***
На кладбище они сидели молча. Женя купил цветы, осторожно опустил их на могилу. Павел Петрович остановился чуть поодаль, делая вид, что рассматривает чужую оградку. Как потом он в шутку скажет Жене: примерялся. — Я хотел бы попросить у тебя прощения, — быстро проговорил Женя. Он торопился, но не от того, что боялся осуждения Павла Петровича, а оттого, что больно было говорить, — я не знаю, зачем ты вышла за меня замуж, если ты все знала. Не могу представить, как тебе было тяжело. Но я благодарен тебе. Был и буду благодарен. Если бы я только мог — я бы полюбил тебя всем сердцем и любил бы всю жизнь. Ты этого заслуживала. Если бы ты только сказала мне одно слово, я бы отпустил тебя к достойному тебя мужчине. Почему ты любила меня? Я никогда этого не пойму. Мне жаль, что мы никогда не говорили с тобой об этом. И мне очень жаль, что я ее не уберег. Я бы сделал все, я бы отдал жизнь, чтобы она сейчас была рядом со мной. Я бы умер вместо нее. Ты положила за нее свою жизнь, а я ее не сохранил. Женя отер слезы с лица. Небо затянуло тучами. Он нервно сглотнул и продолжил еще быстрее. — Я бы все отдал, чтобы не любить его. Но я не могу. Я слишком слаб. Прости, прости меня, что я повез тебя тогда к нему. Если бы я только знал. Прости за то, что оставил одну ночью и был с ним. Если ты думаешь, что все эти годы я был счастлив, обманывая тебя — это не так. Я презираю себя за слабость. Если бы можно было все изменить. Помнишь, как мы встречались в школьных коридорах? Твой 9 «Б» напротив моего 9 «А». Мы были такими молодыми, такими глупыми. Я не понимал, почему ты выбрала меня? Я был тебя не достоин. И прости, что я испортил твою жизнь. Я старался быть тебе хорошим мужем. В моей жизни не было других женщин, других мужчин. На сколько я мог, я был тебе верен. Прости меня. Женя осекся. Слезы уже лились по щекам. Он наклонился еще ближе к могильному камню, но ответом ему был только холод и молчание. — Я всю жизнь врал тебе. Не понимал, что ты все знаешь, что ты не могла не знать. И вот теперь я за это расплачиваюсь. Только не злись на него, хорошо? Я верю в проклятья мертвых, не надо. Он не виноват ни в чем. Приходи только ко мне, проклинай только меня — я это заслужил. А его... Его не трогай. И, пожалуйста, поцелуй ее от меня. Женя прижал руку к губам, сотрясаясь в рыданиях. Через мгновение он почувствовал ладонь на своем плече. Павел Петрович обнял его по-отечески, прижимая к тщедушной груди. В небе закричала чайка. До этого их не было слышно. Женя понял, что она услышала. И простила. — Пойдем, — Павел Петрович похлопал Женю по плечу, — я знаю, где тебе станет легче. В тот вечер он отвел Женю в церковь.***
Следующие полгода пролетели для Жени в каком-то тумане. Он работал, писал стихи, которыми его тошнило по ночам, ходил в церковь. Он не верил в Бога — потому что Бог не забирает жизни маленьких девочек — но ему нужно было задавать кому-то эти бесконечные вопросы «зачем» и «почему». Литература ответов ему больше не давала. — Может, стоит издать второй сборник? — спросил Павел Петрович, прочитывая написанное. Он не комментировал стихи Жени, не говорил по поводу них ничего, но каждый раз тоже затягивался сигаретой. — Как хотите. Мне все равно, — отвечал Женя, отворачиваясь к окну. Наступило лето. По заведенной привычке он полез в шкаф за чемоданом. Там же он увидел маленький чемоданчик Саши. Сердце скрутило, сдавило. Он схватился за дверцу шкафа и ударил по