В школьном кабинете было прохладно, сыро и скучно. Если с холодом я мог смириться, то скука сводила меня с ума. Кто-нибудь вообще считает, что физика — это весело? Думаю, что нет. Хотя Пашка за первой партой выглядел заинтересованным. Он что-то писал, пытался задавать вопросы и отчаянно поддакивал учительнице. А Валентина Михайловна монотонно читала параграф, ничего не замечая. Она была очень старой и уже давно потеряла интерес к работе.
— Всем все понятно? — время от времени спрашивала Колба (так мы прозвали учительницу за тучную, круглую фигуру). Ей никто не отвечал, и она снова задавала один и тот же вопрос, — точно все понятно? — громкий, поставленный голос отлетал от стен кабинета.
Отличники на первой парте активно кивали. Валентина Михайловна вздыхала и продолжала урок.
Поначалу я пытался вникнуть. Честно! Но это было так неинтересно, что я быстро сдался. Уроки Колбы — не мое.
Чтобы убить время, я начал смотреть в окно. И мечтал, как после уроков пойду гулять. Начало февраля выдалось снежным, поэтому я не хотел терять шанс покатать девчонок на санках и забросать снежками. Но до конца учебного дня было ещё два урока. Поэтому мне ничего не осталось, кроме как развлекать себя подручными способами. Я нарисовал кораблик на полях тетради, бесцельно листал учебник и развлекал себя игрой в гляделки с портретами великих физиков. Ломоносов на меня так пристально смотрел, что я не удержался и отвел взгляд.
— Свет, — я обратился к соседке по парте, — что ты делаешь?
Макарова никогда не отличалась болтливостью, но это не мешало мне пытаться ее разговорить. Светочка была скромной, тихой девочкой. Наверное, поэтому нас вместе и посадили. Мы провели с ней почти девять лет за одной партой. И даже начали дружить, хотя были абсолютно разными.
— Тише, Леша, — еле слышно прошептала подруга, — я учусь. Сегодня Степан Иванович обещал устроить опрос. А я не готова. И еще он будет проверять сочинение, — Света посмотрела на меня большими голубыми глазами. Ей было страшно.
Признаюсь, Степан Иванович пугал даже меня. Да он пугал всех! Жёсткий, бескомпромиссный учитель, у которого никогда нельзя получить пять. Да и бог с ней, с этой пятёркой. На его уроках было главное не получить указкой по рукам или чего хуже.
— Я тоже не готов. Я вообще забыл про этот опрос.
— Зато он не забыл. Ты бы лучше прочитал что-то. Он же будет спрашивать.
— Да уже не поможет, — я махнул рукой, принимая свою участь. У меня все равно не получилось бы запомнить весь материал.
— Ну-ну, — Света покачала головой, возвращаясь к тетради.
Я ещё несколько раз попробовал разговорить подругу, но Макарова не обращала на меня внимание. Когда я понял, что мне ничего не светит, то решил пристать к Маше.
— Эй, Иванова, — полушепотом я позвал одноклассницу.
— Чего тебе? — она спросила нарочито безразлично, но не смогла скрыть улыбку. Я знал, что нравлюсь ей. Уже несколько месяцев я провожал её домой и помогал носить тяжёлый портфель.
— Да ничего, — я улыбнулся в ответ, вырывая лист из тетради. Получилось криво, но и так сойдёт. Быстрым, неаккуратным почерком я написал записку, скомкал бумагу и бросил её прямо в Машу.
— Леша! — она возмутилась, но начала с интересом читать написанное. Я предложил проводить её сегодня до дома. И у меня не было сомнений, что она согласится.
— Ну, так что? — спросил я.
— Я подумаю, — Маша опустила взгляд и покраснела. Она была одной из самых красивых девочек в школе, и мне льстило её внимание. Поэтому я всякими способами пытался ее привлечь.
— Ну, подумай, — я улыбнулся, — а если ты согласишься, то что мне за это будет?
— Леша! — она вспыхнула и обижено надула губы.
— Что? — хитро спросил я, — ты же хочешь, чтобы я тебя проводил, да?
Маша ещё сильнее покраснела. Она готова была отрицать очевидное и спорить. Но, видимо, в классе стало слишком шумно, потому что Колба оторвалась от монотонного чтения:
— Тишина в классе! Иванова, Царевич! Вы на уроке, — Валентина Михайловна постучала рукой по столу, призывая класс к тишине. Но все продолжали заниматься своими делами.
