Остался только пепел

      Женя и Марк смотрели друг на друга. Мужчина, повидавший жизнь, испробовавший все страдания и несчастья, и юноша, в самом расцвете лет, с покрасневшими щеками. Они никогда не видели друг друга, никогда не разговаривали. Что у них общего? Другой человек; для одного он отец, опора в жизни и пример, для другого — главная любовь всей жизни. Женя откашлялся. — Прости, я... Нет, мы не знакомы. Меня зовут Евгений Александрович. Я друг твоего отца, Алексея Ивановича. Он часто рассказывал мне о тебе, и поэтому я тебя узнал. — А, — Марк слабо улыбнулся. Он смущенно завел руки за спину, — а отца дома нет. Он еще на работе. — Да, я приехал из другого города, немного не рассчитал время, — Женя во все глаза смотрел на Марка и не мог отвести взгляд. Ни капли от Алексея, оно и понятно, но и на Ритку не похож. Только что-то общее мелькает в складке у губ, и в цвете глаз, — я подожду его. — Вы можете к нам подняться, — Марк кивнул на окна, — дома никого. Вы только, пожалуйста, отцу не говорите, что я, ну, сигареты у Вас попросил.       Женя улыбнулся, хлопнул себя по карману. — Точно, я же не ответил. Да, у меня есть сигареты. Но ты прав, наверное, лучше подняться домой, а то соседи увидят. — Вы не скажете? — огромные глаза Марка раскрылись еще больше. Что-то предательски кольнуло Женю в сердце. — Не скажу. И ты тогда не говори.       Марк усмехнулся и первым пошел к подъезду. Женя, подхватив сумку, пошел следом.       Они вошли в темный, прохладный подъезд. Из какой-то квартиры на втором этаже запахло блинами. — А Вы откуда приехали? — спросил Марк, доставая из рюкзака ключи. Он сутулился, как и все подростки, стеснявшиеся слишком высокого роста. — Из Ленинграда, — Женя следил за движениями Марка, считывал каждое движение. Это же сын Леши. Пусть не родной, но он его воспитывал, растил, обучал и любил. И как Леша мог жаловаться на него? Марк замечательный. — А, — Марк скривил губы, — Вас отец подослал, чтобы вы мне про город рассказали? — Что? Нет. О чем ты? — Да Вы проходите, — Марк толкнул входную дверь, переступил порог, тут же бросая рюкзак на пол, — я через неделю туда уезжаю. Отец отправляет учиться. — Тебе уже восемнадцать? — Почти, — Марк стянул свитер через голову и повесил на дверцу шкафа, — в декабре будет.       «В декабре», — Женя попытался мысленно подсчитать сроки. Он снял шляпу, пальто. Марк уже скрылся в коридоре, ведущим в комнату.       Женя огляделся. Вот он и впервые в жизни у Леши дома. Квартира обычная, советская, просторная и светлая. Налево — кухня, прямо — гостиная. Он посмотрел на себя в зеркало, поправил волосы. На полочке рядом с косметикой Ритки высилась керамическая фигурка девочки в шляпе и с корзиночкой в руках. Везде были безделушки, ворох одежды, детская обувь. Жене захотелось прикоснуться к каждой вещи, прижаться даже к стенам. Это Лешин дом. Его вещи. К каждой он прикасается. А там — его сын. — Вы пить будете? — спросил Марк, выглядывая из комнаты. Волосы растрепались, он накинул другой свитер на плечи и рукава свободно спадали на грудь. — Я не пью, — смутившись, ответил Женя. Марк засмеялся. — Я про чай. — А, тогда можно.       Марк прошел мимо Жени на кухню. Он не чувствовал неловкости, хотя никогда прежде его не видел. Кажется, у отца с сыном все-таки намного больше общего, чем могло показаться на первый взгляд.       Женя прошел в гостиную. Она была не очень большая, но светлая. На столике возле дивана лежала открытая азбука и несколько школьных тетрадей.       «Василий», — подумал Женя. Он огляделся. У окна громоздился большой шкаф, заполненный книгами. Там были в основном медицинские справочники и пара бульварных романов в дешевых обложках.       