ней кулаком. Один раз, второй, третий. Хлипкая фанера сорвалась с петель и упала на пол. С кухни прибежал Павел Петрович. — Женя? — Я должен поехать туда. Профессор понял все без слов. Он смотрел на Женю, который носился по комнате, как раненый зверь. — Хочешь его увидеть? — Да. — Думаешь, он приедет? Думал ли об этом Женя? Лучше спросить, когда он не думал о Леше. Это было сладким наказанием. Как сдирать кожу с рук — новое его увлечение. — Я не знаю, — Женя обернулся на старика, — но мы... — Вы дали обещание. А есть такие клятвы, которые никогда нельзя нарушать. Ни при каких обстоятельствах.***
А в деревне все осталось по-прежнему. Ни боли, ни страданий, только душистый аромат яблок и мягкой травы. Сжимая руки в кулаки так, что на ладонях оставались следы от ногтей, Женя медленно шел по направлению к сараю. К месту, в котором все началось. И в котором все закончилось. Он решил это для себя еще в поезде. Что бы ни говорил ему Павел Петрович, он все равно никогда не сможет понять, каково это — потратить всю жизнь на неправильную любовь, от которой получаются только одни страдания. От нормальной любви рождаются дети, от такой, как у них — боль, потери и смерть. Он потерял жену, которой сломал всю жизнь; потерял дочь. Он бы потерял все окружение, если бы кто-то узнал его постыдную тайну. И он больше не может. В нем не осталось ни сил, ни желаний продолжать это. Да, теперь не перед кем было скрываться. Но эта любовь, как клеймо, всю жизнь будет напоминать ему, чего он лишился из-за нее. А это слишком высокая цена. А Женя пришел с пустыми карманами. Он вошел в сарай. В нос ударил резкий запах пыли, гнилых досок и солнечных частичек пыли. Он поморгал. В сарае никого не было. Конечно, он не приехал. Они обо всем договорились еще там, в Москве, в городе, который стал домом для одного, и тюрьмой — для другого. Женя сжал губы, повернулся. И не поверил своим глазам. В обычной белой рубашке навыпуск, с закатанными рукавами и в светлых брюках, в дверях стоял Алексей. Он не побрился; легкая щетина покрывала загорелые щеки. Они уставились друг на друга, не в силах произнести ни слова. В руках у Леши была лишь небольшая сумка — ни чемодана, ни рюкзака, как обычно. Он не собирался здесь оставаться. — Ты все-таки приехал. — И ты. Оба смотрели друг на друга, не видя этих лет, которые прошли, тех отпечатков, что наложила на них жизнь, события и страдания. Женя сделал шаг назад, Леша вошел. Кожа на шее слегка поблескивала от пота — кажется, он бежал до сарая, как делал это, когда был подростком. — Я... Я так рад тебя видеть, — выдохнул Леша, перебегая по лицу Жени так жадно, будто он не видел его всю жизнь. Но он стоял, не в силах приблизиться, обнять, кольнуть щеку щетиной. Между ними пролегла трещина, — как ты? — Нормально, — ответил Женя, не в силах отвести взгляда от Леши. Вот он — его любовь, его смысл, его жизнь, его лучшая часть. И от этого всего он теперь должен отказаться. Потому что когда любовь причиняет столько боли — ее нужно прекращать. — Я не думал, что ты приедешь, — Леша неловко переступил с ноги на ногу. Он будто помолодел, в то время как Женя ощущал себя стариком, старше, чем сам Павел Петрович, — но я рад. Я бы хотел поговорить с тобой. — Я тоже, — Женя окинул взглядом сарай. Сколько раз они здесь любили друг друга? Тот их первый раз, который Женя бы не забыл даже под дулом пистолета. Все ночи, утра, наполненные теплотой тел, смятой простынью, жаркими