В конечном итоге, учительница громко захлопнула учебник и ушла в подсобку. Конечно же, она сказала, что пошла проверять тетради. Но все знали, что она там пьет чай и ест печенье. Я не мог её за это винить. Ведь сам бы не отказался сейчас от чая.
Вскоре прозвенел звонок. Валентина Михайловна так и не вышла из подсобки. За стенами кабинета стало очень шумно. Дети бегали по коридорам. Кто-то мчался в столовую, кто-то сбегал с последнего урока. И только мой класс насторожился. Мы начали со страхом ждать звонок. Никто не двинулся с места. Нам предстоял урок со Степаном Ивановичем.
Все достали учебники, дневники и тетради. Дети положили принадлежности на край парты и выровняли по краю стола. Учитель-тиран мог поставить двойку даже за бардак на столе.
— Порядок на парте — порядок в голове, — кряхтел Иванович, — а у тебя нет ни того, ни другого. Нарожали выродков. А ещё хотят, чтобы выросло достойное поколение. Тьфу!
Оспаривать его решение было бесполезно. Даже директор школы не решался конфликтовать со Степаном Ивановичем. Мол, человек пожилой, опытный. И совершенно никого не интересовало, что этот пожилой и опытный человек ненавидел всех. Особенно детей. Даже самые заядлые двоечники сидели и пытались повторять материал. Они хотели запомнить хотя бы крупицу информации. У них пока был шанс прослыть просто тупыми, а не ничтожными и портящими генофонд.
— Лёш, у меня ничего не получается, — Света схватилась за голову и легла на парту, — сколько учу, но ничего не запомнить. Эти правила, куча исключений. А сочинение получилось очень корявым. Если переживу этот урок, то…
— Переживешь! — я улыбнулся, пытаясь подбодрить подругу. Хотя сам боялся нарваться на гнев Ивановича. На его уроках я старался делать вид, что слушаю очень внимательно. А когда он смотрел на меня строгим взглядом, я делал задумчивый вид и понимающе кивал. Но у меня все равно не получалось притворяться умным. Возле доски учитель разносил меня в пух и прах. Иногда мне удавалось отделаться десятью минутами позора, парочкой оскорблений и двойкой в журнале. Иногда — походом к директору. Но все равно ерунда.
— Ну-ну, — подруга скептически покачала головой и вновь уставилась в учебник. Я решил последовать её примеру. Мне бы не помешало пролистать последний параграф. Но как говорится — «Перед смертью не надышишься».
Степан Иванович вошёл в класс сразу после звонка. Он был худощавым стариком со злобным выражением лица. От него несло валерьянкой и больничным запахом. Все подскочили со своих мест, приветствуя учителя. Но ему было все равно. Не тратя ни минуты на предисловие, Иванович открыл учебник и начал проводить устный опрос.
Он хаотично называл фамилии и задавал вопросы. Если ученик не отвечал в первые три секунды, то его ждал шквал унижений и ор. Прошло только десять минут урока, но под раздачу попало трое учеников. Никита и Алёна мужественно пережили этот допрос. Не иначе. А вот Зиночка выбежала из кабинета в слезах.
Я чувствовал себя, как на мине. Честное слово, легче было ответить (и опозориться) и пережить этот кошмар, чем ждать.
— Ну что ж, — Степан Иванович громко причмокнул, — на сегодня все? Или у вас в классе есть ещё кандидаты на звание самого умного? Малашин? Или, может быть, Белов? — он выдержал паузу, похлопывая указкой по открытой ладони. Все замерли. — Хотя, — протянул он, — я вижу, что хочет ответить Макарова. Давай. Удиви меня.
Я услышал, как Светочка громко вздохнула. Она начала ёрзать на стуле и теребить карандаш, пока ждала вопрос. А Степан Иванович, словно наслаждался своим положением и никуда не спешил.
Он подошел к нашей парте и бесцеремонно взял тетрадь:
— Вижу, что сочинение написано неверно. Грамматика хромает. А выводы! Это же смешно, — он скривился, пробежав глазами по строчкам, — но может, ты удивишь меня устным ответом?
Когда Иванович задал вопрос, Света бросила на меня испуганный взгляд. Я понял, что она не знает.
