Мой маленький цветочек...

Обивка красного дивана в полутемной комнате, которую освещает какой-то далекий свет лампы, очень красиво и дорого смотрелась. Будто место знатного короля. Приятный сумерки легки на просторное помещение. Повсюду полки с книгами, небольшой стеклянный столик, какой-то ковер и… Полумрак. Подойдя к столику, она проводит кончиками пальцев по гладкой поверхности, ощущая мелкие пылинки на коже. Но не это ее сейчас тревожит, а мягко схватившая ее рука. Большая, красивая, с заостренными ногтями рука. Она не оборачивается посмотреть на него, но видит боковым зрением что-то яркое, значительно выделяющееся из общей массы темноты. Что-то малиново-розовое. Тело ее, кажется, ничего не чувствует, но головой понимает, что испытывает волнение. Теплое, всепоглощающее волнение. Подходит ближе, в глаза не смотрит. Подходит еще ближе, садится на колени. Теперь уже волнение нарастает по всему телу. Руки прикасаются к приятной ткани одежды, ощупывая крепкое тело под ней. Хочется гладить и гладить его, проводить витиеватые волны по каждому горячему участку плоти. Передвигается к шее. Кажется, она вся пульсирует, отдает невыносимым, обжигающим жаром. Хочет коснуться еще. Ее уши улавливают какой-то странный звук, наподобие хмыканья или глухого смешка, но и это ее не тревожит. Просто хочется быть ближе, просто съесть этот огромный кусок сладкого кремового торта с аппетитной клубничкой на вершинке, путь даже и будет этот торт для нее чересчур велик. Руки поднимаются выше, и она нащупывает острые скулы. Желание возрастает настолько, что хочется слиться с его светлой, почти белой, кожей. Она бы трогала его и трогала, пока чувство стыда и неловкости не захлестнет с головой, кидая в самую грязь после столь прекрасного момента наслаждения. Она глухо выдыхает, когда внутренние порывы оказываются сильнее ее воли и девушка крепко обвивает сильную мужскую шею, которая и не думала становиться хотя бы капельку прохладнее. Хорошо и тепло. Она касается его лица своим, трется и трется о него, пытаясь будто что-то забыть, будто заполнить себя этим всеохватывающим чувством, которого ей так не хватает. Ей мало. Прижимаясь к чужому телу особенно сильно, она почувствовала, как голова наполнилась цветными, золотыми и серебряными искрами, дыхание остановилось, подобное высшему счастью чувство достигло пика, и вот она снова вся опустела. Постепенно тело остывало, голова холодела, а из желудка начало подниматься нечто тяжелое. Удушающее. Хорошо ли она помнила тот момент, когда начала заливаться слезами? Хорошо ли помнила, когда встала с его колен и снова была притянута к теплому мужчине обратно? Хорошо ли помнила, как те самые большие руки поглаживали ее плечи, талию, переходя к бедрам и ногам? Не помнила, но хорошо чувствовала. А вместе с этим чувство невыносимого горя, страдания и…клокочущей в сердце боли были с ней. Даже не стараясь вытирать сильные потоки, как горные реки, слез, она упивалась этой болью, эти горем, этим чувством, будто навсегда была всеми покинута. А особенно им. Как холодная сталь ножа, обида и разочарование, скользнула по ней, открывая все наболевшие когда-то давно раны и ссадины. Как же было больно, угнетающе, невыносимо… И даже эти руки, даже теплые губы что-то печально шепчущие ей на ушко, даже крепкое объятие – ничего не исцелит от этого. Чужие пальцы пытались стереть эту проступившую боль на ее лице, нежно оглаживая щеки и подбородок, но как бы ни было тепло и приятно… Он не сможет добраться к ее сердцу и загладить там все эти надрывистые раны. Которые сам же и оставил. «Не плачь, прошу…» «Не плачь, не плачь…» «Я не хотел, пожалуйста…» «Пожалуйста, не плачь…» В мутном мареве жгучих слез, перед ней показалось что-то блестящее. Что-то блеклое, но яркое, притягательное. Она постаралась дотянуться рукой к этой манящей искорке, но она ускользала. Протерев более-менее глаза от водянистой пелены, девушка встала, направляясь за тонким рядом белесых звездочек, даже не слыша, как мужской голос говорил ей: «Не уходи». Множество звезд, более крупными и мелкими частичками рассыпались по темному коридору, вперед которого шла. Печаль и грусть рассеивались, понемногу сменяясь давящим расслаблением. Давящее оно было потому, что ее голова становилась будто ватной, будто группка облаков залетела к ней, чтобы оставить нежиться в их воздушных объятиях. Все тревоги рассеивались. - Ах, милая леди. Вы слышите меня? – одна рука в перчатке держит за плечо, другая – за запястье. - Д-да, я слышу Вас, - словно только проснувшись, она огляделась, рассматривая уже знакомое помещение с высокими стеллажами. - А-ха-ха…наверное, Вы случайно забрели в другую дверь… Не пугайте меня так больше, ладно? – нервный смешок вырвался из тонких уст, переходя снова на добродушный лад. От непонятного волнения у таинственного человека даже спала его красная покоцанная шляпа. - Да… - Так вот…мы подошли с Вами к самому главному! – не широко разводя руки, в нитевидных губах сверкнули белоснежные острые зубы, а вместе с ними и запальные черные очи. Туманное состояние все еще было с ней, но не настолько, чтобы потерять нить внимательности к окружающему ее месту. Переведя взгляд на стекло, вид за которым выходил на дорогу, она увидела, что оно несильно, но треснуло. Так же было и с другими стеклами в этом заведении – все они покрылись тонкими паутинками, искажающими реальность за ними. - Черт, почему-то музыка выключилась… - от интересного занятия ее отвлекло тихое ругательство. Но как только девушка обратила внимание на владельца, он сразу же стал таким же милым, как и был. - Ах, да… - его руки дрожали, но хватка, когда брал эту, кажется, очень тяжелую банку, была уверенной и даже резкой. – Вот же, вот… - стоя к ней спиной, она видела, как одной рукой он поглаживал, как ребенка по головке, эту стеклянную вещь. - Вот же, посмотрите, разве Вам не нравится? – оборачиваясь, он показал ей невесомо парящую в прозрачной густоватой жиже, девичью голову с пустыми зеницами и ужасающим сине-белым оттенком кожи. Десятки людских криков смешались в один огромный вопль, но самым главным и звучным из них был ее собственный, который она теперь явно слышала и осознавала. *** Утро это было нелегким. Очень нелегким. Голова болела, в горле першило, все тело сковала какая-то слабость. Даже теплый чай, горячий душ – ничего не спасало, а ведь на дворе сейчас лето…а ей так безумно холодно внутри. - Цветочек, что с тобой? – задал ей крайне волнительный для нее вопрос Хисока, никак этим не облегчая ситуацию. - Не знаю…голова как-то болит, - она закашлялась, ведь горло сильно сжалось изнутри. – Ну и в целом, как-то не очень… - Я вижу… Вся бледная, - он прислонил ладонь к ее лбу, чтобы проверить наличие температуры. Но ее не было. А ведь действительно, посмотрев на себя в зеркало с утра, Юри едва не поскользнулась на хладной плитке. Лицо болезненно-бледное, нижние веки красно-розовые, губы такие же. В другой раз девушка бы порадовалась, что смотрится довольно неплохо, но не тогда, когда внутреннее состояние не оставляет желать лучшего. - Может, отменишь сегодняшнее сражение? – спросил мужчина, с взволнованным прищуром глядя на маленькую фигуру, укутанную в несколько пледов в тридцатиградусную жару. - Не, нет. Не хочу. Как же я могу? – туманно отвечала она, когда мутный взгляд блуждал по поверхности светлого паркета. – Я же должна быть сильной, ну, или постараться ей стать…нет, тем более…мы же тренировались не для этого ли? – то шепча, то говоря более четко, девушка активно воротила головой из стороны в сторону, будто что-то высматривая на полу. Юри выглядела пугающе. - Нет, послушай, - Хисока аккуратно взял ее за плечо, пытаясь привлечь ее внимание к себе, - это, конечно, все очень похвально, но если тебе не хорошо, то лучше не рисковать, - не было уже сил его удивляться с того, что стал так беспокоиться о ней, ведь действительно чувствовал, что нельзя дать ей попасть в какую беду или подвергать опасности ее здоровье. Он хочет уберечь свой маленький цветочек. Но как бы ни были чисты сейчас намерения Хисоки, понурившая голову девушка, не была с ним согласна. Темная тень в глазах не была согласна с