Остался только пепел

      Почти всю ночь Женя не спал. Он ворочался с боку на бок, смотрел в потолок, запускал руки в волосы.       Его порядок и спокойствие были нарушены.       Он часто думал о том, что главное в его жизни — это ее размеренность. Он давно уже все просчитал. Ещё будучи школьником, он знал, что станет учителем — в память о покойном Романе Ильиче, учителе строгом, но справедливом, который и привил любовь к литературе всему классу. Он был молодым, ему не исполнилось еще и сорока лет, когда он скоропостижно скончался — кажется, что-то было с сердцем — и Женя, которому на тот момент было тринадцать, твердо решил, что продолжит учительское дело.       Он целенаправленно готовился к экзаменам. Он знал, что поступит в Ленинград, что будет учиться там четыре года, а потом вернется в деревню, учить детей, как его самого учил Роман Ильич. Он знал, что к двадцати пяти годам женится (не раньше, раньше будет не до этого), еще через год — заведет одного ребенка, а потом еще одного. Он хотел большую семью — как минимум троих детей, а можно даже и больше. Он готов был работать не покладая рук, чтобы обеспечить себе хорошее будущее с женой и ребятишками. Он действительно всего этого хотел. А как иначе? Человек один не может. Ему нужна семья, ему нужно продолжение рода, чтобы было кого учить, воспитывать, направлять. Женя был учителем до мозга костей, и несмотря на то, что в свои двадцать лет еще ни разу не влюблялся, о семье он думал как о чем-то само собой разумеющемся. Он взрослый, здоровый — значит, должен жениться. А хороших девушек много, надо только познакомиться. Но не сейчас. Сейчас — работа. А все остальное потом.       А затем вдруг на его голову сваливается новый ученик, который ломает весь его привычный образ жизни, и Женя не знает, что с этим делать.       И дело даже не в ученике. У него и до этого были в классе хулиганы, но то, что позволял себе Царевич, не лезло ни в какие рамки. Путается с этой Риткой, хамит учителям. И разве такое поколение может стать достойным? Женя в своих мыслях всегда уносился намного дальше от Алексея, будто их разница составляла не пять лет, а пятнадцать.       Да и пусть бы он просто хулиганил, не велика беда, перерастет, но он позволял себе нарушать основы морали и нравственности, которые для Евгения были важны пуще всего остального.       Он же целовался с Риткой.       Сам Женя, конечно, этого не видел. Когда он услышал крики и шум драки, он бросился на подмогу, не думая о том, кому может быть нужна помощь. Потом увидел Алексея — драка уже закончилась, и он сидел на земле, а Ритка держала его за голову. Все беды от нее! Теперь еще и ребенка хочет прибрать к своим рукам! Неужели ей других мужиков мало? Женя должен был бы радоваться, что Ритка перестала бегать за ним и переключилась на другого, но это был Алексей! Его ученик! Ему ещё не исполнилось шестнадцати! Он несовершеннолетний, считай, ребенок! А потом, когда все это представление закончилось, и они с Любой отправились дальше по домам, он услышал то, что слышать не хотел. — Евгений Александрович, Вы бы… Вы бы с Маргаритой поговорили. И с Алексеем. — Об чем еще? — Вы, может, не заметили, но мы когда подбежали, — Люба слегка запнулась, — они целовались. — Вы в своем уме?!       Он крикнул это так громко, что даже устыдился. Люба захлопала большими глазами. — Ну, Вы разве сами не видели?       Нет, нет. Он видел, что она держала его за лицо, но разве. Они бы стали? Он бы стал?.. И куда катится современная молодежь?! Она старше его на четыре года, она… Она… Женя не позволял себе мыслить грубыми словами, теми, которыми щедро одаривали Ритку в деревне за спиной. Он приложил ладонь ко лбу. — Он же ребенок, — Люба положила руку на локоть Жене, — вдруг беда будет, нам же потом его родители… — Я понимаю, о чем Вы толкуете. Не переживайте, я поговорю с ним. — Неужели ему ровесниц не хватает… Целоваться с ней?.. — Люба осеклась, — Евгений Александрович, а Вы что до этого хотели мне сказать?..       