***
Я сонно зевнул и потянулся, стягивая с себя чужое тяжёлое пальто. Мне было так хорошо и тепло, что я не сразу вспомнил, где я нахожусь и с кем. — Проснулся? — до меня донёсся тихий голос Жени. Он стоял в дальнем углу, облокотившись о стену. — Что?.. Сколько я спал? — я не смог сдержаться и зевнул ещё раз. Стало неловко, что я отключился в чужом сарае, на чужом матрасе. — Недолго. Около двадцати минут. — И Вы все это время на меня смотрели? Вас не учили, что нельзя смотреть на спящих людей? Мне показалось, что Женя покраснел. Учитель отвёл взгляд и начал нервно дергать край рубашки. — Да я шучу! Вы чего? — я засмеялся, усаживаясь на матрас, — Вы извините, что я уснул. Сам не ожидал, что отключусь. А Вы… Почему Вы там стоите? — Не хотел тебе мешать. — Мешать спать? Ой, — я махнул рукой, — знаете, как я сплю? Ничто и никто не разбудит. Даже если бы Вы решили собрать здесь всю деревню и устроить танцы — я бы не проснулся. Женя кивнул, но ничего не ответил. Он вел себя сдержаннее, чем обычно, и это настораживало. Неужели он на меня злился? Но за что? За то, что я полез спасать Аркашу или за то, что я заснул на его матрасе? — У Вас все нормально? — молчание, — Женя, у Вас все нормально? — Евгений Александрович, — автоматически исправил учитель, а я засмеялся. — Вот. Так лучше. Узнаю моего Женю Александровича. — Твоего? — Ага, моего самого занудного учителя. И не спорьте, — я шутливо пригрозил ему пальцем, но никакой реакции не последовало, — да что с Вами такое?! Что Вы на меня так смотрите? — Ты мог утонуть. — Мог, но не утонул же! А что мне было делать? Смотреть, как Аркаша тонет? Я же будущий врач. Я должен спасать жизни и все такое. А пока дождались бы помощи, он бы захлебнулся. Признаться честно, я и не думал в тот момент ни о чем. Бросился в воду, повинуясь инстинктам, а не здравому смыслу. Мне было все равно, что на улице холодно, что могу пойти на дно напару с Аркашей. Человеку была нужна моя помощь, и я помог. Кем бы я был, если бы струсил? На тот момент я не успел испугаться. А сейчас бояться было поздно. Ведь все закончилось хорошо. — Ты поступил, как настоящий герой. Ты молодец. — Что это? Похвала от самого Евгения Александровича? — я наигранно схватился за сердце, — ну, теперь и умереть можно! — Не паясничай, — Женя пытался сохранять невозмутимый вид, но я уловил едва заметную улыбку на его лице. Наконец-то! — И что Вы там стоите, как не родной? — я подвинулся на край матраса, освобождая ему место, — и ещё раз извините, что я тут разлёгся. — Что это? Извинение от самого Царевича? — Женя скопировал мой тон, а я рассмеялся громко и искренне. Казалось, что напускная серьезность учителя начала трескаться, как лёд на том злосчастном озере. Я знал его только с одной стороны, а сейчас мне приоткрывалась новая. — Вы могли меня и разбудить! — Мог, но не хотел. — Вот и не жалуйтесь! — я завалился на матрас. Тело ощущалось ватным. Мне совершенно не хотелось вставать. Было тепло и хорошо. Я словил себя на мысли, что сарай был очень уютным. Жениным, — у Вас здесь неплохо. Я осмотрелся. Взгляд зацепился за мою мокрую одежду. Она была аккуратно развешена на стуле и сушилась. Видимо, Женя Александрович постарался. — Спасибо. Это что-то вроде моего тайного места. — Прям тайного? — улыбнулся я. — Не совсем. Мы оба замолчали. — Я часто сюда прихожу, когда хочу побыть один. — То есть всегда? Не поймите меня неправильно, но Вы не выглядите очень общительным. — Да, — ответил Женя. Слова казались лишними. У меня было стойкое ощущение, что я не должен был сюда попасть. Место Жени Александровича было только для него. Теперь мне казалось, что своим присутствием я все порчу. — Вы так и будете там стоять? Женя все ещё мялся в углу, не решаясь подойти. Я не понимал в чем дело, но решил больше не лезть. Мало ли. Я и так нарушил его уединение. — Ладно. Я