этим. - Отстань, Хисока! – резко ударив его по руке, сбивая ее со своего плеча, ответила она. – Буду сражаться, значит буду! - разворачиваясь в противоположном от него направлении, Юри гордой и уверенной походкой, совершенно чужой, зашагала к шкафчику с одеждой. - Что встал?! Я собираюсь переодеться, – взгляд, который он никогда бы не ожидал от нее увидеть, пронзил все бугристые титанические слои ментальной стойкости Хисоки, заставляя внутри легонько встрепенуться. «Это не мой цветочек». *** Все то время, пока длился тот час, когда Каюри предстояло ее важное сражение, предрешающее, выйдет она в финал или нет, Хисока был как на иголках. Неизвестно откуда взявшиеся темные, холодные и резкие мотивы во всегда мягкой и покладистой Юри, его очень встревожили. Подключая к делу его трезвый рассудок и острый ум, он предполагал, что могло случиться нечто, что может быть противоположностью «светлых» сил девушки. Но как? Ни ее аура, ни какие-либо еще признаки внутреннего зла не были видны в ней. Если раньше, когда что едва уколет ее в больное или уязвимое место, из нее так и норовили выползти маленькие цепкие когтики черноты, а теперь… Она будто просто стала другой. Ситуация немного облегчилась, когда в середине дня Юри встретилась с мужчиной в местном кафе, с привычной и для нее, и для него нежной улыбкой, немного пообедать. Он чуть выдохнул, когда увидел ее, вернувшуюся в более-менее состояние, называемое нормой. Но черное платье на ней и уставший вид глаз не давали полностью расслабиться. - Ты уже чувствуешь себя лучше? – накалывая на вилку кусочек мясного рулета, спросил мужчина, пристально глядя на нее, но так, чтобы она этого не заметила. - Да, стало как-то полегче. Даже сама не знаю как так вышло, но слабость ощущается меньше, - а она в свою очередь подхватила кусочек огурца из салата, выглядя совершенно невозмутимо, будто и не она вовсе устроила сцену неожиданной вспыльчивости для него. Постоянно проверяя ее ауру, Хисока никак не мог найти значительных отличий от той энергии, которая исходит от нее на постоянной основе. Все ровненько, гладенько, даже слишком гладенько, чтобы казаться правдой. И, видимо, она даже сама не помнит о том, что была так недружелюбна с ним сегодня. Недоброе чувство посетило фокусника в этот момент, но он постарался верить в то, что все обойдется. Ради нее он будет мыслить позитивно. - Это хорошо, - чуть вздохнув, он принялся есть дальше. А девушка так и не решилась сказать, что ощущает внутри страшную тревогу и подавленность, которые от недавнего времени начали накатывать на нее все с новой и новой силой. Резкий упадок энергии у нее был не только физический, но и духовный, который, был так до томной тяжести в ребрах знаком… Но она и сама с этим справится. «Скажи, цветочек, что мне делать, если тебе станет нехорошо?» *** Темная ткань сидит на ней просто замечательно. Очень легко и приятно, укутывая в черное тепло. Кружевные рукава немного раздражают кожу рук, когда она прикасается к ним, но это даже как-то приятно. Звуки из зала, крики и выкрики – все это так привычно и уже практически не пугает девушку. Вот назвали ее имя, вот ступает невесомым шагом, будто под ногами рассыпали клубочки пуха, а вот и слепящий свет прожекторов. Уже въевшийся в поверхность ринга запах крови и пота разносил от плеч к спине ряды мелких мурашек. Нечто ее удручает, а нечто заставляет чувствовать пустоту. Юри, кажется вовсе потерялась в собственном восприятии. Тонкий пласт тревоги залег где-то между мягкими прослойками неясной отрешенности и безразличия. Растирая руки ладонями, она пыталась выгнать эту хладную и темную часть себя, которая дурманила ее голову, все время посылая импульсы гнетущего переживания. Немного страшно. Приветливый голос комментаторши говорит что-то о ее наряде и нынешнем положении дел на Арене. Не интересно, даже противно. Выходит какой-то человек. Высокий, худощавый, взгляд недобрый, а цветовая палитра еще более неприятная. Что уж говорить, когда черно-желтые грязные полосы расползлись по нему, смешиваясь в какую-тошнотворно зеленую жижу. Юри глубоко вдыхает и выдыхает. Однако мыслей по поводу того, что делать, какую тактику сражения применить – у нее совсем нет. И это сильно разочаровывает, бьет по шаткой уверенности в себе, поэтому нужно придумать хотя бы что-то или, в крайнем случае, просто притвориться, что у нее все под контролем, а затем аккуратненько слиться, как это делал часто Хисока. Просто, красиво, где-то элегантно и поражающе. После него всегда оставался такой приятный привкус таинственности и трепещущей недоговоренности, особенно когда фокусник и вовсе не появлялся на сцене. Он прекрасный актер, но теперь и ей предстоит узнать, может ли быть настолько, или, хотя бы, в достаточной мере, равной ему. Снова вдыхает. Несколько светлых душ в зрительном зале напряглись, с серьезными мордашками сжимая кулачки, ментально передавая ей слова поддержки. Одна пестрая и цветастая душа подковала ее маленькую фигуру взглядом, ни на секунду не сводя с нее глаз. Кажется, в какой-то момент он перестал дышать, не чувствуя, как кулак сжался так сильно, что острые ногти прорвали светлую кожу, оставляя на ней тонкие струйки крови. Дышит ровно, а сердцебиение ускоренное. Волнуется. Юри скучающим взглядом смотрит куда-то за высокую фигуру человека. Ну вот не нравится он ей и все, что поделать? Да и в целом, боевой дух ее слегка потерялся, а просто сдаться – некрасиво, по крайней мере по отношению к человеку, который многое в нее вложил. Спустя время, она все больше ценила потраченные на нее Хисокой силы. Она ожидает. Обхватив тело руками, девушка подсознательно пытается обеспечить себе минимальный комфорт посреди тысячи горящих глаз. Ведь они так нетерпеливы, они очень голодны. Но больше всего она ждет не хитроумной атаки, продуманной стратегии, из когтистых лап которой ей вряд ли выкарабкаться, а гнусных, грязных слов в ее адрес. Как это обычно любят делать излишне уверенные в себе персонажи. Но поток сточных вод не обрушился на нее, обливая вонью с ног до головы. Человек в белом пальто одним рывком, без эпиграфов и прелюдий быстро и легко двинулся в ее сторону, прожигая дыру в ней пепельными очами. А дальше…все как в старой сказке, в плохо продуманной книге. Все повторяется, замыкая этот черный круг, вокруг ее изящной шеи. Уклоняется, бежит. Уклоняется, наносит удар. Бежит, уклоняется, бежит, уклоняется, бежит… И бежит…вот только теперь кажется, сердце у нее начало бесконечный марафон, а извилины головного мозга решили пошалить… То и дело Юри постоянно слышит какой-то едкий, колкий смешок. Высокий, веселый смешок. И смеется он точно с нее. Голова заходится в причудливом вихре, размывая перед ней пейзаж все больше и больше. Такого точно еще никогда не было, но чувство мышки в клетке идеально описывает ее состояние сейчас. Гвалт голосов обрушивался на нее слева и справа, снизу и сверху. Они были громкими, ужасающе громкими, но один единственный кроткий укол смеха всегда слышался предельно разборчиво. Ладони потеют. Сколько длилось это сражение она не знала, сколько раз нанесла удары – не знала, сколько раз пропустила удары – очень много, и об этом девушке сигнализировали рваные раны на руках, когда пыталась защититься. Но где же ее сила, где же тот поток невероятных способностей…? Кажется, он утонул вместе с ее ощущением реальности. И вот почему так всегда. Почему, когда раз в жизни Юри что-то решить сделать, всегда найдется что-то, что захочет помешать ей? Когда же наступит момент ее настоящей победы, сияющего успеха и непреодолимого чувства собственной значимости… Вот кто ты, кто мешает ей. Бог? Дьявол? Судьба? Космос? Цветастая вселенная? А может, ты маленький домовой или подкроватный монстр, которого она довольно долго боялась в детстве…? Кто ты и почему насмехаешься над ней? В чувство ее приводит короткий удар чего-то покалывающего. Сильно покалывающего. Болезненно обжигающего. Ее противник достал второй кнут, но довольно необычный. Электрический. В пепелистом мареве засияли будто демонические красные огоньки, которые безумным алым буйством изобразились на его духовном полотне. Слишком ярко, сковывающе