***
— Люба, Женя что-нибудь написал? — Хватит мне тыкать. — Так написал? — Нет.***
— Ну что? Письмо от Жени пришло? — Леша, хватит.***
— Если ты опять хочешь спросить про письма… — Хочу. — Сам знаешь, что он больше не пишет.***
— Ты сегодня ходила на почту? — Каждый день хожу, — тихо сказала Люба, хмуря брови. В её глазах застыли слезы, а я лишь сильнее сжал кулаки. Ведь мы знали, что думаем об одном. Но никто из нас не произнес опасений вслух, — знаешь же, что хожу. Почему ты меня мучаешь и постоянно спрашиваешь? Почему?! — Я… — Пропал он. Без толку все это. — Так письма нет? — спросил я, словно ничего не услышал. Словно Любины слова были пустым звуком. — Же… Евгений Александрович не пишет уже почти год. — Я знаю.***
Хотелось кричать в голос и надрывать связки. Мне было страшно от мыслей, что Женя умер. В голове не укладывалось! Такого не могло быть. Он живой. Жив! Я отчаянно хватался за неопределённое и дарящее надежду — «Без вести пропал, не умер», что начинал сходить с ума. Ведь пропавший может найтись, а мертвый никогда не воскреснет. Дни были пустыми. Я и сам был таким. Во мне что-то умерло, оставляя внутри ноющую боль и рваную рану. Раньше там была вера во что-то хорошее, а сейчас ничего не осталось.***
Женя пропал. Но ведь он не мог просто исчезнуть? Не мог! Он где-то просыпался, засыпал. Дышал. Мог. Он погиб. Женя пропал. Но ведь его поцелуи навсегда останутся на моих губах, а его прикосновения на моём теле. Мы любим друг друга. Любили. Он больше не вернётся. Женя пропал. Так не бывает. Это неправда. Человек не может исчезнуть и ничего после себя не оставить. Может. Это война. Мне было так плохо и страшно. Я ломался с каждым днём. Казалось, кто-то невидимый не переставая бил меня в солнечное сплетение. Я задыхался. Не мог дышать полной грудью и тонул в страхах. Женя исчез, испарился. Но самое страшное случилось позже. Когда я с ужасом осознал — он пропал даже из моих снов. А это было хуже кошмаров.***
Отчаяние вгрызалось в кожу, пробиралось от кончиков пальцев до внутренних органов, а особенно сердца. Страшно до дрожи, до потери сознания, но я перестал ждать письма. Я ждал похоронку.***
— Рит, мне плохо. С этими словами (похожим на крик отчаяния), я завалился к подруге посреди ночи. У меня не было сил находиться в одиночестве. Если раньше Женин сарай был моим пристанищем, то сейчас он стал тюрьмой. Каждая мелочь напоминала о нас. О ночи, которую мы провели вместе и разделили на двоих тело, дыхание, заспанные поцелуи. Воспоминания иглами впивались в кожу, заставляя корчиться от внутренней боли и подступающих слез. — Шо случилось? Лёшенька, ну шо ты молчишь? — на лице Ритки застыл страх, — не молчи, слышишь? — Мне плохо. «Мне ужасно. Мне кажется, я распадаюсь на части. Мой любимый человек, мой Женя, скорее всего умер. И я не знаю, как дальше жить. Я хочу верить в лучшее, но больше не могу. У меня нет сил. Я так устал» — Ты шо? Болит шо-то? — Нет, — я покачал головой. Казалось, что я бредил, и мир плыл перёд глазами. Ну, и чёрт с этим миром! Мне надоело. Как же мне надоело ждать хороших новостей, мирного неба и писем от Жени. Я ждал, ждал, но меня окружала только безнадежность. Я мог дотронуться до неё пальцами: прохладная, липкая с запахом могильной сырости и плесени. — Леш, ну шо ты меня пугаешь? — Ритка взяла моё лицо в руки и начала гладить по щекам, — шо уже случилось, а? — Я