— Я… — начала Макарова, — я думаю, что…
— Думаешь?! Да судя по всему, ты не умеешь думать! Твое сочинение отлично демонстрирует отсутствие ума, — Степан Иванович разорвал тетрадь, отбрасывая на пол.
— Я… Я не поняла тему, — Света опустила глаза.
— Не поняла тему? Чтобы понять — нужно слушать и учить. Это русский язык, а не физика. Здесь не нужно понимать! Это потому что ты бог знает чем занимаешься на уроках с Царевичем! Как так можно?! Не понимаю. Даю тебе последний шанс, Макарова. Если не ответишь, то получишь два.
Все замерли. В классе было очень тихо. Казалось, я слышал, как у Степана Ивановича хрустят кости. Он ходил туда-сюда по кабинету, обдумывая самый каверзный вопрос. И когда он его озвучил — раздалось жалобное «Я не знаю».
— Отвечай! Живо!
— Я не знаю, — едва плача, повторила Света, — извините.
— А что ты знаешь?! — Иванович стукнул указкой по парте, задевая пальцы подруги, — отвечай!
— Я… — она запнулась, пряча руки под парту, — я правда не знаю.
Не понимаю, чем я думал. Наверное, во мне взыграло чувство справедливости. Я не мог допустить, чтобы этот старый хрыч бил мою подругу. Когда Степан Иванович снова замахнулся указкой, я подскочил и попытался перехватить её. Конечно же, у меня ничего не получилось. Я получил по рукам и нарвался на гнев учителя.
— Она же сказала, что не знает, — мне хотелось, чтобы мой голос звучал уверенно. Но на деле мне было до жути страшно. Я понимал, что против Ивановича у меня не было шансов.
— Что?! Нашелся защитничек? А ну сядь на место, паршивый мальчишка!
— Вы не должны бить детей, — вслух сказал я, но мысленно умолял себя заткнуться и не спорить с этим дедом.
— Да кто ты такой, чтобы меня поучать?! Я в этой школе работаю больше, чем ты живёшь!
— Так может, вам пора на пенсию? — я прикусил себе язык. Нельзя было это говорить. Нельзя! Но было поздно. Я осмелился поднять взгляд на учителя. Он смотрел на меня мутными от старости глазами. Я видел там настоящую злость, — извините. Извините, пожалуйста.
Я попытался исправить положение. Но мысленно был готов к вызову родителей в школу и двойке по русскому языку и литературе за год.
— Малолетний придурок! — Степан Иванович огрел меня указкой по рукам. От шока я не успел среагировать. Учитель в два шага оказался рядом. Он больно схватил меня за ухо.
Я айкнул, пытаясь освободиться. Но хватка стала ещё сильнее.
— Отпустите!
— Закрой рот! Считаешь себя самым умным, Царевич? Тоже мне. Тьфу на тебя! Нашелся тут царских кровей! Я покажу тебе, что значит дисциплина, — учитель потянул меня к двери. Я бы никогда не подумал, что в теле дряхлого старика скрывалась такая сила. Ухо горело. Это было больно и унизительно.
Степан Иванович вытолкал меня в коридор. Пока я приходил в себя, он схватил меня за рубашку, заставляя повернуться к нему спиной.
— Что вы дел…
Сначала я услышал звук, рассекаемого воздуха, а потом почувствовал боль. Место удара начало гореть огнем.
— Учу тебя разговаривать со старшими.
Ещё один удар указкой пришелся по лопаткам. Я дернулся. Попытался отстраниться. Но учитель не позволил мне этого сделать, удерживая за рубашку.
Наверное, я бы смог его оттолкнуть, выхватить указку, дать сдачи. Хотелось верить, что я сильнее старого маразматика. Но я боялся пошевелиться, чтобы не сделать хуже. В школе нам говорили, что учитель — это святое, авторитет. Но разве можно бить детей таким зверским образом?
— Не надо! — но у меня не получилось его остановить. Я нарвался на череду ударов. После пятого я заскулил. Казалось, что кожа на спине трескается. Расходится, как плохо сшитый шов. А он все бил и бил. Исполосовал мою спину.
— Хватит! — взмолился я, когда больше не мог терпеть. На что получил сильный подзатыльник. Но наконец-то меня отпустили.
— Возвращайся в класс! Сейчас же! — Степан Иванович указал на дверь. А я смотрел и не верил, что он это со мной сделал.
