Остался только пепел

      Женя мне делал больно так часто, что я научился не чувствовать. Я устал, выдохся, перегорел. Эта любовь не цвела, она покрылась гнилью. Её нельзя было спасти, и я смирился, оставляя эти проклятые чувства в душном гостиничном номере, рядом с осколками бутылки.       Я любил Женю, но впервые в жизни он меня пугал. Его жестокость, ярость в глазах и избитый Дмитрий — точка. Между нами было все кончено. Если раньше я надеялся, что Женя передумает и вернётся, то сейчас я хотел, чтобы он навсегда исчез из моей жизни.       Я выбрал себя, а не его.       Педаль газа вдавлена в пол. Я гнал по вечерней Москве к Дмитрию. Мне нужно было загладить вину и проведать его. Он пострадал из-за меня. Это была моя вина.       Когда я вышел из душа и увидел, что Жени нет — я все понял. Театральная брошюра была ключом к разгадке. Я наспех оделся и помчался в театр. Мне нужно было предотвратить драку, но я не успел. Дмитрий был избит. Я нашел его в крови в гримёрке. — Дмитрий, ты как? — я подлетел к нему, пытаясь помочь, но вместо ответа он издал болезненный стон.       «Я виноват. Мне нужно было его защитить!»       Стараясь не сделать больно, я дотащил его до машины и повез домой. В тот раз я впервые побывал в квартире Дмитрия. Обстановка была обычной. Даже бедной. Я думал, что Дмитрий живёт в хоромах, но оказалось, все наоборот. Старая мебель, серые стены и затертый ковер. Лишь вазы с засохшими цветами и перьевое боа на двери напоминали, что это квартира актёра, а не пенсионера. Меня удивил такой контраст личности и жилья, но у меня не было времени думать. Мне нужно было увидеть Женю и высказать ему все, что я думал. Я злился, внутри клокотала ярость и недопонимание. Хотелось встряхнуть его за плечи и спросить: «Какого черта?!». Ведь Дмитрий был не виноват. Это я изменник и дрянь. Впрочем, Женя был со мной согласен. Впервые в жизни мы поняли друг друга и расстались. Окончательно. Женя уехал в Ленинград, а я ехал к Дмитрию снова, чтобы… Чтобы быть рядом и успокоиться. Дмитрий такого не заслужил.       Я тихо вошёл квартиру, оставляя ключи на тумбочке. Дмитрий лежал в спальне и обречённо смотрел в потолок. Когда он меня увидел, на его лице появилась блеклая, болезненная улыбка. Дмитрий сел на кровати, облокачиваясь на подушку. Он был бледным с синяками и ссадинами на лице, губы потрескались и кровоточили, а рыжие волосы сбились в колтун. — Как ты? — виноватой спросил я, усаживаясь на край кровати. Пружины скрипнули, мягкий матрас просел под весом моего тела. — А ты не видишь? — Дмитрий болезненно выдохнул, прикрывая глаза, — у меня все болит. Но это ладно. Самое страшное, черт знает, когда я теперь смогу играть. А если у меня останутся шрамы? Тогда мне больше не дадут ни одной роли. Я же… — Мне жаль, — я взял Дмитрия за руку, пытаясь поддержать. Он никак не отреагировал, но руку не одернул. Сейчас в нем не осталось театральщины и пафоса. Передо мной сидел молодой испуганный парень без тени привычной дерзости. — А если меня уволят? Мне нужно на что-то жить. — Тебе нужны деньги? — Твои деньги мне уж точно не нужны! — Дмитрий возмущено вырвал руку. Из-за резкого движения ему стало больно, он поморщился и застонал, — я даже не понял, что произошло. Этот сумасшедший ворвался ко мне в гримёрку и начал избивать. Я думал, он меня убьет! Да я уже успел с жизнью попрощаться. — Прости за это. Он больше тебя не тронет. Обещаю. — Он вообще не должен был меня трогать! Я понял, что это твой «друг», — Дмитрий презрительно скривил губы, — только, когда ты пришел и начал извиняться. Что у вас с ним? Как ты можешь общаться с таким психом?! — Полегче. Не говори так о нем.       У Дмитрия было право злиться. Но я не хотел слушать гадости в адрес Жени. Женя — неприкосновенное, несмотря ни на что. — А как мне о нем говорить, а? И почему ты его защищаешь? — Вообще-то, я защищал тебя, — я устало потёр переносицу.       