Ритка. — Вот, держите, — Марк вошел в комнату, неся две чашки из тонкого фарфора. Они казались дорогими, но вблизи было видно, что это — подделка под роскошь, — решил достать мамин сервиз. — Твоя мама в театре? — спросил Женя, беря чашку из рук Марка. Подросток поднял брови. — Вы и ее знаете? — Когда-то мы все были дружны. — Ага, она на репетиции, а мелкие гуляют с бабушкой, — Марк сел в кресло, подтянув к себе ноги. Женя сел напротив, на диван. — Мелкие? — Ну, Вася и близнецы, — Женя смотрел на Марка, не понимая, и тот сделал большой глоток чая, — у меня три младших брата. — Вот как. Мы давно не общались с твоим отцом, — Женя вымученно улыбнулся и опустил глаза в чашку.       «У него четверо детей. Четверо. И все мальчишки. Он самый счастливый человек на свете. Как он мог этого не ценить?» — Вы зря, конечно, приехали без предупреждения. Отец может вообще сегодня домой не прийти, — Марк рассеянно достал сигареты из кармана брюк, закурил, — точно не скажете про это? — Точно, — Женя достал свои. Он зажег сигарету Марку, потом свою. Они оба замолчали и закурили. Марк сидел, свернувшись на диване, подтянув колени к груди и курил, быстро и рвано поднося руку к губам. В его движениях, тонких запястьях, чуть сонных глазах чувствовалось что-то женское, легкое. — А почему ты думаешь, что твой отец сегодня не придет домой? — Он вообще тут не часто появляется. — Почему же? — Он всегда занят, — Марк выдохнул дым, — ему тут не нравится. Потому что летом я каждый день здесь. У меня нет друзей и я всегда ошиваюсь дома. Это ему тоже не нравится. Поэтому он отправляет меня учиться в другой город, — парень сощурил глаза, посмотрел на Женю, — в Ленинград. — А ты не хочешь? — Нет. — Почему? — Женя наблюдал за подростком, который пытался выглядеть старше, но обиженное выражение лица выдавало в нем ребенка. Он потянулся, взял со столешницы пепельницу, и стряхнул пепел. Рукав рубашки задрался, обнажая тонкое запястье с переплетениями вен. Уже не ребенок, но еще и не мужчина, Марк заставлял Женю испытывать к нему невероятную нежность. — Отец думает, что это научит меня самостоятельности. Но на самом деле, им с матерью нужно просто избавиться от меня, чтобы я освободил им комнату для близнецов. Ну, и потому что мой отец меня ненавидит.       Женя дернулся. Сигарета застыла в его пальцах. Он посмотрел на Марка. Тот отвернулся и стал смотреть в окно. — Почему ты так говоришь? — У меня непростые отношения с отцом. Я понимаю, он Ваш друг, но быть отцом это не его. — У меня вообще не было отца, — тихо сказал Женя, но Марк даже плечом не повел. — У меня по сути тоже. Мы постоянно с ним ссоримся. Вы же знаете, что он на войне не был? Четыре года просидел в деревне уклонистом. Разве это нормально? — А ты бы пошел воевать? — Конечно, — Марк кивнул, тяжелые кудри упали ему на лоб. Нервным движением он поправил их, не замечая, что в пальцах держит зажженную сигарету. Женя поджал губы.       Этот ребенок... Как Леша может не любить его? Как мог говорить Жене о том, что он странный и отличается от других? — Я был на войне. Хорошего в этом мало. Это совсем не так, как об этом пишут в книгах. — В книгах тоже об этом красиво не пишут. Я много читал об этом, — Марк потушил сигарету, — просто мой отец... Мне кажется, я не нравлюсь ему просто из-за того, что я существую. Например, я много читаю. Не эту ерунду, конечно, — Марк указал на книжный шкаф, — это матери. И ему это тоже не нравится. Не нравятся мои рисунки, не нравится мой характер, не нравится, что я делаю, что я говорю, и даже, наверное, что я дышу. Поэтому он меня отправляет в другой город. — Ленинград не так далеко от Москвы. И это очень красивый город, — слабо сказал Женя. Он смотрел на Марка, еще совсем ребенка, который с такой болью отзывался об отце при первом встречном собеседнике. Ему захотелось его обнять. — Мне что Москва, что Ленинград. Но там я буду совсем один. Хотя у меня и здесь никого нет, но все же. Я люблю Москву. Но отец все решил за меня, как и всегда. Вы, конечно, извините, что я Вам так про него говорю, — Марк закусил губу, — вы же друзья. — Ничего. — Но он про Вас никогда ничего не говорил, и это так странно, что у него есть друзья не из больницы.       