Шли дни. Переливались с первым журчанием мартовской капели, тонули в криках школьников, радующихся приходу весны. Женя стоял возле окна, задумчиво смотрел на дорожку во дворе школы, еще щедро посыпанную снегом, и думал.
В голове его крутилось множество мыслей. О себе, о школе, о своей работе, о Леше, о Любе. Он хватался за мысли, но они утекали.
С Царевичем стало невыносимо. После сочинения, в котором он красочно и со всеми возможными ошибками описал, как он ненавидит литературу из-за своего преподавателя, между ними началась откровенная война. Женя дотошно исправил все его ошибки и в конце концов поставил тройку с минусом.
— То есть Вы меня даже к директору не отправите? — спросил Леша, подходя к учительскому столу после уроков. Одноклассники уже вовсю хихикали над ними и смотрели, во что перейдет эта вражда между учителем и учеником.
— А тебе так хочется побывать там? — спросил Женя, не отворачиваясь от доски.
— Не очень.
— Ты написал свое мнение. Я его не оцениваю. Ты имеешь на него право. Я исправил только ошибки, а к директору за такое не вызывают.
— А если все ваши ученики начнут писать такие сочинения, то что? — нагло спросил Леша. Женя, конечно, не видел его лица, но все в его поведении — мятая рубашка, мятые брюки — говорило о наглости. Нарочитой, выпуклой, подростковой наглости. Не потому что по-другому не умеет, а потому что хочется.
Женя на этот вопрос только пожал плечами, и, равнодушно отряхнув руки от мела, сказал:
— Значит, мне надо будет уходить из педагогики.
Леша покраснел, развернулся и вышел из кабинета. Никто, конечно, из его учеников подобных сочинений не писал. На Царевича смотрели косо, с подозрением и каким-то удушающим интересом — но близко не подходили, не рисковали — другие, как-никак, побаивались директора.
А теперь еще и этот Аркаша… Женя устало вздохнул. Он хорошо знал этого ребенка, а после едва не случившегося пожара в школьном туалете, предложил на совещании показать ребенка врачам. Но все только отмахнулись. Дурак он и есть дурак, кто из деревенских врачей его лечить будет?
— Радуйтесь, что не Вашего новенького на месте преступления поймали, а то досталось бы Вам, — зло сказал учитель физики, Марат Петрович, — хотя этот тоже, того.
— Вовсе и не того! — вскинулась на защиту Царевича учительница химии, — очень смышленый парень! И даже дисциплину не срывает. Это вам двоим, — она посмотрела на Женю и Любу, — строгости не хватает с ним. У меня он как шелковый.
— И у меня.
— Да и у меня, только опаздывает немного, а так ничего, старается.
Женя понял: открытая конфронтация была только с ним. Под горячую руку порой попадала и Люба, но она умела показательно сохранять спокойствие и не обращать внимание на выходки новенького, пока он не начинал переходить границы.
— Не надо поощрять его плохое поведение! — говорили учителя Евгению, — не потакайте ему. Перебесится и успокоится. Дети, что с них взять?
Женя кивал, а сам шел в кабинет, как на войну. Он не понимал, что он делает не так, чем заслужил к себе все зло, царящее в этом ребенке? То, что остановил драку и отвел к директору? То, что он такой молодой? Ответов Женя не находил. Он так погряз в вопросах, что не услышал, как дверь его кабинета открылась, и к нему неслышно подошла Люба.
— Простите, я Вас напугала?
— Немного задумался, — Женя повернулся к Любе и встретился с ее бледным, невзрачным лицом. Будто взяли акварельные краски, совсем чуть-чуть, на кончике кисточки, обмакнули в воду и попытались нарисовать ее лицо. Вот и еще одна проблема и причина Жениных волнений, стоит перед ним.
— Я поговорить с Вами хотела, можно? — спросила Люба, указывая взглядом за первую парту. За окном кричали дети, в школе не было никого. Женя покосился на открытую дверь — они никогда ее не запирали.
— Да, конечно. О Царевиче?
— На этот раз нет, — Люба поправила прядь волос и села за первую парту, — об Аркадии.
— А что с ним?
— Он меня тревожит. Мы уже поднимали эту тему на совещании, ну, Вы помните… Все списали на хулиганство. Но он… Не такой, как другие дети. Боюсь, как бы с ним беды не вышло.
Женя закусил губу, посмотрел на Любу. Он не сел рядом, но стоял, оперевшись ладонями на парту.
— И что Вы предлагаете?
— Поговорите с его сестрой. Вы ведь… Довольно близки.
Женя вспыхнул, Люба опустила глаза.
— С Маргаритой Николаевной у меня никаких дел нет.
— Знаю, но Вы общаетесь.
— Вот тебе общение! Пару раз поздороваться? — Женя посмотрел на Любу, — или Вы меня обвинить в чем-то хотите?