просто не хочу быть один. Можно… Можно я побуду с тобой? — Ты шо такое спрашиваешь? — Это значит «да»? — я знал, что Рита не прогонит. Она была только рада, когда я засиживался до поздна или оставался на ночь. Подруга пыталась скрывать, но я видел, как ей было одиноко без брата. А мне было одиноко без Жени. Мы топили в друг друге боль и страхи. Делили на двоих плохое и пытались умножить хорошее. — Ты дурной? — Ритка встала на носочки и поцеловала меня в щеку, — можешь даже у меня жить. Ежели не боишься, шо твоя бабка совсем озвереет. — Это тебе нужно бояться, — я попытался засмеяться, но смех получился неискренним и похожим на кашель, — и ничего она мне не скажет. Я уже взрослый. — Взрослый, а то как же, — Ритка растрепала мне волосы, но спорить не стала. Мы оба знали, что я уже не тот нескладный пятнадцатилетний подросток. Я вырос, и больше не мог непосредственно и по-детски верить в чудо. Подруга поняла, что ничего толкового от меня не добьется. Она взяла меня за руку и повела в спальню. Мне не хотелось сопротивляться. Вообще ничего не хотелось, поэтому я послушно пошёл за Риткой, утопая в собственных мыслях. — Давай, шо стоишь? Укладывайся. Я кивнул и залез на растеленную постель. Простынь и одеяло до сих пор хранили тепло хозяйки, и мне захотелось сильнее окутаться в остатки человеческого тепла. Я нацепил одеяло на плечи, словно плащ. Поджал колени к груди, обхватив их руками и спрятался от всего мира. Ритка уселась рядом. Мы замолчали, ведь слова были лишними. Они могли нарушить хрупкое спокойствие, разорвать внутреннюю рану и выпустить боль наружу. — Я понимаю, шо тебе плохо, и это одеяло тебе нужно. Но, может, поделишься? Мне тоже холодно, — Рита поежилась, прижимаясь к моему боку. — А? Да, — я обнял подругу одеялом и стало ещё теплее. — Ты расскажешь, шо с тобой? — я молчал, не зная, как рассказать Рите про Женю. Это было сложно. Невозможно. У меня не было права делиться Жениными поцелуями, прикосновениями и любовью. Это было только моим. Я хранил эти воспоминания в самом сокровенном месте — моем сердце. — Я… — я начал больно заламывать пальцы, пытаясь отвлечься. Хранить в секрете часть себя — невыносимо. Если раньше эта тайна меня наполняла и заставляла улыбаться, то сейчас я чувствовал, как она меня разрушает. Женя больше не вернётся. Женя погиб. Женя оставил после себя только воспоминания. — Хватит, шо ты делаешь? Оставь свои пальцы в покое, — Ритка взяла меня за руку. Простое прикосновение. Мне стало легче. Но этого было мало. — Рит. — Ммм? — Письма от Жени Александровича больше не приходят. — Знаю. Ежели бы приходили, то невестушка его по всей деревне бы бегала и зачитывала. — Невеста? Люба? Да не смеши. — А шо ты думаешь, шо они просто так пишут друг другу? Я громко фыркнул и засмеялся. Впервые за долгое время мой смех был искренним. Это было смешно и нелепо. Где Люба, а где мой Женя? Да он ей писал только потому, что мне не мог. Да! Так и было. Никак иначе. — Да пусть пишет кому хочется, — отмахнулся я, и почти неслышно добавил, — главное, чтобы был жив. — Ой, Леша. Не знаю, шо тебе сказать. — Я… Я переживаю за него. Мы с ним подружились за лето. Женя мой хороший друг. Почти как ты, — я начал оправдывать. Боялся, чтобы мои слова не прозвучали «слишком». Ведь Женя никогда не был моим другом. Он был моим всем. Для меня до сих пор оставалось загадкой, как мы