Женя был счастлив.
Он никогда не думал, что может быть настолько счастливым. Что может чувствовать себя так, дышать полной грудью и ощущать счастье в каждой клеточке своего тела.
Безумие.
Он понимал, что все, что происходит — неправильно, но в какой-то момент Женя дал волю чувствам. И утонул в них.
К своим двадцати годам он прочитал сотни книг, в которых была описана любовь самая разная — грустная и счастливая, жестокая и нежная, пьянящая и разумная. Но такого, как испытывал он, не было ни в одной книге. Ни в одном произведении не были описаны поцелуи так, как их чувствовал Женя. Может, именно это и толкает авторов писать книги — желание рассказать свою точку зрения, свой опыт? Но Женя бы никогда и ни с кем не стал таким делиться. Это была только его тайна.
Его болезнь вернулась, но с другими симптомами. Он опять начал терять сон и аппетит, потому что каждый день думал о Леше. О том, как они встретятся. В школе это было невыносимо. Смотреть друг на друга на уроках и делать вид, что ничего не произошло. Будто и не было тех поцелуев, от которых тряслось все внутри. Леша сказал, что любовь — это правильно. Так, может, это правда?
Женя едва выдерживал эти уроки. Он монотонно рассказывал что-то по теме, а сам не мог отвести взгляда от Леши. Тот наклонял голову к парте, пряча глаза.
В школе они не позволяли себе ничего компрометирующего, и от этого ожидание встречи становилось еще более невыносимым.
Иногда Леша выходил последним из кабинета, и оглядевшись, бросался к Жене и обнимал его так сильно, будто они расставались на век.
— Увидят же, — бормотал Женя, но тоже обнимал его.
— А мне все равно, — шептал Лёша.
Иногда он приходил раньше всех, если мог проснуться после бессонной ночи, и быстро целовал Женю в угол рта.
— Я еще сплю, — говорил он, садясь за свою парту, — мне все это снится.
Женя улыбался.
Он за всю жизнь столько ни улыбался, как в те времена.
Выросший слишком быстро, Женя и не успел побыть подростком. Смерть матери, учеба в другом городе, страхи, опасения за то, что отличаешься от сверстников — все это состарило его не внешне, но душевно. И вот сейчас он словно снова стал пятнадцатилетним подростком, который влюбился впервые в жизни. Как же это было приятно! Словно твою душу гладят теплыми руками.
Женя даже не думал, что в нем проснутся такие чувства. Он умел себя контролировать, не терял голову от эмоций, но тут… Вероятно, для некоторых чувств нужно время. Они, как семена цветов, могут быть обронены в почву, но вот когда они дадут свои плоды — вопрос времени и ухаживаний. И если все делать правильно — потом эти семена прорастут, корнями вцепляясь в почву.
Они о многом разговаривали. О жизни до, жизни после. О книгах. О друг друге. Поэтому когда Леша рассказал про учителя и шрамы, Женя опустил голову.
— Стыдишься меня? — спросил Леша.
— Нет. Жалею.
— Ты не?..
— Ты не виноват, — сказал Женя, обнимая подростка, и чувствуя, как тот тяжело дышит, — это была случайность.
— Я знаю, но…
— А он не имел никакого права никого бить. Это… Это отвратительно.
И больше они об этом не говорили. Когда Женя еще раз увидел шрамы Леши, он едва сдержал крик.
— Ты говорил, что они почти прошли.
— Угу, — сердито кивнул Леша, поспешно одергивая рубашку, — было хуже.
— Мне жаль, — Женя прижал пальцы к губам. Как ему хотелось зацеловать все эти шрамы, чтобы от них не осталось и следа! Но не всем вольностям они давали выход. Леша обернулся, прочитав это желание в глазах Жени, и тоже смутился.
— Я знаю, что ты бы так не сделал никогда. Поэтому… Я здесь, с тобой.
