Они были счастливы.
Тем счастьем, каким бываешь счастлив в двадцать лет. Когда отпускаешь мысли о завтрашнем дне и пытаешься ухватить мгновения счастья, пока они возможны. Так бывает только один раз в жизни. Женя потом будет часто вспоминать эти моменты, когда все в их жизни изменится. И изменится из-за превратностей судьбы, на которую ни он, ни Леша повлиять не могли.
Они проводили вместе каждый день. После уроков встречались либо в сарае за книжками, либо уходили далеко, в поле, ложились в мятую, пахнущую солнцем траву и говорили обо всем. Со стороны их можно было принять за друзей. Лишь изредка, мимолетно, можно было заметить легкое касание рук, локтей, долгие взгляды. Пока светило солнце, плотное, яркое, они оставались друзьями, товарищами. Близился конец учебного года, и даже условные учитель-ученик таяли в воздухе. Май истекал, начинался июнь. Леша часто получал письма от родителей, в которых они обещали забрать его в Москву, но он отписывался коротко: «Потом. Мне и тут хорошо», и поворачивался к Жене.
— Никуда я от тебя не уеду. Ни в Москву, никуда. Тут проживу всю жизнь.
— Скучно не станет? — спрашивал Женя, поворачивая голову к Леше. Они смотрели друг на друга, немного щурясь от солнечных лучей. Леша загорел — кожа покрылась темным оттенком и пахла солнцем. Особенно впадинка у шеи — самое любимое место Жени на всем свете.
— Не станет, — Лёша улыбался, откидывая выцветшие волосы со лба. Если Лешу солнце целовало во все участки кожи, то с Женей, в лучшем случае, быстро здоровалось за руку. Его кожа оставалась бледной, а темные волосы лишь едва-едва посветлели. У Леши на лице ещё больше расцвели веснушки, и Женя целовал каждую вечерами, когда они встречались.
Это было лучшее время их жизни.
Каждый вечер, едва начинало темнеть, они оба встречались на облюбленном участке поля. Прятались в высокой траве, смотрели на небо, держась за руки. Они молчали — разговаривали обо всем в школе и днем, когда разговоры не могли привлечь ничье внимание. А когда наступала ночь, оба прокрадывались в Женин сарай. Леша выучился врать бабушке, что нашел себе девчонку и гуляет по ночам с ней — мол, мне почти шестнадцать, это нормально. Женя врал директору, что не выспался из-за конца учебного года — столько тетрадей надо проверить. И никто ничего не замечал.
— Вот видишь, — шептал Леша, прижимаясь к Жене всем телом, как только дверь за ними закрывалась, — никому нет до нас дела.
— А если узнают?
— Не узнают, — и Леша лез целоваться.
Женя сдавался.
Они целовались так, как никто, был уверен Женя, на это не способен. Сколько миллионов тайных поцелуев они подарили друг другу в тот июнь! Щеки горели от возбуждения, но они не спешили. Женя знал, что Леша, в силу возраста, готов на любые поступки. Взять хотя бы то, что произошло между ними тогда. Женя не знал правильного названия, но от одного только воспоминания у него все сладко завязывалось в животе узлом. Он тоже, тоже хотел так сделать в ответ, но что-то его останавливало. Внутренние запреты были сильнее, чем он думал. Леша понимал. Он все понимал.
— Я не настаиваю, — говорил он, целуя Женю в шею, — все хорошо. Я и сам…
Дилетант.
Они смеялись. В то время они много смеялись.
Они никуда не торопились. Леша отмахивался от писем родителей. Женю они волновали, но он знал — Леша не уедет отсюда, даже если за ним приедут родители. В крайней случае он бы мог… Мог бы поехать с ним в Москву? Учителя ведь везде нужны. В самые смелые ночи они говорили о будущем. Позволяли себе мечтать об этом. Они были юны и еще не знали, что никакого будущего у них не будет.
— Я же сразу тебя заметил. Такой красивый. Как тут устоять? И правильный.
— Ты же не любишь правильность, — говорил Женя, осторожно поглаживая пальцы Леши. Каждая близость — осторожная. Не спугнуть, не вызвать подозрений, не сделать что-то неправильное. Оба они были неопытными; и хотя Леша хвалился о том, что знает многое, Женя не спешил переходить к практике.
