***
Чтобы заполнить внутреннюю пустоту, я брался за все подряд. Даже выкроил время для встречи с Мариной Леонидовной, классным руководителем Марка. Беседа прошла напряжённо. Я краснел, бледнел, не зная, что сказать и как оправдать сына. Признаться честно, у меня не было ни сил, ни желания искать объяснения его действиям и поступкам. Марк был странным, а переходный возраст только усугублял его творческую (в самом плохом смысле слова) натуру. Из кабинета учительницы я вылетел, бросая быстрое «я поговорю с сыном», хотя многое бы отдал, чтобы избежать этого разговора. Говорить с Марком бесполезно. Он никогда не слушал и всегда делал по-своему. Но как ответственный (мне хотелось так думать) родитель, я решил обсудить школьные проблемы сына с Риткой. Когда я пришел домой, я застал жену в спальне. Она сидела за туалетным столиком в черной комбинации и прихорашивалась. Я скользнул взглядом по её плечам, тонкой шее и ещё раз убедился, что у меня очень красивая жена. Многие мужчины за ней ухаживали, одаривали подарками и вниманием, а Ритка была со мной. Наш странный брак был крепким. Мы построили его на дружбе, доверии и любовных утехах. Рита была родной, она была моей семьёй, несмотря ни на что. Прислонившись к двери, я несколько минут наблюдал за женой. Сделал шаг, положил ей руки на плечи и погладил светлую кожу: — И что ты хочешь? — Ритка лукаво улыбнулась, глядя на меня из зеркала. — Пока только поговорить. — Разве? — играючи жена провела пальцами по плечу, сбрасывая шёлковую лямку. Я сглотнул. Бороться с желанием не было сил, но я отстранился, усаживаясь на кровать. — Нам нужно поговорить о Марке. — Да что о нем разговаривать? — Ритка отмахнулась, возвращаясь к своему отражению в зеркале. Она перебирала украшения, прикладывая их к шее. Цепочки, жемчужные нити, драгоценные кулоны. Ей все было к лицу. Я засмотрелся, мысли начали уплывать. Но я одернул себя и на одном дыхании выпалил: — У твоего сына проблемы. — У нашего сына, Леша. Прошло столько лет, а ты до сих пор его не принял. — Я не... Не принял, — я прикрыл глаза, делая глубокий вдох. Эмоции подкатывали к горлу, меня начинало мутить, — Я его одеваю, обуваю, воспитываю, краснею перед его учителем! — голос сорвался на крик, но я тут же задушил этот порыв, переходя на шепот, — а вы все говорите, что я его не люблю. Люблю! По-своему. — Кто — все? — Ритка заинтересованно вскинула бровь, — кто тебе ещё говорит, что ты его не любишь? Света? — Ты, — я нервно провел рукой по шее, пытаясь не думать о Жене. Он упрекал меня в отношении к сыну. Но не имел права! Он не знал, что значит воспитывать чужого ребенка. Тем более такого, как Марк. — Ну и? Я разве не права? — Ты тоже не мать-наседка. — Знаю, — Ритка безразлично пожала плечами, — мы оба не лучшие родители. Но уже поздно что-то с этим делать. Мы постоянно работаем, а Марк… Ой, даже не хочу об этом говорить. — Придется. Я сегодня разговаривал с его учительницей. — И что? — И то! — я вскинул руки, — он рисует. — Тю, тоже мне новость, — перебила Ритка, — он рисует с самого детства. Эти его жуткие каракули. — Дослушай. Я потёр переносицу, пытаясь собраться с мыслями. В голове эхом пронесся голос учительницы: — Алексей Иванович, боюсь, поведение Марка вызывает настороженность. Я, как педагог, должна донести до вас проблему. Марина Леонидовна смотрела на меня строгим, чопорным взглядом. Я снова почувствовал себя школьником и мне хотелось бежать. Но будучи родителем, мне пришлось выслушать опасения и претензии учительницы. — Его учительница показала мне его альбом. Марк рисует мужчин… — И что? — снова перебила Ритка, — пусть рисует, что хочет. Тебе-то что? — Да дослушай ты! — я подскочил с дивана и прикрыл дверь, — мужчин в платьях! В ушах зашелестела