— Право, Евгений, — Люба осеклась, не произнеся до конца отчества, и снова смутилась, — просто она сюда в школу постоянно ходит, дескать, брата после уроков забрать, но я видела, что он сам из школы выходит. А потом шляется не понятно где. Вы меня поймите правильно, мне до Ваших отношений с ней дела нет, но…
— Нет у меня никаких с ней отношений, — Женя смахнул невидимую пыль с рубашки, — не было и нет.
И из-за этой неприкрытой лжи отвернулся от Любы.
Оба замолчали.
Конечно, между Женей и Риткой не было ничего такого. Она за ним бегала, он — от нее. Старался обходить магазин, где она работала, не вызывать ее в школу из-за пакостей Аркадия, хотя и поджог в туалете — был не первым таким прегрешением. Женя избегал Ритку, как мог. Она его пугала, а еще потому что он чувствовал себя виноватым.
Прошлым летом, когда он только приехал в М-но, угораздило его пойти на танцы. Все пошли, и он тоже. Ритка там была в центре внимания — кружилась то с одним, то с другим. То кадриль, то ещё что-то. И все на Женю посматривала. Пойдет со Степкой танцевать, а сама через плечо на Женю смотрит. Все в тот вечер заметили, что молодой учитель покорил сердце гордой Ритки. И он, чувствуя себя как под прицелом, пригласил Ритку на танец. Потом на второй. На третий. Не то чтобы он был любителем танцев, но все же, время летело быстро. Ритка была шумная, веселая, научила его новым танцам. А потом он проводил ее домой.
После этого Ритка то и дело попадалась ему на глаза. То возле дома столкнутся, будто бы случайно, то в магазине, то еще где. А когда начался сентябрь, Ритка каждый день забирала Аркашу со школы, хотя он и сам мог добраться до дома.
Через неделю, на танцах, куда Ритка ходила исправно, она уже первая пригласила Женю на танец. Он хотел отказать, но не смог. Еще три танца, потом — дорога до ее дома, и вот уже Женя чувствует ее горячие губы и не знает, что делать дальше.
Она сама поцеловала его на крыльце. Потянулась, привстала на цыпочки, положила руки на плечи и поцеловала. Женя опешил. Не смог ни привлечь ее к себе, ни оттолкнуть. Стоял, как истукан, чувствуя тепло женского тела, прижимающегося к нему, вкус помады, дразнящие волосы, касающиеся его щеки. Они целовались, кажется, целую вечность. Сначала Женя просто стоял, потом постарался ответить — в поцелуях он был не силен, но Ритка только еще больше осмелела, почувствовав его ответную реакцию. Прижалась к нему, повела его руку к себе на вырез платья, и тут Женя затрясся от страха.
Он не чувствовал ничего. Ни волнения, ни жара. Он слышал, как другие парни описывали эти моменты, а он — он оставался холоден. Ритка была так настойчива, что он на самом деле испугался, чем могли закончиться эти поцелуи. Он мягко отстранил ее, попрощался, сказал, что ему завтра рано на работу — и спрятался в доме. Всю ночь не мог уснуть. Думал о том, что болен, что ненормален — рядом с ним такая девушка, а он… То ли трус, то ли дурак. Женя так и не решил, как себя называть, но целоваться с Риткой больше не хотел.
А она явно хотела. Случайные встречи стали повторяться все чаще и чаще. По деревне поползли слухи, что Женя и Ритка гуляют каждый вечер, хотя вечерами Женя запирался в сарае, прятался там. Так глупо он никогда себя не чувствовал. А теперь вот и Люба. Как будто знает что, как будто у него на лице написан его проступок — полночи целовался с девушкой, а потом стал ее избегать. Разве это достойный поступок? Да и Люба тоже, кажется, неровно к нему дышит. Но она что, она девушка хорошая, честная, она бы так, как Ритка, не напугала его, набросившись с поцелуями. Может, это правда был просто испуг? Женя хватался за эту мысль, за саму Любу, как за спасение.
— Ну, не отношения, так общение, — спокойно пожала плечами Люба, — в любом случае, у него больше никого нет. И лучше Вам с ней поговорить, может, она что подскажет.
— Люба… Любовь Матвеевна, — начал Женя, кляня себя на чем свет стоит. Ну вот и за что ему это? Эти сердечные терзания, в то время как он сам остается холоден, что февральский лед. Жениться ему — вот и весь сказ. Все сразу пройдет. И на ком жениться, как не на Любе? К ней он тоже был равнодушен — как и ко всем девушкам, но Женя был уверен, что женитьба его спасет.
— Что?
— Я поговорю с Маргаритой. Но я Вам клянусь — между нами ничего нет.
— Да мне-то какое дело? — устало спросила Люба, поднимаясь из-за парты, — есть, нет ли… Ваша жизнь же.