— Мы же… Не можем. Ну, по-настоящему? — спрашивал он, и Леша качал головой.
— Можем. Конечно, можем! Я… Знаю все. Но если ты не хочешь…
— Я хочу, — говорил Женя, сам точно не зная, чего он хочет. Он сходил с ума от одних только поцелуев. Его чувственность, которой, как он считал, не было при рождении, проснулась и больше не засыпала. Леша пробудил в нем это. Иногда Женя сам пугался тех мыслей, которые появлялись у него. Они были такими откровенными… Он смущался, краснел, и Леша ловил его на этом.
— Ты думаешь о чем-то непристойном? — с улыбкой спрашивал он. Они обычно лежали рядом, соприкасаясь обнаженными плечами. К ночи, когда легкая прохлада опускалась на деревню, кожа Леши остывала от полуденного жара, но разгоралась вновь, когда Женя касался ее губами.
— Нет, — врал Женя.
— Ты можешь мне все рассказать. Все-все, — Леша устраивался у него под боком, льнул, как кот. Они уже оставили разговоры о том, что это неправильно. Они оба не делали ничего плохого. Они редко говорили друг другу о любви — вместо этих слов у них были поцелуи в ямочки на щеках, под ключицу и в запястья, в место, где бьется ниточка пульса.
— Иногда я думаю о таком, что самому страшно становится. Никогда таких мыслей раньше не было, — прошептал Женя. Он обнял Лешу за плечи. Он не видел выражения его лица, но почувствовал, что подросток улыбается.
— Я вызываю в тебе такие мысли?
— Да.
— Тебя это пугает?
— Немного. Я… Я боюсь наделать глупостей.
— Самая большая глупость — не позволять себе быть счастливым, — твердо сказал Леша, приподнимаясь на локте, — мы вдвоем. Никто нас не видит. Я… Я тебе все позволю, ты только скажи, что… Хочешь, я тебе?..
— Нет, нет, — оборвал Женя, подумав о чем-то таком стыдном, горячечном и щекочущем, что кровь прилила к паху. Он все еще стыдился естественной реакции тела — такой непривычной для него. Он подумал о губах Леши, о том, что он может делать и опустил глаза.
— Ты можешь попросить меня о чем угодно, — прошептал Леша, еще теснее прижимаясь к Жене, — все, что хочешь, сделаю. Ты только скажи. Мне ни капельки не страшно. Да и чего бояться? Это же ты. И я. Я люблю тебя. Это абсолютно правильно, — Лёша говорил быстро и сбивчиво. Непонятно было, кого он убеждает в первую очередь. Женя поцеловал его в голову.
— Ни о чем таком я тебя просить не буду. Мне хорошо и так.
— А как тогда, чтобы было. Ну, хорошо? — Леша снова приподнялся на локте, — хочешь?..
Они встретились глазами. Кожа горела у обоих. Женя чувствовал, как все потайные желания просыпаются в нем, заставляя краснеть и стыдиться.
— Хочу…
В ту ночь он сделал то же самое, а потом они оба заснули. Женя прижимал руку к груди.
***
Леша учил его целоваться. Он не напирал, не давил, а просто направлял.
— У меня был отличный образец учителя перед глазами, — смеясь, говорил он. Леша первым робко прикоснулся своим языком к языку Жени, и у того прошел озноб по всему позвоночнику. Как необычно! Влажно, мокро и так волнующе. Их поцелуи стали более взрослыми, но вечерами они все равно оставляли друг на друге россыпь мелких поцелуев в каждую точку тела. Они прощались так каждый раз. Два поцелуя в глаза, один в кончик носа, по одному в уголки губ, и потом долгий поцелуй, от которого темнело в глазах.
— Никуда теперь друг от друга не денемся, — шептал Леша, прижимаясь к Жене, и тот обнимал его, насколько ему хватало сил. Он хотел уберечь его от любых неприятностей, невзгод и несчастий. Он любил его. И знал, что это навсегда, — куда бы ты ни пропал, я тебя везде найду, слышишь? — чуть дрогнувшим голосом говорил Леша. В такие моменты в нем просыпался ребенок, и Женя умиленно склонял голову к плечу, — не смейся! Это сейчас наша разница в возрасте кажется тебе огромной, но… Так будет не всегда. Мне будет двадцать, тебе двадцать пять. У нас вся жизнь впереди. Я сохраню тебя, как самый главный секрет.