Женя был свежей раной, и каждое упоминание о нем отдавало режущей болью по всему телу. Но я должен был научиться с этим жить. И я научусь! Мне не впервой. — Вижу я, как ты меня защитил. Спасибо, Алекс, от души. Почему я его раньше с тобой не видел? Или ты держал его на поводке? — Дмитрий недовольно хмыкнул, ерзая на кровати.       Он не мог найти себе места, после побоев тело болело и не давало расслабиться. — Закрыли тему, — резко оборвал я, — тебя это не касается и не лезь к нему, ясно? — Это он ко мне полез! — Я тебе уже сказал, что мне жаль. Я не думал, что он про тебя узнает. Мы с ним даже не вместе. — Видимо, он думает иначе. — Мне все равно, что он там думает, — огрызнулся я. Я злился, но недостаточно. Тело и память хранили воспоминания о днях, когда мы с Женей были счастливы. Поцелуи, улыбки, откровенные разговоры и бессонные ночи. Мы любили друг друга, и ничто не могло этого изменить. — Тебе не всё равно, — возразил Дмитрий и замолчал.       Я не знал, что ответить. Раскрывать душу не хотелось. Эти чувства меня уничтожали. Я пытался их спрятать за безразличием, но они рвались наружу диким зверем. — Женя уехал и больше никогда не вернётся. Тебе нечего бояться. — Женя, значит, — Дмитрий протянул его имя и встретился со мной взглядом, — может, мне нужно написать заявление на этого Женю? Как думаешь?       Угрозу Дмитрия я пропустил мимо ушей. Я знал, что он ничего не сделает: — Думаю, тебе надо не в милицию, а в больницу, — я приблизился к Дмитрию, аккуратно дотрагиваясь до его лица. Он зашипел и дёрнулся. — Я не поеду ни в какую больницу! Разве что в милицию. А что? Я здесь потерпевший. — Успокойся, потерпевший. Сильно болит? — Да, — Дмитрий словно ребенок надул губы и нахмурился, — у меня сломан нос. — Вижу, — я сочувствующе вздохнул, осматривая повреждения. По всему телу были синяки и огромные гематомы. Дмитрию повезло, что Женя не сломал ему руку и не выбил зубы, — завтра я принесу тебе мазь. Должно помочь и будет не так больно. — Лёш, — Дмитрий опустил взгляд и начал нервно перебирать пальцами одеяло, — я тебе таким уже не нравлюсь, да? — Конечно, нравишься, — я обнял Дмитрия, оставляя поцелуй на виске. Он расслабился в моих руках, прикрывая глаза. Несколько минут мы лежали, слушая дыхание друг друга.       Я думал, что он уснул, но вскоре раздался кокетливый голос: — Ну раз я тебе нравлюсь даже с таким лицом, то может... Может, ты меня сегодня порадуешь? — Тебе же очень больно и ты чуть ли не умираешь, — усмехнулся я, — давай тебе немного станет легче, а потом мы вернёмся к этому разговору. Сейчас не время, и ты не в том состоянии. — По-моему, это ты всегда не в том состоянии, — обиделся Дмитрий, — я тебе никогда не отказывал. А ты… — Я… — Что?       Мне нравилось спать с Дмитрием. У нас не было запретов и рамок. Он жадно отзывался на любые эксперименты и предложения. Для нас не существовало запретов и ревности. С ним было просто до трясущихся коленок и сбитого дыхания. Я брал его всегда и везде, но сам не мог отдаться. Настолько я мог раскрыться только с Женей. Жаль, что он этого не знал. Ведь я бессовестно соврал, пытаясь сделать ему больнее.       Мы как два дурака сыпали оскорблениями и уничтожали все, что пытались построить столько лет. — Опять думаешь о своем Жене, да? — Дмитрий хмыкнул, словно прочитал мои мысли, — и давно ты его любишь? Можешь не врать. Я же вижу. — Всю жизнь. Но сейчас это уже не имеет значения. — Судя по всему, он тоже тебя любит.       