Мой маленький цветочек...

Вокруг была темнота. С каждой секундой, когда мое сознание возвращалось в реальный мир, мое сердце билось сильнее. Было сложно открыть глаза. Слишком страшно. Вместе с сознанием, просыпалось и маленькое сожаление во мне. Тягучее и ползучее… Сожаление о том, что я вот-вот раскрою глаза. Делаю короткий вдох и ощущаю, как по телу расползается боль. От плеч и до кончиков пальцев все пекло и ныло. Дышать становится тяжелее, но… На левой руке я ощущаю тепло. Такое приятное…волшебное… Мне не так страшно. Что же это может быть? Оно унимает на короткие мгновения всю боль во мне… Вот бы так было всегда. Ха-ха…я как всегда глупа. Я хочу снова заснуть, но чувства хлынут на меня волной… И только дымчатый шепот где-то рядом со мной, тоже о чем-то сожалеет… - Прости меня…цветочек, Юри… Грудную клетку распирает от этой волны. Она давит на меня, давит на мои руки и горло, которое так болит… Тихий шепот продолжает витать вокруг меня, а к глазам подкатывают слезы. Я возвращаюсь в эту реальность. Вокруг все мутными пятнами. На ее ресницах скопились стеклянные капельки слез. Тепло, нежно окутавшее ее ладонь, стало похожим на огонек пламени, когда чужие пальцы сильнее сжали ее, заметив признаки долгожданного пробуждения. - Что происходит…? – сорвалось с сухих губ, когда ясность зрения к ней вернулась. - Цветочек… - на тяжелом выдохе было произнесено в ответ им. За большим окном полуночная туманность. Темнота, кружившая сейчас на дворе, кажется, будто выпила жизнь из кристальных небес, не оставив ни капельки света для нее. Холодок скользнул по сердцу, а с когда-то налитых кровью губ, сорвался усталый выдох. - Ты сейчас в палате госпиталя. У тебя сильные повреждения рук, незначительные общие ушибы, так что тебе нельзя сейчас делать резких движений, - томный медовый голос звучал печально. В него попала ложка горького дегтя. Почему-то вдруг стало так холодно… И даже его ладонь перестала греть… В глазах стоял туман, такой же густой, как большая свинцовая туча за окном. Губы едва шевелились, а взгляд поймал перебинтованные руки… - Ясно… - слабо проговорила она. Разговор у них совсем не вязался. Кажется, Хисока будто потерялся. В ее опустевших омутах. В нездоровой бледности ее лица. В момент похолодевшей маленькой ладошке… Лицо девушки снова такое же, каким было и всегда – теперь она не та мертвая маска с пустыми черными зеницами, но и ее настоящие зеленые очи покрылись пасмурной дымкой. От этого так больно. На сердце… Он плавно поглаживает ее фаланги большим пальцем, пытаясь передать огонек его чувств ей, которые неловко прорывались сквозь темноту, которая кружилась внутри него. Его чувства, как слабый свет белой лампы здесь, которая так старается добавить этому месту чуточку живой яркости. Белесое свечение окутывает скопившийся здесь мрак, а его нежные переживания просачиваются сквозь трещины черствого сердца… Хисока тянется к ней…ему больше не страшно от этого. Страшно было потерять… Ее. Закрывая глаза, я будто снова пропадаю там…пропадаю в том чертовом водовороте из страха и волнения. Закрывая глаза, мне кажется, в ней снова появится этот кисло-желтый блеск пугающих меня злых очей… Мрак комнаты обнимает меня, хочет забрать в царство успокаивающего сна, но я знаю, что опустившись в эту воду, меня заберет в далекую бездну. Откуда он точно достанет меня. Боюсь… Я хочу посмотреть на него. Хочу ухватиться за него. Найти в его пленяющем и манящем янтарном взгляде то, чего мне так не хватает… Хочу, чтобы он обнял меня и никогда не отпускал… Но это так глупо. Далеким шепотом звучит его имя в моей голове, отчего так горестно и сладко сердцу. Тупой иглой его имя прокалывает меня, пронизывая тягучей болью до костей. Я не смотрю на него, и только в крепко сжавшей мою ладонь руке пытаюсь отыскать правду. Потому что уже больше ничему не верю. - Сколько я была в отключке? – надрывисто и холодно звучит из девичьих уст. - Три дня, - коротко отвечает мужской голос. Все три дня он был с ней. Все три дня думал о ней. Все три дня переваривал все мысли и чувства к ней… Перед ним так и проскакивали воспоминания их совместных часов: все светлые и печальные моменты… Все яркие вспышки эмоций, все колющие и щемящие переживания. Было страшно терять… Они знакомы несколько недолгих месяцев, а узелки их жизней уже связались… Только бы не разорвать их, только бы не потерять эту тонкую и хрупкую связь… Не хочет…терять… Белый свет мягким кружевом лег на нежное девичье лицо. Когда веки на мгновение прикрывались, можно было увидеть, как тихонько дрожат ее реснички. Как на них собираются маленькие слезинки… Как большая волна ее смутных чувств рвется наружу… Ветер бился в окна. Он, как стражник ночи, как всадник этой темноты, что окутала все вокруг своей магической шалью тревоги и мрака… Ночь…ее чернота сочится отовсюду. Сердце обоих тоскливо болит. - Где Гон и Киллуа? – внутренней пустоте не дает окончательно разрастись мысль о друзьях. Губы искривились в печальной гримасе. - Цветочек… Отдыхай пока. Позже я тебе все расскажу, - мягкий и низкий тембр его голоса так приятен слуху. Он успокаивает ее. Но вот чужая рука случайно соскользнула с ладони… Она резко ухватилась за нее обратно… Ведь даже если это тепло не настоящее, не принадлежит ей…то хотя бы на этот миг, пусть он останется с ней… Она не хочет…отпускать… - Нет, расскажи сейчас. Пожалуйста, - слова даются с трудом, ведь внезапное смущение взяло над ней верх. По телу медленно разливается липкое тепло. В сумерках палаты он не выглядит зловещим или пугающим. Тени этой ночи делают его лицо печальным, отчасти потому, что на точеном лице нет очаровательных улыбок. Только печаль, которая сделала его живее. Настоящим. *** Я бы никогда не поверил, если бы мне рассказали об этом на словах. Но увидев воочию…сложно описать эти чувства. Однако я запомнил предельно ясно одно – я испугался за нее. Не могу сказать, что являюсь абсолютно бесстрашным, чувство опасности только разжигает азарт во мне, но в тот раз, я действительно был напуган. За другого человека. Драгоценнейшие малыши цветочка тоже кинулись вместе со мной, но я не позволил им идти дальше. Если бы люди могли, они сбежали бы оттуда со всех ног, но густая и тяжелая аура, захватившая весь зал…даже мне ее преодоление давалось с трудом. Дорогой цветочек хранит в себе столько тьмы и горя. Да…именно «горя». У этой темноты много своих тягот и мук, которые сковывают по рукам и ногам ее. Это сложно осознать, но единственное чего мне хотелось в