пойду, наверное. Спасибо за одежду и… В общем, спасибо. Завтра всё Вам верну. — Подожди, — только я хотел встать, как Женя Александрович подошёл ко мне. Он аккуратно присел на край матраса, словно боялся быть рядом. Это было странно, но я решил не озвучивать свои мысли, — я хотел спросить. — О чём? — Когда ты переодевался, — Женя смутился. Тут же поправил волосы, рубашку, встретился со мной взглядом и сразу посмотрел куда-то в сторону, — у тебя на спине шрамы. — А, это? Ерунда. Не обращайте внимание. Я старался, чтобы голос прозвучал беззаботно, но он предательски дрогнул. Откровенничать и вспоминать былое не хотелось. Шрамы уже не болели и ладно. Когда-нибудь заживут. Жене было неудобно меня допытывать, но он всё-таки спросил: — Откуда они? — Упал. Шёл, шёл и упал. Я неуклюжий. Запутался в своих ногах и бац! Кровищи было! Море. Было трудно, но я выжил. Если бы врачи не успели, я бы с Вами сейчас не разговаривал, — я сказал первую глупость, которая пришла в голову. Конечно, Женя Александрович не поверил. Я даже на это не рассчитывал. Но у меня было время придумать правдоподобную версию. — Врешь. — Вру. Я ожидал, что Женя начнёт допытываться, но он молчал. Прошла минута, вторая, и я не выдержал: — Зачем оно Вам? — я поерзал на матрасе. Говорить на эту тему было неприятно. Да и что тут сказать? Женя Александрович, меня побил указкой Ваш коллега. Да, да. Прям побил. До крови. До шрамов. Во имя русского языка, каллиграфического почерка и литературы. Но Вы не переживайте. Ему повезло меньше, чем мне. Ах, Вам интересно, почему? Да так. Он всего лишь умер. Да, не повезло. Да, прям на рабочем месте. Где работал, там и скончался. Учитель со слабым сердцем — горе для школы. У Вас же все в порядке с сердцем, да? Ну слава богу! От внутреннего монолога меня отвлёк Женя. Он не знал, как ко мне подступиться. Спрашивал очень осторожно и не давил. Сохранял дистанцию во всех смыслах. — И всё-таки. Кто это сделал? Род… — Ой, нет. Перестаньте, — я перебил Женю, пока он не придумал то, чего никогда и в помине не было, — родители меня никогда и пальцем не трогали. Вы что, совсем того? — Что, прости? — Женя Александрович уставился на меня удивлённым взглядом. — Простите. Я снова забыл, что разговариваю с учителем, — я закатил глаза, — и если хотите знать, то эти шрамы оставил тоже учитель. Учитель русского и литературы. Прям как Вы. Я плюнул на всё и вывалил на Женю Александровича всю правду. Пусть знает. Он бы все равно не отстал. — Мне жаль, — ошарашенно сказал Женя. — Да бросьте! Не надо меня жалеть. Сами же хотите меня отлупить за поведение. — Мало ли что я хочу?! — возмутился Женя. — Так всё-таки хотите? — я вскинул брови, — ну, не сдерживайте себя. Можете меня отшлепать или поставить в угол. Или как Вы там обычно наказываете непослушных учеников? Мне не привыкать. — Я не бью детей! — Женя Александрович подскочил с матраса и начал накручивать круги по сараю. Его лицо покрылось красными пятнами. Неужели его так впечатлило мое откровение? — Знаю, — я улыбнулся, — знаю, что Вы хороший. Что Вы так нервничаете? Я же это несерьёзно. — У меня другие методы. Я поддерживаю дисциплину без рукоприкладства. — Ммм, и как? Получается? — До тебя получалось, — Женя обречённо вздохнул и снова встал в дальний угол. — Если честно, я считаю Вас хорошим учителем. Немного нудным, слишком правильным, до тошноты скучным и серьезным. Но хорошим. Только давайте сделаем вид, что Вы этого не слышали, а я не говорил? — Спасибо, — неожиданно сказал Женя, — я думал, что ты меня ненавидишь. — Ненавижу? За что мне Вас ненавидеть? Женя замолчал и задумался о чем-то своем, а я решил воспользоваться моментом и уйти. На сегодня было достаточно откровений. — Увидимся завтра, Женя Александрович.***