дошли от «ненавижу Вашу литературу и Вас» до «я люблю тебя, Женя. Я хочу быть твоим». — Я не знаю, Лёш. Я уже ничего не знаю. — Ну, а ты как думаешь? Женя жив? «Пожалуйста, Рит, скажи, что да. Пожалуйста, подари мне надежду и успокоение хотя бы на этот вечер». Ритка поерзала на кровати, сильнее закуталась в одеяло и мои объятья. Словно пыталась оттянуть момент или вовсе не озвучивать свои мысли. — Да кто же знает? Жив али нет. Но я тебе вот шо скажу. Нужно быть готовым ко всему. Я ведь… Когда родители умирали, тоже хотела верить в лучшее. И когда Аркаша сбежал. А оно вон как получилось, — в комнате стало тихо. Было слышно только ее дыхание, — прости, это не то, шо ты хотел услышать. — Ничего. — Лёш, мы же ещё будем счастливы, да? Война закончится и жизнь начнёт налаживаться? — Будем, — соврал я. Ведь не представлял, как смогу быть счастливым без Жени. Я держался за нереальное «он жив». Но с каждым днём было все сложнее отпираться от страшных мыслей. — Будем, — повторила Ритка, устраивая голову у меня на плече. Разговор был окончен, но я не мог замолчать или перевести тему. Хотелось выговориться и рассказать о страхах. У меня больше не получалось закупоривать все в себе. Слова вырывались из меня, как пробка из бутылки. Громко, быстро и необратимо. — Женя ведь хороший. Он никогда не делал ничего плохо. И… И он совсем не вояка. Он простой учитель, — меня тошнило от собственной наивности. Я понимал, что говорю бред, но продолжал лепетать, словно ребенок. Хороший, учитель, добрый… Да войне было плевать! Если бы она выбирала, то умирали бы только прозженные жизнью пьяницы и убийцы, а не дети, женщины и добрые люди. Но ведь на войне все были убийцами. Наши убивали за правое дело, да. Но лишить кого-то жизни — это страшно. — Женя Алесаныч-то хороший. И шо ты думаешь, шо хорошие не умирают? — Умирают. — Ну и шо ещё сказать? — Да ничего, — нервно выдохнул я. Ритка поняла, что сболтнула лишнее. Но я её не винил, ведь прекрасно всё понимал. Пытаясь исправить ситуацию, подруга сказала бесцветное: — Жив он, Леша. Мне не помогло. Её слова ощущались подорожником, который я прикладывал к ободранным до мяса коленей: бесполезно, глупо и отчаянно. — Ты правда так думаешь? Рита промолчала. — Ты когда-нибудь любила? — я задал вопрос в ночную тишину. Рита цокнула, мол сам знаешь, отцепись. Я-то знал, но первая любовь подруги оставалась для меня загадкой. Ритка до последнего уходила от темы, хотя скрывать было нечего. От кого угодно, но не от меня. Ведь я хранил не один её секрет, — расскажи. Сегодняшняя ночь подталкивала на откровения. Хотелось обнажить всю душу и разделить боль с близким человеком. Неужели, первая любовь всегда несчастливая? Риткина — точно. Моя? Моя — неизвестно. — Его звали Федя. — Федя? — я хмыкнул, пытаясь представить этого парня. Образ плыл. Было сложно вообразить человека, который разбил подруге сердце. Ведь Ритка, она такая непробиваемая, сильная… — Шо? Думаешь, кто он? Если шо, он не из нашей деревни. — А как так получилось? Ритка пожала плечами: — Но шо уже об этом говорить? Шо получилось, то и получилось. Сейчас я бы не купилась на него. Я же умнее стала. А тогда глупой была и доверчивой. Уши развесила и поверила в сказку. Лёш, веришь? Я влюбилась, шо дура безмозглая. На выходных ездила к нему. А он все брехал и брехал. Говорил, шо любит, шо женится на мне. — Он был