страшно. - Ну что ты, Кэти, видимо, и вправду стала словно дряхлая половая тряпочка, - послышались первые приглушенные тона мужского голоса, подпитываемые пронзительным лязгом кнута о бетон. – А я-то думал…ну ничего. Зато я смогу тебя хорошенько отхлыстать. Нечто от змеиного было в этом голосе, нечто скользкое и холодное, такое мерзкое и липкое… Последние слова особенно врезались в мозг. Ей говорили многое, но почему-то именно сегодня и сейчас страх в ней играл сильнее обычного, а от этого «отхлыстать» - все душу облило ледяной водой. В голове снова мутнеет. «Ньяха-ха-ха» Хотелось бы взять себя в руки, сконцентрироваться на чем-то одном, приложить к грудине руку и подумать, что же происходит сейчас. Почувствовать внутренним слухом, что все-таки творится с ней, но приближающийся лязг не давал этого сделать. Впервые ей так страшно на ринге. Особенно когда противник так извращенно желает причинить вред своей жертве. У нее довольно неплохо получалось уклоняться первое время, но после – разряд боли все чаще посещал девичье тело. Как же это было… «Отвратительно, ужасно, грязно, неправильно. Ну же, давай, я же могу! Я же так старалась…» - снова пропустила атаку. В глазах на мгновение потемнело. - Нья-ха-ха. Еще чуть-чуть. Мне осталось еще совсем немного подождать, когда смогу насладиться плодами своей работы. Такой прекрасной работы… Которая, может даже, подарит мне новые экспонаты для коллекции. Да, моя черноглазка? Желала она этого или нет, но невидимый поток черноты сам настигал Юри с каждой минутой, с каждым разом, как тело и разум слабели, превращая ее в удобную игрушку для изощренных издевательств третьих лиц. Голос…чей же это голос раздается в ее голове. Такой затягивающий и обволакивающий, который поглощает ее всю. - Я знаю, да, что момент не самый приятный, но очень важный. Сейчас – самое время. Идеальное попадание…мне так повезло… Последним что она помнила, были ее ободранные кружевные рукава, кровоточащие руки и взмах электрической плети. Это было все, что она смогла запомнить, когда увидела перед собой кромешную тьму и услышала щелканье чего-то металлического на себе. Все затихли. Никого не было слышно. Ни присвистов, ни ругани, ни криков - все просто резко замолчали и это даже не было иллюзией или игрой воображения – просто чистый испуг. По каждому, абсолютно по каждой маленькой и большой душе пробежался тонкий, но очень пронзительный укол истощающего страха, который хотя бы раз в жизни настигал в какой-либо момент любого человека на земле. Но этот…он был не простым…он был более потаенным, концентрированным. Страх скорой смерти. Неизбежность остановки собственного дыхания, поразила сердце и волю каждого, кто смотрел на нее, кто видел эти взлохмаченные длинные черные волосы… - Ой, ну извините, расческа была в другой комнате. Кто видел это бледное устрашающее лицо, от которого веяло гнилью и смертью… - А это все, правильное питание, ньха-ха. Кто застыл в немом крике, при виде огромных черных дыр вместо глаз. Кто увидел саму сущность смерти человечества. А дальше… Опустевшие пепелисые очи, опустевшее тело, разум. Прекращение человеческой жизни. Жизни, в которой больше не было души. Кто-то рвался напролом в центр событий, кто-то на трясущихся ногах с охладевшими сердцами спускались по ступенькам, чтобы тоже что-то сделать. В воздухе повисло нечто холодное, отдающее мертвятиной. Жутко пугающее. Чем дольше длился обряд поглощения души, подобной им всем, тем больше они застывали, будучи не в силах что-либо изменить. Наверное, они просто ожидали, когда им всем разом придет конец. Простой, красивый, где-то изящный, потрясающий, конец. Существо, похожее на человека, закрыло лицо руками. *** - М-м-м… - сладенько промычал человек, растирая ладони в черных перчатках. – Замечательно, просто замечательно. Сидя в уже ей довольно хорошо знакомом месте, на простеньком деревянном стуле, Юри огляделась, понимая, что находится в своем сне. Руки крепко обвиты тяжелыми цепями за спиной, так, что она даже не может ими пошевелить. Голова все еще немного ватная, а чувство страха все еще легонько колыхалось где-то далеко в ней. - Я вот думаю, музыку включать или нет, - вновь послышался голос человека в черно-красном костюме, в котором уже не было нежных, заискивающих ноток. Он потер подбородок, смотря на магнитофон с левой стороны от него. – Да не, не стоит. У тебя и так мозгов мало, а тут еще эти чудесные мелодии, мх-х-х, - кидая на нее игривые веселые взгляды, он посмеивался, щурил от улыбки глаза, но после стал моментально спокойным и строгим. - Ну что же, будет готовить тебя, да? Да… - Что тебе от меня нужно? Отпусти меня! – сказала Юри, дергаясь, из-за чего позади нее послышался звонкий шорох металла. Она пыталась осознать, точно ли находится во сне, но попробовав двигаться и заговорить, все ощущалось значительно иначе. Будто тело ее оказалось в другом месте. Очень даже реальном. - О-ох, какой же у тебя голос противный. Нет-нет, так не пойдет, сейчас. Заклеим тебе чем-нибудь твой поганый ротик, - кинув на девушку презрительный взгляд, владелец стал оглядывать полки свое «коллекции», думая, что же лучше всего подойдет для этого плана. Неожиданность и искреннее удивление плотным слоем легли на лицо Юри, которая была сильно поражена такому обращению. Прокручивая в голове блеклые воспоминания из ночных путешествий, она никак не могла бы вспомнить, чтобы человек…или же, скорее, эта некая сущность, была так груба с ней ранее. Она пыталась понять, кто бы это мог быть, были ли какие-либо упоминание об этой фигуре напротив нее, но так ничего и не вспомнив, со строгим выражение, к ней уже приблизился этот зловещий некто. - Нет, дорогая дурочка, никакая белобрысая тварь или еще кто-либо тебе не рассказывал обо мне, - прошептал он возле нее, обжигая холодом смольных глаз, заставляя всю съежиться внутри. - А теперь, чтобы ты больше ничего не смогла говорить… Сняв перчатку с правой руки, на его большом пальце появился довольно длинный острый ноготь. Юри брыкалась и пыталась отвернуться от его ужасных манипуляций над ней, но грубо схватив девушку за подбородок, мужчина смирил ее взглядом, явно не намереваясь с ней играться. Проводя ногтем по пухлым губам сверху вниз, кровавые раны превращались в красные нити. - Вот так, один проклятый рот зашит, - с довольным выражением наблюдая за проделанной работой, он натянул перчатку обратно. Пределу ужасу Юри не было конца. Ей много раз снились кошмары, но сейчас – кошмар происходил с ней наяву. Ей часто было больно в ночных грезах, но теперь – эта боль более явная, живая. Острая. Злобно и почти со слезящимися глазами, девушка смотрела на этого двуличного гада, менее активно двигая руками, чтобы нащупать, может ли все же выбраться. - Ой-ой, не надо мне тут злобных мордашек. Это я тут должен быть злым и обиженным. На тебя, глупая дурочка без мозгов, - он снова тихонько засмеялся. - Ну, знаешь… Вроде, нужно начать с приветствия, да, ведь ты меня совсем забыла, дурочка, - скрестив руки, он небольшими шагами ходил взад и вперед, будто что-то обдумывая. – Ладно, меня зовут Малломар. Я кто-то вроде колдуна, - он остановился, выжидающе смотря на нее, ожидая какой-либо реакции. – Буду краток - у тебя есть два пути! Первый – сдаться нам добровольно, дав себя убить, как полагается. Второй – не сдаваться, пытаться сопротивляться и мучиться от моих издевок над тобой, - проговаривая второе условие, он выглядел как самый хитрый кот, удумавший какую-то пакость. «Что…? Зачем…то есть…» - Да, дорогуша моя, твое живое сознание нам вообще ни к чему, - прервал пленницу Малломар, отвечая на ее недосказанности, растягивая губы в тонкую улыбку, вместе с этим смотря как на ее лице изображается что-то наподобие удивления или ужаса. - Задаваясь вопросом «почему»… - но он не продолжил. Не смог. Его ладонь сильно сжалась от внезапного эмоционального напряжения. – А потому что, подумай головой сама, ладно?! «Почему?» Буду я тебе тут все объяснять и подавать, как на блюдечке, проклятая ты тварь! – за одну секунду, превратившись из сдержанного и спокойного, мужчина почти переходил на крик, выпучивая от злобы глаза. - И так на мне единственном