Я был уверен, что слухи о моем геройстве долетели до бабушки. Я не знал, как она отреагирует: будет хвалить за проявленную смелость или, наоборот, поругает. Я решил не рисковать. Слушать нотации и причитания не хотелось. Поэтому я решил оттянуть этот момент и направился прямиком к Ритке. Я ещё ни разу не был у неё в гостях. А зря! Нужно было навестить подругу и узнать, как там Аркаша. Я остановился возле двери и постучал. Ритка открыла почти сразу. Мне бросилась в глаза её бледность и растрёпанные волосы. Обычно подруга была всегда при параде и в красивых ярких платьях. Но сейчас она стояла передо мной в сером домашнем халате. Потрёпанная и уставшая. Ну, немудрено. — Проходи, — тихо сказала она, приглашая меня в дом. Я пошёл за Риткой на кухню, быстро осматривая комнату. Везде было аккуратно и чисто. Пахло выпечкой. Почему-то я даже не думал, что подруга может быть хорошей хозяйкой. — Как там Аркаша? — аккуратно спросил я, усаживаясь на стул. — До шо с ним будет, с этим Аркашей! — Ритка беспечно махнула рукой, но её голос дрогнул. Она принялась складывать кухонное полотенце. Её движения были рваными и быстрыми. Весь её вид выдавал настоящее состояние. — Главное, что жив. — Жив, жив. Спит сейчас, — подруга подошла к столешнице и отвернулась от меня. Она пыталась держаться. Но я видел, что с каждой минутой её напускное спокойствие даёт трещины. Обычно громкая и язвительная Ритка казалась сейчас очень ранимой и уязвимой. Мне захотелось её поддержать. — Ну хорошо, — я кивнул, не зная как подступиться и что сказать, — а ты сама как? — Шо ты заладил?! Видишь же, шо все нормально, — Ритка вскинула руки, — не утонул бы он. Дураки не тонут. Будет знать, как лезть на лёд. — Рита… — Да шо?! Может я тебя накормлю? Ты голодный? Или хотя бы напою тебя чаем? Подруга избегала моего взгляда и делала вид, что занята раскладыванием посуды. Она гремела вилками, ложками, тарелками. У нее все валилось из рук. Но она продолжала хлопотать и полностью меня игнорировала. Я был не силён в поддержке. Обычно нужные слова путались на кончике языка, и я предпочитал избегать таких ситуаций. Но сейчас деваться было некуда. Я подошёл к подруге и положил руку ей на плечо: — Рита, все хорошо. Уже все хорошо. — Да шо ты от меня хочешь?! — Ритка сбросила мою руку и отошла на пару шагов, — вижу я, что все хорошо. Не слепая! Мы встретились взглядами. Я заметил, что у неё красные и заплаканные глаза. Видимо, она совсем недавно плакала. Эта ситуация затронула подругу сильнее, чем она это показывала. — Это нормально, что ты переживаешь. — Похоже, шо я переживаю? Тю! — она постаралась улыбнуться, но получилось карикатурно и криво. Ритка жалостливо всхлипнула и у неё покатились слезы. Она тут же начала их вытирать, — шо ты смотришь?! Я не плачу! Не плачу я! — Иди сюда, — я раскрыл руки, слово приглашая в объятия. Ритка недоверчиво на меня посмотрела. Мне показалось, что она сейчас бросит очередную колкость и снова отвернется. Но она неуверенно сделала ко мне шаг. А потом ещё один, и ещё. И наконец-то отпустила себя и бросилась ко мне. — Леша, — Ритка позволила себе заплакать в голос, прижимаясь ближе. Я чувствовал, как её трясёт и как вздымается мягкая девичья грудь, — Лёша… — Тише, тише, — я гладил её по спине и утешал. Подруга причитала и намертво вцепилась в мою рубашку. Ей было больно. Накопившиеся эмоции нашли выход, и Рита не могла остановиться. Только она отстранялась, как начинала снова плакать. — Я не плачу! Не плачу! — упрямо говорила она, глотая слезы. — Всё хорошо, — я крепко обнимал подругу, пытаясь успокоить, — все хорошо, слышишь? — Он ведь мог утонуть. Шо бы я делала, а? Леша, Лешенька, спасибо. Спасибо, шо спас его, — Ритка невесомо поцеловала меня в щеку и снова спряталась в моих объятиях. Мы простояли так ещё несколько минут. Она цеплялась за меня и не отпускала ни на секунду. А я боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть подругу. Но вскоре Ритка отстранилась. Она