красивым? — Шо? — подруга прыснула от смеха, — я шо, по-твоему, только на красивых могу положить глаз? — Да не знаю я, что ты прицепилась, — я шутливо пихнул Ритку в бок. Мы засмеялись, и я обрадовался, что разговор приобрел шутливую ноту. Лучше смеяться над печальным прошлым, чем лить слезы и убиваться. — Честно? Ни кожи, ни рожи. Но такой обаятельный, зараза! Я смотрела и с ума сходила. Видела только Федьку этого. Тьфу на него! А он знаешь, старше меня был. Любил выделываться и рассказывать про жизнь. Точно мудрец премудрый. Я не смог удержаться и снова засмеялся. Ритка рассказывала об этом так смешно, что не было сил сдерживаться. Подруга тоже улыбалась, словно отпускала давнюю обиду и боль. — Не могу представить тебя глупой, наивной и тем более влюбленной. Уж извини. — Тю! А шо тут представлять? — А я вот не знаю! — Да ничего хорошего во влюбленной Ритке нет. Самой от себя тошно, когда вспоминаю. — Да ладно тебе! — Точно тебе говорю! — на секунду Ритка притихла, — я ведь верила ему. Думала, шо в жены меня возьмёт. Отдалась ему. А он… — Ну и дурак он. — Да это я дура, Лёш. Он-то получил, шо хотел и в кусты. Я пыталась понять, шо не так. Думала, шо сама виновата, шо шо-то сделала не так. — Ты не виновата, что влюбилась в урода. — Это уж точно! Мне… Просто мне было обидно, шо так получилось. А потом я подумала, шо ему же хуже. Я ведь была готова выйти за него замуж, детей рожать. И на кой чёрт оно мне надо? Нет уж, Федька свое счастье профукал. — Это тебя, да? — я сгреб Ритку в охапку и поцеловал в макушку. Подруга расслабилась в моих руках и прикрыла глаза. — Меня, меня. Ты вообще видел, как по мне мужики убиваются? Выбирай кого хочешь! — А ты влюбилась в своего Федьку. — Ну, любовь зла — полюбишь и козла, да? — Ритка хихикнула, — ну, это уже в прошлом. Просто… Почему я не могла влюбиться в какого-нибудь хорошего парня? Вроде тебя. Я вздохнул и подумал о том же. Если бы я влюбился в Ритку, то было бы проще. Вот она рядом. Живая. Но я любил Женю. Отчаянно и сильно. Я бы ни за что не променял нашу любовь. Ведь я был Женин, а Женя моим. — Вроде меня? Вот это ты погорячилась! — Ну а шо? Скажешь, шо обижал бы меня? — Ритка уселась напротив меня и посмотрела в глаза. Она выглядела растрёпанной и потерянной, словно маленькая девочка, а не взрослая девушка. — Сдурела? С чего бы я тебя обижал? — Об этом я и говорю. Лёш?.. — Что?.. — Ничего, — Ритка покачала головой, словно отгоняя наваждение, — обними меня. Мы спрятались в объятиях от внешнего мира. Стало спокойнее. Но я до сих пор не мог отделаться от мысли, что любить женщину намного проще. Не нужно скрывать и бояться. Можно просто любить и быть рядом. Но мне это было не нужно. Лучше сложно, непонятно, но с Женей.***
Май сорок пятого года принёс победу. Война закончилось. Можно было вздохнуть полной грудью и кричать от счастья. Мы победили! Годы голода, смертей и разрухи позади. Все закончилось, а впереди нас ждал долгожданный мир. — Мы победили! — Победа! — Счастье-то какое! Из каждого угла слышался счастливый смех и слезы радости. Люди праздновали и надеялись на светлое будущее. Я тоже был рад. Великая победа! Но улыбка сползала с моего лица, когда я осознал, что это конец. Да, мы победили. Да, война закончилась. Но Женя не вернулся и никогда не вернётся. Он заплатил жизнью за долгожданный мир. Я больше не верил в то, что он пропал без вести.