Пианист: Инверсия

      В Большом зале Академии сквозь легкий шум многочисленных оркестрантов и хаотично звучащей музыки доносился мужской, напитанной любовью голос: «Ты справишься, Конан. Я верю в тебя», — Яхико аккуратно убрал прядку, выбившуюся из прически его возлюбленной.       — Ты справишься, Конан, — скривилась стоявшая чуть поодаль Моэги. Альтистка передразнивала шепотом, но испепеляла взглядом лирическую парочку. — Я верю в тебя.       «Спасибо, любимый, — студентка первого курса магистратуры нежно посмотрела на своего парня. — Мне очень важна сейчас твоя поддержка».       — Спасибо, любимый, — не унималась блондинка. — Мне очень важна сейчас твоя поддержка,— и фыркнула в конце.       От недовольства и презрения Моэги даже руки бы на груди сложила, но вот незадача: они заняты альтом и смычком. Девушка с трудом давила в себе ненависть к Конан — ведь эта прошмандовка, что на курс младше, может так и оставить за собой место первой виолончели оркестра. А все из-за чего? Совсем не из-за ее великолепной игры на инструменте! А все из-за Яхико — он протиснется хоть куда и за собой своих друзей притянет!       Блондинка была вне себя от злости и понимания того, что должность первой виолончели оркестра может достаться совсем не Удону! А он ведь так старается! Все лето пыхтел над программой!       Женский взгляд упал на брюнета, сидящего в стороне и корпящего над своей виолончелью — орудуя смычком, активно скользит по струнам, повторяя перед началом отбора в оркестр самые сложные места в произведениях.       Моэги даже за себя не так обидно, как за своего возлюбленного! Ведь ей всего-то нужно переиграть первоклассную Темари: но это хотя бы возможно, ведь Темари никто не протежирует! Она сама по себе!       Тяжелый выдох — проще всего, конечно, Конохамару. Ведь Шисуи больше нет, и совсем не обязательно прыгать выше головы — ведь не было того, кто мог хотя бы приблизиться к мастерству бывшего концертмейстера оркестра.       В серьезных противниках остался лишь Канкуро, но... Моэги почему-то была уверена, что Конохамару однозначно справится со своим оставшимся главным конкурентом. Да и к тому же... У Конохамару дедушка — заведующий кафедрой струнных инструментов, бывший ректор, который также придет на все это прослушивание. Конохамару просто не может остаться не у дел или же на своей прежней должности — первой скрипки вторых скрипачей.       «И чего ж ты так нервничаешь? — альтистка посмотрела на своего друга, расхаживающего по сцене и одновременно разыгрывающегося на инструменте. — Ты все равно попадешь в первые скрипки. Тебе туда путь заказан...»       Любопытно, что ее друг-скрипач и Конан находятся примерно в одной позиции, но Моэги испытывала ненависть лишь к одной девушке. Возможно, незнание личностных качеств виолончелистки делали альтистку такой несдержанной в своих эмоциях. А вот Конохамару был человеком близким, с которым блондинка дружила чуть не с первого курса бакалавриата.       Внезапно оркестр зашуршал как-то по-новому: бывшие полуприглушенные разговоры перешли на едва уловимый шепот, а музыка от разыгрываний и вовсе перестала звучать.       Внизу у самой сцены появились трое человек — только что вошли через большие двери сбоку от сцены и ведущие в просторный зал. Люди бегло окинули взглядом ютящихся на сцене оркестрантов, и, продолжая о чем-то разговаривать, заняли места в середине первого ряда.       Моэги хорошо знала лишь двоих: Хирузена-сама — дедушка Конохамару; и заведующего кафедрой духовых и ударных инструментов — Акимичи Чоузу.       А третий из них...       «...наверняка, это сам Тобирама-сама... — странный холодный тремор обуял девичье тело, когда она смотрела на этого беловолосого человека с весьма жестким и одновременно каким-то отстраненным взглядом. Словно мужчина уже заранее знает о предельно низком уровне музыкантов, которых ему предстоит прослушать. — Да... На его фоне Фугаку-сама кажется каким-то... добродушным...»       Блондинка чуть сильнее сжала гриф собственного альта — предательское волнение внезапно ядом расползалось перед новым дирижером...       «А вдруг у меня не получится? И тогда меня могут вообще вышвырнуть из оркестра...»       Вдруг едва ли не перед самым носом проскочило нечто рыжее, хлопая над головой в ладоши.       — Внимание, оркестранты! — Яхико уже спешил в центр сцены, обращая на себя внимание студентов: окинул взглядом музыкантов, оценивая то, насколько увлеченно они его слушают. — Напоминаю о двух вещах. Первое — на данный момент вы все уволены из студенческого оркестра. Второе — сейчас начинается конкурс на замещение вакантных должностей оркестра Академии под руководством Тобирамы-сама — дирижера Токийского оперного театра, профессора, который с этого учебного года главный дирижер нашего вуза! Итак... Мы начинаем прослушивание!..       Все было как и всегда. Как и любое другое прослушивание. Требование те же...       Исполнение какого-либо фрагмента на выбор жюри...       Читка с листа...       Небольшой коллоквиум...       Все трое — Конохамару, Удон и Моэги — были довольны собой и после собственного мини-выступления покидали Большой зал с чистой совестью. Летом они хорошенько потрудились — много занимались: репетировали на инструментах, читали музыковедческую литературу... А все для того, чтобы в этот самый день блеснуть чешуей перед именитым дирижером.       