Остался только пепел

      В кабинете было тихо; только шуршали страницы тетрадей. Пахло пылью и мелом. Женя стоял возле учительского стола, сложив руки на груди, и оглядывал класс. Все ученики были на месте, писали сочинение, и только одна парта, специально подготовленная для нового ученика, пустовала.       Новенький опаздывал на урок уже на пятнадцать минут.       Медленно Женя прошелся от доски до двери, прислушался — не идет ли кто-то по коридору? Первый урок и уже опаздывает. Нехорошо. Женя не хотел сразу же накидываться на ребенка с упреками и наказаниями, он вообще никогда так не делал. Но и потворствовать подобному он не собирался. Сложный ребенок, очень. Женя вздохнул и вернулся за стол.       Он понял, что ему будет с новеньким нелегко. Вчера Леша сразу же вылетел из его кабинета, как взъерошенный птенец, с той лишь разницей, что птенцы такими высокими не бывают. Женя улыбнулся — интересно, каково ему, после стольких лет жизни в городе приехать в деревню? Да для него это новый целый мир! И сразу какой — и в драку полез, и хамить директору начал. Ясно, бахвалится, на прочность проверяет. Но опаздывать на уроки все равно нехорошо.       В итоге, урок литературы подошел к концу, а новенький так и не появился. Это было не просто опоздание, а самый настоящий прогул. Женя собрал тетради, попрощался с учениками. Никто в классе еще не знал, что у них будет еще ученик — Женя хотел по-хорошему, с утра его всем представить, познакомить, познакомиться самому — вчера они только двумя словами и обмолвились. Но, видимо, не судьба. Женя подравнял стопку тетрадей на краю парты и вышел из кабинета.       В эти короткие перерывы школа оживала. Дети бегали по коридорам, смеялись, шутили. Женя всегда радовался, когда видел их такими — живыми, добрыми, непосредственными. Он сам таким никогда не был, и иногда жалел, что сразу родился взрослым. Мама ему часто об этом говорила. — Ой, Женечка… Смотрю я на тебя, тебе бы в пору на свидания бегать, в девчонок влюбляться, а ты все с книжками дома сидишь… Вышел бы, прогулялся. А то так вся молодость и пройдет у тебя. — Ну и пускай, — говорил он с легкой улыбкой, склоняясь к материнской руке, — зато с тобой побуду.       Он тогда не знал, что мать так рано его покинет. И если до того момента он просто часто вел себя как взрослый, то потом ему уже по-настоящему пришлось повзрослеть.       Но Женя отбросил эти мысли, когда услышал визгливый смех и крики. Он поспешил в конец коридора, испугавшись, что снова драка. Но обошлось. У кабинета биологии собралась целая толпа — старшеклассники из его класса и параллельного, Любиного, толпой окружили новенького. Он стоял, самодовольно улыбаясь. — И че, там прям все так и нарисовано? — Как вживую. Только тебе-то откуда знать. — Покажешь завтра? — Если деньги принесешь. — Мы все принесем! — Так, что здесь происходит? — Женя подлетел к толпе учеников. Все выпрямились, поправили рубашки, поздоровались — только новенький остался стоять, как стоял — подпирая плечом стену, словно устал до смерти. — Здрасьте. — Здравствуй. Тебя почему на моем уроке не было? — Женя оглядел Алексея с головы до ног — галстука нет, рубашка из штанов выбилась, волосы взлохмачены. — Не захотел. — Прогуливать нехорошо. — И что?       Послышались смешки. Женя опешил — никто из учеников, даже самые заядлые хулиганы, так с ним не разговаривал. Это было откровенное хамство. Новенький улыбнулся, поднимая брови, мол, и что ты мне сделаешь? — Пойдем в мой кабинет, поговорим. — Зачем? — Я твой классный руководитель, и я имею право… — Ой, — Леша закатил глаза, и девчонки вокруг него захихикали, — я тут занят. — Я видел, что ты занят. Но удели мне пару минут.       