Остался только пепел

      Щека горела. Всё тело вспыхнуло. Едва заметное прикосновение впечаталось в кожу. Намертво. Цепко. Сильно. Я до сих пор чувствовал губы Жени и его запах — мыло, мел и страницы книг.       Мне было мало. Недостаточно. Но Женя в очередной раз сбежал, а я решил не догонять. Уже дома, лежа на кровати и вдыхая запах постельного белья, я думал о том, что разговор неизбежен. Но что сказать? Как обсуждать то запретное, что всю жизнь таилось в сердце?       Да, мне нравился Женя. Я понял это не так давно, но так стремительно, что захватило дух. Мне хотелось проводить с ним время, обсуждать всё на свете. Даже ненавистная литература стала интересной и захватывающей. Но дело было не в Пушкине и Лермонтове, а в Островском — Жене.       Меня устраивала роль друга и ученика. Я бы смирился, не решаясь предложить что-то большее. Ведь Женя правильный. Он бы никогда не переступил через нормы морали. Но на щеке по прежнему оставался след поцелуя. Подтверждение — Женя не против. Или мне показалось?       Внутренний голос заставлял сомневаться, подкидывая новые страхи. Вдруг мне показалось? Вдруг я придумал то, чего нет? Сотни «вдруг» и ни одного «наверняка».       От бессилия я уткнулся в подушку и закричал. А в голове неизменно пульсировала мысль: «Что же мне с Вами делать, Женя Александрович?»

***

      В стенах школы было неуютно. За каждым поворотом, в каждом классе я мог встретить Женю. И что потом? Неловкое молчание, тысяча извинений или самый простой вариант — притворяться, что ничего не произошло? Ну уж нет! Легче было бегать друг от друга. Ведь неизвестность давала малейшую надежду, что все будет хорошо. А финальная точка могла разрушить то, что мы построили.       Но в любом случае, разговора было не избежать. Но я малодушно оттягивал этот момент, потому что не знал, что сказать. Не знал, как себя вести и где эта потерянная грань учитель-ученик.       Наверное, я бы и дальше спасался бегством, но меня нагло затянули в кабинет биологии. Дверь захлопнулась, послышался щелчок замка. — Это из-за тебя, да? — на меня зло смотрела Люба. Её хрупкие плечики дрожали, а сама она была красной и взвинченной. — Что? — Это из-за тебя! — упрямо повторила учительница. За все мое пребывание в деревне я ещё ни разу не видел её в таком состоянии. На меня посыпались обвинения. Казалось, что ещё немного, и Люба вцепится в меня или изобьет грязной тряпкой. — Да о чем Вы говорите?! — А то ты не знаешь?! — Не знаю! — Ты его довёл! Конечно, ты! Кто же ещё?!       Язык скрутился в тугой узел. Я не знал, что сказать и как оправдаться. Стоило мне только открыть рот, как Люба пресекала все мои попытки. Она размахивала тонкими руками, перечисляла все мои «заслуги» и отчитывала. Обычно я никогда не терялся и всегда знал, что ответить. Но её напор сметал всё на своём пути. Мне стало не по себе. Ведь виноватым я себя не считал, и в последнее время был почти примерным учеником. — Да что я уже сделал?! — не выдержал я. В голове проскочила мимолётная догадка. Мне едва удалось за нее ухватиться. Может, Матвей и Ваня опять меня подставили? Снова разбили окно или ещё чего похуже. А с Любы станется. Она бы поверила и не стала разбираться. Биологичка не Женя. Вот он бы мне поверил и поддержал… — Это я должна у тебя спросить, — запал учительницы сошел на «нет». Последнюю фразу она процедила сквозь зубы и устало выдохнула. Люба постаралась взять себя в руки, но все её жесты вопили о том, что она едва держится.       По телу прошла волна неприязни. Эта маленькая, серая девушка вызывала во мне злость и отвращение. Строит из себя хорошую, а на деле обвиняет меня, не разобравшись. — Я ничего не делал. — Ты никогда ничего не делаешь! Было бы лучше, если бы ты остался в своей Москве. Для всех. — Да что Вы говорите? Я и сам это знаю! Можно подумать, мне очень хотелось ехать в эту дыру!       «Если бы ты сюда не приехал, то не познакомился бы с Женей и Риткой», — прошептал внутренний голос, и я с ним полностью согласился. Последний месяц в деревне был замечательным. Я надеялся, что дальше будет только лучше, но Люба все портила. Её обвинения могли повлиять на мои отношения с Женей. А этого я не мог допустить. — Теперь можешь уезжать со спокойной душой. Ты своего добился. — Да о чем Вы говорите?! — я нервно вскинул руки и начал расхаживать по кабинету. Я подошёл к цветам на подоконнике, выглянул в окно и пожалел, что нахожусь в школе, а не на свободе. Сейчас бы гулять на улице и наслаждаться майским солнцем, а не слушать этот бред. Биологичка молчала и следила за мной строгим взглядом, словно я мог напакостить у неё перед носом, — Вы вообще собираетесь со мной разговаривать? — в ответ молчание, — понятно.       Мне хотелось уйти. К Жене, домой. Неважно. Но я чувствовал, что разговор ещё не закончен. От нечего делать я подошёл к полкам, схватил макет черепа и начал крутить его в руках. Я давно облюбовал бедную голову и почти каждый урок встречался с ней лицом к лицу. Люба не оценила моё рвение к изучению костей, поэтому вырвала черепушку из рук и поставила на верхнюю полку. Это было смешно, ведь я был намного выше и все равно мог его достать. Я ожидал, что она как обычно сделает замечание, но Люба только смотрела и молчала. — Женя… — на секунду биологичка прикрыла глаза, словно пыталась собраться духом, — Евгений Александрович увольняется.       Я замер. Осознание приходило медленно. Любины слова зависли в воздухе, а я не мог поверить в их правдивость. Не может быть. Невозможно. — Что? — глупо переспросил я, хотя все прекрасно расслышал. Её слова отпрыгивали от подкорки мозга и оглушали, — но почему? — Это у тебя нужно спросить. — Я вообще это впервые слышу! И я не хочу, чтобы Женя… То есть Евгений Александрович увольнялся! — Но он увольняется. Ты его довёл.       Глаза Любы заблестели. Она начала быстро моргать, обхватила себя руками и отвернулась. — Но я правда ничего не делал.       Я ощущал себя беспомощным. Нужно было поговорить с Женей. Узнать все наверняка. Вдруг Люба ошиблась и все не так поняла? Он не мог бросить меня в этой школе после поцелуя. Детского, невинного. Но поцелуя! Эта мысль заставила меня покраснеть, во рту пересохло, и участилось сердцебиение. — Это ты виноват. Приехал к нам и всё испортил. Теперь понятно, почему вы так подружились с Риткой. Вы друг друга стоите. — Ой, только её сюда не приплетайте!       Люба не была настроена продолжать диалог. Биологичка демонстративно села за учительский стол, достала тетради и начала их проверять: — Можешь идти, — отчеканила учительница, — не смею тебя больше задерживать. — Знаете, что?! — Что?       Я собрался с мыслями. Хотелось высказаться и доказать, что она ко мне несправедлива. Но мой запал сдулся, и я только отмахнулся: — Да ну Вас.       Как только я вышел из кабинета биологии, Люба перестала для меня существовать. Сейчас все мои мысли занимал Женя и его внезапное желание уволиться. Мне только предстояло с этим разобраться.       Мысли, вязкие, липкие, не давали покоя. Новость об увольнении Жени ощущалась снегом за пазухой в начале мая. Я не знал, как начать разговор. Ведь над нами висели сотни вопросов и недосказанностей.       Неужели это из-за нашего поцелуя? Неужели это из-за меня? Конечно, поцелуй изменил всё. Отрицать было глупо и бесполезно. Но Женя сам сделал первый шаг, а значит… Значит, я ему нравился.       Мы друг другу нравились.       Конечно, мне было страшно. Но нам нужно было поговорить. По-взрослому. Без игр в прятки. Я храбрился. Убеждал себя, что зайду в кабинет литературы и выпалю все, что на уме. Так и так, Женя Александрович, мы очевидно нравимся друг другу. Поэтому давайте все обсудим и… И… На этом моменте мысли позорно обрывались. Реакция Жени могла быть непредсказуемой. И мне ничего не оставалось, кроме как пойти и выяснить, что у него на уме.       