Остался только пепел

      За окном медленно падал снег. Женя любовался им, сидя за учительским столом. Февраль был на исходе, учителя и заявленные ученики вовсю готовились к концерту по случаю дня рождения директора. Порядок выступлений был такой.       Сначала приветственное слово завуча — Раисы Михайловны. Она прочитает стихи собственного сочинения. Затем — Лена из 8 класса прочитает шуточную басню про директора. Потом — танец первоклассников, песня ученицы из третьего класса и клоунада учеников седьмого класса. Степан на это смеялся: — Как это клоунада — и без Царевича?       Жене было не смешно. Отношения их с Лешей только ухудшились после того чаепития. На следующий день после случившегося все девочки класса удивленно спрашивали: — Евгений Александрович, что с Вашей рукой? — Вы поранились? — Наверное, это так больно… — Хотите, я Вам повязку поменяю?       Женя на все сдержанно отвечал, что жить будет, и это просто небольшая царапина. Он на самом деле почти не чувствовал боли. Удивительно, но при всей своей аккуратности и педантичности, чашки и любую другую посуду он бил часто.       Уроки закончились, школа опустела. Женя остался, как обычно, проверять тетради, а Лешу задержал в кабинете рисовать газету. — Я рисовать не умею. — Просто напиши красивыми буквами «С юбилеем», — ответил Женя, не поднимая головы от стола. На счастье, он был левшой, и пораненная рука никак не мешала ему работать. — Что с Вашей рукой? Девчонки весь урок так и трепались, — Леша подпер голову ладонью и развалился за партой. Он успел написать на листе ватмана только две буквы — С и Ю, но уже перемазал все лицо красками. — Порезался, — сдержанно ответил Женя. Он взял тетрадку, открыл, не глядя на фамилию, и стал проверять сочинение. Леша его предмет упорно избегал и даже не сдавал на проверку тетради. Женя закрывал на это глаза и ставил в журнал тройки. «Все равно это выше, чем я получал в прошлой школе», — с улыбкой отвечал Леша. — Подрались с кем-то? — не унимался школьник. Он растянулся за партой, открыл банку с желтой краской и принялся перемешивать ее кисточкой. — Нет. Я против драк. — А чего так?       Женя уставился на Лешу. — Я предпочитаю решать дела мирно. — Говорят, сейчас в других странах война. Ну там Германия воюет, — Леша зевнул, — как думаете, у нас такого не будет?       Женя задумчиво посмотрел в окно. Там шел снег, кружился и падал на землю, подсвеченный далекими огнями. В кабинете у него было тепло и пахло мелом, старыми партами и едва уловимым детским потом. Женя, конечно, читал про войну в газетах — но он был уверен, что скоро все закончится. — Будем верить. — А если бы началась война — пошли бы? — А разве я могу не идти? — Ну, конечно, можете. Уклонисты всегда были, — Леша взял кисточку и зажал ее между носом и верхней губой на манер усов, — воюют только дураки либо идейные фанатики, а они еще большие дураки. — Так ты не патриот? — Женя откинулся на спинку стула, сложил руки на груди. Секунду Леша молчал, и Женя уже решил, что подросток просто не знает этого слова. — Просто умирать глупо. — А ради идеи? — Так это ж не моя идея будет. — Значит, ты не идейный, — Женя оглядел Лешу, пристально задерживаясь взглядом на лице. Тот пожал плечами. — А Вы? — Я думаю, что если есть благая идея, то и умирать не жалко. — Умирать всегда жалко, особенно, когда и не жил толком, — фыркнул Леша, — вот взять к примеру Вас. — А что со мной? — Женя выпрямил и без того прямую спину. — Ну как что, — Леша отодвинул со скрипом стул по паркету, — Вы молодой, не женаты, детей у Вас нет. Вам жить и жить еще, а Вы чуть что, на войну собрались бы? — И собрался бы. Мне же наоборот по такой логике терять нечего, — Женя пожал плечами. Леша покачал головой. — А