Леша смерил Женю оценивающим взглядом, вздохнул, словно его посылали на каторгу. Быстро кивнул девчонкам, подмигнул парню из параллельного класса, и отлепился от стены. — Ну, пойдем.       Женя не стал поправлять его. Он старался сохранять спокойствие, хотя внутренне начинал закипать. Он знал, что бывают хулиганы, те, кто любят срывать дисциплину просто потому что по-другому они себя вести не умеют, но здесь была откровенная манипуляция! Бунт! Протест! И Женя сдерживался, как мог.       Он открыл дверь в кабинет, впустил Лешу и зашел следом. Парень без лишних слов подошел к первой парте и уселся на нее. Длинные ноги почти доставали до пола. Женя и бровью не повел — был готов к чему-то подобному. — Ну и? — Во-первых, сядь, пожалуйста, нормально, — спокойно сказал Женя, подходя к своему столу. Воздуха ему стало не хватать, — ты все-таки в школе. — Это не школа, а сарай, — сказал Леша, заводя руки за спину. — Тем не менее, ты снова здесь. — Это ненадолго. — Хочешь вылететь отсюда? — Женя встал возле стола, сложив руки на груди. — Именно. — Тебя сослали сюда за какое-то нарушение, и не думаю, что из-за пары шалостей, даже если ты будешь при этом грубить директору, тебя отправят обратно. Накажут, может быть, отправят домой, — на этом слове Женя заметил, как у Леши загорелись глаза, — к бабушке, но не домой, в Москву. — Я все равно не буду вести себя так, как ты этого хочешь. — Вы, — поправил его Женя. — Вы, — перекривлял его Леша, — сколько Вам лет? Выглядите моим ровесником. У Вас хоть образование есть? — Могу показать диплом. Мне двадцать лет, и поверь, я видел и не таких учеников, как ты, но не думай, что ты сможешь вывести меня из себя. — Хвалитесь, да? — Леша усмехнулся. Это был типичный подросток — высокий, нескладный, потому что руки и ноги не успевали за стремительным ростом всего организма, со своим мнением на все. Женя даже был рад в глубине души увидеть такого — деревенские дети, к сожалению, часто не отличались индивидуальностью. — Просто говорю, что на меня твои фокусы не подействуют. Ты можешь прогуливать мои уроки, но в Москву ты не вернешься.       Леша обиженно засопел, складывая руки на груди на манер Жени. — Думаете, что я Вам поверю? — Леша фыркнул, — на дух не переношу школу, а литературу Вашу — особенно. — Очень жаль это слышать. А кем ты хочешь стать в будущем? — Вам-то какое дело? — Леша ехидно посмотрел на Женю, — делаете вид, что Вам не все равно на школьников, а сами женитесь года через два, на школу Вам станет наплевать. Станете старым и мерзким учителем. — Надеюсь, до старости мне еще далеко, — с легкой улыбкой ответил Женя, поправляя рукав рубашки, — а женитьба, ежели такая и случится, навряд ли мне помешает любить мою работу.       Леша вздохнул так устало, и начал сползать с парты. — Послушайте, Женя… — Александрович. — Женя Александрович, — Леша спрыгнул с парты, — Вы мне не нравитесь. — Я и не обязан. Я тебе не девушка, чтобы нравиться. Моя задача тебя учить. — Учите кого-нибудь другого, хорошо? — Леша смерил Женю презрительным взглядом, — с самим собой я разберусь, спасибо, — и направился к дверям. — Алексей, вернись, мы не договорили! — закричал Женя. Ему еще так о многом нужно было спросить — про драку, про семиклассников, про прогул — но Леша уже вышел из кабинета, прикрыл за собой дверь. Не хлопнул, а именно прикрыл — и тут Женя понял, что проблемы его ждут посерьезнее, чем он ожидал.