И она повернулась к Жене. У него заныло сердце. Ах да, он же почти ее поцеловал. Женя поджал губы, будто хотел спрятать их. — Хотел Вас… За концерт поблагодарить. За помощь. — Ну что Вы, это же моя работа. — Все равно, — Женя посмотрел куда-то влево, потом вправо, потом наверх — куда угодно, лишь бы не встречаться глазами с Любой. Ему было неловко — почти поцеловал, а тут опять сбежал. Ну не мог он целоваться без любви! Это же поцелуй. Как можно целоваться с кем попало? Так ведь никакой ценности потом не будет. Нет, зря он это все затеял. Не любит он ее. Не его это. — Вы больше ничего не хотите… Сказать? — тихо спросила Люба. Она сделала маленький шажок навстречу Жене, и он посмотрел на нее с высоты своего роста. Улыбнулся, стараясь не выдать своего волнения. — Спокойной ночи. Увидимся завтра в школе.       И быстро поцеловал ее в лоб, по-братски, можно сказать, даже по-отечески. Люба глубоко вздохнула. — Что ж. Доброй ночи, Евгений Александрович, — и быстро шмыгнула к себе в дом.       А Женя пошел к себе. Мыслям в голове было тесно. Он думал и не мог уцепиться ни за одну мысль. Его раздирала злость. Ритка. Проклятая Ритка! Все беды только от нее. Люба была права, когда сказала, что ей лучше следить за своим братом надо, а не целоваться по ночам. Да ещё и с кем?! С Царевичем?!       Женя ускорил шаг. Он злился. Он считал себя ответственным за нравственность своих учеников. А какой же он теперь учитель, если его ученик, ребенок, целуется со взрослыми девушками?! Это ведь так важно — сохранить себя. Уж Женя знал об этом. С мрачными мыслями он зашёл в дом, стараясь не шуметь. Тихо разделся, прошел к себе в комнату. Лег на постель, закинув руки за голову. Недавно полученный шрам чесался на ладони, но Женя сжал кулаки, чтобы не трогать его. Он знал, если не сдержится — расковыряет, и снова брызнет кровь. Нет, не в этот раз.       Он закрыл глаза. Попытался выровнять дыхание. А перед глазами то и дело вспыхивали картинки — Царевич и Ритка. Да это же курам на смех! Первая красавица деревни, про которою болтают невесть что, и Царевич! Его ученик, школьник! Слишком высокий, слишком нескладный, с длинными кистями рук и оттопыренными ушами. Ну, хорош жених, куда деваться! И всё же… Женя чувствовал себя ответственным за него. За его… Просвещение, если можно так сказать.       Женя просто хотел уберечь его от своих ошибок.       Он повернулся на бок, не заботясь о том, что рубашка помнется. Он попытался отвязаться от навязчивых образов, но их будто выковали у него в подсознании.       Ему было шестнадцать. Первый курс педагогического. Большой город, новые знакомые. Женя сразу поставил себе цель — учиться, учиться и еще раз учиться. Никаких гулянок и свиданий. Да ему и не хотелось. Рано ведь еще, жениться же он не сможет, а для чего тогда просто так гулять? Надо чтобы сразу — и серьезно. И он корпел над книжками первые полгода, пока в апреле месяце сосед по общежитию, веселый и белобрысый Кирилл не позвал его к себе на день рождения. — Пойдем с нами, мне родители денег прислали! Гульнем! — Да мне учиться надо, — вяло сказал Женя, отмахиваясь. — Да чего ты сидишь все! За один вечер твои книжки никуда не убегут! Не отказывай имениннику!       И Женя принял приглашение. Надел рубашку, галстук, пиджак. Купил подарок — томик собраний Пушкина, на который Кирилл даже и не взглянул, и отправился на день рождения.       Компания собралась большая — человек тринадцать, все студенты. Кроме Кирилла, Женя знал буквально пару человек — видел в колледже, но лично не общался. Он вежливо кивал, улыбался всем, но в процесс праздника не погружался. Ему было некомфортно среди незнакомых людей. Но погода была хорошая, ресторан, в который завались ребята, был со вкусной едой, и к середине вечера Женя немного оттаял. — Ну что, братцы, — Кирилл хлопнул в ладони, когда официант унес счет, — гулять так гулять! Предлагаю поехать к одной моей знакомой. Вы согласны? — Да! — закричали все, и по паркету задвигались стулья. — А куда? — Да не бойся, — Кирилл широкой ладонью хлопнул Женю по плечу, — тебе понравится. Я обо всем договорюсь и за тебя.       