Я промолчал, не зная, что ответить. Да, Женя меня любил. Мы любили друг друга, но такая любовь — мука. Мы больше не могли быть вместе. — Он красивый, но старый. Поэтому ты сейчас со мной? — Дмитрий, хватит, — я взмахнул рукой, останавливая его, — ты так хочешь о нем поговорить? — Почему нет? — Дмитрий пожал плечами. — Я тебе уже сказал, что он уехал и больше никогда не вернётся. Это к лучшему. Все. Точка. Разговор закрыт. Не знаю, что ты ещё хочешь от меня услышать. От этой любви я только страдал. Больше я такого не хочу. — А чего ты хочешь? — Не знаю. Но мне надоела эта драма. С меня хватит. Я просто хочу жить, — я был искренним. Дмитрию я всегда говорил правду, не боясь осуждения. Разница в возрасте не мешала нам понимать друг друга и хорошо проводить время вместе. Дмитрий — не Женя, и это было его главным достоинством. — Со мной? — А ты хочешь? — удивился я. — Я не... Я не знаю, — Дмитрий нахмурился, теряясь. — Я тоже не знаю. Давай оставим всё как есть?       Меня устраивали наши отношения: никаких обязательств, никаких клятв в вечной любви. В моем сердце не было места для большой любви. Оно было занято Женей, и больше я такого не хотел. Я бы предпочел никогда не любить его, чем всю жизнь надеяться на «долго и счастливо». — Если хочешь, ты можешь спать с другими, — аккуратно добавил Дмитрий. — Я не хочу. — А если я захочу? — Кто я такой, чтобы что-то тебе запрещать, — отмахнулся я. — Вот и хорошо, — Дмитрий расслабился, укладываясь на моем плече. — Тебе что-то надо? Может, всё-таки помочь договориться с врачом? — Я справлюсь, не переживай. Но ты можешь кое-что для меня сделать, — в его голосе слышалось лукавство и флирт. Даже избитым Дмитрий оставался Дмитрием. — Что?       Дмитрий нахально улыбнулся и растянул опухшие от побоев губы в улыбке: — Я тебе уже сказал. Порадуй меня. Ртом.       Дмитрий никогда мне в таком не отказывал. А я не мог дать ему такую ласку взамен. Не потому что мне было противно, нет. Но тень Жени и его осуждающий голос меня преследовали. Для Жени я был готов на всё, потому что любил. А Дмитрий… Дмитрий был другим. — Значит, тебе не так уж и плохо, — попытался отшутиться я. — Ты можешь сделать мне ещё лучше, — я поцеловал Дмитрия в щеку и провел рукой по волосам. Он поддался на ласку, прикрывая глаза, — Лёш, пожалуйста. — Хорошо.       Я ответил быстрее, чем подумал. Дмитрий заслужил хорошего отношения. Он пострадал из-за меня. А Женя больше не будет влиять на мою жизнь. Для нас это конец, но для меня новое начало.       Лаская Дмитрия, слушая его тихие стоны, я понял, что теперь свободен. Жени больше никогда не будет в моей жизни.       К черту такую любовь.

***

      День меня вымотал. Внутри ничего не осталось. Расставание с Женей, избитый Дмитрий и непрекращающийся поток мыслей — мучение. Я устал. Устал настолько, что ничего не хотел.       Мне нужно было отдохнуть и восстановить силы. На секунду я задумался об отпуске, но быстро отбросил эту идею. Я любил свою работу, а пациентки и любимый кабинет отвлекали от назойливого, ноющего чувства в груди.       «Я буду в порядке. Пройдет неделя, две, и я приду в норму. Встречусь со Светой, схожу на спектакль к Ритке, свожу сыновей в парк. Жизнь продолжается»       Я вошёл в темную, тихую квартиру и побрёл на кухню. Когда я щёлкнул выключателем, свет вспышкой озарил темноту, ослепляя. Я поморгал, пытаясь вернуть зрение и замер на месте. За столом, поджав ноги к груди, сидел Марк. — Ты почему ещё не спишь? — я спросил сына шепотом, бросая быстрый взгляд на настенные часы. Время перевалило за полночь. — А ты где был? — Марк всхлипнул, быстро вытирая щеки. Присмотревшись, я заметил, что сын плачет. — Задержался на работе, — Марк фыркнул и не поверил, но я не собирался обсуждать с сыном свою личную жизнь. — У тебя что-то случилось? Уже очень поздно. — Ничего не случилось. — Марк, — я аккуратно подошёл к сыну, усаживаясь рядом, — я же вижу, что что-то произошло. — Ничего не произошло. — Ты можешь мне рассказать, — я потянулся к сыну, убирая выбившуюся прядь волос. Марк дёрнулся, отстраняясь. Но было поздно. Я успел заметить синяк на лице и несколько глубоких царапин на шее, — это что такое? Кто это сделал? — Я упал, — отчеканил Марк.       