***

      Несмотря на то, что Женя закончил педагогическое училище не с отличием (завалился на истории педагогики), он думал, что неплохо разбирается в образовании и воспитании детей. Он мог найти подход к каждому (почти) ребенку, знал, как сделать свои уроки нескучными, умел видеть личность в каждом ученике и направлять силы на развитие определенных черт характера, но когда в его классе появился Алексей, Женя понял, что он ничего не смыслит в педагогике. Он впервые задумался об увольнении.       Он был спокоен внешне. Сохранял невозмутимость и спокойствие, и с ужасом ждал, до какого предела сможет дойти новенький. А Царевич (господи, еще фамилия какая!), изловчался каждый день придумывать что-то новое.       Он опаздывал. Он хамил. Он срывал дисциплину. Он ложился ничком на парту, подпирая голову рукой и делал вид, что спит. Он пререкался. В классе смотрели на него с некоторой опаской и уважением — ждали, что ему за это будет. — Откройте, пожалуйста, тетради и запишите число, — ровно говорил Женя. Леша, заняв всю парту целиком, зевал и складывал из тетради бумажные самолетики, — Алексей, тебя это тоже касается. — Не буду. — Тогда выйди из кабинета и не мешай мне вести урок. — Не выйду, в коридоре лежать негде.       Ребята в классе шушукались и смеялись. Женя закипал от злости.       Он оставлял Царевича после уроков. Ставил ему двойки. Леша сдавал пустые тетради с сочинениями, где мог написать кратко: «Пушкин-дурак». «Онегин — самовлюбленный поросенок» и рисовал карикатуры. В один из дней Женя решил сменить тактику. Шла вторая неделя пребывания Алексея в его классе, и Жене приходилось каждое утро заставлять себя вставать с постели и идти на работу. Но в этот день он решил изменить свое поведение. — Доброе утро, класс. Без лишних предисловий. Я вчера проверил Ваши сочинения. И хотел бы зачитать Вам лучшее из них.       Все в классе затихли, ожидая, чью именно работу будут читать вслух. Лидочка, отличница с первой парты, вытянулась и сложила руки перед собой в молитвенном жесте.       «Я считаю, что Евгений Онегин — лучший персонаж в художественной литературе. Он олицетворяет собой целый пласт мужских черт, от глупого молодого повесы до взрослого мужчины, который прошел через эти стадии на страницах романа и стал тем, кем мы видим его в финале. Он сделал правильно, отказав Татьяне, в которую не был влюблен — не стал давать ей ложных надежд, я считаю, что это очень благородный поступок, но все же потом, спустя время, он нашел в себе силы признаться ей в своих искренних чувствах, даже заведомо зная, что теперь они будут безответны.»       Женя закрыл тетрадь, в которой не было ни одного слова. — Я бы хотел попросить Алексея Царевича выйти к доске, и чтобы мы все ему похлопали за такое хорошее сочинение. Молодец! Горжусь.       Непонимающий Леша встал из-за стола. Он встретился глазами с Женей, и учитель улыбнулся — едва-едва заметно, но не победоносно, а как будто бы даже… Ласково.       После урока Леша подошел к столу Жени. — И зачем Вы это сделали? — Ты о чем? — Женя поднял голову от тетрадей. Леша — все так же помятый, взъерошенный, в рубашке навыпуск, стоял над его столом. — Прочитали это. Я такого не писал. — Значит, ты честный?       Леша смутился. Женя даже удивился — впервые за неделю он увидел смущение на подростковом лице — даже щеки как будто немного покраснели. — Я за ту честность, от которой не бывает плохо. — Вот как? — Женя встал из-за стола. Леша в свои пятнадцать лет был одного с ним роста, и как бы ни старался выглядеть старше, все в его фигуре, слегка виноватом выражении лица указывало на то, что перед Женей — ребенок. Жене стало стыдно. Отчитывает его, из класса выгоняет. А он просто подросток, которого выдернули из огромного города и сослали сюда. — Да. — Можешь объяснить, пожалуйста, что это значит? — Мне… — Леша откашлялся, голос ломался, был еще неокрепшим. Они были вдвоем в кабинете, солнце лизали сосульки, — вот вы сделали так, а мне от этого проблемы будут. В классе решат, что я… — Что ты — что? — Женя улыбнулся, — литературу любишь? — Ненавижу ее. Самый тупой и бесполезный предмет.       Леша снова стал самим собой. Сложил худые руки на груди, выпрямил спину — из-за высокого роста он сильно сутулился. Женя встал напротив него. — Вот прямо-таки бесполезный? — Конечно! — Леша откинул волосы со лба, — физкультура — тут все понятно. Спорт для здоровья важен. Математика нужна, чтобы деньги считать. Химия, биология, физика — все про мир, про то, что нас окружает. А книжки эти, кому они нужны? Придумать я могу и сам что угодно, гением быть не надо. — Хорошо, — спокойно сказал Женя, обходя учительский стол, — тогда даю задание — напиши мне текст. — Какой? — Любой. Сказку, повесть, стихотворение. Что хочешь. Ты же сказал, для этого много ума не надо. Справишься — и я тогда оставлю тебя в покое. — Вы специально же это делаете, да? — Леша надул губы, — Вы любого другого уже давно бы к директору отправили, чтобы из школы выгнать. — Алексей, я не знаю, что у тебя произошло в Москве и не буду спрашивать, — Женя и правда не хотел знать, какое преступление совершил этот долговязый парень со слегка оттопыренными ушами, — но если ты захочешь поговорить… — Не захочу. — Как скажешь. Но тебе действительно придется остаться в этой школе, хочешь ты этого или нет. И не расстраивай хотя бы бабушку.       Леша хмыкнул. — Да я ее в жизни второй раз вижу. — У кого-то и таких родственников нет, — резонно заметил Женя, отходя к доске. Он взял тряпку, стал стирать написанное. Леша все еще топтался за его спиной. — А если напишу, смогу не посещать ваши уроки? — Это уж на твое усмотрение. Но к директору все равно отправишься — не я, так другой отправит. — Я Вас услышал, Женя, — с улыбкой сказал Леша. Женя резко обернулся. — Александрович, — добавил он, и снова повернулся к доске. — Да, Женя Александрович.       И Леша выскочил из кабинета.