Женя помолчал. Он докурил, потушил сигарету. Марк все так же сидел, скорчившись на диване, и обхватив колени руками. — Ты ведь едешь туда поступать? — Да, — кивнул Марк, — отец отправляет изучать языки. — На каких языках ты говоришь? — Французский, — Марк медленно моргнул. У него были такие длинные ресницы, что казалось, они тянут его веки вниз, — но я не хочу. Будь моя воля, я бы вообще не поступал в университет. — Почему? — Женя не сводил взгляда с Марка. Он не верил, что вот он сейчас сидит в гостиной Леши, беседует с его сыном, как со взрослым. Обсуждает, делится мнением, вместе курит. Он бы все отдал, чтобы у него у самого был такой сын. — Да кому нужно это образование? Чтобы потом что? Стать учителем и всю жизнь прозябать в школе? — Ты прав, в работе учителя нет ничего прекрасного, — сказал Женя с грустной улыбкой. Марк замер. — Так Вы... Простите. Вы учитель? — Да. — Извините. Я... Я не думаю так плохо обо всех учителях, но... — Прекрати извиняться. Ты имеешь право на свое мнение.       Марк опустил голову, сконфуженно прижимая руку к шее. — Я просто... Не вижу себя обычным. Ну, там, учеба, работа, жена, дети. Меня другое интересует. — Что, например? — Живопись. Я рисую. Но отец не позволяет. Говорит, что это не профессия. Рисовать картинки я могу и так. — А что говорит твоя мама? — Женя склонил голову на бок. Он чувствовал такое родство с Марком, что даже в груди противно заныло. — Когда последний раз я разговаривал с ней, она сказала, что ей нужно учить роль. Моей матери вообще нет в моей жизни. Я практически ее не вижу, так что моим воспитанием занимается отец. Насколько это возможно, конечно, учесть, что и его тоже почти никогда нет дома. Я удивлен, как при таком раскладе у меня появилось еще три младших брата.       Женя смущенно отвел глаза, снова потянулся к чашке с остывшим чаем. Марк говорил хлестко, дерзко, как и любой подросток. В нем чувствовалось что-то сломанное, нервное. В этот момент Марк поднес руку ко рту и начал кусать ногти. — Образование это ведь не просто для того, чтобы потом работать по специальности. Это новый опыт, друзья. — С этим у меня туго. — Постарайся понять, что твой отец желает тебе лучшего. Он хочет, чтобы у тебя было образование. Это не будет лишним, даже если сейчас тебе так не кажется. И я бы хотел посмотреть твои картины.       Марк вскинул голову. — Правда? Это так удивительно. Отец никогда этим не интересовался. А мать и подавно. Удивительно, что вы дружите.       Женя грустно улыбнулся, отставил чашку. Марк сидел напротив него, взъерошенный и одинокий, как маленький щенок. — Мы с твоим отцом тоже всю жизнь удивлялись, что мы вместе... Дружим. — Хотя с другой стороны. Он такой скрытный. Не удивлюсь, если у него есть другая семья и даже не одна, — Марк невесел хмыкнул и снова принялся грызть ногти. — У него нет другой семьи. И он любит тебя и других сыновей. Я знаю это, — тихо, но твердо сказал Женя. Он не понимал, как Леша мог так безответственно относиться к своим детям? Они же... Они же такое сокровище!       Марк закатил глаза в ответ на фразу Жени. Потом встал, разминая длинные худые ноги, и стал ходить по гостиной. — Он считает меня разочарованием. — Я бы хотел себе такого сына, как ты.       Марк глянул на Женю с легкой улыбкой. — Думаю, мой отец с радостью бы отдал меня Вам. У нас с вами намного больше общего. Я сначала подумал, что он подослал Вас уговаривать меня переехать в Ленинград. — Нет, — Женя покачал головой, — он даже не знает, что я здесь. Мы давно не общались. — Да, представляю. Он никогда ничего не говорил о Вас. А как вы познакомились? — Марк вернулся к диване, облокотился на него. — Я был его учителем. — Что? Вы шутите! — засмеялся Марк, — литературы, так?       Женя кивнул. — Можешь представить, как мы с ним ссорились. Я ставил ему двойки, а ему как будто все равно. — Получается, Вы намного старше его? — На пять лет. Но твой отец выводил меня так, что никакой опыт бы не помог. Он... — Женя приложил руку ко лбу, — писал матерные стихи на день рождения директора, менял местами руки и ноги у скелета в кабинете биологии.       