бумага. Перед глазами появились страницы альбома с рисунками. Там были нарисованы разные мужчины с разным телосложением, ростом, возрастом. Но объединяло их одно: платья и ярко разукрашенные губы красным карандашом. Меня бросило в жар от осуждающего взгляда учителя. Чёрт знает, что она подумала о нашей семье! Наверное, репутация четы Царевичей заботила меня гораздо больше, чем своеобразное увлечение сына. Да пусть рисует, что хочет! Но делает это за закрытыми дверями. Почему я должен выслушивать эти нравоучения и завуалированные обвинения в том, что я плохой родитель? — Это просто рисунки и они ничего не значат, — постарался оправдаться я, но Марина Леонидовна беспристрастно поправила очки на переносице и поджала губы. — Вы сами видите, что рисует Ваш сын. Моя задача Вас предупредить, — учительница начала читать мораль и лекцию о нравственности и распущенности молодежи. А ещё не забыла отметить, что Марк нелюдимый и ни с кем не общается. Как будто я этого и так не знал! Я снова почувствовал себя школьником, которого отчитывают за хулиганство. Но теперь я был родителем. Мне нужно было реагировать и решать проблему, а не надеяться, что учитель забудет о промахе сына и переключится на другого. Я пересказал разговор с учителем Ритке. С каждым словом жена менялась в лице, а под конец схватилась за голову: — И что нам с ним делать? — Я не знаю. Поговори с ним. — Я? Поговорить? — Ритка воскликнула и засмеялась, — ты помнишь, что было в последний раз? Марк устроил истерику и пару дней не выходил из комнаты. Я уже думала, он там скоро от голода начнёт пухнуть. — Сложно забыть, — недовольно цокнул я. — Вот-вот. А помнишь, когда ему было лет семь? И он решил, что он девочка и ходил в женский туалет. Его учительница меня извела этим. Но я всё равно пыталась с ним поговорить и объяснить, что так нельзя. — Я тоже пытался, — добавил я, изо всех сил стараясь отбросить эти воспоминания. — Пытался? — Ритка разразилась хохотом, — ты дал ему подзатыльник и сказал идти в свою комнату. — Не начинай. Я его никогда не бил всерьёз. — Но Марк орал так, словно ты его избил до полусмерти. Мы вздохнули, погружаясь в свои мысли. Воспитывать Марка было сложно. Чем старше становился сын, тем больше появлялось сложностей. Он не шел на контакт, отгораживался и грубил. Я в свои подростковые годы бегал за девчонкам, гулял на улице, хулиганил… «Потом появился Женя» «Хватит! Жени больше нет в моей жизни!» А Марк только читал, рисовал и доставлял проблемы. Он не ладил ни со мной, ни с Риткой, ни с Василием. Вася, напротив, был общительным ребенком: любил играть, интересовался игрушками, книжками, всем, что ему давали и показывали. Чем раздражал Марка, и их стычки заканчивались плачем Васи и нервным срывом Марка. — И что нам с ним делать? — обречённо спросил я, — мы не можем проигнорировать эту… Эту странность. Нужно ему объяснить, что такие рисунки — это, — я задумался, как назвать «это» и ничего не приходило на ум. Отвратительно? Неправильно? Безнравственно? Честно, мне было плевать. Я всего лишь хотел, чтобы мой сын не позорил нашу семью. — Если хочешь, можешь с ним поговорить, — Ритка встала и приблизилась ко мне, усаживаясь на колени, — если не хочешь, то можешь и не говорить. Марк уже взрослый. — Ему тринадцать. — Тебе было пятнадцать, когда ты приехал в деревню и ничего. Ты справился. — Да, но, — я почувствовал, как Ритка забралась руками под мою рубашку. Я знал этот приём. Если Рита не хотела о чем-то разговаривать, она все переводила в близость. Простая уловка, но я каждый раз вёлся, словно был подростком в разгар пубертатного периода. — Никаких «но», — жена приложила палец к моей губе и повела ниже. Рита целовала мою шею и терлась о пах. Возбуждение предсказуемо вытеснило мысли о Марке, и я забылся. «Я хочу её» Я провел руками по шелковой ткани, очерчивая женские изгибы. Сжал ягодицы, грудь. Ритка выгнулась и прошептала на ухо, звенящую пошлость. Меня бросило в жар, и я повалил нас на кровать. Так уж сложилось, что в нашей семье всё решалось таким образом. И я был совсем не против.***