Рискуя нарваться на очередную взбучку, я развернулся и побежал прочь. Мне было все равно, что урок не закончился. Что в классе остались мои вещи. Плевать! Я был готов сделать все, лишь бы оказаться подальше от старого маразматика. Каждый шаг отдавал болью. Спина горела. Но я упрямо бежал к выходу из школы. Оказавшись на лестнице у входа, я плюхнулся на ступеньки. Нужно было дождаться Свету.
Прозвенел очередной звонок. Но я не сдвинулся с места. Дети радостно пробегали мимо меня, спеша домой. Я смотрел им вслед. Хотелось убежать от школы, как можно дальше и никогда не возвращаться. Но я словно прилип к ступенькам. Я чувствовал себя ничтожным и разбитым.
— Лёш, — я услышал знакомый голос. Света неслышно подошла и слабо улыбнулась, держа мой портфель в руках, — ты на урок не вернулся.
— Ага.
Подруга села на ступеньки рядом со мной, стараясь не испачкать подол школьного платья. Светочка все делала аккуратно. Она прилежно писала в тетрадях, заплетала косички и была послушной девочкой. Учителя и даже родители ставили мне её в пример. Но я не обижался. Ведь Света и правда была умницей.
— Что произошло? — немного смущаясь, Света прикоснулась к моему запястью, — весь класс слышал, как орал Иванович.
— Ничего.
— Лёш?
— Говорю же. Ничего не произошло.
Я вскочил на ноги и надел пальто. По привычке я закинул портфель на спину, но она тут же заныла. Я скривился, но быстро вернул спокойное выражение лица.
— Ну, что? Пойдем?
— А разве ты не собирался провожать сегодня Иванову? — голос Светы обиженно дрогнул. Она все ещё сидела на ступеньках и смотрела на меня снизу вверх.
— Да зачем мне она нужна! Пойдем вместе, — я протянул руку подруге. Она недоверчиво на меня посмотрела, но тут же кивнула.
Мы неспешно шли по знакомым улицам. Я тащил на себе два портфеля. Пытался шутить. И каждый раз отмахивался, когда подруга спрашивала про Степана Ивановича. Мне не хотелось её пугать. Пусть лучше думает, что он только орал, надрывая связки. Но чем больше я думал о случившемся, тем сильнее убеждался, что я это так не оставлю. Глупо, но мне хотелось отомстить. Устроить этому старику такую подлянку, чтобы он запомнил её до конца жизни.
— Ну, пришли, — мы остановились возле подъезда Светы. Я протянул ей портфель. Но подруга мялась. И, кажется, не собиралась уходить, — ты идёшь?
— Иду.
— Ну, пока.
— Пока.
Мы попрощались. Но не сдвинулись с места, продолжая глупо смотреть друг на друга. Я понимал, что Света хочет что-то сказать. Поэтому я спокойно ждал и не торопил подругу.
— Я не хочу, чтобы ты провожал Иванову домой! — внезапно выпалила Света.
— Что? Почему?
— Потому что!
Я опешил, не зная, что ответить. Реакция Светы была мне не понятна. Я провожал её гораздо чаще, чем Иванову. Мы ведь друзья. А Машка так… Увлечение.
— Почему? — снова спросил я, — мне все равно на эту Машу.
Света недоверчиво на меня посмотрела:
— Ага. Как же.
— Ты моя лучшая подруга. Не она.
— Ну, какой же ты глупый, Царевич!
Я не успел среагировать, как Светочка в один шаг оказалась рядом. Она быстро поцеловала меня в щеку. Это был лёгкий, детский поцелуй. Определённо не мой первый. Но я так опешил, что не мог пошевелиться или что-то сказать. Через несколько секунд подруга отстранилась и, не оглядываясь, побежала в подъезд. Теперь-то я понял, почему Свете никогда не нравилась Иванова.
Наверное, нам нужно было все обсудить. Как там делают взрослые? Разговаривают и решают проблемы. Мама постоянно мне говорила, что любую проблему можно решить с помощью языка и обаяния.
— Леша, махать кулаками это глупо! — вздыхала мама, читая очередное замечание в дневнике: «Подрался с одноклассником». Но я слабо представлял, как пустить в ход обаяние против хулиганов в школе. Поэтому справлялся своими силами. Но со Светой метод «Язык и обаяние» мог сработать. Поэтому я решил, что обязательно с ней поговорю. Хотя объяснять подруге, что она мне не нравилась — не хотелось. Мне вообще никто не нравился по-настоящему. Оставалось надеяться, что Света сделает вид, что ничего не произошло. И мы останемся хорошими друзьями.