жизнь свою терять не жалко? — Не жалко, — быстро ответил Женя, и Леша в недоумении открыл рот, — ежели за других — то не жалко. — Какой Вы добрый. И правильный. Аж зубы сводит. — Уж какой есть, — Женя снова подвинул к себе тетрадки, — а тебе, поди, жалко было бы с танцами прощаться и с гулянками? — Ну, конечно, — Леша надул губы, отчего его лицо приняло совсем уж детское выражение, хотя из-за своего роста (Женя неоднократно это отмечал), он выглядел старше своих сверстников, — чего я видел в этой жизни еще? И что изменится глобально, если я помру? Одна моя жизнь ничем не поможет. — Вот если так каждый будет рассуждать, то война очень быстро закончится. Всех расстреляют, да и делу конец. — Вы так спокойно о смерти говорите, — Леша лег грудью на стол, — она Вас что, не пугает? — Ну почему же, — Женя равнодушно перевернул страницу тетради, — пугает, конечно. Но не так, как других. Она неминуема, чего ее бояться? — Ну, там. Боли. Мучений, — Леша пожал плечами, — я вот этого очень боюсь. — Физической боли боишься? — Женя приподнял брови. Леша кивнул, как-то слишком поспешно. — Бывали случаи. Знаю, каково это. Поэтому глупые те, кто говорят, что душевная боль сильнее. Вы как считаете? — Не знаю, — честно ответил Женя, смотря, как Леша серьезно хмурит брови — вот он уже из ребенка превращается во взрослого человека, почти в мужчину, задает серьезные вопросы. А он, Женя, что может ответить? Он привык думать так, как должно быть правильно. Если война — то идти защищать Родину, это даже не обсуждается. Он здоровый, крепкий, выносливый — кому как не ему спасать Отечество? И боли он не боится, а порой даже и чувствует какое-то странное удовольствие от нее. Женя смутился и убрал перевязанную руку под стол, положил на колени. Молчание учителя Леша принял как ответ. — У нас в школе, там, в Москве, история была одна. Я Вам расскажу, хотите? Сюжет покруче, чем в Ваших книжках будет. — Ты бы газету рисовал лучше. — Да это успеется, — Леша отмахнулся, — в общем, это года три назад было. Я тогда еще совсем мелкий был, — Женя хмыкнул, но Леша пропустил это мимо ушей, — и у нас там учительница была. Молодая, красивая. Ну, прям как Вы, — затараторил Леша, а Женя почувствовал, как рука сжимается, бинт давит на кожу, — ей было лет двадцать пять, может, чуть больше. Она была замужем. Потом муж от нее ушел — то ли к швее какой-то, то ли еще к кому. И она повесилась. Вот так. От этой самой любви. — Интересные у Вас там истории происходят в Москве, — Женя поежился, — и к чему ты это? — Да к тому, что глупости это. Ну не может душевная боль быть такой сильной. Да и глупо еще… От любви вешаться, — резко сказал Леша, — у меня отец — врач. Он людям жизни спасает, которые за эти самые жизни столько бы всего отдали. А тут… Нет, глупости это все. И в книжках Ваших это все так же преподносится. Ах, любовь! Ах, жить не могу без тебя! Ах, брошусь-ка я под трамвай, как у Толстого! — Под поезд, — поправил его Женя, но Леша его и не слушал. Он откинулся на спинку стула и заговорил еще быстрее. Лицо раскраснелось, волосы растрепались. Женя увидел будто бы другого Лешу. Он бы лучше так на уроках разглагольствовал! — ну, надеюсь, ты никогда так сильно не влюбишься, чтобы захотеть броситься под трамвай. — Еще чего! — Леша передернул плечами, — не дождутся. — Дай-то бог, — равнодушно пожал плечами Женя, опуская взгляд в тетрадь. — А Вы влюблялись, Женя Александрович? — Леша снова улегся на парту, подпер щеку рукой, — расскажите. — Зачем тебе? — Женя снова почувствовал, как краска заливает ему щеки, но не снаружи, а будто бы изнутри, и поэтому вцепился зубами в щеку. Он слегка двинулся на стуле, ножки скрипнули по полу. В кабинете была тишина. — Ну, как же, — Леша мечтательно улыбнулся, — за Вами вон, вся деревня бегает. Даже сама Маргарита Николаевна неровно дышит. — А мне казалось, она полностью поглощена тобой, — в шутку ответил Женя. — Что Вы, — Леша отмахнулся, — я для нее ребёнок.       