Моэги и Удону даже удалось на каникулах уговорить Конохамару поменьше пить. Однако скрипач сразу кинулся на амбразу, когда после прослушивания они втроем пошли праздновать свой триумф.       И альтистка поняла слишком скоро, что идея отправиться в какой-то паб была не самая лучшая: на радостях от личного превосходства Конохамару напился тут же. Словно открылся ящик Пандоры: блондинка уже не могла слушать смазливые речи о том, как этот Ромео любит свою Джульетту, и что его Джульетта обязательно бросится к нему на шею, как узнает, что он восхитительный скрипач. Хуже всего, что слегка поддатый Удон все лез и лез с расспросами к другу обо всем этом. И Моэги ничего не могла поделать, хоть сотню раз и пыталась перевести весь разговор в другое русло.       На следующий день троица стояла возле стенда Большого зала Академии, внимательно вычитывая списки студентов, принятых в оркестр.       — Что за... херня? — хрипнул Конохамару, даже сняв черные очки, чтобы окончательно убедиться, что шальные от отходняка глаза его не подводят. — Какого лешего я... в последних первых скрипках?       — Да, это похуже будет, — пожала плечами Моэги. — Раньше у тебя хоть статус был: первая скрипка пускай и вторых скрипачей... Но ты был первым! А сейчас последний! Хотя разница в мастерстве у этих двух должностей почти не различается...       — Ты издеваешься надо мной? — вперился скрипач в подругу. Головная боль рождалась выпитым накануне алкоголем, злостью и чувством предательства.       — Нет! — девушка топнула ногой. — Ты — мой друг! Как я могу?!       — Тебе тоже не повезло, — сипит Сарутоби, решая ответить подобным высказыванием, что можно счесть за издевательство. — Темари все равно первая. А ты... вот второй стала. Не смогла ее переиграть...       — Но Темари действительно прекрасный музыкант, — вступился Удон, — и то, что Моэги сделали ее правой рукой — это уже многое говорит о мастерстве самой Моэги...       — Тебе тоже не повезло, — буркнул скрипач, едва ли не убив друга взглядом. — Конан также осталась первой, а ты... как обычно за самым последним пультом виолончельной партии.       — Конохамару! — шикнула альтистка: ей безумно хотелось встормошить грубияна, надавать ему пощечин, но... вовремя одернула себя, осознав простую мысль — скрипач так старался стать лучше ради своей Любви... Но... он просто проиграл и... это глубинное отчаяние рождало в нем самые черные чувства...       Блондинке хотелось его утешать... И почему-то во всей этой ситуации она не нашла лучший способ, чем поиздеваться над тем, кого выбрали лучшим — первым скрипачом и по совместительству концертмейстером оркестра.       — Кто это такой невзрачный... Намиказе Менма? — вновь перевела взгляд на друзей. — Замухрыш какой-то. Я его даже не знаю... не помню вообще кто это. А вы?       — Вчера просто было не до него, — Удон шмыгнул носом: опять простыл: «А вот не надо было вчера вечером выходить разгоряченным алкоголем на улицу без джинсовки!» — Вы просто так разыгрыванием занялись перед прослушиванием, что не заметили его. А он черненький такой, хоть, и правда, невзрачный. И выступал уже после нас: если бы был до — вы бы всяко его заметили.       Глаза Сарутоби вновь обратились к спискам и мерзкое пояснение «2 курс» больно укололо собственные амбиции. Ведь Конохамару — выпускник магистратуры в этом году — а его обыграл... какой-то неизвестный второкурсник бакалавриата!       — Поздравляю тебя, Конохамару, — раздался хрипловатый знакомый голос, заставивший троицу оглянуться.       — Деда... — невесело хмыкнул Сарутоби-младший. — Тоже издеваешься, да?       — Вообще-то нет... — не совсем понимающе заморгал профессор, но, решив не особо заморачиваться, продолжил. — Но если ты так воспринимаешь ту ситуацию, что тебе удалось шагнуть вверх лишь на одну ступень, а не перешагнуть сразу несколько на пути к своей цели, то... Это будет тебе уроком, Конохамару. Ведь Шисуи был хорошим наставником для тебя, но ты не хотел его слушать. А хотя многое ты мог взять из его советов.       — Шисуи-сан — посредственный педагог, — рычал молодой скрипач, которому даже окончание «сан» было мерзко произносить по отношению к тому, кто учился на два курса впереди и был всего лишь на три года старше — почти сверстники! О каком вообще «сан» может идти речь?!       Но так было нужно. Ведь Шисуи являлся аспирантом, а не студентом магистратуры. А это две совершенно разные плоскости, одна из которых так и сверкает престижем, статусом и соответствующим уважением.       — Я не буду вступать с тобой в спор, — Хирузен закрыл веки. — Шисуи больше нет — и на этом все, — вновь смотрит на внука. — Я пришел сказать, что вместо него твоим сенсеем в этом году будет Эбису...       — Что?! — взревел Сарутоби-младший. — Снова Эбису?! Нет, деда! Он ужасный скрипач! Лучше возьми меня к себе в класс!       — У меня вся нагрузка уже занята, — заведующий струнной кафедрой делает шаг назад, отворачивается. Уходит.       — Что?! — рычит Конохамару вслед. — Так переводи кого-нибудь от себя! Хоть даже тех двух мелких Учих! Ты ведь только со взрослыми работаешь, а не с детьми! С какой стати ты вообще их к себе взял?!       Но ответом на все это была лишь тишина Сарутоби Хирузена.