тот момент – увести Юри подальше от всех и всего. Защитить ее и спрятать в тихий укромный уголочек, и…быть рядом… По ее рукам струйками текла кровь, по кончики пальцев все было залито алым… От нее веяло смертью, я никогда не видел такого. Никогда не испытывал этот страх в такой близости к себе… Мне всегда нравились эти необычности цветочка. Ее явная раздвоенность личности, которую она старается смягчать и превращать из черно-белой в матово-серую. Меня всегда привлекало это, но в этот раз я захотел, чтобы эта гнусная и удушающая часть ее – исчезла. Перестала ее душить, как плющ молодое растение… Эти качества неискоренимы, я понимаю, но… Мне больно, когда она испытывает боль. Наверное, об этом она и говорила, когда не хотела ранить меня специально… Все, что случается со мной впервые – привлекает и манит. Я люблю ощущать эту перчинку новых чувств на кончике языка. Ярких, всепоглощающих, окунающих в море сумасшествия и бреда чувств с головой, даже несмотря на то, что контроль и стабильность тоже любимы мной… Наверное, я тоже раздвоен. Разломан напополам... Но все то, что почувствовал впервые тогда – совершенно отличалось от обычной остринки. Не было ни вспышек радости, прилива адреналина в кровь, буйства красок перед глазами. Я буквально распадался на части, потому что снова не смог уберечь ее. Я был там, видел ее состояние в то утро, и был настоящим идиотом, что понадеялся на лучший исход, на благополучное завершение этого проклятого боя. Под ногами никто не мешался, не было лишних пыли и мусора – лишь только я, который должен был спасти ее, уберечь дорогой мне маленький цветочек, но… Я идиот. Ее состояние было нестабильным. Значительная потеря крови, множественные ссадины и раны. Я нес ее, боясь, что больше не увижу свой цветочек, не поговорю с ней, не попытаюсь разыграть или лицезреть ее милую улыбку, которую так люблю… Эта девушка волнует меня. Меня волнует каждый ее взгляд в мою сторону, каждое слово, которое скажет мне. Каждый ее маленький вдох и выдох, каждое движение сладких уст… Я такой идиот. Видя, как она даже во сне мучится, я понимал, насколько бессилен. Насколько бы не был силен и умел – этого недостаточно для того, чтобы уберечь важных людей. И для чего я тогда желал иметь силу...? Никогда бы не поверил, что буду о чем-либо подобном думать и… Что буду так волноваться о ком-то… Я помню, как тьма уже забирала Юри в свои лапы, как терзала ее, но не смог тогда помочь ей. Еще не осознавал, что хочу этого, что не хочу разбивать ее хрупкую душу на части. Ведь она так прекрасна… Я бы никогда не поверил, что смогу испытывать такие чувства. Что почувствую свое «сердце» так явно, что с меня будто спадет некая тяжелая и черная маска, которую всегда уверенно держал и поддерживал… И понял я все это, только когда едва не потерял ее… - Так…что было? Пока я спала? – прерывая густую, несколько минутную тишину, которая повисла здесь, Юри все же решилась взглянуть на него, слегка оборачивая голову. Его лицо поразило ее, кольнув у сердца… «Почему…он грустный такой? И…что это за цвет?» - Гон и Киллуа побежали к тебе, пусть и были сильно напуганы, но я остановил их. Твой противник мертв, - на этих словах Хисока остановился, уловив как девушка слегка дернулась, и поспешил добавить: «Но не ты его убила. Это сделал я». - Когда к нему подошли медики, он констатировали, что мужчина был жив, но без сознания, - Хисоке было тяжело говорить, но также он был обязан поведать ей обо всем. Она заслуживает знать обо всем. – Конечно, они еще долго возились с ним. Анализы, проверки и прочее, ну, ты понимаешь, но… Я уже тогда сразу все понял… Уши Юри будто заливались свинцом. Внутри ее давила странная тяжесть, которая, кажется, смешивалась вместе с белой пустотой и тонко трепетавшим ужасом. Она бездумно смотрела в одну точку, поначалу пытаясь вникать во все, что говорил ей мужчина, но после… Становилось слишком больно, слишком жутко от того, что, по сути, внутри нее есть нечто настолько страшное и ужасное, что может полностью лишить человека сознания, воли, мышления и превратить в бездумное существо. И это не является смертью, но и не жизнью тоже… Жестоко, очень жестоко… Определенно! Безоговорочно! Это все был он, он, он, он…! «Лучший экспонат», великолепное творение» - все это было не просто так! Не просто так…верно… Все для того, чтобы уничтожать, ломать и бесповоротно калечить человеческие души… Эти мысли выбивали из Юри остатки здравости и рассудительности. Хотелось сбежать, спрятаться и «заморозить» себя в вечных льдах, откуда ее никто и ничто не достанут, но… Бежать-то уже было некуда. «Ему уже ничем было помочь…», «я убил его быстро, не хотел, чтобы мучился» - все эти слова звучали где-то на фоне, проходя мимо нее, но все же, довольно близко. В голове была одна сплошная звенящая пустота… Ей действительно незачем было просыпаться, не зачем было бороться, ведь все было уже давно предрешено. Когда-то давно, очень-очень давно и зависело ли это от нее? Могла ли девушка в какой-то момент исправить это? Предотвратить, исправить, не дать случиться нынешнему ужасу? Юри уже и не знает… И не узнает никогда – прошло слишком много времени, слишком много воды утекло. Былое – стерлось и поблекло. Сгорело…оставаясь лишь крохкими обломками и сухим пеплом… Невозможно. Невозможно. Девушка тихонько всхлипнула, но тотчас же постаралась разгладить печальную гримасу на лице. Юри не хотела и не собиралась плакать при Хисоке, но удушливые порывы все равно сумели протиснуться наружу. Мужчина заметил ее слезы и сжался внутри, сильнее стискивая ее руку. Он думал сказать ей что-то ободрительное, что-то утешительное, но он плохо это умел. Возможно, стоило ее обнять…или… Но Хисока не знает, как сейчас Юри отреагирует на подобные поступки. Ему хотелось, чтобы она снова улыбалась, снова была такой милой, немного неуклюжей, забавной и доброй. Очень доброй…ведь так хорошо относилась к такому человеку, как он. Желания Хисоки эгоистичны, но еще более ужасно и больно то…что он не знает, как ей помочь. Что говорить и что делать… Вспоминая об этом и осознавая свое бессилие в таких ситуациях, Хисока чувствовал себя словно маленьким и загнанным в угол зверьком, который отчаянно ищет выгод, крохотную щелочку, чтобы выбраться из железной клетки своей слабости и неспособности к сочувствию и поддержке. Ему оставалось лишь только как можно крепче и увереннее держать маленькую ладошку Юри в своей, нежно поглаживать тонкую кожу пальцами и сдерживаться, чтобы не поднести ее