Марк засмеялся громким, неудержимым смехом. — С ума сойти! Теперь понятно, в кого я. Меня часто выгоняли из школы за... — подросток осекся, — за некоторые проделки. — Да, он был таким, — Женя грустно улыбнулся. Они оба замолчали. — Непривычно слышать про отца такие истории, — Марк закинул ногу, перелез и сел на спинку дивана, сложив руки между коленями, — Хотя он и сейчас ведёт себя как подросток. — Поверь, сейчас он уже ведёт себя как взрослый. — Вы представляете, он пару лет назад даже волосы начал красить, молодился. Наверное, сошёлся с какой-нибудь медсестрой, — Марк усмехнулся, — да и у матери поклонников хоть отбавляй. Как они еще не развелись, не представляю.       Женя побледнел, вспомнив те года. Только вот у Леши была не любовница, а любовник, ради которого он забыл не только о нем, о Жене, но и собственных детях.       Как он только мог?.. — Страннее нашей семьи не найти, наверное, во всей Москве, — задумчиво сказал Марк, выводя Женю из мрачных воспоминаний. — Все семьи по-своему странные. — Наша особенно. — Почему же? — Ну смотрите, — Марк начал загибать пальцы, — самовлюблённая эгоистичная мать, отстранённый отец. — А себя как опишешь? — Женя встретился глазами с Марком. Что-то в его взгляде, какая-то искорка, напомнила ему самовлюбленную Ритку, но тут же погасла. Этот ребенок был особенным. — Хм. Я не вписываюсь в рамки, — ответил Марк, наклоняя голову, — и это тоже бесит моего отца. — Я тоже. Всю свою жизнь, — ответил Женя, и Марк закивал головой, соглашаясь. — Я отца не виню. Когда я родился, ему было всего двадцать два года. На четыре года больше, чем мне сейчас. Я себя в такой роли представить не могу. Но все же... Он как будто есть и как будто его нет. Он любит только близнецов, хотя они просто сумасшедшие. Они разговаривают в унисон и пугают до чёртиков соседей. — Твой отец раньше тоже был тем ещё хулиганом. — Вот поэтому он их и любит. А Вася просто подлизывается. Он весь в мать.       Женя откашлялся. — Тебе бы хотелось проводить времени больше с отцом? — Конечно, — Марк кивнул, — он же мой отец. Но ему это не надо. Он еще молодой, у него там своя работа, жизнь, друзья. Он всем так легко нравится, что это даже бесит. Видите, — Марк грустно улыбнулся, — мы даже сейчас о нем говорим. — Да, твой отец... Он такой. Его всегда было легко любить, — тихо сказал Женя, и Марк, встретившись с ним взглядом, о чем-то задумался, притих. — Да. Только знаете, в чем парадокс? Мне кажется, что мой отец нас не любит. Никого из нас по-настоящему. Ни мать, ни меня. Ну, близнецов, может быть, пока они мелкие, но... — Марк пожал плечами, — он поэтому так всем и нравится, что никого не любит.       «Любит. Точнее, любил. Любил так, что сердце останавливалось», — подумал Женя и поднялся с дивана. — Куда Вы? — Я... Я, наверное, подожду его в другом месте. Прошло много времени, и наверное, скоро вернутся твои братья, — Женя попытался улыбнуться, но лицевые мышцы свело, — мне бы не очень хотелось встретиться с твоей матерью или братьями. — Понимаю, — Марк встал, — так где Вы будете ждать его?       Женя назвал адрес гостиницы. — Знаешь, где это? — Конечно, — Марк кивнул, — отец вообще любит ночевать не дома. Особенно это бывало, когда я был маленьким. Он уезжал летом на неделю куда-то, каждый год, а когда возвращался, почти никогда не ночевал дома.       Женя перестал дышать. Он почувствовал на себя давящий взгляд Марка, внимательный, пытливый. — Вы не знали об этом? — Мы давно не общались. — Кажется, Вам тоже очень нравится мой отец, — с легкой усмешкой сказал Марк, — ладно, я передам, что Вы заходили. — Передай ему еще и это, — Женя полез во внутренний карман пиджака и достал небольшое письмо в обычном белом конверте, — и скажи, что я буду его ждать. — Хорошо, — медленно сказал Марк, беря письмо. Он надолго задержал взгляд на Жене, — да, конечно. Я передам отцу, что Вы заходили. Думаю, он будет рад встретиться с вами. Вы мне понравились.