Женя говорил мало; он брал лицо Леши в свои руки и целовал его. Он впервые в жизни позволил себе жить одним днем.
Кто же знал, что он так скоро закончится.
***
— Евгений! Евгений Александрович! Постой. Потолковать надо.
Женя остановился. Он безумно хотел спать. Оставался последний урок — а потом бежать, как мальчишка, в сарай, хватать в объятия и целовать, целовать, целовать. Но перед ним стоял Степан.
— Ты это… Извини меня, — начал он, неловко переминаясь с ноги на ногу, — за разговор тот, и что лицо тебе подпортил. Я ж это… С Любой теперь. Вот, — Степан убрал руки в карманы, — спасибо тебе. Знаю, что тебе она не по сердцу, а мне без нее жизни нет. И в общем… Правда, спасибо. Ты, смотрю, тоже кого-то себе нашел?
— С чего ты взял? — испуганно спросил Женя, прижав руку к шее — вчера Леша перестарался с поцелуями, и утром Женя увидел пару посиневших отметин.
— Ну. Вечерами пропадаешь где-то. Взгляд изменился. Еще краше стал, все девки тебя только так и обсуждают. Подслушал тут краем уха в учительской, — Степан кашлянул в кулак, — гадают, выпытывают, кто эта счастливая. Не Ритка ли?
— Нет, — твердо сказал Женя. При упоминании имени подруги Леши ему стало не по себе. Женя очень боялся, что Леша на эмоциях расскажет ей все. А уж она разнесет по всей деревне. Но Леша клялся, что ни слова ей не скажет.
— Ну, меня это дело не касается. Хоть с самим лешим гуляй, — засмеялся Степан, — но за Любу спасибо. Люблю ее, сам знаешь. Уж лет пять. Я это… Предложение ей скоро сделаю. Спасибо, в общем.
— Не за что, — сдержанно кивнул Женя, — счастья вам.
— И тебе, — Степан протянул руку и Женя пожал ее, — ну, увидимся!
— Увидимся.
Степан пошел по коридору, заложив руки в карманы и насвистывая мелодию. Женя проводил его взглядом. Ему было стыдно перед Любой, но он надеялся, что Степан станет ей хорошей партией.
В разы лучше, чем он сам.
***
После уроков они снова встретились с Лешей. Июнь изжаривал кожу, губы трескались от сухости и поцелуев. Пахло ягодами и жарой. Леша со смехом вбежал в сарай, притянул Женю к себе и впился поцелуем в губы. Женя со смехом прижал его к себе.
— Я так скучал.
— Мы всего два часа не виделись.
— Без тебя два часа — вечность, — Леша улыбнулся, коснулся языком Жениных губ. Он сжал его плечи через рубашку, почувствовал теплоту тела. От стен сарая шел приятный душистый запах. Леша потянул Женю за собой на матрас.
— Я с ума по тебе схожу. И без тебя. Знаешь, иногда думаю, что было бы, если бы я не приехал? — Леша наклонился; слишком высокий для своего возраста, слишком красивый, слишком любимый, — и понимаю, что не знаю. Мне никогда никто так, как ты, не нравился. Ты… Первый, чтобы настолько сильно.
— И ты.
Дрожащими пальцами они расстегивали рубашки друг на друге.
— Завтра концерт, — выдохнул Леша, касаясь губами груди Жени. Тот закрыл глаза, тихо простонал, — завтра встретимся здесь. Приходи сразу после. А еще… Твой день рождения. Я… Я подготовил тебе сюрприз.
— Какой? — Женя перехватил руки Леши, которыми он уже стал расстегивать ремень на брюках, принялся целовать пересеченья вен на запястьях, — ты прочитал «Евгения Онегина»?
— Лучше. Но все завтра, завтра. Все разговоры — тоже завтра. А сейчас люби меня, пожалуйста, Женя.
И Женя любил. Во всю мощь своего сердца, всеми своими поцелуями и прикосновениями, даже не думая о чем-то большем.
Потому что на календаре было двадцать первое июня.
А завтра началась война.