Встречаться с Дмитрием после театра стало обыденностью. Я не ходил на его спектакли, мне это было неинтересно. Я мог вытерпеть только Риткины представления, а у Дмитрия и без меня хватало поклонников. Но встречать приятеля на машине у служебного входа стало традицией. После театра мы куда-нибудь ходили и убивали время в компании друг друга. Дмитрию было интересно всё: музеи, танцы, выставки и самые злачные места Москвы. Я не осуждал, потому что у каждого были свои слабости. Моей был Женя, но я настойчиво пытался избавиться от этой ноющей и несчастной любви. Я хотел быть счастливым с Женей или без него. «Женя сделал выбор сам. Он взрослый человек и должен отвечать за свои поступки» «Я не виноват, что он снова сбежал», — я уговаривал сам себя, и забывался в других людях. Благо, друзей у меня было достаточно. Хороших друзей! Света заметила во мне изменения. Каждый раз, как мы оставались у неё в квартире, она с журналисткой настойчивостью пыталась у меня выпытать, что случилось. — Царевич, чёрт тебе дери! Я же вижу, что что-то произошло. На тебе лица нет с прошлого лета. А уже туда-сюда и следующее. Колись давай. Я молчал, не в силах рассказать. Открыться подруге было страшно. Я не знал, как поделиться своими переживаниями о Жене. Ведь Света ничего не знала о нас, о моей любви к мужчине и тайных летних встречах. Наверное, я бы мог обрушить на неё правду, но мне не хотелось рисковать. Резкая и грубая Света могла отреагировать как угодно. Но однажды мои опасения сошли на нет. Вальяжно покуривая сигарету и выпуская дым в полок, Света спросила о Дмитрие. — Вижу, ты начал тесно общаться с Пожарским. — Ну да, — беспечно ответил я, — ты против? — Я? Не смеши. Мне просто интересно, — Света прищурилась, делая затяжку, — ты знаешь, что он из этих? — Из этих? — Да, да. Из этих. Ну, ты понимаешь. Перед глазами ожили Женины страхи. Он всю жизнь боялся осуждения и своей инаковости. Может, не зря? Я опасливо посмотрел на Свету, пытаясь найти в её глазах ответ. Я был готов к отвращению, к презрительно скривленным губам и проклятиям. — И как ты к этому относишься? — аккуратно спросил я. — Да мне плевать. Пусть люди делают, что хотят. Нас и так имеют все кому не лень: государство, работа, завышенные ожидания общества. Пусть хоть постель остаётся личным делом. — Так просто? — удивился я. — А зачем усложнять. Ты так не думаешь? — Думаю, — я легко согласился, чувствуя как страхи начинают улетучиваться. Света не осуждала, ей можно было безоговорочно доверять. В мире было много людей похожих на нас с Женей. Они жили, любили, строили свое счастье. Они не выставляли свои отношения, но и не прятались по углам. Дмитрий был одним из них. Как я раньше не заметил? В нем всё кричало о его исключительности. И, кажется, он был счастлив: не стеснялся, не был затворником, а демонстрировал себя миру. Дмитрий любил публику, внимание и, как выяснилось, мужчин. «Если бы Женя был таким… Жень, я понимаю, тебе было больно. У тебя умерла дочь. Я не мог понять, что ты чувствуешь. Но я был рядом. Я был готов тебе помочь. Но ты выбрал уйти. Жень, я переживаю о тебе, думаю каждый день и могу только надеяться, что все хорошо. Но все же хорошо, да? Ты у меня сильный, ты со всем справишься. Я верю в тебя. Пускай я тебе больше не нужен. Но знай, я очень скучаю и до сих пор тебя люблю» Но как бы я ни хотел, мои мысли не могли вернуть мне Женю. Он был далеко, и я мог только верить и