Я промолчал, давая сыну возможность рассказать правду. Но он лишь упрямо сложил руки в замок и смотрел в стену. От его отстраненного и безучастного взгляда стало не по себе. Прям как в детстве. — Марк, ты можешь мне рассказать. — Что мне тебе рассказывать? — Марк взмахнул тонкими руками, задевая чашку на столе. Она чудом не разбилась, сохраняя равновесие, — я уже сказал, что упал. Упал с лестницы, что тебе ещё надо?! — Я же вижу, что ты не упал. Расскажи мне, что произошло.       Я знал, что сына дразнят в школе. Его учительница рассказывала о проблемах Марка со сверстниками, но я надеялся, что все решится само собой. Дети могли быть жестокими, но я учил сына давать сдачи и не быть жертвой. В свое время я не боялся нарваться на драку и отстоять свое мнение. Я хотел, чтобы Марк был таким же. — Рассказать о том, что меня бьют не только дома, но и в школе? — зло выкрикнул Марк, а я замер на месте. Слова сына ощутились резкой пощечиной. — Дома тебя не бьют, — прошептал я, — и я извинялся, когда поднимал на тебя руку. Тебя никогда не били взаправду. Ни я, ни мама. — Пап, у тебя все так просто, — Марк фыркнул, но всё-таки решил признаться, — я не совсем упал. Все. Я рассказал. Доволен? — Кто это сделал? Мне нужно пойти в школу и разобраться? — Нет! — Марк начал махать руками и отрицательно покачал головой, — нет, пап. Только не это. Меня же засмеют и будут издеваться ещё сильнее, ты чего?! — Ты уверен? — Да. — Хорошо, — я подошёл к сыну, рассматривая его синяки. Когда я заглянул под рубашку, я заметил что кожа на левом боку счесана. Мне было очень жаль. Я хотел защитить Марка, но не знал как. — Не трогай. — Ладно. За что они тебя так? — я снова сел рядом с сыном, пытаясь справиться с порывом пойти за аптечкой и обработать его ушибы. — Ни за что. Отстань от меня.       Соблазн пойти спать был очень велик, но я не мог оставить сына наедине со своими проблемами. Чтобы разрядить обстановку я начал рассказывать Марку про свои школьные годы и местных задир. Сын молча слушал, никак не комментируя. Но в видел, что ему интересно и он начинает оттаивать: — Правда? Пап, я не верю, — Марк засмеялся, — как ты мог подраться с малолетками? И зачем ты разрушил их снеговика? — Я уже и не помню. Но синяки и разбитый нос у меня ещё долго болели. — Да уж, — протянул Марк и замолчал что-то обдумывая. Я не торопил сына, но надеялся, что и он мне расскажет про свои проблемы. Так и случилось. Вскоре молчание разрушило неуверенное откровение сына: — Пап, я признался в чувствах, и они оказались невзаимны. — Что ж, — я сглотнул слюну, обдумывая ответ, — чувства не всегда взаимны. Но ты молодец, что признался. Девочки любят смелых мальчиков. — Ага, конечно, — Марк закатил глаза и фыркнул, — не надо было этого делать. Теперь у меня будут проблемы. — Какие проблемы? — Вот такие, — сын повернулся ко мне синяком. — Ты уверен, что мне не стоит пойти в школу и разобраться? — снова предложил я, — если я могу тебе как-то помочь, то скажи мне. — Нет! — Почему? — Потому что тогда меня вообще убьют! — Марк закрыл лицо руками и улёгся грудью на стол. Я не смог удержаться и погладил его по голове, пытаясь поддержать. — Ты же понимаешь, что никто ничего тебе не сделает? — Ага, конечно. Меня считают странным.       Я был не слепым и видел, что сын отличался от сверстников. Ему было не интересно общение, а только книги и рисование. Марк — необщительный и язвительный, странный. Но он мой сын, и я бы никому не позволил его обижать. — Марк, — я привлек его внимание, похлопывая по плечу, — школа это не самое лучшее место. Но ты скоро вырастешь и все будет хорошо, и если тебе нужна какая-то помощь, ты можешь мне все рассказать. Мне, маме или тёте Свете, в крайнем случае. — Мне не нужна помощь, — возмутился Марк, — я сам со всем разберусь. — Ты уверен? — Да.       