Вся фигура Любы говорила об обратном. Она ревновала. Она была влюблена, как бывают влюблены такие скромные девушки впервые — тихо, тайно, как будто даже стыдно. Женя это чувствовал, но сделать ничего не мог. Он и хотел жениться, но боялся. Он не знал об этом ничего.
— Вы лучше скажите, что мне с Царевичем делать.
— Вы у меня спрашиваете? — удивилась Люба, — он на мои уроки таскает книжки с ужасными картинками и рисует непристойности на доске. Я стараюсь, как могу, не кричу на него, но это… Это омерзительно.
Женя ухватился за эти слова. Она тоже боится этого… Всего? Может, им действительно стоит соединиться в пару? Бояться вместе будет не так страшно.
— Ему пятнадцать, — пожал плечами Женя, — все такими были.
— И Вы тоже?
— Я — нет, — быстро ответил Женя, и Люба едва смутилась. Бледные впалые щеки чуть слегка покраснели.
— Ну, и хорошо. А с сестрой Аркадия Вы лучше поговорите. Она Вас послушает.
Женя еще что-то хотел сказать, но Люба уже была возле двери. Длинная юбка прошелестела по полу. Разговор был окончен.
***
Женя не успел выйти из школы, как в коридоре на него налетел Степан, учитель физкультуры, и его единственный знакомый мужского пола.
— Ты видал, чего эти бабы удумали?
Степан всегда выражался быстро, остро и коротко. Жене резала слух его манера речи, но больше мужчин его возраста в школе не было, а быть совсем одиноким ему уже надоело.
— О чем ты?
— У Васильевича же юбилей через месяц. Пятьдесят пять лет, и тридцать из них — директор школы. Бабы, ну, училки эти старые, там объявление повесили. Готовим праздничный концерт! — Степан хлопнул себя по рубашке, — ты, я, да Любочка ответственные. Как наказание. Вы — потому что у вас Царевич чудит, а я — потому что у меня ребенок с брусьев упал. А я что? Он сам. Я ему говорил, чтобы не лез, дурная он башка, а он нет, Степан Витальевич, хочу и полезу! Ну и грохнулся, кто ж виноват? Я, что ли?
Женя пропустил половину болтовни друга. Тот активно жестикулировал, говорил что-то про плохое оснащение спортивного зала, про то, что эти дети носятся, как угорелые, что Царевич выше всех в классе и вообще такого кабана надо в следующий класс переводить — ему подтягиваться, видите, из-за роста легче остальных. Связь между высоким ростом и подтягиванием Женя не уловил, но все же кивнул.
— Значит, мы наказаны?
— Ну, да, — Степан развел руками. Был он рябой, какой-то весь слишком активный, и по слухам, влюбленный в Любу. У Жени порой голова шла кругом от всех этих любовных дел. Людям заняться, что ли, больше нечем?!
— Ну, значит, будем делать концерт праздничный.
— Ты вон Царевича припахай, он у тебя парень умный, — и Степан покрутил пальцем у виска, — на уроке у меня знаешь, что выкинул?
— Что?
— Засунул себе два мяча под футболку и так ходил. Ну, мол он девушка. А все ржут. Ну не дурак ли? Если там в Москве все такие, я туда ни ногой, — твердо сказал Степан, будто в Москве его только и ждали с распростертыми объятиями. Женя закатил глаза.
— Идея хорошая, — и Женя вдруг улыбнулся, — завтра тогда с Любой подойдите ко мне после уроков. Обсудим.
***
Выйдя из школы, Женя тут же отправился в магазин, где работала Ритка. Разговаривать с ней ему не хотелось, но Люба была права — если ее брат продолжит так себя вести, придется его отчислить из школы. И куда он пойдет? Сирота с умственной отсталостью? Надо поговорить с ней, а заодно и с Алексеем.
Ритку он нашел за прилавком. Она раскладывала женские тряпки по коробкам и что-то напевала себе под нос. Когда на двери звякнул колокольчик, она даже не подняла головы, пока Женя не подошел к ней вплотную.
— Ой, Евгений Александрович, здрасьте! А шо это Вы тут? — Ритка заулыбалась красными губами, — такие люди и без предупреждения?
— Я поговорить пришел.
— А шо такое?
— По поводу брата вашего, Маргарита Николаевна. Он тут в школе поджог устроил, — сухо проговорил Женя, стараясь не встречаться с Риткой взглядами. Она охнула, прижала руку к пышной груди.
— Шо, це серьезно? Вот дурень, я ему задам! А Вы-то шо, не пострадали? С Вами нишо не случилось?
— Со мной все хорошо. С другими учениками тоже. Но он тревожит многих учителей.
На лице Ритки застыло обиженное выражение. Она поджала губы.