Женя промолчал. Взял в руки карандаш, стал черкать им на полях. — Так Вы не влюблены ни в кого? — Зачем тебе? — Интересно. — Мне кажется, такие вещи учитель и ученик не должны обсуждать, — Женя чуть склонил голову. — Ну и что такого, — Леша пожал плечами, — а у кого у меня совета спрашивать в случае чего? У физрука, что ли? — В каком еще таком случае? — Женя свел брови к переносице и попытался спросить это максимально строгим тоном, хотя уже за эти три недели успел понять — строгий тон никак Леше не мешает. — В делах любовных. Вот влюблюсь я в кого-нибудь, например, — Леша стал раскачиваться на стуле, — а мне даже и совета спросить не у кого. Сверстники скучные, у них одни игрушки на уме. — А у тебя уже что-то другое? — Да, — Леша улыбнулся, — у меня знаете, какая книжка есть? Там про все-все написано.       Женя смутился снова. Поднялся, вышел из-за стола, прошелся до окна. Встал, чувствуя, как в пробелы между фрамугами прорезается холод. — Алексей, ерундой не страдай. — Честное слово! — подросток тоже вскочил, — мне отец ее дал. Называется «Анатомия человека». Там про все-все написано. — Очень полезная книга, наверное. Рад, что ты хотя бы что-то читаешь, — едко ответил Женя, отворачиваясь от Леши. Присутствие школьника в тесном кабинете начало его нервировать. И ужасно сильно зачесалась рука под бинтом… — А у Вас девушки были уже? — Алексей, — Женя почти вспыхнул и отвернулся от окна. Не то чтобы другие ученики не пытались задеть его подобными вопросами — но обычно это были девочки и спрашивали они как-то так завуалированно, про возлюбленную, про невесту. А не вот так, прямо в лоб. — Ну а что? В этом же нет ничего такого. — Ты что же… Допускаешь… — Женя осекся, — отношения до брака? — Ну, — Леша пожал плечами, шмыгнул носом, — а если я вообще жениться не захочу, что ж, мне так помирать? В книжке написано… — Да брось ты про эту книжку, — оборвал его Женя, но Леша уже полез куда-то под парту. — Вот, она же у меня с собой, давайте покажу!       От мысли, что Леша сейчас достанет книгу с таким материалом и начнет тыкать ему в лицо, Жене стало дурно. Он ухватился пальцами за подоконник, сжал руку. — Убери. — Я просто картинки хотел показать. — Я сказал, убери! И не приноси в школу эту мерзость. Ты не врач, — резко сказал Женя, — и с тем, как ты учишься, надеюсь, никогда не станешь.       Леша замер, так и не достав из портфеля книжку. Уши у него покраснели. Он отвернулся, затолкал книжку обратно. Дернул молнию. — Я думал, учителя наоборот поддерживают своих учеников, Евгений Александрович. — Я не то хотел сказать, — начал Женя, но понял, что сказал именно то, что хотел. — Странный Вы, — Леша встал, демонстративно закрыл все баночки с красками, положил ровно кисточки. Женя молча следил за его действиями. Он понимал, что был груб и, наверное, несправедлив (ведь по другим предметам Леша очень даже неплохо учился), но извиниться не мог — это как через себя переступить. И эти картинки в книге… Женя как представил, что на них могло быть нарисовано, так почувствовал легкую дурноту. Они что, все сговорились с этой темой?! Кому какое дело до него? — Я пойду. Уроки еще делать, — быстро сказал Леша и схватил портфель. Накинул его на плечо, и не оборачиваясь, вышел из кабинета.       Как только шаги подростка затихли в конце коридора, Женя взял пальто и вышел следом. На бегу он лишь еще сильнее затянул бинт на порезанной руке — под ним все еще саднило и этим приводило в чувства.       Чувства эти, правда, были расстроенные.