Женя ничего не понял, но поехал со всеми вместе.       Адрес он не запомнил. Помнил только широкую мощеную улицу, нагретую апрельским солнцем, которое сильно било по глазам. После ресторана остались только самые стойкие — Кирилл, Женя и еще трое парней, имена которых он так и не запомнил. Они все изрядно выпили, им было весело и смешно.       Они зашли в многоэтажный дом. Поднялись на пятый этаж. Кирилл трижды позвонил в звонок, и ему открыла крупная женщина, лет тридцати пяти. — Терехин? Какими судьбами? — Я, пропускай. Друзей привел.       Женщина оглядела Женю и других парней критическим взглядом. — Не вовремя ты, конечно. — Так у меня день рождения! — Кирилл ударил себя ладонью по груди. Женя чувствовал себя чужим и ненужным — он даже не понимал, куда они пришли. — И что, подарков ждешь? — Можно, — икнул Кирилл, хватаясь за косяк. — Ладно, только на час, не больше. Вас я не ждала вообще, — женщина еще раз критически оглядела всех, потом втащила в квартиру. Дверь захлопнулась, отрезая пути к отступлению. Женя зашел последним, огляделся. Квартира как квартира. Обои в цветочек, высокие потолки. Две комнаты, как он смог заметить, а прямо по коридору кухня. Он решил снять пиджак, когда женщина подошла к нему и вцепилась взглядом. — Ты тоже с ними? — Я? — Ты, ты. Я тебя тут раньше не видела. — Я… Знакомый Кирилла. Он нас всех на день рождения позвал.       Женщина улыбнулась, поправляя волосы. Жене показалось, что она смотрит на него как-то… Слишком откровенно. — Тебе какие больше нравятся? — О чем Вы? — Женя захлопал глазами. Все остальные прошли уже в большую комнату.       Раздались голоса парней, смех девушек. Судя по всему, их там было несколько. Женя смял пиджак в пальцах. — Ладно, иди. Не смущайся. С другом повезло тебе. День рождения у него, а подарки вам всем.       Женя кивнул, ничего не понимая. И быстро проскользнул в большую комнату. Там уже расположился Кирилл, на диване, как виновник торжества. Три других парня расселись в креслах рядом с ним. И там были девушки.       Женя девушек не боялся — как минимум, в университете в его группе были только девушки, но тут они были какие-то… Другие. В ярких платьях, слишком коротких, накрашенные, громкие. Одна сидела прямо на коленях у Кирилла.       Женя смутился, как будто увидел что-то, что не предназначалось для его глаз. Девушки повернулись к Жене. Они все были старше его, на вид им было не меньше двадцати, и они заулыбались. — Какой хорошенький! — Твой друг, что ли? — Товарищ, да, — ответил Кирилл, обнимая девушку, — Евгений Островский, будущий Пушкин. — Ой, а нам стихи почитаешь? Мы стихи любим, — захихикала девушка с рыжими волосами, подсаживаясь к Жене. Она была толстая и в коротком платье. От нее несло приторными духами, и Женя ополз на конец дивана. — Я стихи не пишу. — А зря. Ты выглядишь таким миленьким, тебе бы пошло быть поэтом. — Я на учителя учусь, — ответил, он складывая руки на коленях, как примерный ученик. Девушки (их было пятеро), засмеялись. — А нас научишь чему-нибудь?       Жене было жарко, душно и липко. Он не понимал, кто все эти девушки, и почему они так развязно себя ведут. Они все облепили парней, сидели у них на коленях, что-то шептали и смеялись, как показалось Жене, чересчур искусственно. Рыжая девушка попыталась положить руку Жене на плечо, но он отпрянул. — Сколько тебе лет? — спросила она. — Шестнадцать. — Какой маленький, — засюсюкала девушка, как будто Жене было шесть, — Кирюш, ты где такое чудо нашел? Он нас боится. — Я не боюсь. Вы… Вы друзья его, да? — спросил Женя, указывая на Кирилла, который был полностью поглощён другой девушкой — блондинкой с локонами. Рыжая склонила голову к плечу. — Можно и так сказать. Хочешь, и с тобой поближе познакомимся?       