***
После побоев Ивановича прошла неделя. Спина уже почти не болела. Но я продолжал прогуливать его уроки. Я не мог видеть этого человека. Мне было противно. И как бы я не хотел признаваться, я опасался нарваться на новую взбучку. Каждый раз, когда я думал об этом случае — меня переполняла злость и обида. Нельзя бить детей. Нельзя! Моё самоуважение задели. И вот уже пару дней я вынашивал план мести. В моих фантазиях я мнил себя вершителем правосудия и защитником всех пострадавших. Но на деле я был обиженным подростком.
К счастью, мои родители пока не знали о прогулах. Поэтому я решил воспользоваться свободным временем на свое усмотрение. Я шатался вокруг школы и думал, думал, думал.
Хотелось нашкодить. Да так, чтобы моя выходка гремела на всю школу. Я бы мог разбить окно, намазать доску парафином, открутить болты на стуле. Но это было неинтересно. Я делал такое тысячу раз. Нужно было что-то другое. Но что? Можно было подключить мальчишек из параллельного класса. Всё-таки, коллективный разум. Несколько голов вместо одной. Но я решил, что справлюсь сам. У меня были личные счёты с Ивановичем. И я был готов получить от родителей и директора за свою выходку. Оно того стоило.
Я ничего не рассказал даже Светочке. Хотя обычно я делился с ней абсолютно всем. Кстати, она сделала вид, что поцелуя не было. И у меня на одну проблему стало меньше. Ведь поначалу я опасался, что в нашей дружбе что-то изменится. Но все осталось по-прежнему. И я был благодарен подруге. Мы так же сидели за одной партой и болтали. Точнее я болтал, а она пыталась слушать учителей. Потом я провожал её домой. Мы прощались и на следующий день встречались в школе.
— Ты опять не пойдешь на урок к Степану Ивановичу? — спрашивала подруга.
— Да пусть он к лешему идет!
— Лёш. Не надо. Ты делаешь хуже только себе.
— Пусть идёт к черту! Не пойду туда.
— Леша…
— Нет, — я упрямо стоял на своем и шел куда угодно, но не на урок.
Но я понимал, что рано или поздно мне нужно будет с ним встретиться. Бегать и прогуливать уроки — не выход. Поэтому я пообещал себе, что в следующий понедельник свершится месть. А дальше будь, что будет.
***
В школу я пришел в приподнятом настроении. В портфеле у меня был сюрприз для Степана Ивановича. Я был уверен, что он оценит. Осталось только подобрать время, когда его не будет в кабинете и начать действовать.
Время тянулось. Прошёл урок математики, биологии, физики. А мне все сильнее и сильнее не терпелось осуществить задуманное. Когда прозвенел звонок, я подпрыгнул от нетерпения и улыбнулся. Началась большая перемена. А после неё будет урок со Степаном Ивановичем. Все ученики и учителя собирались идти в столовую. А у меня было время осуществить задуманное.
— Ты идёшь домой? — спросила Света. Подруга уже привыкла, что я целенаправленно прогуливал уроки литературы и русского языка, — или твой бойкот закончился?
— Закончился. Поэтому я лучше повторю домашнее задание, — я достал из портфеля учебник и сделал вид, что хочу повторить параграф.
— В столовую не пойдешь? — голос Светы сочился недоверием. Она определенно что-то заподозрила. Подруга знала меня слишком хорошо.
— Нет. Буду повторять. А ты иди.
Света ещё раз окинула меня недоверчивым взглядом. Но всё-таки вышла из кабинета. Большая перемена была в разгаре, и когда все ученики заняли очередь в столовой, я решил действовать. Времени было немного. Но я был обязан успеть.
Не заботясь об аккуратности, я поставил портфель на парту и вытащил оттуда лоток яиц. А на самом дне у меня лежала коробочка с особенным подарком.