Они медленно узнавали друг друга. Вечерами уходили в поле, ложились там в высокой траве и смотрели в небо, держась за руки. Потом целовались. Женя задыхался каждый раз от чувств, которые его накрывали. Ему было и стыдно и приятно. Как будто перышком щекочут где-то в горле. Он никогда так не целовался. Так невинно и при этом маняще. Леша будто дразнил его, не целуя по-настоящему, боясь спугнуть. Проводил кончиком языка по губам и отстранялся, улыбаясь.
Женя боялся себя, своего тела, поэтому Леша не торопил, не напирал. Они словно поменялись местами, возрастом и опытом. Женя перестал чувствовать себя взрослым. Теперь он был смущающимся подростком, который лежал на траве, широко раскинув руки в сторону.
Он был счастлив.
Иногда тяжелые мысли появлялись у него в голове. Он мрачнел, и Леша замечал это по едва заметному движению бровей.
— Ты чего?
— Мне все кажется, что за нами кто-то наблюдает.
Леша приподнялся на локтях, огляделся. Поле было пусто. Трава едва трепетала от легкого вечернего ветерка. Мухи и комары жужжали вдалеке. Где-то далеко играла музыка — были танцы.
— Нет тут никого. И если что, мы ничего не делаем. Вот, книжки читаем, — Леша пошарил ладонью по траве возле себя и взял книжку, которая служила им прикрытием и щитом, — нас не в чем уличать.
— А вообще? Не сегодня, а в целом. Ты знаешь, что с нами могут за это сделать? — тихо спросил Женя. Леша цокнул языком.
— Знаю. Но никто не узнает. Если мы не скажем.
— Мы не скажем.
— И потом, — Леша снова лег на спину, закинул руки за голову, а одну ногу положил на колено другой, — мне почти шестнадцать. И через месяц я твоим учеником не буду. Чего переживать?
— Ты действительно не понимаешь? — Женя повернулся на бок и тоже подпер голову рукой. Было тепло и приятно. Дневная майская жара спала, оставляя после себе приятную теплынь, разливающуюся по оголенным участкам кожи.
— Понимаю я все, — Леша сорвал травинку и положил ее в рот, зажав передними зубами, — но разве это имеет значение?
— Для других да.
— Уедем в Москву. Там большой город и всем все равно.
— Леша, — Женя покачал головой, — что я там делать буду?
— Работать, — подросток посмотрел на Женю так, словно говорил с дураком, — а я учиться буду. Будем видеться тайно. Квартиру снимем. А для всех друзьями будем.
— Как все у тебя просто… — прошептал Женя, думая, что так просто бывает только в пятнадцать лет.
— Любовь это всегда просто. Либо любишь, либо нет, — Леша отряхнул руки от травинок, — лучше поцелуй меня.
— Опять? — Женя улыбнулся.
— А ты уже устал?
Женя наклонился и поцеловал его, слегка касаясь губами. Леша выдохнул ему в губы, обнял за шею и притянул к себе.
— Не будем спешить, — Женя осторожно отстранился. Он посмотрел на Лешу — ласково и с любовью. Подросток закатил глаза, но не от недовольства, а от удовольствия.
— Мы не спешим.
— Я ко многому… Не готов, — Женя лег обратно, — не торопи меня.
— Я не тороплю. Я и сам-то… — Леша почесал голову, — учиться и учиться еще, вот.
Они засмеялись. Снова легли рядом, чуть ближе, чем до этого. Небо меняло оттенки на красные — садилось солнце.
— Женя?
— А?
— А ты разве со мной в Москву не поедешь? — тихо спросил Леша, — я тут… — он откашлялся, — письмо же от отца получил. Они хотят приехать за мной в конце лета.
Женя почувствовал, как тяжелые руки сжали его сердце.
— Я не знаю.
— А могу и тут остаться, — бодро заговорил Леша, лишь бы Женя не начал думать о будущем и о том, к чему это может привести, — скажу, что мне тут нравится. Буду тут работать. Кем-нибудь. Но мне главное, чтобы с тобой, Жень. Жень, слышишь?