тут все висит, так еще и с твоей тупостью должен разбираться! Вот поэтому-то, дорогая дурочка, я тебя так сильно ненавижу… - прошипев последние слова, он схватил Юри за волосы, сильно растряхивая ее голову, из-за чего на глазах у нее снова показались слезы. – И не ной мне тут, что самая бедная-несчастная, понятно!? Это я, я, понятно, мне тут хуже всех! – продолжая сжимать в кулаке клок темных волос, Малломар едва сдерживался, чтобы не перейти в истерическое состояние. – Я здесь только…страдаю от тебя… - шептал одними губами он, заходясь в мелкой тряске. - Хватит! Взбесила! Хватит с меня нежностей!! – с почти истеричным нотками, наконец отпуская девушку, он рывком направился к дальнему стеллажу, громко рыская вещами, в поисках чего-то нужного, гневно бормоча ругательства себе под нос. Резкая боль в голове пекла и жгла пораженный участок кожи, разнося по телу волны страха, который выползая из своей укромной пещеры, воскресил в памяти это чувство наиболее явно и отчетливо. Зубы Юри заходились в четком ритме чечетки, а доведенное до автоматизма состояние собранности в подобных ситуациях моментально накалилось. Она предчувствовала скорую пытку над ней, готовясь к худшему. - Вот, есть… - донеслось к ней с дальнего угла, вместе с тяжелыми шагами массивной обуви. – Ах, как красиво… На тебе, ньха-ха! На нее были надеты какие-то большие несуразные очки. По инерции открыв в этом приспособлении глаза, Юри сразу занесло в туманный круговорот, после которого она попала… - Развлекайся, Каюри-чан, а я пока, буду с огромнейшей радость наблюдать как ты ломаешься на части, - садясь на в момент появившийся из воздуха стул, Малломар тихо проводил девушку в место ее ужасной боли. *** В просторной комнате горит уже довольно слабый белый свет от новой люстры, который блекло рассеивался по комнате, создавая в ней не самую лучшую видимость, к которой, она уже привыкла. Она рисует, ей радостно, в ее душе парит легкий дух творческого вдохновения. Сладкого, успокаивающего. Смотря в большое окошко напротив, девочка, лет пятнадцати, наслаждается особой тихой атмосферой ночи, которая настраивает ее на нужный сейчас, немного убаюкивающий, немного пылкий от желания творить, лад. Она не сразу слышит тяжелых шагов, подымающихся по лестнице в сторону то ли зала, то ли кухни, совсем забывшись за процессом. Шаги эти скрипучие, гулкие, будто неподъемные. Когда ее слуха достигают знакомые голоса, внутреннее беспокойство просыпается, уверенно вставая на службу. Страх извилисто и медленно крадется к девчушке в мозг, но еще не полностью достигает ее. Она решает спуститься и проверить. Замерла в дверном проеме своей комнаты, чтобы лучше услышать, кто же мог прийти. Хотя, она сразу знала, кто пришел, ведь это присутствие не спутает ни с кем, где бы этот человек ни был. Звуки чего-то ерзающего, тяжелого, передвигаемого по деревянной поверхности заставляют подкатить бойкое беспокойство к горлу. Что-то точно не так, но дальше этих звуков больше не слышно. Девочка двигается вперед неспешным шагом. Звук громыхающей посуды. Это на кухне. «Плохо, очень плохо» - твердит ей сознание. Но по-настоящему торопиться она начинает, когда грубый грудной мужской голос под звуки керамики что-то громко рычит. Бежит по ступеням вниз. С каждой ступенькой ее ноги все больше начинают дрожать, руки потеть, а страх уже почти у своей цели, постепенно сковывая каждую ее маленькую мышцу. «Все…будет хорошо, все будет хорошо. Пожалуйста, пусть там ничего такого не будет…не будет, пожалуйста». «Сузури-чан, наверное, что-то поставила на стол, и оно чуть не упало, и он разозлился. Да, так и есть, так оно и есть. Пусть так и будет. Сейчас он успокоится и вообще, все нормально, так бывает…» Но просьбы девочки редко когда сбывались. Цепенеющий страх достиг конечной цели в тот момент, когда она появилась в пороге большой кухни. Беловатый кафель, с примесью каких-то дополнительных оттенков, все такой же бело-грязный. Громоздкий обеденный стол в размерах не менялся. Тарелки действительно на столе. Еда разогрета. Спиной к ней сидит мужчина в черной рубашке лет сорока, может больше. Его плечи изогнуты, сама поза очень вальяжная, расслабленная. Надежда на лучшее в ней теплилась до того, пока мужчина не начал говорить. - Что, пришла, да? – тон этой речи она уже выучила. Грубость, резкость и хамоватость этого тона она выучила наизусть. - П-привет, папа. С воз-возвращением, - пытаясь сжать ручку в кулак, она чувствовала, как ее тело начинает жить своей жизнью. Жизнью, поглощенную страхом. - Где ты была? – он не оборачивается к ней, лишь совсем немного повернул голову, будто смотря на нее. Она глубоко дышит, стараясь не выдавать своей паники. Главное вести себя естественно и вежливо. - В комнате, рисовала… Молчит. Наверное, о чем-то задумался. В другом конце комнаты стоит невозмутимая сестра, волнение и переживание которой видны только в напряженных скулах. Она тоже старается выглядеть спокойной. А секунды все тянутся и тянутся, мужчина молчит, тяжело дыша. - Подойди, - все же произносится в ответ в приказном тоне. «Все будет хорошо, хорошо», - но от этого «хорошо» уверенность ее в этом только снижалась. Стоит перед ним, рассматривая тайком лицо. На цвета его смотреть страшно. Там много грязи и злобы. Слегка загоревшая кожа лица немного обвисла на щеках, под глазами все в мелких рубцах. Серо-зеленые глаза потухли уже много лет назад. На щеках и подбородке отросшая щетина, добавляющая ему еще десять лет к настоящему возрасту. - На меня смотри, - басисто прошипел он, даже не видя, действительно ли дочь смотрит ему в глаза. Юри напряглась еще больше. Ладошки потеют, пальцы намертво сплелись друг с другом, а тело все мелко подрагивало, как бы она не старалась сдержать накатывающего волнения от звучания этого голоса. В следующий момент она почувствовала нечто очень тяжелое на себе, жгучее и сбивающее с ног. Она получила сильную пощечину. - Я же сказал тебе, на меня смотреть! – громко скрипнув стулом, крикнул отец, смотря, как впопыхах маленькая фигура девочки на трясущихся ногах пытается встать. - Д-д-да, п-п-папа, я…смотрю-смотрю, - держась ладонью за больное место, Юри пыталась угомонить подкатывающий ком в горле, натягивая веселую улыбку, которая получалась ужасно кривой и грустной. - Что ты там вякнула? Из-за почти сплошной тишины, в комнате были хорошо слышно тиканье старых часов, которые иногда довольно жутко скрипели. Каждый раз, когда раздавался этот визгливый скрип, она ожидала всего самого худшего, и даже внутренний голос, ранее твердивший про «все будет хорошо», больше не пытался ее обмануть. Слезящимися глазами, смотря на не менее испуганную старшую сестру, девочка понимала, что вряд-ли получится что-то сделать. Петли на их шеях медленно, но уверенно затягивались. Когда глава семьи, не услышав ответа на свой вопрос издал рык, в котором можно было разобрать слово «тварь». Сузури быстрым шагом подлетела к отцу, мило лепеча тому: - Папочка, кушай, а то еда остынет, - в отличие от младшей, у нее получалось лучше изображать на лице ту самую веселую и безмятежную улыбку. Будто сейчас совсем ничего и не происходит. Безмолвно повернутая в ее сторону голова с холодными глазами в которых читалась вылезающая наружу дикая агрессия, заставила старшую поежиться внутри и еще сильнее натянуть лживую улыбку. - Не буду. Часы продолжали тикать. *** - Скажи, Каюри, а чем все в тот день закончилось, а? Напомни-ка мне, м? Или ты предпочтешь посмотреть на это своими глазами еще раз? – в когда-то мелодичном и приятном голосе, сейчас отчетливо слышались злобное шипение и насмешка. Малломар довольно улыбался, глядя как его «дорогая дурочка» вся оцепенела, да так, что и звуков цепей не было слышно. Холодный ужас трепыхался в ней, как на батуте, выедая своим леденящих холодом остатки живой души девушки. Остатки, которые она так бережно хранила, чтобы продолжать нормально жить. - Ну так, что, никак, да? – раздалось над ее ухом. – Ну тогда продолжай смотреть. *** - П-папа, успокойся, все ведь хорошо! – придерживая отца за плечо, почти выкрикнула Сузури, когда он опрокинул тарелку с едой. - Еще раз повтори-ка! – прорычал мужчина, из-под