к губам… Он должен смириться с тем, что только так может сейчас поддержать ее и быть для нее опорой. Когда фокусник заметил, что девушка долго не открывала глаза, он подумал, что ей снова не хорошо, но показатели на электронных табличках были в норме. «Наверное, уснула», - подумал Хисока, слегка приподнимая уголки губ в улыбке. Видя ее расслабленное и спокойное, ничем не встревоженное лицо, ему и самому становилось спокойнее и теплее. Глядя на нее, у него ненароком, на короткие сладостные мгновения всплывали некие размытые нечеткие образы об уюте, тепле и комфорте. Для Хисоки это было очень странно, но по-особенному приятно, ведь от этих образов веяло далеким-далеким, призрачным отголоском прошлого, которое он уже и помнить не помнил. Внутренняя холодность и стремление к высотам вторят ему о том, что эти теплота и нежность – проявление слабости, мягкотелости и бесхарактерности… Но что-то маленькое, почти совсем прозрачное и светлое – певуче шепчет: «Не упусти это». «Прости, цветочек. Я чувствую, что не достоин называть тебя «моим цветочком» и на что-либо рассчитывать… но прошу, дай мне шанс попробовать… Скажи мне, как ты сделала это? Как стала для меня настолько дорогой и важной… Ты, маленькая волшебница, цветочек. Потому что, я еще никогда в жизни никого так не любил». Напоследок, он прикрыл Юри одеялком, хорошенько укрывая ей спину и ноги, а затем скрылся за дверью. *** Сон Каюри был неспокойным, как ей самой казалось. Постоянно то и дело, как туманные призраки, что-то появлялось перед глазами, раздражая уставший ум. Очнувшись на следующий день, в такой же почти кромешной темноте, поверх образовавшейся внутри пустоты, появилось неприятное волнение. Странная грусть… Хисоки рядом не было. И не было больше так тепло. На мгновение, ей показалось, что он и его теплая ладонь, его слова и печаль на лице – были лишь очередным неспокойным сновидением. Она горько поджала губы. Юри хотела прислонить руки к лицу, схватив себя за волосы, но они все еще оставались забинтованными и движения давались с большим трудом. Безнадега... Кажется, будто ничего ей уже не нужно. Все снова перестало иметь для нее какой-либо смысл, высшую идею. Будто слабо очерченный ранее путь стал вовсе размытым и блеклым, совсем похожим на то, когда карандашный грифель разотрется в грязь на белоснежной бумаге… Ни одна мысль ей в голову не лезла. Лишь чернота, которая, такая гадкая и совсем не волшебная, укутала ее, мягко и холодно обнимая за плечи со спины, своими острыми жалами впиваясь девушке в самую душу. От которой, наверное уже, и вовсе ничего не осталось… Она слабо-слабо усмехнулась. В голове вертелись гнетущие выражения альтер-эго. «Ничтожная…ничтожная…» Да, может, она и вправду такая ничтожная? «Как это больно, больно, больно!» Возможно, она действительно приносит с собой одни лишь боли? «…когда узнаешь правду о своем любимом!» Внутри пустоты что-то болезненно сжалось, прыская жгучий яд в сердце. «Да ты…самое слабое, мерзкое, омерзительное существо на земле!» Но несмотря на это, девушка легко улыбнулась, прикрывая глаза. - А ведь правда. Нужно ли тогда мне продолжать жить? *** Бежав, сломя голову по коридору, в ее отрешенных и слегка обезумевших глазах блестели яркие искры, в которых можно было разобрать желание свободы. Ей решительно не хватало воздуха. Когда девушка находилась в своей палате еще некоторое время, воздух вокруг нее будто сгущался, а неясные черные путы сильнее обвивали ее голову, шею, руки и ноги, полностью лишая рассудка. Юри хотелось дышать, хотелось выйти куда-нибудь, в такое приятное, пустынное и совсем безлюдное место, чтобы никто и ничто не видели ее. Чтобы просто остаться одной и одной спуститься вниз…на самый низ… Даже грубые выкрики охранников не пугали ее, наоборот, еще больше раззадоривая и подгоняя ослабшее девичье тело, бежать и бежать дальше по коридорам, запрыгивая в первый попавшийся лифт. Было в этом желании сбежать и скрыться что-то драйвовое и прекрасное. Будто все, что когда-либо могло сковывать ее, держать в тяжелых кандалах – в один момент пропадало, смываясь чувством безудержной идеи. Отчаянного желания… Пусть и было это все – мимолетно и кратковременно… Ночное небо было удивительно – невероятно темным, почти черным. Лишь кое-где его освещали крошечные точечки-звезды, которые выглядели особенно-волшебно и притягательно. Холодные порывы ветра ударяли в лицо, проникая глубоко в легкие, зажигая в глазах новые взволнованно-оживленные искры. Стоя на краю крыши высокого-высокого здания Небесной Арены, и глядя на пестрящий красками пейзаж города сердце Юри трепетно замирало. Она даже подумать не могла, что за пределами ее невзрачной палаты может быть совсем другая темнота. Не такая угнетающая и пугающая, а яркая, живая и до пьянящего красивой. Благоговейно охватывая взглядом огромную панораму ночного мегаполиса, Юри глубоко вдыхала ртом воздух, счастливо улыбаясь. Этот вид, эти цвета, это потрясающее смешение красок на черном полотне высоких и еще более высоких домов и небоскребов поражало ее, притупляя боль. И физическую, и душевную. Девушку даже не волновало, что ветер противно и колко обдумает не полностью зажившие раны на руках, из которых потекли несколько горячих струек крови. Шаловливые порывы колыхали разодранные кружевные рукава платья, вместе с не полностью размотанными бинтами. Но это сейчас не важно. Ей просто хочется еще немного насладиться этим животрепещущим чувством, гулко и громко отбивающем ритмы внутри нее. В самом сердце, которое, кажется на это краткое мгновение оживилось, радостно пляса… Тело ломило и ныло, коленки пошатывались. Юри не смотрела вниз – было слишком страшно и боязно. Пока ей хочется видеть только этот цветущий город с его алыми, оранжевыми, белыми и желтыми горящими цветами. Такими яркими, такими завораживающими. Она улыбается как никогда радостно. Эмоции, как в огромном котле, бурлят в ней, пенятся, плескаются и она улыбается… Так ясно и так счастливо. До того момента, пока колючие путы снова не подберутся к ней немного ближе… «Никчемная…никчемная…» «Только посмотри какая ты жалкая…» «Да ты…самое слабое, мерзкое…» «Оставила! Меня! Одного!!» «…сдохла где-нибудь в какой-то канаве…» «Мы оба знаем, какая ты на самом деле…» «…черствая и лживая…» «Да тебе всегда было на всех плевать!» «А ты не знала, дура, не знала!» - Нет…нет…перестань, перестать…душить меня… - дыхание сбивалось, в голове звучал этот гадкий голос зла. Счастливая улыбка пропадала с ее лица, окровавленные