Дорога до кабинета Жени казалась бесконечной. Я намеренно замедлял шаг. Останавливался, чтобы завязать шнурки и посмотреть на ненавистный плакат на стене: «В здоровом теле здоровый дух». Увы, духа мне и не хватало. Был бы я смелее, уже все бы узнал и не мучился. — Леша, соберись! Не будь тряпкой, — собственные напутственные слова вселили в меня крупицу уверенности, и я зашагал быстрее.       На секунду я замер перед кабинетом, собираясь с мыслями, но потом уверено толкнул дверь. Отступать было некуда.       Женя сидел за учительским столом в окружении учебников и тетрадок. Он что-то перебирал и складывал в отдельную коробку. Аккуратно и педантично. На мой приход учитель не отреагировал. Лишь вздрогнул и продолжил свое занятие, словно меня здесь не было. — Почему ты… Вы не сказали, что собираетесь увольняться? — я прочистил горло, стараясь звучать уверенно. Но не осмеливался сделать шаг в глубь кабинета. Так и остался у двери, переминаясь с ноги на ногу. — А я должен был?       Этот вопрос поставил меня в тупик. Вся моя решительность и напор разбились об одну колкую фразу.       «Конечно, должен был», — хотел закричать я, но выдавил из себя только жалкое: — Не увольняйтесь.       Если бы Женя спросил «Почему?», я бы привел ему тысячу причин, рассказал бы о том, какой он хороший учитель, но Евгений Александрович молчал. А я терялся в догадках и бессилии. — Это из-за того поцелуя, да? — Не было никакого поцелуя, — Женя схватился за голову и судорожно вздохнул. Он пытался сохранять самообладание, но я видел, как ему сложно. Его внешний фасад рушился с каждой секундой, показывая мне его неуверенность и страх. Мы встретились взглядами и Женя сдался, — прости меня. Я не должен был. Но этого никогда не повторится. — Я об этом и хотел поговорить. — Здесь не о чем разговаривать. — Есть!       Во мне начало загораться упрямство. Я хотел всё выяснить. Неизвестность заставляла меня нервничать и думать о худшем. — Алексей… Лёша, — Женя хотел что-то сказать, но не мог подобрать слова. Весь его словарный запас закончился на моём имени и красноречивом вздохе. — Что? Вы сами меня… — «поцеловали» растаяло на губах. Женя смотрел на меня так отчаянно, что меня прошибло чувством вины. Хотя я ничего не сделал! — Вы же сами это сделали. — Поэтому я и должен уволиться! Так нельзя. Почему ты не понимаешь? — Но мне понравилось. — Это не может нравиться. — Может. — Нет. — Почему Вы мне не верите?! — на мой вопрос Женя в очередной раз не ответил. Мне захотелось подбежать к нему, схватить за плечи и встряхнуть. Доказать, что я говорю правду и этот поцелуй (лёгкое касание) был лучшим за всю мою жизнь. Он не сравнится со слюнявым поцелуем Маши, Люды и других девчонок. Потому что этот поцелуй был особенным. Женя был особенным. — Прости меня. Я учитель и мое поведение недопустимо. — Да перестаньте! Что Вы такое несёте? — Тише. Не кричи, — Женя приложил палец к губам, заставляя меня понизить голос, — а если кто-то услышит? — Плевать! — отмахнулся я, но всё-таки начал говорить тише. А то мало ли. Вдруг сюда сейчас примчится Люба или Степан. С них станется. — Леша, хватит. — Не хватит! Учитель, не учитель. Какая разница, а? И что, если Вы учитель? Учителя у нас больше не люди и не могут влюбляться, целоваться, заводить детей? Ладно. В школе Вы учитель, но за её пределами Вы — обычный человек, у которого своя жизнь! — Но мы сейчас в школе, — Женя слабо улыбнулся, а я чуть ли не зашипел от этого уточнения. — И что?! — Сам говоришь, что в школе я учитель. — И? — я начал путаться в словах. Разговор не развивался и шёл вникуда. Наверное, Женя думал, что этот поцелуй ошибка. Ему не понравилось. Да, просто не понравилось и сейчас ему стыдно. А природное благородство подтолкнуло на увольнение. Ну что ж. Ладно…       Мне стало обидно до дрожи и кома в горле. Ведь я позволил себе