лба смотря на уже заплаканную младшую дочь. - Лю-люблю…тебя, папа… - не решаясь поднимать на него мокрые глаза, дрожащим голосом проговорила Юри, чувствуя, как попала в страшную ловушку, где она должна из раза в раз повторять одну и ту же горькую ложь. За окном было тихо и спокойно, на небольшие снежные сугробы падали маленькие кристаллики снежинок. В конце ноября в этих краях довольно холодно. Никто не знал, чем занимаются другие люди в своих домах: проводят ли мирную трапезу, рассказывают забавные истории, читают у камина книги, играют с детьми в игрушки или изводят своих детей до нервного срыва своими неадекватными выходками. Что случилось с этим мужчиной, живущим в прекрасном старинном доме с двумя красавицами-дочками? Все ведь у него, кажется, есть. Семья его еще не полностью разрушена и потеряна, так почему же изводит он ее последние молодые расточки…? Когда ситуация становилась уже не подчиняемая какому-либо контролю, когда тяжелая ругань и крикливый мужской рык отбивался эхом от стен помещения, двое детей, изо всех сил бежали в сторону кладовой, спасая свои хрупкие жизни. - С-су-у-зури-чан… - держась за край фартука сестры, нитевидным шепотом, позвала старшую Юри. - Ш-ш-ш, - прикладывая палец к губам, сестра прислушивалась к звукам из-за двери. - Ч-что нам делать? – стеклянные глаза с крохотным огоньком надежды смотрели на ее высокую фигуру, глотая соленые слезы, стекающие по лицу. - Тише, Каю. Все будет нормально, успокойся. Сейчас, он побесится немного, угомонится, я выйду и уведу его спать, - практически ровным голосом проговорила старшая, глубоко и прерывисто дыша, чтобы унять тряску в руках и всем теле. - А почему он вообще…? - Он, кажется, выпивший был… В пропахшей сыростью кухонной кладовке было темно и так замечательно, будто это самое безопасное место на земле. Черная темнота, сочащаяся из гнилых ее углов, обнимала, будто защитным одеялом от всех бед и несчастий. Но на долго ли хватало ее мнимой волшебной силы? Крики и ругань то стихали, то снова отдавались в сердцах сильной пульсацией. Ласковая рука Сузури, придерживала напуганную Юри возле себя, невнятно шепча знакомую ей ложь о том, что все будет хорошо, и что все наладится. Когда шаги в тяжелых ботинках с выкриками «где вы подевались?!» приближались к двери их безопасного места, две души становились, как натянутые до предела струны, которые вот-вот разорвутся, теряя последние капли мужественной стойкости. - Сузу-чан, почему он так ведет себя со мной? Что я ему плохого сделала? – вытирая подсохшие дорожки слез, подала голос Юри, смотря на скрытую мраком фигуру сестры, от которой оставались лишь смутные очертания. - Не знаю, Каю. Я сама не знаю. Что нам вообще с ним делать… - положив голову на колени, отозвалась Сузури, печально-тревожно смотря на полоску света под деревянной дверью. - А давай, может, позовем кого-нибудь? Русоволосая девушка непонимающе посмотрела на нее. - Ну, попросим помощи у кого-то из соседей…чтобы они его успокоили или просто полицию вызвали. - Глупости это, Каю, никто нам не будет помогать. Все просто посмотрят на нас как на сумасшедших и все. Или в крайнем случае скажут: «Сами разбирайтесь. Это ваша семья, мы лесть туда не собираемся». Наверное, именно в такие моменты рушиться хрупкая надежда в добро и человечность. И появляется осознание, что никто и никогда не спасет ее слабую изувеченную душу. Никто не станет смотреть в глаза этой грязи и несчастью с которыми она придет к людям за помощью. И даже если сможет однажды спрятать их и скрыть от них…выживет ли она в эту прекрасную тихую ночь? *** - Эй, ты там как? Живая еще? – пропел ей на ушко Малломар. – М-м, я вижу слезки на твоих щеках, - нежно вытерев стекающую каплю с подбородка девушки, он снял с нее очки, показывавшие ей страшные картины прошлого. - Только посмотри какая ты жалкая, а, Каюри-чан! Сколько лет уже прошло и сколько бы лет не проходило, а ты все слезы льешь! А ведь решение всегда было на поверхности! Всегда можно было все закончить и не полоскать себя в бесполезных страданиях! Можно было всего избежать, понимаешь? Взять и искоренить…прям на корню… - то повышая, то опуская голос до глухого и басистого, Малломар хрипел и шипел, сжимая кулак в непонятной злости, а в глазах его читалась легкая и далекая искра жалости к ней. - Но! Ты ведь…ты, вот ты…! – его захлестывали эмоции. Было тяжело говорить. Малломар, обходя девушку по кругу, словно хищный коршун, смотрел в ее пустые остекленевшие глаза с застывшими в них крупными каплями слез, в один момент он понял, что… - Нет, так дело не пойдет, - остановившись прямо перед ней и выждав символическое количество секунд, он отвесил ей звучную пощечину, из-за которой стул Юри пошатнулся, падая на пол, а сама она сильно ударилась об пол. Поняв упавшую девушку обратно, мужчина слегка прокашлялся, придавая голосу особую интонацию. - На меня смотри. Какой бы сильной не была гудящая боль в голове, как по щелчку пальцев, в ее сознании вспыхнуло прошлое чувство скованности, подключающее инстинкт тупого подчинения. Подняв размытый взгляд к черным глазам, она увидела, как в них мелькали веселые огоньки. - Ну так, как ты в тот день сказала сестре, а? Скажи-ка: что ты ей в тот день в той пыльной кладовке сказала, а?! – держа девушку крепко за подбородок, мужчина сладостно улыбался, ожидая услышать то, что стало переломным моментом в ее судьбе. *** Громыхающий стук кулаков в дверь выбивает последние остатки дыхания из легких. Пульс подскочил до максимального, а две пары тонких ручек судорожно держат ржавую дверную ручку кладовой. С наружи доносится истошный звериный вопль, временами переходящий в рык. Их отец в очередной раз сошел с ума. Боясь даже дышать, обе крепко, на сколько могли, удерживали деревянную дверь, которая истошно дергалась от нечеловеческих ударов сильных кулаков в нее. И ни страха, ни размышлений о спасении, ни единой эмоции в них не осталось – только пустые полотна отрешенных душ. Тихо всхлипывая, Юри чувствовала, как мокрые ладошки соскальзывают с ржавой ручки, не имея больше сил удерживать ее. В голове ее царила белая пустота, сквозь которую рвался чей-то неясный голос. Знакомый голос, но она не подпускала его ближе к себе, ведь путь к ней для него был давно закрыт. В момент наступившей тишины, девочка почувствовала тепло окутавшее ее – это судорожное объятие сестры. Но тепло это не грело ее, не утешало и никак не успокаивало – лишь отбивалось от нее, ударяясь о стылый холод, образовавшийся на коже. Безразличие. Над ухом нежный голос ей что-то шептал, трясущиеся руки гладят по взмокшей голове, а глаза, с непрерывно льющимися слезами, тупо смотрят на аккуратно падающий снег за окошком… Хорошо…там так хорошо…намного лучше, чем здесь, в этой затхлой дыре, в этом проклятом доме откуда ни входа, ни выхода для нее нет. Она, они – как собаки на привязи, как запертые в тесной коробке игрушки, которые достают только для жестоких изнуряющих игр. Надоело…как же это надоело. Как она постоянно успокаивает ее, как говорит, что в следующий раз такого не будет, сама же понимая, что это просто очередная бесполезная ложь, которую она пытается скормить не сколько ей, сколько себе самой. Надоело…этот снег…этот холод… Там спокойнее… - Сузури… - еле слышно позвала Юри, все еще смотря на пейзаж за окном. - Что? Что, Каю, говори, - насколько могла, нежно отозвалась сестра, глотая рваные всхлипы. - А давай уйдем? – без каких-либо эмоций продолжила Юри, мечтая в своей голове о том, как опустит горячее лицо в снег и больше никогда не встанет из него. - Куда уйдем, Каю-чан? – больше встревожилась Сузури, механически прижимая сестру еще сильнее к себе. - Туда, Сузу-чан, - протянула тоненькую ручку девочка к окну, дрожащим пальчиком указывая на заснеженную улицу. – Туда, в снег. Там, кажется, так тихо и спокойно… - Я не понимаю, о чем ты…? – в голосе взрослой девушки слышалась явная дрожь, которую она теперь, как и округлившиеся в удивлении глаза, больше не скрывала. - Я говорю…давай умрем, Сузу-чан, - все так же показывая на пыльное стекло окна, Юри прокручивала в голове такие противные и жалкие сейчас мысли о том, что должна покинуть