вздохами и поцелуями. Сколько их было? И скольких не было. — Жень, — начал Леша, делая робкий шаг навстречу, — я думал весь этот год. Не буду скрывать, я злился на тебя, хотя и понимал, что это бред. Я люблю тебя. Я думал о тебе каждый чертов день. Но я не могу без тебя. Не могу и не хочу. Давай забудем о том, что мы наговорили тогда в Москве друг другу. Это было там. Сейчас мы здесь. Я люблю тебя. Жене сдавило горло. Он сделал маленький шаг назад, и тут же считал удивление с лица Леши. Он знал, зачем он приехал. Он так больше не может. Год перерыва ничего не изменил. Дальше будет только хуже. — Я приехал все закончить. — Что? — Леша свел брови к переносице. — Мы больше не будем видеться. Как видишь, я жив, я не покончил с собой, но я... Я так больше не хочу, — Женя полез в карман брюк, сжал коробок спичек. — Не хочешь — что? — Не хочу любить тебя. Леша открыл рот, тут же закрыл. Выпрямился, будто бы в один миг стал еще выше. — Но ты меня любишь. И я тебя люблю. Если бы можно было так просто взять и бросить любить тебя — я бы давно это сделал. В голосе Леши не было злости — только непомерная усталость. Женя криво улыбнулся. — Вот как? — Да. Или ты думаешь, тебя любить легко? Я всю жизнь за тобой бегаю, пытаюсь втолковать тебе это, но ты как будто меня не слышишь. Господи, да мы сейчас снова поднимаем эту тему, как пятнадцать лет назад! Тогда была свадьба, которую ты сам себе придумал, теперь что? Сколько отговорок ты еще придумаешь, чтобы не быть со мной? Женя, я понимаю, тебе тяжело. У тебя случилось горе, тебе больно. Но я просто хочу быть рядом. Почему ты всегда меня отталкиваешь? У Жени сдавило горло, он облизал пересохшие губы. — Потому что с тобой мне еще хуже. Леша фыркнул, кивнул. — Тогда зачем ты приехал? Зачем мучаешь себя еще больше? — Чтобы сказать тебе это. — Точно, — Леша хлопнул себя по бедру, — ты же всегда в нашей паре отвечал за слова. — А ты за поступки? — Пусть и так. Хотя ты так и не считаешь. И что, мы все прекращаем? Чтобы через год снова встретиться? И так по кругу? Сколько еще лет ты будешь держать меня на привязи? — Мне нужно было время, — слова из горла выходили колючими буквами, — время прошло. И я решил поставить точку. Леша невесело засмеялся. — Ты ее пятнадцать лет поставить не можешь. Что ж ты за учитель такой? — Прекрати надо мной издеваться, — резко сказал Женя; боль изменила его голос, — ты думаешь, мне легко? Ты думаешь, что я могу быть счастлив с тобой после того, что случилось? Разве я того заслуживаю? Леша заходил кругами по маленькому сараю. Он не кричал, не размахивал руками, как делал это, когда был подростком. Он изменился, повзрослел; стал холоднее и рациональнее. И это Женя сделал его таким. — Это ты надо мной издеваешься. Я был готов тебе помочь. Ты бы мог остаться в Москве. Я бы все для тебя сделал, все. Работу бы тебе нашел, жилье. Ты бы ни в чем не нуждался, и я бы не просил у тебя ничего взамен! Но тебе нужны только твои страдания. Их в тебе теперь больше, чем всего остального. — Потому что это все, что мне осталось. Тебе не понять меня, потому что ты не любишь своих детей так, как я! Женя не хотел этого говорить. Леша остановился, повернулся. — Что? Ты серьезно говоришь мне это? Да ты, мать твою, понимаешь, что Марк мне даже не родной сын? Женя вздрогнул, опешил. Леша изменился в лице. — Что значит — не родной? — То и значит. Но я люблю его. И если я люблю его не так, как ты бы любил