руки с тяжестью поднялись вверх, пальцы впились мертвой хваткой в волосы… К глазам подкатывают слезы… Эта история похожа на ту, когда некое ужасное чудище крадёт прекрасную девицу, в последствии чего, она влюбляется в него, видя его положительные стороны. Вот только этот черт - совсем не хороший. Он хочет не просто съесть меня, а хорошенько распотрошить и сжечь на костре... Если бы я могла уничтожить его... Город так красив сейчас... И даже не важно, виновата я или нет. Поступила ли правильно или нет. Все эти муки совести абсолютно бессмысленны. Сейчас я это особенно хорошо понимаю. Горе валится на меня изо всех сторон. Хочет поглотить меня, играя на моем чувстве вины. И я правда виню себя. Сплошной кавардак. Даже эти изощрённые потуги Малломара изжить меня со света смысла не имеют. Ему не станет легче, я знаю это. Мне тоже так всегда казалось, что будет лучше без вечного источника своей боли, что будет лучше, убей я этого несносного дьявола, который приходится мне отцом, но… Она никуда не денется. Боль не исчезнет и ничего особо не изменится… Больно будет всегда. Эта рана никогда не затягивается до конца, и даже если заживёт однажды, то на ее месте останется большой рубец, который всегда будет напоминать об этой трагедии. Трагедии, в которой погибла некая часть тебя самого. Можно вечно сожалеть о ней, можно вечно лить по ней слезы, но станет ли лучше от этого? Но ведь…бывает так хочется оплакать эту боль. Эту трагедию одного человека, которая кажется важнее всего на свете. Внизу, кажется, сейчас спокойно. Я люблю тихие места, где нет лишних шумов, нет суматохи и больших сгустков пенящейся тревоги. А наш мир - как раз такое место. Я не подхожу для него. У меня нет сил даже помучить себя лишний раз переживаниями о том, что причинила уйму боли другим. Но и сил нет, чтобы залечить их раны. Разве по мне не видно, как больно мне сейчас? Кажется, я пропала... где-то внутри этого темного неба, этой вечной темноты, которую вижу каждый раз закрывая и открывая глаза. Мне так жаль...я хотела со всем покончить, а так и не смогла, и, из-за этого случилось много бед. А ещё...на сердце у меня снова появилась ранка. Маленькая, не особо кровавая, но очень жгучая внутри... Она очень давит на меня... очень печалит и... Я сожалею, что была так глупа. Это был мой выбор идти с ним, и я должна была понимать, что причина «потому что ты особенная» - слишком размыта и двусмысленна... Слишком притянута за уши. Как могла купиться на такой простой розыгрыш? Я все понимала и понимаю сейчас...но эти чувства, которые я так боюсь принимать, открыть для них дверь и уверенно взглянуть на них - делают ещё больнее…. Ещё больнее, потому что я не должна была... Влюбляться в него... Мне нельзя было влюбляться. Я поступила так глупо. Но мне было так весело с ним… Так хорошо и радостно. Я могла злиться, смущаться, раздражаться, но в то же время – быть самым счастливым человеком на свете… Будто маленький радужный свет, будто неизвестная ранее волнительная радость окружила меня, окрашивая жизнь новыми красками невероятных цветов. Только посмотри на меня, я ничего не понимаю! Ни в этой жизни, ни в взаимоотношениях с людьми! Ну что ты сидишь и смотришь на меня? Разве я неправильно говорю? Посмотри, посмотри, я – слабая! А тонкие и слабые расточки – топчут ноги больших и сильных. Крупный зверь пожирает малого. Гадкий грибок – уничтожает сильный яд. Так почему же слабый расточек, как я, еще никто не убил? Думаешь, я неправильно говорю? Так не молчи же! Почему если я - паразит этого мира – он еще не устранил меня? Почему…если я жалкий кролик, то большой удав еще не съел меня…? Белая фигура человека, сидевшая в отражении панорамного стекла одного из небоскребов с безмолвной грустью и хладной отрешенностью, смотрела на девушку, скрючившуюся пополам напротив него. Кто он? Чего хочет от нее? Эти вопросы больше не волновали ее. Юри уже знала. Мужчина, молодой парень, коротко стриженный с такими же воздушно-зефирными волосами, как у Лиена, в белом восточном одеянии кораллово-розовыми очами прожигал ее, чем сильно раздражал. Его отрешенно-грустный взгляд разжигал бурю вздымающихся, как осенняя листва при сильном ветре, эмоций в ее душе. Почему молчит? Почему лишь изредка кивает ей в ответ? Почему не подойдет ближе!? - Разве неправильно избавляться от мусора? – резко вскочив, Юри слегка согнулась и пошатнулась от боли, но даже не испугалась того, что может упасть вниз. - Смотря от какого, - коротко ответил незнакомец, все также спокойно сидя в далеком отражении, положив голову на колени. - Если я не имею пользы, если создаю только проблемы, если причиняю важным людям боль, если не умею справляться с трудностями…! Не нужно ли устранить «проблему», «вынести мусор»!? - Не называйте себя мусором. - Не игнорируй меня! - Я слушаю Вас. Он был так спокоен и непоколебим, как ни один человек, наверное… С флегматичной грустью парень не отрывал от нее пронзительного взгляда чарующих глаз, которые будто видели ее насквозь. Он не говорил громких слов, не плескал эмоциями, но был убедителен. Лишь одно его слово, лишь тихий вкрадчивый и сочувствующий голос сильно влияли на нее, на секундные мгновение приводя Юри в чувства. Но этого мало, ее эмоциональный термометр показывает все сорок градусов по Цельсию, сто четыре по Фаренгейту. Она слишком встревожена сейчас, слишком подвержена внутреннему самоуничтожению… - Я сделаю это! – твердо и театрально уверенно произнесла девушка, с вызовом глядя на одну из своих светлых сущностей. - Не сделаешь. Она чуть замялась, нервно сглотнув, продолжая. - И ты ничего не сможешь изменить! Ты будешь падать вместе со мной. Вы все упадете со мной! Так мы будем счастливы, понимаешь? – сведя грозно брови, Юри хотела выглядеть серьезной, настроенной на самый отчаянный шаг в жизни. Но маленькие капли из глаз, маленький свет надежды в охладевших зеленых озерах, говорили о скрытом внутреннем желании помощи. - Каюри-сама, я счастлив, - беловолосый парень слегка улыбнулся. – И мы никуда не упадем. Мы будем стоять на этой земле и парить лучшими стремлениями и творчеством в небе. Его безмятежность и невинная витиеватость речей вводили ее в ступор. Юри ничего не понимала или же отказывалась понимать. Кипящая кровь ударяет в виски, горячие слезы катятся по щекам, от которых она, кажется, задыхается, раз так глубоко вдыхает ртом воздух. - Тогда как прикажешь мне исправить все ошибки, что я совершила? Как понять эту жизнь, принять себя, разрешить себе эти