Женя покачал головой, отвернулся. Увидел Кирилла, который встал с дивана, взял девушку за руку и вышел. Остальные парни остались сидеть, как сидели, но никто не чувствовал такой скованности или смущения. Женя понимал, что девушки ведут себя неправильно, но не мог подобрать определения их поведению. Он просто нутром чувствовал, что это что-то нехорошее, грязное, постыдное. Он видел, как другие парни смотрели на них — как улыбались, трогали руками, гладили и обнимали. Жене не хотелось так себя вести. Он не чувствовал в себе никакого желания, которое, как ему казалось, он должен был бы испытать, но… На месте желания у него появилось чувство отвращения и мерзости. — Я пойду. Мне пора, — сказал наконец он и поднялся с кресла. Рука рыжей девушки легла ему на бедро. — Чего же ты, не останешься? — Пустите, пожалуйста. — Ну какой ребенок, право дело! — она засмеялась, запрокидывая голову, показывая толстую шею и широкие плечи. Жене скривился, — что, нехороши мы тебе? — Меня такое не интересует, — Женя попытался бочком пробраться к выходу. Девушка подняла брови. — Ты больной, что ли? — Я?.. Нет, — Женя смутился, — у меня все справки есть. — Ну дурак, ой, дурак, — засмеялась девушка, и остальные обратили на них внимания, — а дурак хуже больного!       Женя выскочил из гостиной в коридор, налетел на вешалку. Острый крючок царапнул щеку. Он хотел было сбежать из этого странного места, где девушки — это просто тела, выставляющие себя напоказ. Он схватил пиджак, потер скулу — и увидел тень за соседней дверью. Увидел знакомую спину. Там был Кирилл. Он подлетел к двери, не желая быть невежливым и сбегать, не попрощавшись, со дня рождения.       Но когда Женя толкнул дверь, он пожалел, что не выбежал из дома сразу.       Кирилл был там с девушкой. Жене хватило двух секунд, чтобы увидеть их вместе, в такой непристойной позе, что кошмары мучали его потом еще несколько недель.       Он увидел обнаженного Кирилла — точнее, лишь его часть, нижнюю, потому что рубашка на товарище все еще была. Женя почувствовал, как внутри его будто что-то обожгло, и он тут же опустил взгляд, цепляясь им за потертый ковер. Под Кириллом была девушка — та самая блондинка. Толстые ноги в синяках на коленках были разведены, голова запрокинута и платье, трещащее по швам, задралось ей почти до груди. Женя прижал ладонь к губам и вылетел из комнаты, потом из квартиры, а потом вниз, вниз, вниз, по апрельской улице, залитой солнцем и весенним теплом, прочь от того разврата и мрака, который он там увидел.       Он тогда бежал и плакал. От жалости к себе, от того, что увидел, от того, что стало так противно. Ведь с одной стороны, это же нормальный процесс, между мужчиной и женщиной так и должно все происходить, верно? Но почему ему тогда стало так мерзко, так грязно, и так, словно его самого использовали? Женя чувствовал, как сердце сильно бьется в груди, в такт его шагам. Ему было омерзительно. Все, все! И эта квартира, и эти девушки с обнаженными толстыми ляжками, и этот Кирилл, который его туда привел, и сам он. И он занимается такими вещами. До свадьбы, да еще и с кем? С ними! Какой кошмар. Женя влетел к себе в комнату, заперся и пролежал лицом вниз на кровати до вечера. Кирилл на следующий день даже и слова ему не сказал — пришел довольный, под утро, насвистывая какую-то мелодию из спектакля. И это он, он, будущий учитель, любитель театра, семнадцатилетний студент, проводит свои вечера вот так? С такими девушками? Женя тоже промолчал, а через неделю попросил переселить его в другую комнату — и через неделю он уже перевез свои вещи к молчаливому соседу, который все вечера проводил дома, стараясь вылечить прыщи.       Засыпая, Женя еще думал обо всем этом — и почему-то перед мысленном взором появлялась спина Кирилла, оголенная, светлая, и он решил, что утром поговорит с Лешей о важном и сокровенном.