***

      Женя выскочил из школы, поозирался кругом и увидел Лешу. Тот быстрым шагом двигался к забору. Под его ботинками скрипел тающий снег. С крыши капала вода. Где-то закричали мальчишки, играющие в знакомые только им игры. Женя перевел дыхание и поспешил за учеником.       Леша даже не вздрогнул, когда услышал шаги позади себя. Шел как шел, опустив голову, широко размахивая руками. Женя заметил, что одна лямка у рюкзака порвалась — того и гляди оторвется. Леша даже не смотрел на учителя — шапка надвинута на самые брови, идет, не видя перед собой ничего и никого. Но когда Женя поравнялся с ним, не сказал худого слова. Так и пошли молча.       Женя хотел первым начать разговор. Извиниться, сказать, что был не прав. Все-таки, Царевич, если надо, не дурак, толковый парень, просто подросток, чудит часто. Но гордость не позволяла переступить через себя и извиниться. Странно. Обычно, если Жене и случалось быть в чем-то неправым перед учениками (хотя он даже не мог вспомнить, когда такое было последний раз), ему не составляло ни малейшего труда извиниться. Даже изменить оценку, если ученик мог доказать свою точку зрения или правоту. За это, в общем-то, Женю и любили ученики — он всегда шел навстречу, умел быть понимающим, умел слушать, а главное, слышать своих учеников. И уж точно он никому не говорил таких грубых слов.       Так они и шли. Леша шел быстро, длинными ногами взбалтывая снег. Длинное пальто, купленное в дорогом столичном магазине, шлепало его сзади по ногам, словно подстегивая: давай, иди быстрее! Он супил брови, тяжело дышал. Женя бодро шагал рядом с ним. Ну, ни дать ни взять, учитель ведет своего ученика домой, чтобы отчитать его в присутствии родителей! Только вот беда была в чем: не было у Леши тут родителей, а были они в далекой Москве, такой чужой для него, что Женя даже как-то сник. И к чему была вся эта их глупая война?       Так они прошли некоторое расстояние. Прошли мимо домов, сколоченных кое-как, прошли даже мимо Жениного дома — Леша на него и не взглянул!       А Жене это даже нравилось. Впервые за время с момента Лешиного появления в деревне теперь он, Женя, стал раздражать его, а не наоборот. Женя чувствовал это — подростка так и подмывало что-то сказать, что-то спросить, но он намеренно хранил молчание, сопел и разрезал воздух руками. А Женя улыбался. Ему было спокойно.       Они прошли еще улицу. Дома двигались мимо них — красные, желтые, синие — с облезлой краской, покосившимися крышами, но такие уютные и простые. Как и все здесь. На одном из поворотов, ведущему к озеру, Леша вдруг не выдержал. — И долго Вы так молчать будете?! — А что не так? — Вы зачем за мной идете? — Вот уж больно надо за тобой идти, — Женя попытался спрятать лукавую улыбку, — я прогуливаюсь. — Вы за мной от самой школы идете, — Леша взмахнул руками. Секунда — и рюкзак полетел вниз, оставив в пальцах Леши лямку. Он разочарованно выпятил губу, — вот видите, это из-за Вас!       Женя засмеялся. Не смог сдержаться. Настолько глупым был этот детский вздор, эта глупая обида. — Что Вы смеетесь?! — Да я не с тебя, я так, — Женя все улыбался, так, что даже щеки заболели, — я хотел сказать…       Он хотел извиниться. Но только за слова про врача — не более, за все остальное он извиняться не собирался. Как вдруг они услышали крик. — Помогите!       Женя и Леша замерли. Повернулись оба на крик. Кричали с озера. Оба застыли, как фигуры, с немым ужасом на лицах. — Помогите! Тону!       Кто бросился с места первым — трудно сказать. Леша, как был, с лямкой от рюкзака в руке, бросился бежать к озеру. Женя — за ним. В голове была только одна мысль: хоть бы успеть. Хоть бы успеть.       Они домчались до озера в две секунды. К низу шел крутой спуск — летом он зарастал травой, и можно было легко скатиться прямо в воду, а сейчас его покрывал снег — грязный, вязкий, подтаивающий, но все-таки снег. Женя застыл у подножья небольшого склона. Вгляделся вдаль. Все озеро было пустым. Никого нет. Одинокий блик солнца высвечивал гладь озера как есть — голую, скользкую, всю, как на ладони. Сердце Жени ушло куда-то в колени. — Только не это.       