надеяться, что с ним все хорошо. А Дмитрий был рядом. И после того, как я узнал о его пристрастии к мужчинам, мне стало только интереснее. «Он догадывается обо мне?» «Любопытно, какие мужчины ему нравятся?» Что ж. У меня был шанс узнать. По нашей традиции я ждал его около театра. Дмитрий опаздывал. Обычно он выскакивал из театра почти сразу: в гриме, растрёпанный, с румянцем на щеках и с охапкой цветов. Но сегодня мне пришлось подождать. Я нетерпеливо постукивал по рулю, бросая быстрый взгляд на наручные часы. Прошло сорок минут. Я уже думал возмущаться, но вскоре довольный и счастливый Дмитрий уселся на пассажирское сидение. Он улыбался широкой, открытой улыбкой. От него пахло чем-то сладким и тягучим. — Ты сегодня долго, — фыркнул я. — А что? — Дмитрий хитро склонил голову набок, прикусывая губу — Вы устали ждать? — Не я, а букет. Пока ты там собирался, он уже завял, — я кивнул на заднее сидение, где лежали одиннадцать белых роз, — и я думал, что мы уже давно перешли на «ты». С первой встречи, если меня не подводит память. — А в Вашем возрасте она уже подводит, да? — Дмитрий расплылся в хитрой улыбке, продолжая свою игру, — и уважение никогда не бывает лишним. Люди в Вашем возрасте только и делают, что говорят о распоясавшееся молодежи и потерянном поколении. — Люди в Вашем возрасте, — перекривлял я, начиная смеяться. С Дмитрием я чувствовал себя свободным. Мне хотелось подпитываться его эмоциями. Он на все реагировал ярко, словно был актёром не только на сцене, но и в жизни. Если Дмитрий радовался, то в полную силу. Если грустил, то драматично и с надломом. А после спектакля его эмоции становились ещё сильнее. Он заряжал меня потерянными чувствами и не давал провалиться в тоску по Жене, — в моем возрасте? Это ещё в каком? — В почтенном. — Заткнись, а? — я беззлобно закатил глаза, не обращая внимания на довольное лицо Дмитрия. — Ну чего ты такой недовольный? Обычно шутишь в ответ и говоришь, что я малолетний сопляк. Что-то случилось? — Я был довольный, пока не проторчал здесь кучу времени. — Ну, не начинай, — Дмитрий отмахнулся и невзначай шлёпнул меня по бедру, — а за цветы спасибо. Очень красивые. Ты запомнил, что мне нравятся белые розы или взял наугад? — Обижаешь, — я поджал губы и разочарованно покачал головой. Дмитрий сменился в лице, начиная извиняться. Но я не стал его долго мучить и рассмеялся, — конечно, выбрал наугад. Я похож на человека, который помнит такие мелочи? — Честно? Нет! В тебе нет романтики, Леш. Сидишь в своей больнице и целый день не вылезаешь из кабинета. Без меня вообще бы покрылся пылью и стал бы дряхлым и старым дедом. Ну и кому бы ты такой понравился? — Тебе? — я ухмыльнулся и подмигнул. Этот флирт ничего не значил. Это было простое развлечение. И Дмитрий начал это первым. Мы подтрунивали друг над другом, дразнили и обменивались глупыми комплиментами. В своё время у нас было похожее общение с Риткой, а потом мы поженились. Но в принципе ничего не изменилось. С Ритой было по-прежнему хорошо. Привычно и правильно. А Дмитрий был всё ещё чем-то новым и интригующим. — Пока мне нравятся только твои цветы. — Не ври. — Ладно, не буду. Ты тоже, — Дмитрий быстрым движением поправил мне галстук и опустил взгляд, — мне нравится дружить со взрослыми мужчинами. С тобой в том числе. — Что тебе ещё нравится со мной делать? — меня понесло. Чувство свободы пьянило, и я бесцеремонно прощупывал границы Дмитрия. Или он мои. Тут уж как посмотреть. Меня не смущала ни разница в возрасте, ни разные миры. Мы были непохожи, но сходились во взглядах на жизнь и желании веселиться. С Дмитрием было интересно разговаривать, выпивать на выходных и даже молчать. Он был лёгким, и я не мог насытиться этим ощущением. Всю свою жизнь я дружил только с