Я выглянул из кабинета, ещё раз убеждаясь, что никто не идёт и начал действовать. Сначала я взял яйца и хаотично побросал их в доску. Я мысленно представил цель. И надо же! Несколько раз у меня получилось попасть прямо в яблочко. Да! Скорлупа валялась на полу. По доске стекали белки и желтки. Я улыбнулся, довольный устроенным беспорядком. Но у меня осталось ещё пара целых яиц. И я знал, как их использовать. Степан Иванович сидел на мягком стуле. И недолго думая, я разбил яйца прямо на обивку. Вывести это безобразие почти невозможно. Яйца впитались в сиденье и через пару дней от этого стула будет нести тухлятиной. Я ещё раз посмотрел на проделанную работу. Оставался последний штрих. Со всей бережностью я поставил в центр стола коробочку и уселся на место.
Прозвенел звонок. Одноклассники начали возвращаться в кабинет. Они с любопытством осматривали новую обстановку и хихикали.
— Царевич, это ты устроил?
— Тебе конец. Он же тебя убьет!
— Так это не я, — я безразлично пожал плечами, — когда я пришел в класс, все уже было.
Естественно, мне никто не поверил. Но я и не пытался скрыть свою причастность. Даже если бы пытался, то ничего бы не получилось. Я прославился в этой школе, как хулиган. И если что-то случалось, то был виноват либо я, либо Соседов. Жалко только, что он школу окончил в прошлом году.
— Зачем ты это сделал?! — Света подбежала ко мне и пихнула в плечо, — ты совсем дурак?! Так и знала, что не нужно было тебя оставлять! Убери сейчас же, пока он не пришёл.
— Я не буду! — запротестовал я, — и я все равно уже не успею. Он сейчас придет.
— Леша!
— Мне конец. Я знаю, — я улыбнулся, принимая свою участь. Пускай меня накажут и вызовут родителей к директору. Пускай я буду все это отмывать. Но я хотел доказать Ивановичу… А не знаю, что я хотел ему доказать! Желание нагадить из-за вредности было сильнее меня. Поэтому я сделал то, что сделал.
Когда дверь распахнулась, и Степан Иванович вошёл в кабинет — все замолчали. Тишина давила на перепонки. Мне стало страшно. И я уже успел пожалеть о содеянном, но было поздно.
— Кто это сделал?! — грозный голос прошиб меня насквозь. Никто не издал ни звука, — я ещё раз повторяю. Кто это сделал?!
Иванович брезгливо отпихнул скорлупу носком ботинка. Он подошёл к столу, замечая коробку с моим сюрпризом. У меня перехватило дыхание. Захотелось подскочить, схватить эту коробку и убежать.
— Что это?! — учитель уставился на класс. Его старое лицо исказила злобная гримаса. Он тяжело дышал, — что за дети пошли! Выродки! Никакого уважения к старшим! Никакого уважения к школе!
Степан Иванович закашлялся, пытаясь ослабить туго затянутый галстук. Он был на пределе. Мне казалось, что он сейчас взорвется от злости. На секунду мне стало стыдно. Не нужно было так издеваться над пожилым человеком.
— Я… Я… — я встал из-за парты, делая шаг, — не открывайте коробку. Я просто это уберу.
— Сядь на место!
— Но… — попытался возразить я.
— Я кому сказал!
Степан Иванович взял её в руки и потряс. Я молился, чтобы он поставил эту коробку на место. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Но учитель решил открыть крышку.
— Господи помилуй, — Иванович схватился за сердце. Он отшатнулся назад и врезался спиной в доску. Раздался грохот. Он упал на пол, тяжело хватая ртом воздух. Класс наполнился девичьим визгом.
— Позовите школьную медсестру, — закричала одноклассница, — быстрее.
— Ему нужно помочь!
— Давайте поднимем его.
— Не нужно. Мы можем сделать хуже.
Я замер на месте и не мог двигаться. Казалось, что конечности окоченели. Неужели это из-за меня? Я же не хотел ничего такого. Голоса одноклассников смешивались в неразличимый шум. Все бегали и суетились. А я не мог поверить, что это происходит на самом деле.
— Леша! Леша! — я пришел в себя, когда Света дернула меня за руку, — что ты сделал?! Что в коробке?!
— Там… — я сглотнул, пытаясь взять себя в руки, — там дохлая крыса.
***
Время потеряло для меня смысл. Уроки давно закончились. Но я все ещё был в школе. Здание гудело. Учителя и завучи бегали из кабинета в кабинет. Все перешептывались и обсуждали случившееся. Приехали врачи. А если милиция?.. Я понял, что дело плохо. Но, кажется, я ещё до конца не осознавал, что натворил. Учеников отпустили по домам. А я сидел в кабинете у директора и ждал, когда приедут родители.