Он замер, застыл, когда увидел, что надо льдом появилась голова. Потом тело. Голова запрокинулась, руки начали бить вокруг себя, дробя лед еще больше. — Не двигайся! — закричал Женя, но крик получился слабым, почти неслышным. Ну дурак! Дурак же и есть! Полез на лед в начале марта! Он же и котенка не выдержит.       Фигура вскрикнула и снова пошла на дно. И как назло — ни одной души! Женя стоял, парализованный от страха. Он до ужаса боялся воды. Вот сейчас, досчитает до трех и бросится спасать ребенка, вот только…       Он не успел досчитать и до двух, когда услышал рядом с собой какое-то шевеление. Он даже забыл, что рядом стоит Леша. В одну секунду он сбросил пальто, шапку на снег и кубарем скатился к озеру. — Алексей! — закричал Женя в ужасе, но школьник уже скрылся из виду.       На крики прибежали еще люди. Какие-то дети, женщины, мужчины. — Там… Там… Ребенок тонет! — кричал Женя, бегая вокруг озера, в ужасе замечая, что головы Царевича надо льдом не видать.       «Ну все. Утонули оба. Были и нет. Баста». — Помогите! Тащу! — закричал Леша.       Взъерошенная голова показалась надо льдом. Мокрый, тяжелый Леша тащил на себе ребенка. Женя присмотрелся и узнал Аркашу. Тот картинно закатывал глаза, плевался водой. У берега уже суетились деревенские мужики. Они помогли Леше вылезти на берег, подтащили Аркашу, который разлегся, как морская звезда, и начал дергаться. Леша упал на колени, начал кашлять и плеваться водой. Его трясло мелкой дрожью. Женя стоял, как вкопанный, от страха не зная, куда себя деть. — Пропустите! Пропустите к ребенку! А ну разошлись, шо встали!       Женя обернулся. Толпу зевак расталкивала Ритка — как была, в одном платье, только на покатых плечах висела шаль, еще чуть-чуть и сорвется. Она аккуратно спустилась к озеру, оценила, что брат жив, и бросилась к Жене, который стоял чуть поодаль. Вся сцена заняла буквально две минуты — и крики Аркаши, и прыжок Леши за ним, и появившаяся как из-под земли Ритка — только для ребенка эти минуты могли бы стать роковыми, пока он, Женя, застыл от страха на месте, как испуганная мышь. — Женя Александрович! Благодетель Вы наш! Ой, спасибо! От души!       И Ритка при всех повисла у Жени на шее и громко чмокнула его в щеку. Учитель пошатнулся, его повело. Он едва не схватился за дерево, но Ритка сделала шаг назад, и так выпятила грудь, что Женя испугался — она что, готовится для второго захода? — Это не я. Это Алексей Аркадия спас. — Шоо? — Ритка повернулась, — о, Лешка! Друг мой! Ты шо, спаситель? — Ага, — Леша все еще стоял на коленях на снегу, пока какие-то девушки и мужчины накидывали на него еще сверху своих тулупов и шалей, чтобы он согрелся. — Веди ребенка в дом, — скомандовал Женя, показывая на Аркашу, — ему согреться надо. — Конечно-конечно! — заворковала Ритка, явно не озабоченная судьбой брата. А тот уже вовсю горланил, будто и не умирал минуту назад. — А я увидел там на льду блестит шо-то. Ну я туда и сиганул. А лед — хрясть! И все. И баста. А он. А я… А тут они.       Ритка семенящим шагом бросилась к каким-то парням — заворковала с ними, попросила отнести Аркашу в дом. Все засуетились, запричитали, но стали немного расходиться. Все кивали Жене на прощание, чуть ли не жали руку — видели, как Ритка его поцеловала, и тоже были уверены, что Аркашу он спас. А он не спас. Ничего не сделал. Испугался и застыл. Если бы не Леша… Женя покачал головой.       Медленными шагами он подошел к Алексею. Рядом с ним были еще какие-то парни, какая-то девушка растирала руки Леше теплым платком. — Надо его домой. — Да я сам дойду, — Леша отмахнулся, — сейчас-сейчас. — До дома далеко. Минут пятнадцать идти, — сказал Женя, появившись у Леши за спиной. Он повернулся, сощурился — солнце еще светило ярко, жаль, что не грело. — Да донесем, — какой-то парень махнул рукой, — герой же! Вон, ребенка спас. — Какой я вам герой, — Леша пожал плечами, а потом три раза подряд чихнул, — тоже мне. — Я провожу. Тут недалеко, — Женя замялся, осекся, но повторил, — я провожу. — Ну, как знаете, Евгений Александрович. Ваш? — Что — мой? — непонимающе уставился Женя на бородатого парня, а потом на Лешу. — Ученик Ваш? — Этот — мой, — коротко кивнул Женя, и Леша прыснул, — который тонул — не мой. — Хорошо, что не немой, — хохотнул бородач, — а то утонул бы — и с концами.       