чувства, перестать чувствовать вину, которая кровавым пятном разлилась во мне и ничем не выводима?! Холодный ветер бил в лицо и трепал ее спутавшиеся волосы. Воздух наполнился запахами ночи, мокрого асфальта и свежей крови. Девушке было совсем не холодно стоять на той опасной высоте, активно жестикулировать руками, кричать во весь голос, вдыхая холод ночи. Эмоции и весь скопившийся страх от случившегося смешались в одном большом котле и грели ее кровь, остужая прочие чувства, притупляя осознание опасности. - Просто живите, - вставая на ноги, сказал добродушно парень. – Живите и совершайте ошибки, узнавайте новое, развивайте себя, учитесь любить, будьте любимой и оставьте прошлое за порогом. Просто живите, Каюри-сама, а я Вам в этом помогу. Слова застряли в горле тугим комом, который выдавливал наружу новую порцию слез. Почему так больно? Почему так тепло? Почему так много облегчения в его словах и так много страха?... Нет, не страха – простой тревоги, переживания об неизвестности. Как он может так спокойно говорить о таких вещах, которые присущи всем-всем людям на земле, но только не ей, потому что считает себя недостойной этого. Считает, что должна за что-то заплатить... - Я… - слабый голос прорезался с трудом, но он ясно его услышал. – Я сделаю это! Молодой человек отрицательно покачал головой, и с нежной улыбкой сказал ей: - Вы не сможете, Каюри-сама. Потому что приобрели важные и недостающие Вашему сердцу части. У Вас наконец появились друзья, которых вы искренне любите. Вы смогли встать на собственный путь жизни. Вы сами решаете, как Вам поступать. Вы впервые испытали романтические чувства к другому человеку. Вы впервые начали «вдыхать» жизнь. Сердце Юри заколотилось. Его «правда», будто на мгновение ослепила ее, едва не сбивая с ног. В глазах мерцал яркий свет, сияли яркие искры. А после становилось больно. Очень-очень больно от того, что это действительно было так: пусть ее путешествие образовалось ради «окончания» пути, но она удивительным образом «начала» путь, приобретя в нем для себя столько радости и счастья. И теперь столько драгоценных камней хранит она под сердцем… Любимые друзья, новые необычные чувства, впечатления, воспоминания – они горят в ней ярким пламенем, переливаются цветами счастья. Вот только… Недостойны ее руки держать столь дорогие сокровища в руках, недостойна этого радужного света, что мягкой линией лег на ее дальнейший путь. Ведь она все испортит, все разрушит…все драгоценности ее души – сгорят дотла, утонут в вязких болотах ее душевных пут… Так хочется выбрать счастье…но разве сможет Юри удержать его в своих руках? Но есть ли «счастье»? Ведь оно так хрупко и от одного неверного движения может в дребезги разбиться! Могу ли точно знать, что «такого» больше никогда не повторится? Ведь как циклична все же моя жизнь… Могу ли с уверенностью сказать, что больше никого не подвергну опасности, что смогу поступить правильно в следующий раз? «Правильно»…что такое правильно? Как выбирать эти пути и принимать решения? Как научиться жить в этом Мире, не причиняя боли другим? Как сделать так, чтобы Мир не причинял боль мне…? - Каюри-сама… - Понимаешь…я просто хочу, чтобы никто из тех, кто для меня очень…очень-очень дороги и важны – не грустили… Я не хочу никого обижать, не хочу причинять по неосторожности боль, не хочу ранить и оставлять ссадины на них… Ведь…ведь я всех так люблю… А я, а душа моя... Ты просто глянь на это! Ты – светлый, а он и остальные, и многие другие – такие страшные!! Я боюсь их, я боюсь этой части себя, потому что и они ведь тоже – я! Это так страшно! Я не хочу быть такой. Хочу, чтобы только ты и Лиен жили со мной… Поэтому…поэтому если так не получится… Если так нельзя… Я просто хочу… Пойми, так всем будет лучше… Не переставая плакать, Юри аккуратно и с опаской поглядывала вниз, чуть перемещая ноги к краю крыши. Огромный вьюнок темных мыслей оплетает девушку с ног до головы, словно тугие извилистые лианы давят хрупкое растение, маленький цветочек. Как бы ни старалась успокоиться, как бы не сталась противится этому вязкому наваждению, а лозы только еще сильнее и крепче сдавливают ослабшую душу, толкая к непоправимому. - Каюри-сама, подумайте сами, - как будто ни в чем ни бывало, молодой человек продолжал спокойно и холодно разговаривать с Юри, совсем не обращая внимания на ее тревожное состояние. - Думаете, будь Вы настолько «плохой», «ужасной», «ничтожной», «мерзкой» и «лицемерной» - Ваши друзья, Гон и Киллуа, стали бы с Вами дальше общаться? Был бы Гон-кун так добр к Вам, оказывал бы поддержку? Осмелился бы Киллуа-кун открыться Вам и стать ближе? Смеялись ли они вместе с Вами, весело ли болтали, рассказывали бы забавные истории, приглашали бы гулять? Подумайте об этом. Хорошенько подумайте. Отпускать бывает очень сложно, не важно, отпускаете ли Вы рыбку, в которой души не чаяли, в море. Отпускаете ли приятные времена, проведенные с любимыми людьми, идя по пути собственной жизни, или же пытаетесь оторваться от преследующих образов тяжелого прошлого. Если уж решились идти вперед и открывать сердце новому, то будьте готовы и сами измениться. Ничего сразу никогда не получается: все люди проходят сквозь множество стен, которые одна выше другой. Все они набивают шишки, все совершают, казалось бы, непоправимое, но «конец» в жизни наступает только тогда, когда нить дыхания обрывается, биение сердце больше не слышно, и перед глазами всплывает последнее счастливое воспоминание человека. А до того момента – он жив. С неряшливым, но обаятельным ежиком на голове, молодой человек, не особо высокого роста, выглядел сейчас, словно древняя скульптура. Ровный стан в летящих одеяниях, которые легкими волнами струились по его стройному телу, казалось, стал созданным из белоснежного хрупкого гипса, который может от одного неаккуратного прикосновения сломаться и раскрошиться в мелкую пыль… Но в действительности – стойкости его мог позавидовать любой металл. Мягко очерченные губы выровнялись в прямую линию, брови чуть насупились, тоже застыв в моменте напряженного пика их встречи. Такой величественно-устрашающий, но с мягко колышущейся в ало-розовых радужках добротой… Прекрасный. Холодный, а внутри – понимающий и добрый… - Почему человек смеется и улыбается? Почему выглядит страшнее дикого зверя, принимая порой совсем не человеческие облики? Почему может быть сочувствующим и сопереживающим, а после повернуться спиной и сделать вид, будто ничего и не было и ничего не видел? Почему такое «прекрасное и совершенное существо эволюции» - настолько полнится противоречиями… Почему в прекрасном сосуде души живет бело и черное проявления человека? – он медленно, но гордо и уверенно шагал к Юри, которая слушала его так, будто никого и ничего больше в мире не существовало. – Все потому что, Каюри-сама, таковы люди. Природа человека – быть непостоянным и изменчивым, и Вы, моя госпожа – тоже человек. В окружающей их темноте его белизна не особо выделялась, выглядя довольно приглушенно и спокойно, но подходя все ближе и ближе к Юри, белое сияние, волшебная аура, некого человека все больше и больше усиливались, приобретая ощущения исходящей от него величественности, непоколебимости, стойкости и внутреннего равновесия. Каждый его короткий шаг вперед, превращался в искристый ковер из мелких звезд и блестящих огней. Он такой необычный, такой могущественный и сильный. На мимолетные мгновения, что девушка могла опомнится от охвативших ее чувств, она даже поверить не могла, что некто подобный, некая столь могущественная сила могла принадлежать ей и быть частью ее. Эта мысль никак не хотела укладываться у Юри в голове, уж больно велика она была для юной особы, но… В горящих теплотой глазах она чувствовала что-то родное, что-то, что действительно когда-то знала… Сократив расстояние между ними до совсем крошечного, когда кончики их носов почти соприкоснулись, белоснежная фигура в миг скрылась из поля зрения девицы… Снова вокруг была темнота… Но на лице девушка ощущала что-то нежное и приятное – его аккуратные ладошки. Ей не было страшно. - Вы не сможете причинить своим близким «такую боль», Вы не сможете заставить их чувствовать опустошение и потерянность от утраты дорогого человека, ведь и Вам самой знакомо это, правда? – не видя его лица, Юри могла только слышать вкрадчивый, мягко отчеканивающий слова голос, который эхом отбивался в ее сознании. – Так что, пожалуйста, не обманывайте себя – это худшее, что Вы можете для себя сделать. Примите то, что Вам есть ради кого жить, что теперь не так одиноки как прежде и что теперь, Вы сможете все изменить и жить по-своему. Как пожелает Ваша прекрасная душа. Медленно и осторожно отнимая руки от девичьего лица, напоследок приятный гость шепнул Юри в самые губы слова, от которых у нее побежали внезапные мурашки по коже: - Я хочу, чтобы Вы всегда помнили, что я люблю Вас. Он исчез, пропадая из этой реальности, будто его никогда и не существовало. Раскрывая слезящиеся мутные очи, Юри снова лицезрела буйные картины города, ощущая нежное послевкусие уютного тепла, которое, оставленное неожиданным юношей, согревало ее сердце, чуть смягчая душевные раны. Огромное цунами порывалось с громким всплеском вырваться из нее. Большой ком нахлынувших чувств достигал точки кипения, и она громко зарыдала. А что это сейчас было? Кто такой этот некий страж? Почему пришел к ней с подобными речами, пусть и были в них смысл и толк… Это совершенно не важно, просто… бывает нужно иногда дать себе искупаться в дивном озере своих накопившихся болей и страданий, обнажая душу перед простым и в то же время сокрушительным фактом, что «так случилось, и мне необходимо жить с этим, идя вперед». У нее ничего не болит. Нет ни боли в запястьях, локтях и шее. Нет и ощущения ватных ног, не колит в грудине – нет сейчас ничего, кроме того внутреннего балагана, который стремительно и беспощадно рвался наружу, разрывая ее глотку от частых надрывистых всхлипов. Не важно. Ничего не важно…и даже если выглядит сейчас полной дурой, умалишенной или же простой неудачницей – она примет эту ситуацию и все последствия, последующие за ней. *** Где-то слышится звук гудка автомобиля, где-то протяжно и визгливо ноет сирена, а где-то послышался громкий рев мотора мотоцикла. Но Юри не слышала этого. Казалось, вокруг нее образовалась непробиваемая зона тишины, в которой украдкой слышен голос появившегося стража и собственные сбивчивые взбаламученные мысли. Если не умереть, то как жить? Если жить, то как идти дальше? Как выстроить свой путь так, чтобы он не разрушился и не покрылся трещинами и ямками от неожиданных натисков судьбы? Как самой стать сильной? Как быть с повторяющимися из раза в раз тугими петлями в которые она волей-неволей попадает? Как разорвать порочный круг ее мутного прошлого и начать светлую и яркую полосу своей жизни?... И если умирать…то почему от этой мысли ей стало так внезапно больно?... Временами устало и будто совсем обреченно посмеиваясь, она на мгновение все отпустила, почувствовав тот мимолетный вкус освежающей свободы. Как ей уже все надоело… Как скручивали душу эти бесконечные внутренние противоречия и неопределенности. Если человек состоит из всего этого пестрого балагана непостоянства, то быть человеком ей точно не хочется… А кем тогда? Другой формы у нее нет, а если и есть, то и она не будет правильной и идеальной. Потому что «идеал» - это лишь пустой звук, а «правильность» - величина недостижимая. Потому что как бы ни был мир сбалансирован и гармоничен, а человек в нем точно испорченная игрушка. Неудавшийся эксперимент…худший экспонат… А она – самый провальный. Как это надоело. Юри чувствует, сказывающиеся по лицу капли горячих слез, и как от них зудят щеки. Она улыбается. Человек она или нет, а почему бы ей на мгновение не заиметь крылья и улететь куда-нибудь далеко-далеко, где не будет ни ее, ни радостей, ни горя, ни печалей, ни восторженных порывов яркого счастья… Где была бы слепая зона, бесконечная пустота и ее запечатанное сознание. Чтобы больше ни о чем не думать и не переживать… Как было бы хорошо… Как прекрасно и чудесно… Как сейчас ветерок легок и приятен… Но… Обвившее ее внезапное тепло чьих-то крепких рук, вырвало девушку из вольно льющегося потока мыслей и слез. Сначала Юри кольнула нещадная иголочка испуга, она испугалась, что эти руки могу быть злыми, но нет - почувствовав знакомый запах мужского парфюма, она на мгновение попала во владения пьянящей фрустрации…в которой больше не было ничего. Это потрясающее и волшебное тепло, стремительно заполняющее ее изнутри, участило ее сердцебиение, и она позволила себе насладиться обнимающими ее крепко руками и пробежавшими по спине хладными мурашками. Было так приятно и хорошо… Хорошо настолько, что она разрешила обнимать себя дольше, разрешила чужому дыханию ласкать ее ушко, разрешила себе вдыхать приятный терпко-сладкий парфюм, смешанный с запахом кожи и робко краснеть от осознания подобной близости. Только ее губы раскрылись, чтобы с