***

**       Но его опередили. Не успел Женя переступить порог школы с утра, как его перехватил директор. — Евгений Александрович! Доброе утро! Пройдемте ко мне, разговор есть важный! — и, не дожидаясь ответа, директор взял Женю под руку и потянул в сторону своего кабинета.       Он начал еще у дверей. — Скоро ж конец учебного года. И я так подумал, решил. Надо бы еще какой концертик устроить. Бери себе в помощники Степана, Любу и Царевича. — Царевича? — Женя поднял брови. Директор улыбнулся. — Ну, у вас там уже устоявшийся коллектив, так сказать! Он хоть атмосферу разрядит. Все, давай, принимай к сведению и начинайте работать. А я тебе потом премию выпишу. — Но… — Мне пора, — и директор скрылся за дверью кабинета. Женя, задумчиво закусив щеку изнутри, развернулся, и пошел в свой кабинет. В коридоре, шумном и кишащем детьми, он издалека увидел Любу — она коротко кивнула ему, и тут же скрылась у себя, захватив с собой учеников. Женю кольнула совесть, но тут же это ощущение прошло.       Уроки тянулись долго. Весь класс был взбудоражен появлением Царевича, у которого под носом виднелась запекшаяся кровь, за ночь превратившаяся в корку. Он вальяжно уселся за последнюю парту, бросая портфель, и на все вопросы отвечал с ленцой: — Да так, подрался с одним… Честь женскую защищал.       После урока, на котором Женя едва сдержался, чтобы не выгнать Царевича с урока за его болтовню и неуместные шутки, он подозвал ученика к себе. — Алексей, задержись.       Все вышли, переглядываясь: ученики девятого «Б» уже давно были в курсе непростых отношений учителя и ученика. Леша не успел смешаться с толпой одноклассников и, развернувшись, подошел к столу и почти завалился на него. — Чего Вам? — У меня две новости для тебя: одна хорошая, другая плохая. С какой начать? — Женя поднял голову и бросил беглый взгляд на Царевича. Тот пожал плечами. — С хорошей, допустим. — Директор в восторге от твоего выступления вчера на концерте. — А плохая? — Плохая для нас заключается в том, что тебя никто не отправляет в Москву за твою выходку, а более того, ты теперь будешь помогать мне ставить концерт для выпускников.       Леша открыл рот. — У меня нет на это времени. — О, а это уже другая тема для разговора. — Женя встал из-за стола, и стараясь, чтобы голос звучал ровно, прошел к окну, заложив руки за спину, — и чем же ты таким занят? — А чего это Вас так волнует? Вы, кажется, сами после работы по делам теперь спешите. — Алексей, — Женя повернулся, — то, что ты вчера устроил — непозволительно. — Да что Вы? А что я такого устроил? — Драку, — Женя повернулся, складывая руки на груди, — языком проблемы решать не умеешь? — Во-первых, драку устроил не я. Точнее, начал не я. Я защищал Рит… Маргариту Николаевну. — А тебе не кажется, что молодому человеку в твоем возрасте не пристало гулять со взрослыми девушками? — Женя оглядел Лешу с головы до ног. — Мы просто дружим. — Хороша дружба! Видел я, чем вы занимаетесь! — не удержавшись, Женя перешел на крик. Леша округлил глаза. — О чем это Вы? — Сам знаешь. — Нет, не знаю. — Нет. Знаешь! — Прекратите, в чем Вы меня обвиняете? — Леша ударил ладонью по столу, — говорите прямо уж тогда. — Я видел, что вы… С ней… Целовались, — выдохнул Женя, словно произнес какое-то ругательство. Леша захлопал глазами. — Вы совсем того? — Выбирай тон! — А Вы выбирайте слова! Ни с кем я не целовался! — Лёша упер руки в бока. — Так уж и ни с кем? — А Вам-то какое дело? Я у Вас, что ли, разрешения спросить должен? — Алексей, ты забываешься. Я твой учитель, — начал Женя, чуть понижая голос, но он и сам не понял, отчего так разозлился. Ладно была бы ровесница, одноклассница, какая-нибудь хорошая девочка. А тут — Ритка! — Вот именно, что всего лишь учитель! Или что, хотите меня поцелуям учить? Так Вам есть на ком упражняться, учитесь сами!       