— Слышу, — Женя кивнул. Он пока не хотел говорить Леше, что возвращение в Москву неизбежно. Ну не останется он в деревне, не такой он человек. А Женя… Что он будет делать в столице? Да и кто знает, что будет через три месяца?
— Но до конца лета еще целая вечность, — Леша подполз к Жене, лег рядом-рядом, под бок, — целая жизнь.
В пятнадцать лет лето — это целая жизнь.
Они лежали, соприкасаясь голой кожей рук. Женя чувствовал любовь в себе везде — в кончиках пальцев, которыми он гладил Лешу по лицу и векам, в губах, которыми целовал его. Любовь просачивалась сквозь кожу. Леша заерзал и поднял голову.
— Я люблю тебя, — тихо сказал он, и Женя замер.
— Ты?..
— Да.
Вот так живешь-живешь двадцать лет, стараешься, работаешь, делаешь хорошее дело, а потом вдруг — и в тебя влюбляется мальчишка с голубыми глазами, который весь — словно солнце на обожжённой коже. И ты влюбляешься в него. И май на дворе. И тепло так, что приятно до дрожи в коленях. И тебе всего двадцать. И впереди вся жизнь.
И все хорошо.
— И я тебя люблю, — произнес Женя впервые в жизни в улыбку Леши.
***
Неделю они оба провели в каком-то опьянении. Жене и Лёше все сложнее было оставаться в кабинете наедине, чтобы готовить концерт — он был назначен на двадцатое июня.
— В этот день я перестану быть твоим учеником, — Леша подмигнул Жене, от чего учитель залился краской, — понимаешь, о чем я?
Женя понял; но сделал вид, что нет. Они продолжили молча рисовать плакат — со стороны все выглядело совсем обычно — учитель и его ученик готовят стенгазету для концерта — оба с сосредоточенными лицами склоняются над партой.
Вот только под партой они держались за руки.
***
Каждый вечер становился для Жени особенным. Темнело все позднее, и можно было не переживать о возвращении домой. За неделю они прочитали всех «Трех мушкетеров». Точнее, читал вслух Женя, а Леша лежал, раскинувшись на траве, глубоко дышал. Иногда засыпал. И Женя склонялся над ним, вдыхая запах загорелой кожи, тепла и юности — запах Лёши. Ложился рядом, гладил его по щеке. В такие моменты Жене удавалось убедить себя в том, что то, что они делают — абсолютно нормально. А поцелуи… Это же приятно. И невинно. И в этом нет ничего плохого.
Женя не хотел думать о наказаниях для себя. Ему не хотелось бить стаканы, и впервые за много лет посуда в его доме была вся целая.
— Женя, — Леша лениво приоткрыл глаз, — я заснул, кажется.
— Да, даже храпел.
— Неправда! — Леша потянулся, — как есть хочется.
— Тогда пойдем домой.
— Нет, — Леша покачал головой, — с тобой побыть хочу.
Женя улыбнулся. Он повернулся к своей сумке, достал оттуда огромное красное яблоко.
— Будешь?
— Еще бы!
Леша подскочил на траве, потянулся к яблоку.
— У тебя же руки грязные, — сморщился Женя, и Лёша закатил глаза.
— И что? Мне теперь с голоду умереть?
— Давай… — Женя сглотнул, — я тебя покормлю.
Где-то роем зажужжали комары. Леша опустил рукава рубашки до запястьев. Звуки мая пробрались под кожу дрожью.
— Давай.
Леша сел на коленки, придвинулся поближе к Жене. Взял его за запястье, поворачивая яблоко к себе и громко откусил. Яблоко было таким сочным, что несколько капель брызнули Жене на пальцы.
— Вкусно, — пробормотал Леша с набитым ртом.
— Прожуй, — Женя повернул яблоко другой, целой стороной, — а то подавишься. Кто тебя спасать будет?
— И то верно, — посмеялся Леша, и снова откусил из рук Жени яблоко.