***

      После уроков Женя зашел в кабинет директора. Михаил Васильевич снова корпел над бумагами. — А, Женя, заходи, заходи, — сразу улыбнулся он, заметив любимого учителя, — ну, как все? — Тяжело, — честно ответил Женя, садясь за стол напротив директора, — боюсь, с Царевичем мы не поладим. — Испытывает тебя? — Ладно, если бы только меня, — Женя махнул рукой, — на биологии просто покоя не дает. Шутки вульгарные шутит, руки и ноги местами у скелета поменял, — Женя осекся, заметив, как директор усмехнулся, — Люба не знает, что делать. — И я в свои годы таким же был, — Михаил Васильевич потер глаза, — парень он неплохой. И мы не можем ничего сделать, не можем вернуть его в Москву. Приказ. — Он мне дисциплину портит. А если все остальные ученики на головах начнут стоять? — строго спросил Женя. Он сложил руки перед собой, как образцовый ученик. Он любил порядок. И контроль. Да, контроль, это было именно то, что больше всего он любил после литературы. — Ну, а ты им на что? Ты за два года авторитет заработал, если какой-то клоун из Москвы его подорвет… — Женя покачал головой, — брось, Евгений Алесаныч. Терпи. Не обращай внимания. Тебе его до лета дотянуть только, потом уедет. А я тебе ремонт в кабинете сделаю. — И парты почините? — спросил Женя. — И парты.       Против такого аргумента Жене нечего было сказать. Он вышел из кабинета и в коридоре столкнулся с Любой. Испуганная девушка едва не налетела на него. — Люба, добрый день, — Женя слегка прикоснулся к учительнице, спасая ее от падения. Она смущенно опустила глаза, прижимая к груди журнал. — Простите. Весь день голова кругом. — Из-за Царевича? — К сожалению, — Люба поправила волосы, перекинула косу через плечо, — он тут книгу принес на урок… Ну, энциклопедию. Медицинскую. — О, — Женя приподнял брови, — и что там? — Все без прикрас. Конечно, дети стали смеяться, просить посмотреть… Я как могла старалась их успокоить, но это же подростки… И знаете, что он им сказал? — Что же?       Люба оглянулась, словно их кто-то мог подслушивать, хотя в коридоре не было ни души — уроки уже давно закончились, в школе было тихо и спокойно — той самой тишиной звенели стены, которая присуща только школам в свободные от учеников минуты. Священные минуты, — подумал Женя, и тут же одернул себя. — Что на такое лучше смотреть вживую. И он, мол… Уже смотрел.       Девушка покраснела, Женя тоже. Они встретились взглядами, и оба подумали об одном и том же, а потом смущенно уставились под ноги. — Ну, в пятнадцать лет чего только не скажешь, — мягко сказал Женя, стараясь сгладить неловкость. Хорошо, что рядом с ним была Люба — такая же невинная, как и он, которая смущалась от подобных высказываний учеников. Поэтому он так хорошо к ней относился — другие девушки, нескромные, грубые — пугали его. — Да, наверное… С ним сложно. Говорят, он только на паре уроков ведет себя сдержанно. На химии — потому что ему интересно, и на математике — потому что боится. — А мы, значит, не вызываем ни страха, ни интереса? — Женя улыбнулся, касаясь локтя Любы, и она вся вспыхнула, затряслась. — Наверное… Ладно, я пойду, мне домой пора, к маме. — Как она? — участливо спросил Женя. Он знал, что мама Любы давно болела — уже несколько месяцев она даже не выходила из дому, а врач из соседней деревни только разводил руками и говорил, что не знает, что делать. Только ждать и молиться. — Плохо. Но с Божьей помощью, — Люба попыталась слабо улыбнуться, — я пойду, хорошо?.. — Давайте провожу Вас, — быстро проговорил Женя, — только за пальто сбегаю. — Спасибо.       Женя бросился в свой кабинет, схватил пальто, закрыл дверь. Он и сам не знал, почему он так любезен с Любой — она была ему неинтересна, а только разве что приятна — как луч солнца. Но, если быть честным, после четырех проведенных в Петербурге лет Женя научился обходиться без солнца.