***

      Женя снял номер в той же гостинице, где они виделись с Лешей последний раз. час он просидел на постели, смотря в стену, ту самую, об которую в тот роковой вечер разбил бутылку, а потом, в приступе порезал себе лицом осколком. Женя прикоснулся пальцами к шраму. Он немного зарос, но все другие шрамы открылись и закровоточили с новой силой.       Он ждал. Он думал про Марка, про Лешу, как отца, про их квартиру и про их жизнь. Перед отъездом из Ленинграда он написал Леше письмо. На тот случай, если бы он не захотел с ним говорить, оставил бы несколько строчек на память. Женя закрыл глаза. Давящее чувство в груди нарастало. Он закашлялся, закрывая рот платком.       Он прождал его до ночи.       Леша не пришел.       Теперь между ними была поставлена окончательная точка.       Утром Женя быстро оделся и вышел из номера. Вызвал такси и доехал до вокзала. Он был спокоен и умиротворен. Он был даже рад. В машине он вспомнил слова Леши, брошенные ему как-то несколько лет назад, когда они оба лежали на постели, уставшие, разгоряченные и счастливые. Леша взял лицо Жени в руки и зашептал, быстро, нервно, возбужденно: — Жень, Жень. Прошу, оставайся. Хочешь, ну, хочешь я жену брошу, детей оставлю ради тебя? Только с тобой буду, только тебя любить буду, тебя одного. Хочешь?       Женя тогда покачал головой, заглушая слова Леши поцелуями. Он бы никогда не принял такую жертву, никогда и ни за что. И теперь, увидев его семью, пусть и не всю, а только Марка, этого бедного, несчастного, одинокого подростка, Женя все решил для себя.       Он не будет больше воровать Алексея у семьи. Семья — это единственное важное в жизни. И он был рад, что Леша принял правильное решение, что остался с ними и не повелся на Женины мольбы. Им не нужно больше видеться и встречаться. Эта история себя изжила. Конечно, Женя никогда не перестанет его любить. Никогда. Эта любовь, которая зародилась в нем двадцать пять лет назад, прошла с ним через смерть, разлуку, боль и страдания, останется с ним навсегда. Он всегда будет любить Лешу, любить таким, каким он был, таким, каким его никто не знал. Но теперь их история закончена.       Женя вернулся в Ленинград. Город встретил его мрачным тяжелым небом. Через пару недель сюда приедет Марк — сын Леши, который начнет строить свою жизнь, писать свою историю.       Дай Бог, чтобы его краски всегда были яркими.       Щурясь от едва уловимых солнечных лучей, подставив лицо августовскому ветру, Женя шел по городу и улыбался. Он дошел до набережной Невы, поднялся на мост и долго-долго смотрел на грубые всплески воды. Она была будто живая, шумная, завораживающая, необъятная.       Как и его любовь, за которую он страдал всю свою жизнь.       Женя улыбнулся, прикрыл глаза. Пробежался пальцами по парапету. Перед глазами пронеслись воспоминания — пыльный кабинет, запах мела, нагретые солнцем доски в сарае, потрепанный томик «Евгения Онегина» с загнутыми страницами. Последняя парта в среднем ряду, сладкие душистые яблоки, белая рубашка, поцелуи в сомкнутые губы и тихое, прерывистое: — Я люблю Вас, Женя Александрович.       … Нева продолжала шуметь и переливаться всеми оттенками синего. И даже едва уловимый всплеск не потревожил ее глубоких вод.       Тишину разрушил только пронзительный крик женщины, собравшей вокруг себя целую толпу зевак: — Батюшки, утопленник! Средь бела дня! Милицию, милицию…