своего ребенка, это не значит, что я его не люблю вообще. Женя замолчал. Леша отошел к маленькому окошку, оперся руками в стену. Возле этой самой стены они обнимались в ночь перед свадьбой. Это было в прошлой жизни. — Почему ты раньше этого не говорил? — тихо спросил Женя, и картинки в голове сложились. Марк, такой непохожий на Лешу. — Потому что ты стал бы осуждать, — Леша повернулся, — меня, Ритку. Ты же ее всегда не любил. Осуждал. Считал себя лучше. И так со всеми было. Ты же такой святой, такой правильный. Это я дурной, да? Ты ведь так меня называл. — Я не... — А я не дурной, — спокойно сказал Леша, — я может, нормальнее тебя. Знаешь, сколько таких людей, как мы? Ты думаешь, ты единственный такой? Да брось, — он махнул рукой, в свете солнца блеснуло точкой и тут же погасло обручальное кольцо, — ты не единственный. Таких много. И это нормально. Жень, мне тридцать три года. Я тебя люблю половину своей жизни. Я никогда и никого не любил так. Но вся проблема не в том, что мы оба мужчины, а в том, что я люблю не так. Тебя, Марка, Ритку. Да кого угодно. Тебе надрыва надо, драмы, страданий. Как в книжках твоих. А мы не в книжках. Женя опустил голову. Слова Леши отзывались с сердце, каждой буковкой выцарапывая на тонкой кожице новую рану. И никого нет, кто бы подул, кто бы успокоил эту боль. — А я не могу тебе другой любви дать, ну нет у меня ее. Я по-другому люблю. Делами, поступками, а не словами. И в этом наша проблема. Мы не понимаем друг друга. И боюсь, уже никогда не поймем. Женя кивнул. Ему нечего было сказать. — Прости меня. — Я не жалею, что это было в моей жизни. За такую любовь и умереть было бы не жалко, — Леша закусил губу, — но знаешь, в чем беда? Я умирать не хочу. Я жить хочу. Женя закивал еще сильнее. Леша подошел к нему, застыл в одном шаге. Быстро залез в карман пиджака и что-то вынул. На ладони у него оказалась пуговица, маленькая и белая. — Вот. Я ее хранил все эти годы. С твоей рубашки, узнаешь? Всю жизнь хранил, камнем у тебя на шее висел. Жень, прости. Я сюда ехал, я мечтал тебя увидеть. Мечтал тебя обратно забрать. Но не силой, слышишь? Я хочу, чтобы и ты меня любил, но без жертв, понимаешь? Мне не нужны жертвы. Мне был нужен ты. Женя кивнул. Легкие склеились, глаза защипало. Леша вздохнул — так сильно, будто у него трескались ребра. — Я люблю тебя. Я бы ради тебя все бросил, жену, детей. Все, что хочешь бы, сделал. Как тогда, в ночь перед свадьбой... — Леша осекся, щеки его покраснели, он отвел взгляд, — но некоторой любви место только в книжках. Прости. — И ты меня прости. Так они и стояли, напротив друг друга, с глазами, полными слез и боли. Каждый мечтал услышать от другого хоть что-то еще, прикоснуться, поцеловать. Но все было уже сказано и сделано. — И я люблю своих сыновей, — тихо сказал Леша, — прости, что моя любовь не подошла тебе. Женя ничего не ответил. Леша взял его за руку, осторожно разжал пальцы и положил ему на ладонь пуговицу. Он вышел первым. Оглянулся, но Женя покачал головой. Леша нашел в себе силы улыбнуться, слабо, совсем бесцветно. Постояв пару мгновений, Женя вышел следом, направился в другую сторону. Он пошел к реке, смотря себе под ноги. Жара облепляла кожу. Он снял пиджак и бросил на траву. Пошарил рядом руками и нашел камень. Достал из кармана брюк носовой платок и, завернув в него камень и пуговицу, бросил в реку. Женя подумал о том, как красиво плещется вода, когда на дно уходит целая жизнь.