— У тебя большие проблемы, молодой человек, — сказала директриса, входя в кабинет. Лариса Николаевна сложила руки на груди и вздохнула, — боюсь, тебе уже никто не поможет.
— Я не хотел, — прошептал я, опуская глаза, — надеюсь, со Степаном Ивановичем все будет хорошо.
— Обсудим это в присутствии твоих родителей.
Я кивнул, уткнувшись взглядом в стену. Оставалось только ждать. Когда приехали отец и мама, началось самое ужасное. Я ощущал себя, как на допросе. Мне задавали сотню вопросов. Мне ничего не оставалось, кроме как говорить правду. Я рассказал все от начала до конца. Как Степан Иванович избил меня указкой, как я прогуливал его уроки, как подложил ему дохлую крысу. Я говорил, говорил, а вопросы не заканчивались. После мне пришлось пересказать то же самое мужчине в милицейской форме. Он внимательно слушал и что-то записывал. Я не понимал, почему здесь милиция. Почему они меня допрашивают. Да, я был виноват. Но это был глупый розыгрыш, а не преступление против Родины.
— Все будет хорошо, сыночек, — шептала мама, — не бойся, — она стояла рядом со мной и гладила по плечу. Но меня это не утешало. Я лишь сильнее убеждался, что произошло что-то серьезное.
Когда я в очередной раз рассказал всю историю, меня попросили выйти и подождать за дверью. Мол, Алексей, сейчас будет разговор для взрослых. Я послушно вышел из кабинета. Мысли плыли. Нужно было подслушать, о чем говорят родители с Ларисой Николаевной и милиционером. Но голоса смешивались в кашу. Я различал только спокойный тон отца и возмущение директрисы.
«Мне конец» — в очередной раз подумал я. Сейчас я не мог представить, как разрешится эта ситуация. Но я был уверен, что так просто мне это с рук не сойдёт. Родители не выходили из кабинета около часа. К этому времени моё волнение достигло пика. Я не знал, что думать и как себя вести. Когда я уже довел себя до сумасшествия, дверь открылась, и вышел отец. Клянусь, я никогда не видел его в таком состоянии. Он был бледным, губы поджаты, а на лице застыло недовольство.
— Дома мы с тобой поговорим, — отчеканил он, — на выход. Живо.
— Пап?
— Алексей, я сказал на выход.
— Лёш, послушай папу, — мама появилась рядом, сжимая мою руку, — ничего не бойся. Мы с папой со всем разберемся.
— Разберемся. А как же!
Когда отец замахнулся и отвесил мне такой подзатыльник, что мать ахнула, больно не было. Скорее, унизительно и неприятно. В голове проносилась тысяча вопросов, хотелось задать все и сразу. Но я решился только на один:
— Что со Степаном Ивановичем?
Отец молчал. Это пугало. Кажется, у меня начали дрожать руки и трястись коленки. Я был готов к тому, что учитель в больнице. Что когда он поправится, то мне придется очень долго извиняться. А ещё до самого выпускного мыть доску, кабинет и всю школу. Наказания было не избежать. Но одна фраза изменила всё. Разделила мою жизнь на «до» и «после».
— Степан Иванович умер. Вот что с ним.
***
Меня исключили из школы. Без разбирательств и без педсовета. Родителям пришлось забрать документы. Это было одним из условий директрисы. Отец сделал все, чтобы эту историю замяли и не предали огласке. Но даже ему не хватило связей, чтобы я продолжил учиться в этой школе. Мама сказала, что мне повезло. Потому что меня собирались поставить на учет в детскую комнату милиции. Уж не знаю, к чему бы это привело. Но я понимал, что ни к чему хорошему. Я пытался поговорить с отцом. Хотел расспросить его о случившимся подробнее, но он игнорировал мои вопросы.
— Ты уже сделал все, что мог. Теперь дай взрослым решить твои проблемы.
— Прости, пап. Может, я могу как-то помочь?
— Я все сделаю сам. Не лезь в это, — отец был на взводе. Каждый раз, когда я пытался что-то узнать, он злился и говорил, чтобы я не лез во взрослые дела.