— Шо, думаете, я не вразумляю, шо брат у меня дурак? Ну, уж какой есть, шо мне прикажете делать? Сироты мы, я ему за мать, за отца, и за бог весть кого ишо. Я и так на себе его тяну одна.
— Я Вас нисколько не виню. Просто поговорите с ним… На правах старшей сестры. Если будет нужна какая-то помощь, — Женя развел руками, — то я буду рад помочь.
Ритка тут же заулыбалась. Женя порадовался, что их разделял прилавок и сделал шаг назад.
— Ну, ежели Вы помогать нам будете, то шо ж тут поделаешь, поговорю с ним. Евгений Алесаныч, а Вы на танцы завтра пойдете?
— Нет, я работаю.
— Ну, шо же Вы, — Ритка наклонилась, подперла щеку рукой, опираясь на прилавок, и стала накручивать прядь волос на палец, — приходите, потанцуем, как в тот раз.
Женя попятился к дверям, вежливо отказываясь. Не хотел он с ней целоваться, как еще раз объяснить? Дверь магазина снова открылась, и нечто высокое, в заснеженном пальто, влетело в магазин.
— О, Женя Александрович, — весело выкрикнул Леша, едва не сбив учителя с ног, — а что Вы тут делаете?
— Тебя ищу, — ответил Евгений, отряхивая свое пальто. Леша улыбался, и весь будто светился на солнце. Щеки — красные, шапка набекрень, из приоткрытых губ рвется смех и облачко пара.
— Ба, я пожрать пришел, есть чего? — закричал Леша вглубь магазина, коротко кивая Ритке. На секунду лишь задержал на ней взгляд, а потом снова посмотрел на Евгения, — ну, чего хотите?
— Я с деловым предложением к тебе, — Женя покосился на Ритку, но она, фыркнув, отвернулась к полкам, и снова стала петь песню про девок, которые пошли в поле задирать юбки. Женя смутился, посмотрел на Лешу — подростка, кажется, вообще не волновал смысл песни, — я разрешу тебе прогуливать мои уроки, поставлю пятерку в четверти, а ты за это — сделаешь концерт для директора. Поможешь мне. Мне этим заниматься некогда.
— Чего?! — Леша скинул варежки, подул на холодные руки, — с чего бы мне Вам помогать?
— С того, что это приказ, — спокойно ответил Женя. Ритка достала образцы тканей, стала раскладывать их по цветам. Женя заметил, как она косилась на них, а Леша бросал взгляды на нее. Ну, уж куда ему до Ритки! Она старше на четыре года, на него и не посмотрит.
— Не буду я Вам помогать, — Леша прошел в магазин, едва посмотрев на Евгения, — сами занимайтесь этим. Вам же это поручили.
— Я много работаю, — ответил Женя, и отчасти это было правдой. Он просто не хотел проводить время с Любой в тесном кабинете, готовя по вечерам программу для концерта. Он ее не боялся так, как Ритку, но все равно. Не хотел давать лишних надежд, пока сам для себя все не решил.
— А я учусь. У меня экзамены скоро.
— Алексей, я тебя прошу, — Женя выделил голосом последнее слово, — либо я тебе приказываю. Выбирай, что тебе ближе.
— Я сказал, что не буду этим заниматься, — Леша скинул шапку, пальто, варежки в угол, а сам стал растирать холодные пальцы, — попросите своих любимчиков, кому Вы там пятерки ставите за просто так.
Женя закатил глаза.
— Прекрати паясничать.
— А то что? — Леша вскинул подбородок, — к директору отправите?
— А ты бы предпочел, чтобы тебя в Москву отправили?
— Да куда угодно, лишь бы подальше от Вас! — резко сказал Царевич, и Женя опешил. Никто из учеников так с ним не разговаривал.
— Я последний раз тебя предупреждаю, — строго сказал учитель, — я тебе многое спускал с рук, а здесь, значит, я тебе приказываю.
— Кем Вы себя возомнили? — фыркнул Леша, складывая руки на груди, — Вам лет-то там сколько? Запамятовал. Двадцать хоть есть?
Ритка за спиной Жени хихикнула, а потом снова запела. Все понятно — перед ней храбрится, пыжится, будто такая женщина, как Ритка, когда-то обратит внимание на школьника! Жене даже стало смешно.
— Вообще-то, двадцать второго июня мне уже исполнится двадцать один. И думаю, я вправе давать тебе указания.
— Всего лишь на пять лет старше меня, — закатил глаза Леша, — а ведете себя, как дед.
— Я все сказал, — отчеканил Женя, — завтра после уроков ко мне в кабинет. Раз ты по-хорошему не понимаешь, будет по-плохому.
С этими словами Женя развернулся и вышел из магазина. Вслед ему раздалось хихиканье Ритки. Он был уверен, что она смеется над Царевичем — вот еще один способ поставить непослушного ученика на место.
