае это только на руку — Изуми должна вспомнить и физически ощутить, что ты — ее старый знакомый мужского пола — не обидишь ее. Еще один шаг к ее исцелению».       Рука сжала гриф инструмента и смычок.       Скрипач уловил едва улыбчивый взгляд матери, и двинулся вслед за ней по длинному коридору квартиры Учихи Обито.       «Ты должен согласиться, сын, — голос вечно занятого отца раздавался летом в динамике телефона. — Важно следовать не за своими чувствами, а за высшим идеалом Музыки. Ведь, если она лечит, и если тебе дана такая мощная сила исцеления человеческих душ и помощи другим, то необходимо принять свое предназначение и всю силу Музыки... Если ты действительно смертельно любишь свое Дело».       Шизуне приоткрыла дверь в комнату Изуми:       — Дорогая, не спишь? — милым и добрым голосом, изрекла она, тут же проходя внутрь пространства. — К тебе тут гости. Заходи, Менма, — обернувшись, едва кивнула, приглашая сына за собой. И молодой человек двинулся вперед. Поскольку, владея такой силой, ему просто ничего не оставалось. Только помогать.       Все начиналось как всегда: трепет Изуми, заметный невооруженным взглядом; ее обеспокоенные темные глаза, вперившиеся в парня; легкое заикание, когда девушка отвечала на вопросы Шизуне о самочувствии... Каждый раз весь «ритуал» вхождения к ней в комнату был одинаковым со стороны входящих. Однако со стороны самой же Учихи..: из раза в невооруженным взглядом невозможно было уловить изменений в ее психическом расстройстве, но, если сравнивать с тем, что было в начале терапии и с тем, что есть сейчас, то...       Шизуне... своим профессиональным взглядом подмечала многое. Такое, после чего в последние разы стала покидать помещение, не дожидаясь окончания сеанса музыкотерапии: почти сразу уходила, оставляя за собой едва незакрытую дверь для наблюдения через щелку за всем происходящим, чтобы в случае чего при необходимости вмешаться и помочь молодой Учихе.       — Привет, — Намиказе как можно более естественно улыбнулся, присаживаясь на диван рядом с девушкой и кратко проводив уходящую мать взглядом.       — П... при... вет, — едва слышно пролепетала Изуми, чуть отсаживаясь и обнимая себя за плечи: уводила взгляд, пугливо кусала свои бледные губы. Прогресс в ее поведении был — по крайней мере, девушка, оказываясь рядом с противоположным полом, теперь забивалась в угол комнаты, не плакала и не царапала себя ногтями, нанося себе значительный урон, как это было сразу после событий на складе.       Скрипач чуть скользнул пальцами по струнам — и тишина скрасилась красивыми приятными уху обертонами.       Было странно видеть старую знакомую такой беззащитной и уязвимый. Всякий раз, когда Намиказе смотрел на эту длинноволосую брюнетку, в его голове рисовался совсем другой образ — девчушка, что старше его года на три. Такая резвая, храбрая и немного навязчивая: в детстве докучавшая едва ли не каждый раз, когда Менма приходил к своему соседу и наставнику Учихе Обито в нью-йоркскую квартиру на урок по фортепиано. Наверняка, на правах старшей она чувствовала, что уже даже в своем юном возрасте может передать маленькому Намиказе сакральные знания о музыке. Да вот только самому Менме эти ее потуги нужны не были, ведь его отец — Минато — договаривался заниматься с квалифицированным специалистом, с Обито. А не с его сопливой младшей сестрой.       Старший Учиха никогда не выходил за рамки договоренностей со своим сенсеем по учебе в Академии — делал только то, что входило в свои обязанности, не больше и не меньше. Инициатива же Изуми как раз входила в первую категорию.       «Изуми скучает по своему кузену из Японии, — оправдался за навязчивое поведение родственницы мастер импровизации. — Наверное, хочет, как и Шисуи, начать наставлять тех, кто младше. Прости ее, Менма. И, в свою очередь, я постараюсь убедить ее к тебе не цепляться с советами».       — Изуми... — тихо позвал брюнет, ощущая на языке особую горечь.       Девушка неопределенно глухо лаконично промычала, но так и не посмотрела на струнника...       Безумно страшно видеть ее такой... Непривычно каждый раз, когда скрипач приходил сюда — в его памяти хорошо запечатлелись ее решительные детские глаза и суровый внешний вид, словно говорящий «Нет, мы будем играть в ансамбле, хочешь ты этого или нет!»       Намиказе чувствовал, как становилось горько от того, что... уже ничего не осталось от той утомительной девчонки, защиту от которой можно были сыскать только в ее старшем брате. Больше не было ничего того, что напоминало о нью-йоркском времени.       — Знаешь... я как-то сегодня немного притомился, — дружелюбно улыбнувшись, изрек скрипач. — Я немного полежу, а после сыграю тебе что-нибудь из Вивальди. Хорошо? — тут, не дожидаясь реакции двинулся вперед — пока брюнетка не успела сообразить, уже занял своим телом диван, ловко пристроив свою голову на девичьих коленях, положив руку со скрипкой на свою грудь.       Ощутил, как содрогнулась чужое тело. Уловил, как Учиха вжалась в спинку дивана, стараясь отстраниться от... парня. Увидел, что женских глазах проступили слезы. Услышал тихий всхлип.       Больно представлять то, что могло привести здорового человека к таким... глубоким и серьезным психологическим травмам. Ведь слишком очевидно было то, что несколько месяцев назад случился не только выстрел в Шисуи.       «Что они сделали с тобой на складе, Изуми?..»       — Ты же знаешь, что я не обижу тебя, — тихо прошептал Намиказе, вглядываясь в знакомое девичье лицо. — И... если хочешь... можем поиграть в ансамбле на фортепиано — пойдем в комнату твоего брата и поиграем? Думаю, он будет не против, если мы задействуем его инструмент... — скрипач постарался улыбнуться, но его улыбка вышла несколько грустной: личное негодование уже давно растворилось в сокрушительном сочувствии, что китом всплывало теперь всякий раз на поверхность, когда скрипач оказывался в близком контакте со своей старой знакомой.       Девушка активно замотала головой, закрывая лицо руками — плач.       Шумный выдох — парень прикрыл глаза, двинулся вперед, садясь.       — Хорошо. Тогда я просто тебе сыграю на скрипке.       Ведь от звучания скрипичных мелодий Изуми становится легче...

«Изуми скучает по своему кузену из Японии».