Уже несколько недель я сидел дома. Мне запретили выходить на улицу. Я даже не думал, что могу скучать по школе. Там было нудно и не очень интересно, но лучше там, чем дома. Заняться было нечем, поэтому я постоянно прокручивал в голове недавние события. Я довольно часто думал о Степане Ивановиче. Мне было жаль, что он умер. Клянусь, я не хотел, чтобы так получилось. Но его смерть не делала его хорошим человеком. Он издевался над целой школой, бил детей. У меня до сих пор остались шрамы на спине от его ударов. Тем более, мама сказала, что он умер от сердечного приступа. Я же не виноват, что его сердце решило остановиться? Я был не виноват! Точно невиновен. Но как бы я ни пытался себя убедить, иногда моя совесть давала о себе знать. Оставалось надеяться, что в новой школе все будет гладко. Но с этим тоже были проблемы. Мама сказала, что меня не хотят брать ни в одну школу. Слухи расползались быстро. Мои документы не принимали.
— Не переживай, сынок. Твой отец все решит, — мама гладила меня по голове и улыбалась. Что бы я ни делал, она никогда не выходила из себя и сохраняла спокойствие. Они с отцом были полные противоположности. Мама — творческая ранимая душа. Она жила вдохновением и играла на скрипке. А отец — человек-наука. Строгий, последовательный и бескомпромиссный. Работа главврачом наложила отпечаток на его характер. Он привык решать проблемы быстро и молча. Конечно, я был ему благодарен.
Но не в этот раз…
За семейным ужином отец решил начать разговор:
— Алексей, — папа внимательно посмотрел на меня, — у меня хорошие новости. Я нашел тебе школу.
— Да? — обрадовался я, — когда я смогу начать учиться?
Мне ведь нужно было общение. Сидеть в четырех стенах — невозможно. От скуки я штудировал учебники. Наверное, за эти недели я выучил больше, чем за учебный год.
— Подожди, Лёш. Дослушай отца, — мама погладила меня по плечу. А я сразу же насторожился. Что-то тут не так.
— Думаю, уже на следующей неделе. И предупреждаю тебя. Без выходок! — отец пригрозил мне пальцем, — больше я не собираюсь решать твои проблемы.
— Обещаю, — кивнул я.
— Эта школа находится в деревне.
— Что?! — я не поверил своим ушам, — что значит «школа находится в деревне»?!
— Эта школа находится в деревне, — отец повторил строгим голосом, — ты окончишь школу там. Будешь жить со своей бабушкой Тоней.
— Что?! — ещё раз возмутился я, — я не поеду ни в какую деревню! Ты должен был найти мне школу в Москве!
— Во-первых, следи за тоном. Во-вторых, ты поедешь. Я тебя не спрашиваю. В-третьих, я тебе ничего не должен.
— Я не буду жить в деревне! — меня захлестнула обида и злость. Неужели меня хотели сослать в деревню, как какую-то ненужную зверюшку? — почему я должен уезжать из дома? Почему?! Я не хочу жить с бабушкой, я в жизни ее от силы пару раз видел!
— Разговор закончен.
— Но, папа!
— Лёша, мы хотим как лучше, — мама слабо улыбнулась, — тебе нужно там закончить девятый класс. Всего лишь три месяца и ты вернёшься в Москву.
— Ты сам виноват, что так получилось. И это не обсуждается.
— Почему ты все решаешь за меня?! — я прожигал отца недовольным взглядом, — сначала ты решил, что я буду врачом, как ты. Потом ты решил, что я буду учиться у черта на куличках! Почему ты все решаешь за меня?! Я не поеду!
— Закрой рот! — рявкнул отец, — я это делаю только для тебя. Послезавтра ты едешь в деревню, и если я ещё хоть раз услышу, что ты ноешь и не хочешь ехать… Так и знай. Будешь сам разбираться со всеми своими проблемами.
— Но…
— Я все сказал. Мы поговорим с тобой, когда ты успокоишься. А сейчас иди в свою комнату. Нам с мамой нужно многое обсудить.
Я демонстративно встал из-за стола, отодвигая тарелку:
— Спасибо. Я наелся, — но родители пропустили мимо ушей мою дерзость. Мне оставалось только уйти к себе.
Я тонул в обиде. Моя жизнь стремительно менялась. И самое ужасное, что я ничего не мог сделать. Спорить с отцом было бесполезно. И если он решил, что я поеду в деревню, то я поеду. Так и случилось. Уже вечером я начал собирать чемоданы. Мне предстояла длинная дорога и впереди была новая жизнь. Три месяца в деревне. Что может быть хуже?