них сорвались тихие хрипловатые слова, как чужие уста, находившиеся близко к ней низко и надрывно, шепнули на одном выдохе: «Наконец я нашел тебя, цветочек». От его сладкого голоса хотелось рыдать еще больше. От смешанности чувств и осознания того, как безумно хотела его прикосновений и присутствия разрывалось сердце. В ее жизни еще никогда подобного не было, и смогла почувствовать все это впервые она только с ним... С ее Хисокой… Сердце пропустило болезненный удар и Юри сжалась в маленький комочек в его руках, сильнее прижимаясь спиной к мужскому телу. Тепло, приятно, хорошо и… Больно. Уткнувшись носом в ее спутанные волосы, Хисока сейчас не мог ни о чем думать, кроме как о ней, об его прекрасной Юри, которую, думал, уже окончательно потерял. Но она жива, она еще здесь, на этой земле, такая же маленькая, нежная и теплая. Мужчина тяжело вздыхал, когда в голове его мелькала мысль, что цветочек что-то с собой сделала… Хисока глубоко вдохнул свежесть ночи и сильнее обвив ее талию, медленно потянув дальше от края этой чертовой крыши. Они стояли так еще долго, не оборачиваясь к друг другу, не говоря ни слова. Будто что-то важное должно было случиться, будто что-то такое, что изменит между ними все навсегда. И больше никогда не будет как раньше, назад пути уже не будет, поэтому они неосознанно оттягивали этот момент. У обоих колотились сердца, да так сильно, что могли кожей чувствовать волнительные удары друг друга. У Хисоки холодели руки и дрожали кончики пальцев. Он очень сильно боялся, даже сильнее, чем когда бегал по этажам, впопыхах разыскивая ее. Чем когда мысленно подготовил себя к худшему… Но сейчас этот страх был иным – он боялся сделать шаг вперед. К ней. Кажется, он наконец отыскал свое сокровище, но что-то тянуло его назад. А ведь Юри так близко, она совсем рядом, но в то же время так далеко… Или же это он не может пересечь черту?... Слишком волнительно, слишком страшно, слишком потеют его ладони, как только попытается произнести в голове заветные слова… Хисока еще крепче прижимает девушку к себе, будто она может от него убежать. Он любит риск, он любит опасности и состояние, когда идешь по самому краю лезвия острого ножа, но… Это не тот случай, совсем не тот. Мужчина понимает, что этот момент очень важен сейчас. Невероятно важен, слишком важен, чтобы поступать неосмотрительно и небрежно. Кажется, от внутренних переживаний у него стыла в жилах кровь и в груди все сжалось от этих сладко-волнительных чувств. Как непривычно и как странно это для него. Он, сильный и могущественный Хисока, а боится признаться девушке в любви… Но это так, ведь, оказывается, он тоже умеет чувствовать... Сильно, нежно, глубоко и тепло. Настолько сильно, что может взорваться, или даже сгореть... Хисока одновременно счастлив и напуган. Он счастлив держать ее в своих руках, но также напуган тем, чтобы ими же не ранить. Юри… его милая Юри, маленький цветочек… Эта девушка тонко, ювелирно вскрыла его душу и вывернула наизнанку, открывая новые стороны его самого, о которых он не знал и не догадывался. Распалила в нем огни ярких чувств, с которыми не знает, как совладать, как обуздать… В груди все билось в бешенных ритмах, губы чуть дрожали, в глотке пересохло. Он готов было что-то сказать, но девушка его опередила. - Хисока, скажи… - плавным движением выскальзывая из его рук, Юри тихо завела свою речь. Она некоторое время молчала, будто все же не решаясь спросить, но на самом деле, ей не хотелось ломать все то хрупкое и неопределенное между ними, об правду, которую боялась услышать. – Скажи мне только честно, без уловок и фокусов… - не поднимая глаз, девушка уперлась взглядом ниже его груди, не решаясь пересечься взглядами. Ее голос дрожал, будучи очень сиплым. - Хисока…почему ты взял меня с собой? Почему взял с собой на самом деле? Пауза. Она замолчала, давая себе возможность послушать все сказанное в голове еще раз, убеждаясь, что этот тонкий дрожащий голос - ее. Чуть затаив дыхание и отсчитывая две маленький секунды, девушка продолжает. - Скажи, что значило то, что ты назвал меня «особенной»? Ведь это слишком глупо и неправдиво, тебе не кажется? Почему ты обратил на меня внимание? Зачем тренировался со мной, зачем привел сюда? Да, я сама на все это согласилась, но скажи, ведь был ведь во всем этом скрытый подтекст? То, что было истиной твоих желаний?... – слова давались тяжело. С каждым новым вопросом у нее все больше пересыхало в горле и внутри накатывал отвратительный густой ком. – Пожалуйста… Скажи мне правду. И пусть эта правда разобьет меня на части, потому что устала терзаться мыслями о тебе. И пусть с трудом соберу себя после этого, но для меня это не впервые, я справлюсь, поэтому… Пожалуйста, я хочу, чтобы ты сказал мне правду. Пожалуйста… - Каюри… - тихо и ошеломленно срывается с его уст. А где-то внутри него, там, где появилось его живое сердце, что-то отдалось жгучей болью. Болью разбивающейся надежды. – Честно, я думал, ты давно это уже заметила, - снова, через силу и горькое отчаяние, натягивая привычную ему черную маску жестокой холодности, Хисока преодолев чувства, собирался быть с ней предельно честным. Ведь как бы не хотелось оставить неприятное за углом, выкинуть, сбросить его с большой высоты…а врать он ей не может. Не сможет. - Ты ведь можешь смотреть людям в души, правильно? А я себя настоящего… думаю, там все же скрыть не смогу. Ты удивительная и действительно особенная, цветочек, ведь… как часто встретишь такого достойного соперника. Не знаю, заметила ты это или нет, но меня привлекает все необычное и новое. Величественное и сильное. Всю свою сознательную жизнь я стремился к тому, чтобы быть сильным, идти вперед и сражаться, сражаться… Потому что ненавижу слабость. - Я всегда искал то, что я буду преодолевать и преодолевать, пока сокрушительно не уничтожу. И как бы ни было больно, Юри, но таков он я. Изначально во мне не было чего-то чистого и светлого – были лишь огонь и азарт, которые ты зажгла во мне. Маленькая, милая девочка распалила огонь в моем, на самом деле, мятежном сердце. Мне так жаль, цветочек. - А ты, как раз такой и оказалась. Твои силы, твои умения – все оказалось это мне по душе… Тем, что покорило меня, когда только уловил дурманящие оттенки твоей ауры… Она была такой необычной и яркой, пестро плюхающейся…как огонь в моем сердце сейчас, которое я только научился чувствовать. Хисока с каждой фразой ощущал, как земля исчезает из-под ног, как он проваливается в глубокую и темную яму, понимая, что