незаконченную работу, что больше не будет никогда рисовать, не будет дарить людям радость и вообще…что перестанет жить. А собственно, жила ли она когда-нибудь? - Я открою окошко и выпрыгну оттуда, а снег мягкий, он меня поймает, - как под гипнозом, Юри пыталась вырваться из хватки сестры и совершить задуманное. Она ведь ничего такого не хочет сделать: просто свесить ножки, прыгнуть со второго этажа в большой сугроб и не вставать оттуда. Да, может быть холодно. Да, может быть неприятно и больно, но холоднее и больнее, чем сейчас – уже точно не будет. Она подошла к своему пику, конечной точке, как человек. Ведь всему бывает в жизни конец, и вот, когда однотипная мысль о том, что «завтра – не наступит», разъедает ее сознание, то…не лучший ли сейчас момент для того, чтобы все закончить? Чтобы больше не плакать, чтобы больше не бояться. Никогда. Хватая младшую за плечи, чтобы остановить, Сузури даже не ожидала, что ее маленькая Каю может быть такой сильной, такой холодной и…потерявшей все чувства. Как бы она ее не звала, как бы не разворачивала к себе, смотря в глаза, пытаясь облагоразумить, эта маленькая девочка превратилась в нечто другое. Потерявшее свой вид, опустевшее, скованное цепями страха и отчаяния. Это был вид человека, решившего со всем покончить. Ничего не видит, в ее глазах ничего нет… - Каю, стой! Перестань! – громким шепотом Сузури оттаскивала ее сжавшуюся руку от окна, периодически прислушиваясь к звукам за пределами коморки. Шаги приближаются. Снег все падал, а два-три слабых уличных фонаря и далекий свет от горящих соседских окон бледно освещал красиво сияющий снег. Прекрасно…так прекрасно… Там тихо, там совсем тихо! Там даже никого нет! Красиво…так красиво…!! С громким грохотом шаткая дверь распахнулась, а в узком проеме стояла черная фигура человека. Он громко дышал, сжав два ярых кулака в которых чувствовалась лютая злость. Юри резко присела, ее насильно опустила Сузури, крепко обвивая руками, словно лозами, защищая от домашнего насильника. - Сузури, выходи, - послушалось как резкий раскат грома среди завывающего ветра и дождя, что заставило обоих нервно дернуться, но принять настигшую их жестокую реальность. С болью в сердце, но толикой слабой надежды на лучшее, сестра отпустила Юри, уходя в свет желтой люстры. Когда дверь за ней с тем же грохотом закрылась, последнее, что она услышала, был скрип старых часов. *** - Сейчас-сейчас…открою твой ротик, и ты сама мне все скажешь, да? А? Скажешь? – поглаживая небрежно трясущуюся Юри по голове, с благоговейным, сумасшедшим трепетом лепетал ей Малломар, снова оголяя аккуратную руку от ткани перчатки. Проведя ногтем по линии губ, разрезая красные нити, которые тут же пропали, он с радостно-извращенным блеском в глазах наблюдал, как девушка вся дернулась, издавая какой-то неясный всхлип. Он доводит ее, и доведет до ручки настолько, насколько сможет. Это его основная цель, основное назначение. И он с ним прекрасно справляется. - Давай, вслух говори, что ты тогда ей сказала, - подойдя ближе, мужчина взял ее за подбородок, впиваясь взглядом в заплаканное девичье лицо. Как и тогда, как и сейчас: красивое, уродское, опухшее, нежное – заплаканное лицо. Паника, сковавшая все ее тело, не давала даже думать. Хотелось просто плакать и плакать, пока сил уже попросту не хватит на всхлипы и горло не разорвется от рваных звуков, рвущихся наружу. Ни единой мысли, ни единой маленькой искры в ней не было, чтобы хотя бы как-нибудь перевернуть ситуацию в свою сторону. Вот она – ее настоящая смерть. Та, которую она в действительности заслуживает: позорная, мучительная, чернее какой-либо ранее пережитой боли. Горькая, как болотный ил – самая заслуженная. Ее смерть. - Сузу-чан… - свой же голос в ее ушах звучал подобно чужому. Юри знает, Юри понимает, что он не отпустит ее. Эта тревога, это удушье и темнота, что чувствовала она постоянно – и был им. Был Малломар. – Давай… Запнулась. Губы трясутся, кривятся. Глаза зажмуриваются. Она молчит, не давая увести остатки разума в могилу, которую он ей стремительно и уверенно роет. - Ну, ну же! – он совершенно не понимал, почему девчуля заткнулась. Она ведь так близко к своему концу! – Не молчи, тварь проклятая. Говори, что сказано! Пересиливая боль, переступая через слабость, моральный упадок и угнетенность – Юри глубоко и рвано дышит, готовясь переступить через главного ее врага – страх. - Сам ты тварь, понятно! Зачем тебе все это? Ответ последовал незамедлительно – очередная пощечина. Грубая, увесистая, но не сбивающая наповал – придерживает ее за плечо, крепко сжимая пальцы. Из чужого горла доносится утробный злобный рык. Их игра, кто первый сойдет с ума, продолжается. - Не пытайся даже, ясно! И не строй из себя дуру!... Ты – просто слабая трусиха! – хватая грубо девушку резко за плечи, обезумевшими глазами, прерывающимся голосом, он все старался достучатся до нее и донести свою, единоверную версию того, что и кто она такая на самом деле. - Думаешь, проявишь характер, и ты стала «выше» и «лучше», ньа-ха-ха… Да ты…дорогая моя – самое слабое, мерзкое, омерзительное существо на земле! Как только такую как ты еще не убил кто в гнилом переулке?! – прыская смехом и ядом, все негативные чувства и черная обида лились на Юри из его бледных уст. Продолжая свирепо держать ее за плечи, он с силой впивался в нее пальцами, точно оставляя на тонкой коже сливовые синяки. - Или нет…я знаю! Аха-ха-ха, знаю! Ты думаешь, шепнул тебе урод, побелкой мазаный, пару сладеньких речей и все! Ты – богиня мира? Не смеши меня, дорогая! - вцепляясь ей в лицо, Малломар яро тряс Юри, сполна отыгрываясь на ней, выпуская весь пар ненависти в нем, скопившийся за много лет. - Мы оба знаем, какая ты на самом деле! Какая на самом деле черствая и лживая – одно сплошное лицемерие! Да тебе всегда было на всех плевать! И на Сузури твою несчастную тоже! И на мать, и на всех, всех, всех, всех– тебе просто нравится привлекать внимание, а? Просто нравится быть обиженной и вечно страда-а-а-ающей, - под аккомпанемент глухих стонов девушки, он с особым акцентом выделил последнее слово, будто насмехаясь над ней, стараясь еще больше зацепить тонкую душонку измучившейся девушки. Челюсть и щеки стали печь сильным огнем, под его стальными пальцами, из которых выбраться было абсолютно нереально – хватка у колдуна что надо… Шипя и ерзая на стуле, лишними движениями девушка делала себе только больнее, но и не сопротивляться не могла… В отчаянный момент настигшей ее опасности, когда под угрозой ее последние остатки адекватности и более-менее здоровой психики, Юри не хотела проигрывать. Не могла и не хотела затравливать себя… А тем временем ее недоброжелатель продолжал свою несуразную тираду. Но следующие слова не на шутку удивили ее, ведь ко всему прочему – Малломар сменился в гримасе. - Не приняла… мою помощь ни тогда, ни когда-либо еще! – из язвительного и насмешливого, его выражение приняло страдальческий и болезненный вид. - Почему…вот почему…а… Ты…выкинула меня…как из того окна… - нечто стало ломаться в нем, как и голос, до этого постоянно уверенный и непоколебимый. Будто порываясь пролить ряд слез, будто мучился от истошной боли, которая рвалась изнутри, будто совсем стал терять контроль… - Что ты несешь…? – призрачно отозвалась Юри, когда он чуть ослабил хват. Искажаясь, как кривое зеркало, нитевидный рот перекосило. Глаза блеснули мимолетной слабостью, подобно тому, когда шаткий внутренний стержень что-то точит изнутри на самом корню... Малломар отошел от нее, почти шарахаясь, хватая теперь за волосы себя. Некоторое время он молчал, опустошая своим безмолвием все помещение от душного истерического ора, который он здесь устроил. Увидев скрючившуюся пополам клетчатую фигуру, в какой-то момент Юри показалось, что услышала высокий короткий всхлип. Но в то же мгновение переменила свое мнение, ведь мужчина обернулся к ней… - Что…? Юри…Каюри-чан! – в нем засияли яркие вспышки резкой злобы, смешанной с агрессией. – Я что…я…я… - Аха-ха…да…да, Каюри-чан, да ты просто шутишь… - поднимаясь с полусогнутых колен, Малломар шаткой походкой подошел к ней, хватая за волосы с той же стороны, вызывая в ней