Сын замолчал. Время близилось к утру, но я не мог разрушить хлипкое доверие между нами. Мы молча сидели, слушая тиканье часов. — Пап. Я странный? — Все мы немного странные, — неоднозначно ответил я. — Не всех толкают с лестницы. — Марк, с тобой все хорошо, ясно? Ты такой же, как и остальные дети. Просто в следующий раз… Если он будет, постарайся дать сдачи. — Олег так не думает, — Марк нервно поправил волосы и громко выдохнул. — Это тот мальчик, который тебя обижает? — Не только. — Марк, мы можем поговорить. Я серьёзно, — я поймал взгляд сына, — если тебе есть, что сказать — говори. Это останется между нами, обещаю. Маме не расскажу. — Олег — это мальчик, который мне нравится, — Марк обхватил себя руками, а мне показалось, что слова сына меня оглушили. Первую минуту в голове была тишина, а потом рой мыслей начал сводить меня с ума.       «Марку нравится мальчик»       «Как же так? Что мне с этим делать?»       «Я должен что-то ему сказать, я же отец» — Мальчик?.. — дрожащим голосом проговорил я. Сердце стучало в диком ритме, руки вспотели. Я не знал, как реагировать и что сказать. — Тебе нравится мальчик?       Марк молчал. Я надеялся, что сын расмеется и скажет шутливое: «Пап, я пошутил», но Марк лишь сглотнул и сказал серьезное: — Да.       «Что мне делать? Я не могу сказать сыну, что это ненормально. Не могу! Я не хочу, чтобы Марк мучился всю жизнь и повторил судьбу Жени. Мой ребенок должен быть счастливым. Я не испорчу жить Марку. Ни за что и никогда. Но я должен реагировать. Но как?» — Марк, — я говорил осторожно, словно неподходящим словом мог все разрушить, — и что ты ему сказал? Этому мальчику. — Что я его люблю, — сын посмотрел мне в глаза. В них я увидел боль и желание спрятаться от этого мира. Раньше я видел такой взгляд только у Жени. — И этот Олег сбросил тебя с лестницы из-за признания? — Да. — Он глупый и не понимает, — ответил я, подходя к Марку и обнимая его, — никого не слушай, понял меня? Большинство людей глупые и не заслуживают, чтобы их любили. — Пап… — И Марк, можешь мне кое-что пообещать? — Да? — сын обнимал меня в ответ, пряча лицо в моей рубашке. Он плакал и вздрагивал. — Пожалуйста, будь осторожен, и самое главное... Никогда не думай, что ты странный или неправильный. С тобой все хорошо. И… Не стоит говорить такие вещи мальчикам, если, — язык завязался в узел. Каждое слово давалось с трудом. Меня бросало в жар, ведь я не был готов к этому разговору, — не стоит говорить такие вещи мальчикам, если ты не уверен, что это взаимно. Люди могут такого не понимать.       Это несерьёзно. Марк это перерастет. Он подросток и ничего не понимает. Но я в любом случае его поддержу. Я должен, — мысль о том, что у сына «это» пройдет, меня утешила. Я не считал любовь к своему полу чем-то плохим. Любовь всей моей жизни — мужчина. Но я не Марк. Я мог с этим справиться. А сын… Я боялся, что он будет ненавидеть себя и пытаться исправить свою «ненормальность», как Женя. А этого я не мог допустить. — Люди меня никогда не понимают. Па, почему другим мальчикам нравятся девочки? — обижено спросил сын. — Девочки не такие плохие, — я тихо засмеялся, отпуская внутреннее напряжение. — Я знаю. Я хотел бы быть девочкой. — Но ты мальчик. Это нельзя выбирать. — Знаю, — согласился сын, отстраняясь, — я тогда… Я пойду спать, ладно?       Между нами появилось неловкость, но я был рад, что этот разговор состоялся. Марк не должен был переживать это один. — Спокойной ночи.       Марк ушел и оставил меня одного. Я не мог заснуть и думал о словах сына всю ночь, но всё-таки смог себя убедить, что это подростковая странность и все пройдет. Мой сын не будет страдать всю жизнь, как Женя.       Я окончательно успокоился, когда через несколько месяцев Марк сообщил мне, что у него новый любовный интерес: — Пап, я влюбился, — довольно улыбнулся Марк. — В кого? — затаив дыхание, спросил я. — В Валю.       Одно имя разрушило все мои страхи. Мой Марк рос нормальным. У него все будет хорошо.