Женю замутило от этой несмешной шутки. Он помог Леше подняться — с него лило как из ведра, а зубы мелко стучали от холода. — Куда Вы меня ведете? — Сейчас узнаешь.       Недолго думая, Женя скинул свое пальто и накинул Леше на плечи. Тот зябко поежился, но одежду принял. — Тут две минуты. Сейчас. Пойдем.       Женя осторожно взял Лешу под руку, повел к сараю. На минуту заколебался — он туда никого и никогда не водил, стоит ли сейчас?.. Но до дома далеко, да и бабка Леши, наверное, со страха помрет, когда увидит мокрого и дрожащего родственника. Нет, в таком виде по морозу идти нельзя ни в коем случае.       Через две минуты они уже были возле сарая. Женя отпер дверь, провел Лешу внутрь. — Это что, еще один Ваш дом? — Сарай мой. Я тут… Отдыхаю. — От девчонок прячетесь? — хмыкнул Леша. Он был весь холодный и дрожал, от чего зубы мелко перестукивали, и ему требовалось больше времени, чем обычно, чтобы сказать очередную колкость. Но даже в таком состоянии он не оставлял обычной своей веселости. Женя улыбнулся. Если шутит — будет жить. Главное, чтобы не отморозил себе ничего. — Ты это. Раздевайся. Я сейчас тебе полотенце дам, свою одежду запасную. Вытрешься, согреешься — и домой отведу, хорошо? — Хорошо.       И опять этот мелкий перестук зубов.       Но Леша не двинулся.       Они так и стояли, в маленьком и тесном пространстве сарая, теплом, душном, и смотрели друг на друга.       Женя первым отвел взгляд. Поднапрягся, засуетился. Отвернулся от ученика. Бросил ему через спину короткое «Давай быстрее одежду снимай», и отвернулся к небольшой полке у входа, где хранил запасную одежду. — Вы знаете, — донесся до него голос Леши, и следом за этим Женя услышал, как тихо на пол опустилось его пальто, — я ж прям с этой лямкой от портфеля и сиганул. Пальто снял, шапку снял — а лямку в руке так и зажал.       Женя не повернулся. Он боялся, что Леша скажет что-то другое. Что-то обвинительное. Мол, а почему Вы не прыгнули? Вы ж учитель! А стояли и смотрели, как ребенок тонет. А если бы меня с Вами не было? Он бы умер, да? Умер?       Женя покачал головой.       Он не знал, что было бы. И боялся об этом думать.       Женя достал свою рубашку, штаны, какое-то полотенце. Задумчиво посмотрел на белье — нет, это уж слишком. Пусть снимет и так пойдет. Но на улице холодно! Но не давать же свое?! Женя закусил губу. Как вообще это выглядит со стороны? Они оба мужчины… Ладно, мужчина и подросток, в тесном сарае, один почти что голый. Срам какой! И приспичило же ему вести его в сарай! Вот как прыгать и спасать ребенка — так ты, Женя Александрович, не додумался, а как вести его сюда — так пожалуйста!       Женя мысленно чертыхнулся, отгоняя мысли. Схватил, не глядя, еще какую-то тряпку и повернулся к Леше.       Да так и обмер.       Леша стоял у маленького окна, в одних школьных брюках, насквозь промокших и прилипших к коже. Пиджак и рубашку он успел снять. Он замер, повернувшись к Жене по-юношески угловатой, немного сутулой спиной молочно-белого цвета с россыпью родинок, которые начинались между лопаток и шли ниже.       Но их было не видно — их пересекали шрамы.       Леша, будто почувствовав на себе взгляд, резко обернулся.       Женя застыл, как до этого, у озера. Они встретились взглядами. Леша повернулся, демонстрируя худую грудь, узкие плечи, длинные руки. Ровная кожа, еще не до конца развитая грудная клетка — мальчишка! — но перед Женей так и стояли эти ужасные шрамы. — Вот. Вытирайся. Одевайся. Я… Я тебя снаружи подожду.       Женя пихнул в руки Леши ворох тряпок и выскочил на улицу в одной рубашке, но холода не почувствовал. Зачерпнул горсть снега, провел ледяной ладонью по лицу. Задрожал мелко, как в ознобе.       Господи, что же с ним творится? Почему же дурнота такая подкатила к горлу, кровь — к щекам и лбу, а дрожь — ко всему остальному телу?..