новую жгучую волну боли, из-за чего она глухо застонала. – Скажи, что шутишь! Что просто…решила поиграть…! – нелепо разинув рот, мужчина со слезящимися глазами смотрел прямо в ее глаза, не видя там ни тени смеха. Он для нее – пустое, никто. Эту плачевную встречу в чудесном и красочно месте никто не наблюдал кроме омертвевшей, как чучело, белоснежной птички и пейзажа заснеженного города за окном… В нем застыла тишина. Несколько десятков неизвестных людей валялись в холодном снегу, как сломанные куклы, изжившие себя и свою необходимость. Была тишина, которую никто не мог разрушить: ни чей-то крик, внезапный вопль, ни тихий шепот – ничего, чтобы могло помочь Юри выбраться отсюда. Но она и не уйдет, как бы ни было страшно, как бы не рисковала собой и своей душой, находясь здесь…ведь холодный рассудок, тихо спящий в ней, всегда державшийся где-то стороной, сейчас берет над ней верх. - Не шучу я, шваль чернявая. Я не знаю, кто ты и что вообще тебе от меня нужно, - проглатывая остатки слез и боли, с ледяной холодностью проговорила она, впираясь взглядом в исказившегося колдуна. Юри странно ощущала себя: будто она – это она, но в то же время и – нет… Отключая излишние эмоции была готова вступить в схватку с ее темным недругом. Сейчас Юри одна, ей вряд-ли кто поможет, вряд-ли кого позовет. Она будет биться… Хоть бы только победить… - Ох, ох-ох-ох…Вот как мы заговорили, да? – возвращая голосу былые интонации, мужчина весь немного шатался и трясся, будто получил смачный удар по голове. – Вот какая ты, да? Хочешь обидеть меня? Оскорбить меня? Думаешь, у тебя хватит силы дать отпор мне? Ньх… - проговаривая монотонно и размеренно каждый вопрос, он делал по одному шагу в ее сторону, разминая пальцы рук, будто они были твердыми ледышками. - Да хватит тебе уже!! Хватит, хватит, хватит!! – ее шею что-то сильно обвило, сдавило, перекрывая воздух. Это его руки. – Как ты не понимаешь, ничего не понимаешь, дура!! – его зубы сильно сцепились, а жилки на лице яростно заходились. – Как думаешь, почему я такой…?! Почему такой… «Я знаю, ты – моя тьма. Все плохое, что есть во мне. Все пороки, как человека, которые я когда-либо совершала. Ты – мой грех. Мой порок…» На мгновение Малломар будто стал полностью спокойным, а лицо смягчилось от мимолетного расслабления. Будто услышанные мысли девушки его успокоили и дали легче сделать вдох, но он не примет это просто так. Не святой он, чтобы так просто отпустить… - Н-нет, н-н-нет… Ты все равно не понимаешь, все равно… «Виновата, виновата, только она во всем виновата! Посмотри на эти щенячьи глаза, на эту изуродованную горем и муками рожу! Да, да, все это сделал я, да… И было за что, было, было, было, было…» Отпустив Юри, он то ли от злости, то ли от отчаяния, снова ударил ее по лицу. Она упала, а он закрыл лицо руками, будто прячась от нее, будто пряча свое лицо. Мужчина что-то тихо мямлил, иногда всхлипывая. Из его перчаток проступили острые длинные когти, которые впились ему в лоб. Он загонял их себе все глубже и глубже в плоть, дико стоная от боли. Белая, как снег кожа залилась тонкими струйками алой крови. Боль и горячая жидкость словно оживили его, привели в чувство. Во влажных глазах плясали черные огоньки, по виду которых, можно было бы сказать, что названный колдуном, совсем потерял над собой контроль. - Не понимаешь и не знаешь! Не знаешь! Как это больно, больно, больно! Как я устал, как несчастен, как устал!! Не люблю тебя, не люблю, не люблю! – с этими словами он кинулся на Юри, плотно стискивая ее шею руками. – Поэтому, сладкая деточка, я…я расскажу тебе все… Наваливаясь на нее всем телом, он будто упивался этими чувствами и этим зрелищем. Да, он жесток, он зол, он плох, очень плох. Но он такой, какой есть и пусть примет же его всего… - Я…я отомщу…тебе, ясно! Я уничтожу…тебя. Помнишь треск в голове, тихий шепот, громкий ор, звериный визг и кровавые сцены в обрыве с пауками, страшные сны – это все я! Я, дорогая! Ну что, понимаешь теперь?! Понимаешь?! – сильнее и сильнее сжимая тонкую девичью шею до тонких хрипов, мужчина выглядел словно умалишенный. Словно получает неистовое удовольствие от насилия этой хрупкой фигуры. Словно дофамин бурным потоком ударил в голову от гордости за самого себя. – Но…дорогая…ты решила запереть меня!! Оставила! Меня! Одного!! Юри критически не хватало воздуха. Нежелательные слезы полились из уголков глаз, а рот раскрылся, чтобы схватить хотя бы одну маленькую капельку воздуха. Инстинктивно дергая плечами, для высвобождения рук, она задействовала колени, с максимальной силой ударяя ненавистную ей жестокую сущность в бока и живот. Вот только тому было совершенно все равно на ее нелепые потуги. Глаза ему завесили шторы обиды, злобы и праведного гнева. Пусть он убьет ее прямо сейчас. Пусть все пойдет не по плану, но он, Малломар, разрушит ее на мелкие части, которые больше никогда в жизни эта ужасная человечишка больше не сможет собрать. - Думаешь, ты поступила правильно? Думаешь, так ты себя очистила и стала «лучше»?! Никчемная…никчемная… Как же я тебя ненавижу!! – то разжимая, то снова сжимая свою несчастную жертву, мужчина нервно тряс ее вверх и вниз, постоянно ударяя Юри о деревянный пол. Крепко сцепив зубы, он как мог держался, говоря громко и грозно, но каждый раз он то и дело смахивал мелкие росинки слез с глаз, не давая его слабости вырваться наружу. - Думаешь, стала самой правильной, что перестала бороться за себя? Что выбрала путь мокрой половой тряпки, которую можно швырять об пол и вытирать о тебя ноги!? Думаешь…можно вот так вычеркивать часть себя из жизни?! Прогонять меня!? Да если бы не я, то тебя бы не то…то уверен, ты бы уж сдохла где-нибудь в какой-то грязной канаве, понимаешь!? – гортанно шептал он ей, вслушиваясь в слабый хруст под руками. Он тихо засмеялся, а потом с тем же накалом страстей продолжил. - Такая глупая и ничтожная! Мозг, наверное, еще при рождении атрофировался, да? Или, когда тебя пьяный папка начал постоянно об пол размазывать? А?! Ответь же мне, зачем…зачем ты променяла меня на этих конченных лицемеров?! На этого конченого ублюдка с длинными патлами?! Да, я злой. Да, я зло в тебе! Но я…я тоже хочу…!! – прекращая гневно-истеричную тираду, Малломар наконец оторвался от всей посиневшей девушки, из красных очей которой струями текли болезненные слезы. Поняв, что чуть не осекся, произнеся невозможные для него вещи, черноволосый прикусил язык, попутно вытирая очередную надоедливую соленую каплю. Сожалела ли она, понимала ли его она, чувствовала ли вину – он не знал. Но так хотел прекратить это все. Прекратить ее существование, чтобы наконец расправить свои черные крылья, снять тяжелые ржавые кандалы со своих порочных рук и начать возмездие. Свое сладкое возмездие. Над...над всеми… Вот она…его сладкая месть этой гадкой глупой девчонке. Да…да…он сделает это. Обязательно сделает, но вот только как же чесались его руки и язык, чтобы еще больше поиздеваться над ней, над одной единственной, которую он так… - И поэтому…перестань. – снова на ее лице была его тяжелая хватка. - Слышишь меня! Перестань смотреть на меня этими жалкими глазами. Будто вся боль мира собралась в одной никчемной маленькой душе! Тебе всегда будет больно. Больнее, чем когда-либо, чем когда на завтрак, обед и ужин жрешь слезы и сопли. Чем когда залечиваешь побои на любименькой сестричке. Чем когда по живому она шила твою сраную руку. Чем когда проснешься вся изученная и в крови. Когда узнаешь, что натворила. Когда узнаешь правду о своем любимом! Поняла?! Я постараюсь…я сведу тебя с этого света!! И всем тогда будет хорошо! Я всегда буду, мы будем тебе вдалбливать это в твою тупую голову пока сама не полетишь куском мяса… Но закончить поток ядовитых угроз Малломар не смог, ведь в ладонь ему впился ряд ровненьких белявых зубов Юри, которая едва дыша, собрала остаток силы для достаточно сильного укуса и удара коленом черной сущности куда-то в живот. От неожиданности Малломар весь дернулся и даже слегка согнулся от неслабого удара под ребрами. Но сразу же приходя в себя, еще больше погрузился в малую реку безумия, ярко сверкая опасным желтым сиянием в глубоких ониксовых