Оба смутились, когда Леша коснулся носом пальцев Жени. Он быстро прожевал кусок, сглотнул так, что на худой шее дернулся кадык, и быстро лизнул пальцы Жени.
— Вкусно.
Женя вздрогнул. Отдал Леше яблоко, встал. Стыдливые и горячие мысли взорвали голову. Леша понял, что сделал что-то лишнее.
— Ты мне так руку откусишь, — попытался пошутить Женя, отворачиваясь. Он еще ощущал легкое прикосновение языка к пальцам. Жене стало душно. Леша быстро доел яблоко, сунул огрызок в карман и вытер руки о штаны.
— Сама изящность.
— Отстань, — Леша утер рукой рот, от чего Женя едва не потерял сознание.
— Ты же меня все равно любишь?
— Все равно люблю.
— И я тебя.
Леша протянул липкую руку Жене, и тот, поколебавшись одну секунду, взял его ладонь. Так Женя показывал свою любовь. Большего Леша пока от него и не ждал.
***
Домой Женя возвращался как пьяный. Он никогда не был пьяным, но думал, что пьяные люди ощущают себя так. Вся кожа горела. Губы — опухшее месиво после поцелуев. Пальцы дрожат. Он шел, прижав книжку к груди, стараясь так заглушить биение сердца.
И тут он заметил Любу. Она быстро шла по дорожке, склонив голову. На плечи поверх тоненького платья был накинут платок. Она заметила Женю первым.
— Евгений. Здравствуйте.
— Добрый вечер, — Женя остановился. Они посмотрели друг на друга. Люба, Люба! Он и думать о ней забыл. Они же собирались пойти на танцы. И вообще… Он совсем не думал про нее. И перестал провожать до дома, потому что после уроков бежал скорее к Леше, к нему. Женя почувствовал, как на щеках у него выступила краска. Ему было стыдно. Он еще раз посмотрел на Любу — хорошая девушка, но не екает. Он рядом с ней — спокойная мелкая речка, тогда как рядом с Лешей он становился ураганом в море. И Женя понял, в чем была его болезнь, и от этого ему стало еще стыднее. Он никогда не сможет ее полюбить, как бы ни старался.
— Любовь Матвеевна, я Вам признаться должен кое в чем, — начал Женя, теребя обложку книги. Он хотел сказать ей, чтобы она забыла его. Что кроме дружбы он ничего не может ей предложить, но девушка улыбнулась и заговорила первой.
— Я спешу, Евгений Александрович. Извините, что не заходила к Вам после уроков, торопилась домой. И танцы, знаете, такая ерунда и вылетела из головы, — она засмеялась, и Женя невольно улыбнулся в ответ, — надеюсь, Вы не очень расстроились, что я не пришла?
Женя опешил и покачал головой. Вместо танцев он целовался с Лешей, в сарае, до разбитых губ.
— Ну и отлично. И знаете, Вы меня больше до дому не провожайте. Степан… Мы завтра вместе с ним домой пойдем. Вы же не против? — Люба посмотрела на Женю огромными синими глазами.
— Конечно, не против. Вы… Вместе?
— Пожалуй. Знаете, столько дел, об этом и думать некогда. Вы, смотрю, тоже заняты теперь? Концерт, занятия с Царевичем, — она приподняла брови в едва насмешливом жесте, — чем Вы, кстати, с ним занимаетесь там сейчас?
— Мы… Я… — Женя нервно вздрогнул, испугавшись, но Люба улыбнулась по-дружески. Конечно, она спрашивала про занятия. О чем же еще! — готовимся к концерту.
— Дай-то бог, чтобы все хорошо было. Ладно, я, пожалуй, побегу домой, — Люба на секунду прикоснулась к плечу Жени, — у Вас тут… Рубашка в траве испачкалась. А мне пора. Дождь скоро будет, — и кивнув на прощание, Люба удалилась. Женя проводил ее взглядом. Потом посмотрел на небо. Оно было яснее ясного.
Дождь пошел только через неделю.