женщинами. И наконец-то у меня появился друг. Был ещё Женя. Но он предпочел мне одиночество. И кто я такой, чтобы мешать ему упиваться своим горем? Я хотел помочь. Я мог помочь! Но Женя не нуждался ни во мне, ни в моей помощи. Так тому и быть. — Что мне нравится с тобой делать? Хм, дай-ка подумать, — Дмитрий потянул палец в рот, прикусывая подушечку. Он не отрываясь смотрел мне в глаза и улыбался. Я завороженно смотрел, признаваясь себе, что очарован молодым мальчишкой, — мы с тобой ещё многого не пробовали. Но мы можем наверстать, да? — А что бы ты хотел попробовать? — спросил я. — А ты? Мы встретились взглядами. Дмитрий нетерпеливо поерзал на сидении и бессовестно перевел тему. Я не мог угнаться за его намеками (а намеки ли это или моё буйное воображение?) и терял запал. Но он тут же вспыхивал, и игра начиналась снова. Дмитрий рассказывал про спектакль и планы на выходные, но невзначай прикасался к моей руке. Я терпеливо выжидал, чем это закончится. Строил ли я какие-то планы? Нет. Было ли мне интересно? Определенно, да. — Я, конечно, понимаю, что я замечательный оратор, и ты меня заслушался, — Дмитрий запустил пятерню в кудри, прочесывая волосы, — но мы собираемся куда-то ехать или будем торчать здесь? — Да. Да, поехали, — я хотел завести машину, но рука Дмитрий легла на мою. Он провёл пальцами по запястью и выше. Я замер, не зная, как реагировать. — Подожди. — Ты только что сказал, что нам пора. — Любишь же ты торопиться. Интересно, ты всегда такой? Хотя не отвечай. Я скоро это узнаю. Если ты разрешишь. — Что? — переспросил я. Но Дмитрий пропустил мой вопрос мимо ушей и продолжил: — Знаешь, а я бы действительно хотел многое с тобой попробовать. Вот только не знаю, чего ты хочешь. Я и сам не знал, чего я хотел. Мысли смешались, оставляя неразборчивый гул. «Хочу. Почему бы и нет. Так нельзя. Ты не дурак и знаешь, чего добивается Дмитрий. Интересно, что будет дальше. Женя бы не одобрил. Плевать. Просто попробуй» — А чего хочешь ты? — Я уже думал, ты никогда не спросишь, — Дмитрий резко приблизился, целуя меня в губы. Он заполнил собой все пространство: сладкий парфюм, настойчивый поцелуй и руки в моих волосах. Это было чем-то новым и неизведанным. Я ни разу не целовался с мужчиной, кроме Жени. Это было приятно. Мне нравилось. Но Женя! «Женя, Женя, Женя!» Не успев сообразить, я оттолкнул Дмитрия, прикасаясь рукой к губам: — Ты сдурел? «А если на кто-то увидит?», — подумал я, но быстро отмахнулся от этих мыслей. Они принадлежали не мне, а Жене. Это он вечно боялся нависающей угрозы. А я нет. Я хотел быть свободным, и Дмитрий такой же. — Значит, я всё-таки ошибся? — Дмитрий улыбнулся безумной улыбкой. Его глаза блестели и бегали по моему лицу, — ну, прости. Обычно я не ошибаюсь в таких делах. Но ты не выглядишь напуганным. Можно считать, что все хорошо? Наверное, да. Ты же не бьешь меня по лицу и не проклинаешь... — Я… Во мне боролись противоречия. Я хотел. Я боялся. Мне было стыдно перед Женей. Но его здесь не было и больше никогда не будет. Мы расстались. Я не был обязан хранить ему верность и убиваться всю жизнь. Я выбрал себя. Я выбрал жить. — Ты не ошибся, — я провел языком по губам и потянул Дмитрия на себя. Мы целовались: жадно, голодно и смело. Дмитрий отдавался мне, а я брал его языком и ни о чем не жалел. — Если хочешь, то это ещё не всё, — прошептал в губы Дмитрий. Я почувствовал, как он гладит меня по бедру и слегка задевает рукой пах, — хочешь? — Так сразу? — выдохнул я, отпуская себя. — Ну, можем подождать. А можем и не ждать… Так что? Перед глазами стоял осуждающий взгляд Жени. Он боялся близости, боялся быть собой и быть со мной. А Дмитрий — нет, и я решился. Больше в моей жизни не будет запретов. Женя сделал свой выбор, а я свой.