насухо вытерла слёзы и устало уселась на стул: — Ну шо ты смотришь на меня? — Эм… Ничего. — Уже все хорошо. Ничего не случилось с этим Аркашей. Шо ныть? — словно актриса, подруга надела на лицо привычную маску. Но её выдавали мокрые от слез щеки и дрожащие губы, — не буду я больше рыдать. Хватит с меня. Я столько слез выплакала, шо на всю жизнь хватит. Сначала родители, потом этот… А, ладно! — Плакать полезно, — я решил блеснуть знаниями, — это помогает справиться со стрессом. — Нельзя мне плакать, — отмахнулась подруга, — кому нужны мои слезы? — Нельзя все держать в себе. Так и с ума можно сойти. — А кому мне рассказывать? Нет у меня никого. Только брат и то дурной, — Ритка шмыгнула носом. Я подумал, что она снова заплачет, но подруга только начала быстро моргать. — Можно рассказать друзьям. — Шо? — Ритка грустно засмеялась, — а они у меня есть? — Я уже говорил. У тебя есть я. — Агась. Пока не убежал, — подруга отвела взгляд в сторону, — не нужна я никому. Когда родителей похоронила, все покатилось к черту. — Что с ними случилось? — мне было неловко спрашивать и лезть в душу. Но казалось, что Рита готова к откровению. — Да шо-шо… — она начала кусать губы и замолчала. — Можешь не рассказывать, если не хочешь. — Шо уже. Расскажу. Они у меня в поле работали. А по весне дожди холодные. Вот и захворали. Долго лечились. Я их все выхаживать пыталась. Но мне люди говорили, шо нужно к худшему готовиться. Мол, долго на поправку не идут. А я дура такая, верила, шо все хорошо будет. Или хотела верить. Не знаю. — Ты не дура. Не говори так, — я сел рядом с Риткой. Она тяжело вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Ей была чужда любая забота и проявление внимания. От этого становилось не по себе. — Да дура, шо ещё сказать. Верила в сказки и в волшебное выздоровление. Но это жизнь. Сначала мать померла, а через пару дней отец. Одна осталась с братом. А ты знаешь, шо он у меня дурноватый. И шо самое страшное, — Рита понизила голос до шёпота, — иногда мне кажется, шо мне было бы проще без него. Про меня же такое в деревне говорят, шо страшно становится. А он взрослый уже. Понимает ведь. Я молчал. Мне было нечего сказать. Слова поддержки тут не помогут. Единственное, что я мог — быть рядом. — И, Лёш, ты же знаешь, шо обо мне болтают. На шо я тебе нужна. — Я не верю в это, — я подошёл к подруге и обнял её со спины. Она снова задрожала, но не отстранилась. — Вот как? А шо тут не верить, ежели каждый третий мужик языком чешет, как он меня любил по ночам. И так и эдак… — Ритка недовольно хмыкнула, — а бабы только и рады кости перемыть. Но да, я не святая. Шо скрывать. — Никто не святой. — Агась. Кроме Евгения Александровича, — мы засмеялись, но Ритка тут же серьезно продолжила, — но хош честно тебе скажу? — Хочу. — Я только раз была с мужчиной. Любила его, верила. А он… Тьфу на него! Давно это уже было. Шо говорить. И ежели по большой любви, то не грех, да? — Да, — согласился я и поцеловал Ритку в макушку. Мне хотелось спросить, кто этот мужчина и что случилось. Но я решил не лезть, — если захочешь, то можешь со мной поделиться. — А кто знает, может, и захочу. Но на сегодня хватит слезливых историй. — Согласен. Мы сидели на кухне около часа, как на пороге появился сонный и взъерошенный Аркаша: — Сеструха, есть шо пожрать? — он выглядел совершенно обычно. Так и не скажешь, что пару часов назад он захлебывался ледяной водой и тонул. — Привет, утопающий, — поздоровался я. — О, Леша, спаситель мой! Шо ты? Как ты? — Я нормально, а ты как? — Да хорошо все с ним. Ты шо, не видишь? — возмутилась Ритка, — будет знать, как на лёд лезть. Чтобы больше туда ни ногой! Ты понял, шо я тебе говорю? — Так я шо? Разве я знал, что лёд тресь, тресь и провалится подо мной. Я это… Ну, думал, шо он выдержит. И ежели случится такое, то Леша меня снова спасет. Да? — Вот дурень! Вот