Женя обомлел. Он замер, как стоял, чувствуя, как отливает кровь от лица. — Что ты сказал? — Что слышали. Вы вчера вон не один же гуляли, все понятно, куда и зачем шли с Любовь Матвеевной, — Лёша выпятил нижнюю губу, — и Вы мне еще что-то будете говорить? — Мы взрослые люди, а ты… — Женя взмахнул рукой, — рано тебе такими вещами заниматься. Я же… Уберечь тебя пытаюсь. Чтобы ты ошибок не совершил. — Да никто меня и пальцем не тронет! Что Вы так женщин боитесь? — Я их не боюсь! — крикнул Женя, — я переживаю за тебя. Ты… Ты ребенок. — Мне почти шестнадцать. — А мне почти двадцать один, и я знаю, что тебе еще рано водиться со взрослыми девушками! — Что Вы за мою честь так переживаете? За своей лучше следите. А то как целоваться с дамами Вы можете, а потом бегаете от них! — тоже перешел на крик Леша. — Замолчи! — Нет, не замолчу! А то что? Вы посмотрите на себя! — Леша замахал руками, — сначала про Пушкина рассказываете, как он на дуэли за женщину любимую дрался, какой он молодец, а когда я сам оказался на его месте, защищая девушку, даже не свою, а просто, так Вы меня отчитываете? Что же, мне надо было ее в беде бросать?! — Тоже мне Пушкин нашелся! Не дорос еще до Пушкина! — снова перешел на повышенный тон Женя. На лбу у него вздулась вена. Что-то гневное клокотало у него в груди. — А Вы что, ревнуете что ли? — спросил Лёша, сводя брови к переносице, — так Вы не ревнуйте, я Ритке не нравлюсь. У Вас все шансы есть. — Я? Ревную? — Женя хмыкнул, — вот еще. — Ну, тогда не знаю, — Лёша дёрнул концом губ, — если не Ритку, то уж и не меня точно. — Что за мерзости ты говоришь? — Женя побелел, сжимая кулаки. — Ну, были бы Вы девушкой, я бы мог понять. А так… — Леша откинул волосы со лба, — ерундой страдаете и только. Могу общаться, с кем захочу. Вы еще не знаете, что я в Москве делал. И родители даже за мной так не следили, как Вы. — Хорошо, — отчеканил Женя, подходя к столу, почти вплотную к Лёше — и почти тут же отшатнулся, испугавшись такой близости, — раз ты мне так в пример Пушкина привел, изволь. Я назначаю тебе дополнительные уроки литературы. Каждый день. По три урока. Ты же вон, сравниваешь себя с ним, значит, не помешает что-нибудь и из биографии узнать! — Что, хотите лишить меня свободного времени? Это незаконно, — Лёша выпятил грудь. — Ты на свои оценки посмотри, а потом будешь говорить, что законно, а что нет. Иначе ты школу не закончишь, и каким ты тогда врачом станешь? — Вы меня шантажируете? — Леша закатил глаза, — совсем слетели с катушек? — Я хочу тебя уберечь, — чуть спокойнее произнес Женя, — я же… — он хотел сказать, что он переживает, что он боится, что он может наделать ошибок, потом жалеть, если влюбится в Ритку, а она разобьет ему сердце. Хотел напомнить про возраст и бог знает про что еще. Но как только Женя протянул к Лёше руку, желая по-дружески потрепать его по плечу, подросток резко взмахнул ладонью, отсекая все попытки Жени пойти на слабое перемирие: — Не за что переживать уже. Я, может, такой же, как и Ритка. Только здесь не болтают, потому что не знают.       И развернувшись, тут же вылетел из кабинета, оставив Женю в одиночестве.