надеяться, что наша симпатия взаимна. Женя дал мне надежду и тут же её отобрал. Вырвал из рук и отбросил в сторону. — Ладно. Я понял, — я поднял руки вверх, мол, сдаюсь, Женя Александрович, Вы победили. — Что ты понял? — Женя встал со стула и направился к книжным полкам. Половицы заскрипели, и так же заскрипело у меня в груди. Противно, мерзко, и от этого нельзя было скрыться. — Всё я понял, — недовольно бросил я. Пересказывать Жене мои догадки я не собирался. Слишком больно и унизительно. Я был просто дураком, который построил песчаные замки, а Женина реакция смыла все в одночасье, — но Вы все равно не увольняйтесь. Вы же хороший учитель. И я никому не скажу про этот случай. — Дело не в этом, — Женя стоял ко мне спиной, глядя на свои обожаемые книги. Я бы хотел видеть его лицо, чтобы понять, попытаться считать его мысли. Но я видел только дрожащую спину. — А в чем дело? — спросил я, но не стал дожидаться ответа. Мне все было ясно, — я все понимаю. Вы погорячились, а теперь жалеете. Ну, Вы попробовали, Вам не понравилось. Ладно. Я же не настаиваю. Но работа тут причём? Зачем увольняться? — Леша, — Женя повернулся ко мне, и на его лице был страх и безнадежность. Застывшая маска сожаления. Мне стало не по себе, но я постарался это скрыть. Жене необязательно знать мои настоящие эмоции. Мои проблемы — это мои проблемы. А Жениной вины в этом нет. — Мы можем дружить. Я же не зову Вас замуж или ещё чего. Ну, не нравлюсь я Вам. Переживу как-нибудь. — Нравишься, — одними губами прошептал Женя. Я скорее почувствовал желанные слова, чем услышал. Тихое, еле слышное «нравишься» начало расползаться по всему телу. Я чувствовал его на кончиках пальцев, на губах и в груди. — Нравлюсь? — глупо повторил я, не в силах поверить, что это правда. Но Женя молчал. Неосознанно я сделал шаг навстречу. Хотелось быть ближе. Хотелось услышать заветное признание ещё раз. Все страхи исчезли, оставляя после себя учащенное сердцебиение и пустую голову. Казалось, что сейчас я был готов на любую глупость. Признание Жени развязало мне руки, стирая неуверенность. — Но это ничего не меняет, — попытался возразить Женя. Но я больше ему не верил. Сейчас я слышал в его уверенном учительском голосе сомнение. Оно сквозило сквозь каждый звук. Словно Женя просил: «Переубеди меня. Пожалуйста». — Меняет. — Нет. — Да, — шепот сорвался с губ, а я с места. Я не думал, а действовал. Секунда, и я стоял рядом с Женей. Близко, мучительно. Казалось, я чувствовал тепло его кожи и горячее дыхание. Меня бросило в жар, а щёки горели алым пламенем. Сердце стучало беспорядочно и сильно. Если бы я не знал, что на меня так действует Женя, я бы подумал, что у меня тахикардия. — Евгений Александрович, — тихо позвал я, чувствуя на языке такое знакомое имя. Не знаю, чего я добивался, на какую реакцию рассчитывал. Но Женя словно окоченел. Не оттолкнул, не отшатнулся. И я решил, была не была!       Я подался вперёд, впечатываясь в мягкие губы. Нежно, невинно, чтобы не напугать. Невесомый поцелуй в верхнюю губу, потом в нижнюю и уголок рта. Мне хотелось запустить пальцы в Женины волосы, прижаться ближе и обнять. Но я боялся, что меня оттолкнут. Женя не двигался. Он не останавливал меня, но и не отвечал. Я расценил это, как сладкое «можно» и ещё несколько раз мазнул поцелуем по чужим губам. Верхняя, нижняя, уголок и снова, снова, снова. Женины губы приоткрылись, я нетерпеливо выдохнул и почувствовал, как меня схватили за плечи и отстранили. В сердце гулко забилось разочарование. — Хватит. — Но… — голос пропал. Я хрипел от переполняющих чувств. Губы покалывало, и мне хотелось ещё. Я жадно облизнулся и снова приблизился к Жене, но наткнулся на сухое и строгое: — Лёша, хватит. Это неправильно.       Его слова разорвались внутри, причиняя боль. Казалось, я упал с большой высоты и больше никогда не смогу подняться. Ведь лучший поцелуй в моей жизни был неправильным.