правду говорят, шо горбатого могила исправит. — Так я не горбатый. Не горбатый же, да? — с недоумением спросил Аркаша. — Дурной ты, а не горбатый! — Лёша, скажи ей, шоб замолчала. — Нет, нет, — я вскинул руки вверх, — в семейные разборки я лезть не буду. Разбирайтесь сами. — Ишь какой! Дружбу с моей сеструхой завел и деловым стал, — Аркаша глупо улыбнулся, — ладно уж. Не полезу больше на лёд. Обещаю. — Ты шо это? Мне одолжение делаешь? — воскликнула Ритка. — Нет, шо ты… Просто жить хочу! — Да я сама тебя убью, ежели выкинешь ещё шо-то подобное! Я слушал эту семейную перепалку и не мог сдержать улыбку. Пусть Ритка говорила, что без Аркаши ей было бы проще. Но я видел, что она по-настоящему любит брата. И сегодня мне открылась совсем другая сторона подруги: ранимая и обиженная. Пусть она скрывала свои слёзы, пусть хотела казаться сильнее, чем есть на самом деле. Мне было все равно. Ритка мне нравилась любой.***
Домой я вернулся только под вечер. Баба Тоня встретила меня с распростёртыми объятиями: — Ну, внучок! Ты меня удивил. Героем заделался! Горжусь тобой, не могу! Как оказалось, быть героем утомительно. За весь день я устал слушать похвалу и восхищение. Я ведь не для этого спасал Аркашу. Мне искренне казалось, что любой поступил бы так же. Не проходить же мимо. Сегодня помог я, а завтра помогут мне. Но бабушка не унималася. Мой героический поступок был главной темой за ужином. Потом мы плавно перешли с моего геройства на тему здоровья: — Лешенька, ты не замерз там? — Нет, ба, все нормально, — я не стал говорить правду, чтобы лишний раз не волновать бабу Тоню. Ведь я уже давно отогрелся (ещё в сарае Жени Александровича). — Да как же? — бабушка взяла меня за руку и охнула, — холодная, как лёд! Я был уверен, что она преувеличивает. Но переубедить бабушку у меня не получилось. Она ойкнула, цокнула, подскочила со стула и начала копаться в шкафу: — Только тише, — она заговорчески понизила голос, — сейчас твоя бабка даст тебе лекарство. Спасает от всех хворей! — Ба, не надо. Я не заболею. — Конечно, не заболеешь, внучок. С таким-то лекарством. Прямо перед моим носом появилась бутылка добротного самогона. Бабушка с важным видом налила мне рюмку, мол, для внутреннего согревания и дезинфекции. А я не стал отказываться. Народные средства на то и народные средства, чтобы выручать в трудную минуту. Когда я вернулся в комнату, то заметил на кровати два конверта. Внутри что-то кольнуло. Это были письма из дома от родителей и Светы. Я примерно знал, что там написано. Наверняка, мама написала, как скучает и ждёт меня дома. А подруга делилась последними новостями. Я начал ходить по комнате, оттягивая с открытием конвертов. Почему-то мне хотелось растянуть этот момент, как можно дольше. Внутри зарождалось приятное предвкушение. На лице появилась улыбка. Когда у меня не осталось терпения, я неаккуратно открыл конверты и принялся читать. Первое письмо было от мамы. Я пробегался по строчкам, воскрешая в памяти её голос. Она спрашивала, как у меня дела, рассказывала про папины успехи на работе и свои концерты. На секунду мне показалось, что она рядом со мной. Я жадно перечитывал написанное, особенно цепляясь за последнюю строчку: «Мы с папой очень скучаем, Лешенька». — Я тоже скучаю, — тихо проговорил я. Мне захотелось домой с новой силой, но я не позволил себе унывать. Чтобы окончательно не скатиться в ностальгию, я принялся читать письмо от Светы. Подруга написала про мою старую школу. На место Степана Ивановича взяли новую молодую учительницу, Лидию Петровну. По словам Светы, от неё все были в восторге. Она была доброй и понимающей. А материал рассказывала так, что даже самые заядлые ненавистники литературы слушали с большим удовольствием. Тирании пришел конец. Я усмехнулся, потому что почувствовал себя освободителем. Если бы не я, то кто знает, сколько бы ещё работал Иванович. Мне было немного стыдно за такие мысли, но я не стал зацикливаться. Перед сном я ещё несколько раз перечитал письма. И решил, что завтра напишу развёрнутый ответ. Мне было сложно излагать мысли на бумаге, но я был готов постараться. А вот у Жени точно не было таких проблем. Я был уверен, что он с лёгкостью мог написать любое письмо. Да он все мог! Ох, уж этот идеальный Женя Александрович. Я улыбнулся своим мыслям и понемногу начал засыпать. Героям нужен полноценный сон.***