глазах. Спохватившись, мужчина изо всех сил ударил Юри по лицу, слыша слабо уловимый стон. Этот кошмар, нужно было прекращать, нужно было остановить, как можно скорее, ведь голова девушки ехала кругом от лившейся болотной грязи в ее уши. Страх в ней смешался с крупицами решимости – она не хотела всего этого более слышать, не хотела видеть рваные обрывки воспоминаний, которые беспорядочно всплывали перед глазами от каждого сказанного им слова… Но что-то тоненькое и хрупкое в ней начало рваться… Аккуратный, местами, рваный порез образовывался на обнищавшей душе. Усталость, безнадежность и отчаяние сочились из него. Вместе с болью. Дикой тупой болью, которую не смыть даже литрами пролитых слез, чтобы хоть как-то ослабить душевный поток терзаний. Больно…У Юри болит все тело, внутренности и душа – вся она вот-вот распадется и разлетится, словно воздушный карточный домик. Карточный… Какой еще «любимый»? Какая «правда»? Опять что-то душит горло, но это не Малломар. Черт, какой же он урод! Что за фарс он устроил, почему, как дура последняя повелась на эту смазливую мордашку и вылизанные до дыр манеры…?! Черт, Юри, ну что за убогая тупость! Теперь и слез ей не проглотить – внутрь ничего не пролезет. Вот оно… Ах…вот оно…он все же взял над ней верх. Битва…проиграна? За широкими окнами и не собиралось темнеть – там время остановилось, лишь только фальшивый мир серел, а снег сиял пронзительной белизной. Грязь…не белый! Он грязный! Все здесь пропиталось этой лживой игрой и порочной ненавистью! Но это сейчас так неважно, совершенно не важно! Она не смотрит в эти битые окна, выискивая по дурацкой наивности там отголоски бесполезного спасения. Потому что широкая ладонь снова сомкнулась на ее посиневшей от синяков шее, неприятно и больно надавливая на глотку. - Ньх-х-х… Аха-ха-ха-ха!! А ты не знала! Совсем, дура, не знала! – срываясь на идиотский сумасшедший смех, смешанный с криком, Малломар всем телом навалился на истощавшую девушку, видя, как ее глаза в предсмертной гримасе закатились, а из обескровленных уст неровными порциями лились звуки лишения жизни из тела. Комната плыла, ее углы стирались, предметы искажались. Это был знак того, что скоро всему придет конец. Скоро этот скромный мирок развалится и превратиться в нечто иное, в нечто, ей совершенно незнакомое. Как устала…Юри очень устала. Бороться, бороться, бороться с самой собой. Это финал. Из дальних дверей большого помещения лавки показались странные тени. Слышался негромкий треск, будто маленькие косточки трутся друг о друга. Что-то скреблось о деревянный пол. Множество маленьких скелетиков неизвестных существ выползали один за другим, постепенно заполняя комнату своим костлявым треском. - О, вылезли… Но я ведь команду не давал… - отпуская Юри, Малломар смотрел на то, как они заползали во все щели и углы. На каждую полку, каждый шкаф, стеллаж… - Полюбуйся, дорогая, это – твои, так называемые «тараканы»… - по-злодейски скалясь, он смотрел на закашлявшуюся девушку. - Какие милашки…какие крошки… А может, пусть они нам споют что-нибудь? – с глубокими отверстиями из головы и красными полосами на лице колдун выглядел еще хуже, еще устрашающе и…безумно. Юри не нравился такой расклад, но главным для нее было то, что он ее больше не душит. Боль была непередаваемая: руки затекли, пальцы холодели, горло пекло огнем, глаза жгло от постоянных слез… Не зря ей казалось, что грядет что-то неладное. Но сейчас не время для пустых размышлений – нужно бежать от сюда. - Хм…хм, хм… а я знаю! Давай они споют тебе о том, какая ты низкая и ничтожно жалкая, а? Ведь ты вон как…смешно ползешь…ньха-ха-ха, - даже не пытаясь остановить скудные попытки девушки на побег, Малломар просто сидел на полу, с расслабленной и, порядком уставшей улыбкой, наблюдал за ее потугами к бегству. Треск неизвестных усиливался, и, казалось, в воздухе действительно повис какой-то шепот…тихий, едва уловимый…очень скользкий. Только мужчина обрадовался, что его работа почти окончена, как рукав его костюма загорелся. Маленькое юркое пламя вспыхнуло на нем, стремительно разрастаясь. «Что еще за черт…?!» - огонь исходил от тельца маленького скелета… Как сотни и тысячи ярких фонариков, как волшебный колдовской огонь, малыши начали возгораться, вспыхивая красно-рыжими язычками пламени. Вся комната окрашивалась алым. Где-то уже дымилась какая-то бумага… - Да что происходит!? Какого черта? Это место ведь только под моим контролем!! – взволнованно вскричал он, прихлопывая горящий участок одежды рукой. Вокруг слышался звон и треск стела – наверное, его драгоценнейшие банки. Горело все, стремительно и безжалостно. Вся его любимая коллекция ее пороков и страхов… Как жаль, Малломару было безумно жаль его великие труды, его кропотливый труд… - Стой, тварь! - он схватил Юри за лодыжку, другой рукой щёлкая пальцами, из-за чего этот нелепый стул пропал. Малломар одним движением притянул девушку к себе, хватая за измученное горло. - Если гореть, то только вместе, понятно? Будем вместе жариться в этом пропахшем трухлыми костями огне и давиться черным дымом, понятно!! Разве это не прекрасно, а? - низко шептал ей на ухо мужчина, нервно, но отчасти, удовлетворённо посмеиваясь. В его глазах не было страха смерти, но… Было в них нечто иное...не злобное, не кровожадное, жестокое и ядовитое... Малломар был будто рад такому исходу, ведь рядом с ним будет она... Пусть работа его превратится в пепел, пусть сам станет сухой трухой, которая разлетится по этому пустому месту, где никого и ничего не осталось, но, рядом с ним будет его чудесная Каюри. - Скажу тебе напоследок одно, дорогая моя ненаглядная глупышка, - тоном, похожим на прежние заискивания, он приблизился к ней, нежно руками поглаживая ее тело, порывающееся вырваться от него. Левая рука колдуна поползла к пульсирующей шее, где были его отметины. Он ласково усмехнулся. – Удав душит кролика, удав душит кролика, удав душит кролика, удав душит кролика, удав душит кролика, удав душит кролика… Сумасшедший шепот смешался со звуками треска дерева. В нос ударяли запахи крови и гари. На глазах появилась неприятная пелена. Горло снова будто сдавило, только уже не от чужих рук, а удушающей тревоги… Даже сглотнуть было больно. Языки пламени приближались к той двери, к которой она планировала доползти. Истошный смех в край слетевшего с катушек Малломара звучал в ушах как смертный приговор… Не может, не может все так плохо кончиться. Даже если на ее руках цепи, даже если измучена и избита. Даже если легкие заполняет едкий дым… Она будет ползти дальше. - Что, уходишь? Уходишь, да? – с горящими по локоть руками, словно в бреду обращался к ней черноволосый, отчаянно улыбаясь. Он даже не пытался ее остановить. Ему больше нечего терять. – Ну и ладно! Понятно тебе! Давай, ползи-ползи, я все равно приду за тобой! Все равно разделаюсь с тобой, рано или поздно!! Так что можешь уходить, можешь снова бросить меня здесь одного!!! – сорвался. Он рвал горло, заливаясь слезами. Слезами… «Больно, как больно-то…» - Нет…нет… - он вдруг осознал, что по лицу его что-то катиться. Горячее и липкое. – Нет-нет… Нет!! Только не слезы, только не слезы!! – увидев под ногами маленькую лазурную лужицу, колдуна охватил ужасающий шок, из-за чего даже не заметил, как горящими руками коснулся лица, которое от огня начало плавиться. - Нет, нет, нет, нет!! Я лучше буду гореть, ну пожалуйста, пожалуйста! Пусть лучше огонь! Я не хочу в воду, не хочу, прошу…!!! – поднимая голову к потолку, он молился. Молился и плакал, как последний идиот. Огонь уже пылал повсюду, но только не там, где была разлита прозрачная-прозрачная, как слеза младенца, лазурная водица, в которой он стремительно утопал… Последним, что услышала Юри, когда все же достигла маленькой черной коморки, был страдальческий вопль ее темной сущности… «Пожалуйста…пожалуйста… Пусть все это – будет сном. Простым кошмаром, просто кошмаром. Пожалуйста…я…я…!» - цепи на руках сломались. Хрупких плеч кто-то коснулся. - Я знаю, это было больно и тяжело. Но ты справишься с этим. Я знаю это, - услышав неизвестный приятный голос, голова Юри стала тяжелой, а перед глазами поплыли белые волны. Она просыпается.