Будний день проходил, как обычно. На уроке математики было скучно, делать было нечего. Я с нетерпением ждал звонок, чтобы после урока пойти к Жене. Мне нужно было закончить плакат. И всё. Я был в шаге от свободы. Концерт в честь директора был назначен на сегодня. И после этого мне не нужно будет оставаться после уроков. Как только учительница нас отпустила, я помчался по шумным коридорам прямиком к кабинету литературы. Но на полпути меня остановил знакомый голос: — Леша! Царевич, подожди, — позвал меня Ваня. Он с аппетитом жевал булку и перекатывался ко мне навстречу. — О, привет. А где ты Матвея потерял? — удивился я. Обычно эти двое всегда были вместе. Мне казалось, что я ни разу не видел друзей по одиночке. — Да он в столовой. У меня к тебе дело есть. — Да? И какое же? — Важное! — пухлые щёки Вани покрылись румянцем. Он стеснительно шаркал ногой по полу, не решаясь ничего сказать. — Ну, — поторопил я, — мне некогда. Меня ждёт Женя Александрович. — Да он в учительской с Любовь Матвеевной. Видел их только что. Так я вот о чем хотел поговорить. Сейчас. Доем только, — Ваня запихнул в рот остатки булки и развел руки в стороны. Мол, подожди, разговаривать с набитым ртом неприлично. — Вань, либо ты говоришь, что хотел, либо я ухожу. Мне надоело это слушать. Из приятеля постоянно нужно было вытягивать слова чуть ли не насильно. А Матвея, который ускорял процесс, рядом не было. — Ладно, — Ваня зажмурился и быстро протороторил, — но дело деликатное, так сказать. Как ты подружился с Риткой? — Что? — То! — Я не понял, что ты от меня хочешь. Взял и подружился. А в чем дело-то? Я вдруг вспомнил, что Ване давно нравилась Ритка. Он на неё постоянно заглядывался. Матвей рассказывал, что Ваня все мечтал хотя бы разок с ней погулять. Но я не думал, что все так серьезно. Ему правда нужны были мои советы? Что за бред? — Да брось! Царевич, не строй из себя непонятно кого. Вся деревня видела, как она терлась об тебя на танцах. — Ты говоришь чушь! — Ага, конечно! Все знают, чего она добивается. — И чего же она добивается? — зло спросил я. Мне надоело слушать этот бред про Ритку. Было неприятно. Особенно после того, что я о ней узнал. — Да понятно чего! И если у тебя получилось, то, может, и у меня получится? Я-то думал, что она на меня даже не посмотрит из-за возраста. Но на тебя же она лезет, как мартовская кошка. А я чем хуже? Тоже так хочу с ней. Вы ещё не это… Ну… Ваня активно жестикулировал пухлыми руками и был поглощен своим мыслями. Кажется, он не замечал, как я злился. Желание ударить его росло с каждой минутой. С каждым словом. — Может, потому что ты москвич, а? Говорят, она падкая на такое. Что ты думаешь? — Думаю, тебе нужно заткнуться, — я сжал кулаки. — Да что такое?! — не унимался Ваня, — это же Ритка! Он так пренебрежительно отозвался о подруге, что я не выдержал и начал грубить: — Не лезь к ней, понял? Урод! — Эй, что ты обзываешься?! — Ваня непонимающе похлопал поросячьими глазками, — она же… — Заткнись, — я оборвал его, не давая закончить предложение. — А что это ты её защищаешь? Правду говорят, да? Что она тебя уже захомутала. — Чистую правду, — я улыбнулся самой гадкой улыбкой из своего арсенала и просто ушел. От этих слухов было противно. Захотелось умыться холодной водой и смыть с себя эту дрянь. Но прозвенел звонок. Пора было идти к Жене Александровичу.