после этой правды – ничего не будет. Как он сам загнал себя в ловушку, как сам стал жертвой привязанности и нежных чувств. Как сам же, без каких-либо усилий, растоптал свой маленький цветочек… - Все правда было так. Я действительно намеревался взрастить тебя, а потом самому погубить… Но… Мои губы дрожат, я хочу прикоснуться к ней, но и рука моя дрожит. Она так плачет… Но, Юри, не уходи от меня. Юри…Юри, что я наделал… Почему светом моей души, теплом моего сердца оказалась именно ты? Почему именно ты вскружила мою голову, почему именно тебя встретил тогда на пути? Зачем я побежал за тобой в том лесу… Правда, правда, честное слово, знай я, что буду однажды так мечтать о тебе, то никогда бы не причинял этой боли. Никогда бы не разбивал тебя на части… - Но, Каюри, - Хисока невесомо трясущимися пальцами касается ее плеча, которое содрогается от коротких всхлипов девушки. – Это не вся правда. О нет…нет… - Каюри, я обманывал не только тебя. Себя я тоже предпочитал оставлять в неведении, потому что так было проще. За все то время, когда мы были вместе…когда просто проводили время за разными самыми простыми вещами… Понимаешь… Даже еще во время экзамена, даже в тот момент у меня было что-то еще к тебе, - ослабевшими, словно деревянными, пальцами, Хисока медленно, почти не касаясь, проводит по ее израненной руке, чтобы нащупать холодную ладошку девушки. Он едва-едва прикасается к ней, чувствуя, что его мужества и стойкости может резко не хватить сейчас. Его сердце рвется на части. - Пусть я тогда ничего не осознавал, потому что прятался и скрывал все в себе, где никто бы не мог увидеть другой моей стороны, понимаешь… Потому что это страшно, Юри. Страшно людям показывать свои слабости, ведь они как дикие звери, зачуяв слабый запах крови – сразу ринутся на него, терзая и терзая то израненное тело… Юри, ты стала моей слабостью, но той слабостью, которую я не хочу искоренять в себе… я не хочу терять тебя. - Я никогда до конца не видел в тебе той обычной куклы, которой я мог бы наслаждаться. Ты, Каюри, ты большее…ты не та, кем, я думал, являешься для меня, - ему было так сложно говорить, как сложно открыть душу, тем более после всех слов об уничтожении… - Каюри, пока ты была рядом со мной, я почувствовал, что начал становиться другим и у меня появились новые чувства…это были новые чувства к тебе. Они…они такие теплые… Ты…ты очень… О нет, нет, нет!!! Не говори этого, не говори этого, пожалуйста. Я не верю, не верю, нет! Ничего больше не хочу слышать… Не может…этого не может быть… Если не можешь бить – убегай. Так подумала девушка, ловким движением, проскальзывая рядом с мужчиной. Ей было достаточно этого, достаточно всего услышанного. Теперь будет лучше убежать, поставить в том месте где троеточие, одну жирную точку и уйти. Да, она действительно совершила еще одну большую ошибку, но все в порядке. Она уже близко к лестнице. Теперь Юри закончит и эту часть своей жизни… Кусочек ночного неба, усеянный мелкими звездочками, укрылся темным покрывалом грозовой тучки. Но вместо них загорелись маленькие точечные светильники по всему периметру крыши. Вокруг стало еще светлее. Ее путь к отступлению так символично и ярко воссиял блеклым светом уличных огней… Но перестав в один момент чувствовать почву под ногами, девушка снова испугалась, коротко вскрикивая. Не дам уйти... Я не могу дать тебе уйти, цветочек. Внезапный испуг Юри сменился шоком и сильным смущением – она оказалась на руках Хисоки. Каков негодник, схватил ее как шкодливого котенка, подхватил, как пушинку, летящую в воздухе…ведь так легко и уверенно держит ее… А носик девичий снова уловил этот сладко-пьянящий аромат его кожи. Медовые глаза, кажется, тоже были напуганы. В них читались неприкрытые страх вместе с удивлением, а стук сердца был слышен еще более отчетливо. Девушка кулачком била мужчину в грудь, крича в сердцах, чтобы отпустил. На мгновение от ее, на самом деле, ожидаемой, но при этом все равно неожиданной выходки, мужчина приходил в себя от ударившего по нему удивлению. Когда громкий плачущий голос Юри абсолютно достиг его слуха, он все же поставил ее на землю, ладонями придерживая за талию, чтобы снова не сбежала. Беглянка, Юри, маленькая беглянка. Пожалуйста, не поступай так со мной, ведь я не договорил. Мне нужно сказать тебе еще… Слегка брыкаясь и пытаясь отступить назад, Юри не хотела приближаться к нему, не хотела даже чтобы прикасался. Он держит ее нежно, даже совсем не крепко, но руки его все равно как цепи, как то единственное, что может удержать ее здесь еще на немного. Еще совсем немного… Ей не интересно, совсем не важно, что скажет дальше. Ее это не волнует!... Но и снова уйти не может. Не хочу, Хисока, не хочу больше! Ничего не получится, ничего, ничего! Я…я не… - Посмотри на меня, Каюри. Пожалуйста, посмотри на меня, - с нежной настойчивостью повторял фокусник из раза в раз, сам весь слегка дрожа. Поднимая на него заплаканные глаза и пунцово-опухшее личико, Юри закусила губу и тяжело сглотнула. Что же так настойчив он… - Скажи, что ты видишь здесь? Если слова мои больше не могут убедить тебя, то пусть за меня скажет то, что есть внутри меня, - он указал на то место, где она когда-то описывала его цвета души, и с еще не полностью угасшей надеждой смотрел ей в глаза. - Не…не важно… Хисока, это не важно, ничего уже не будет правдой, уже ни в чем нет правды, понимаешь… Я…я тогда не видела в тебе того, о чем рассказывал ты мне, видишь, какая я… Какая глупая, и как легко играть со мной. Ненавижу себя за это. Ненавижу за то, что совсем не имею опыта в жизни… Да, я маленькая и слабая, мной так легко помыкать, да… Но, я больше ничего не хочу слышать… - Давай просто закончим на этом… - выдавила девушка из себя вместе с новой порцией слез и сожаления. В глубине души она не хочет прощаться, не хочет уходить от него, бежать со всех ног…но внутри ей так больно. Очень больно…настолько, что уже ничего не хочется. - Прошу, Каюри, прошу посмотри на меня… - а он не может отпустить, Хисока хочет донести до нее ту правду, что открыл для себя. Пусть увидит ее и…и даже если все же покинет, но пусть только позволит показать ей. Жмуря от влаги глаза, она громко всхлипывала, не скрывая слез. Хисока ближе притянул девушку к себе, оставляя маленькое расстояние между ними, которое так хотелось заполнить, но оно оставалось пустым. Раскрывая затуманенные очи, Юри медленно и робко перевела взгляд к неясным и каким-то размазанным цветам его полотна. Красивые и яркие пионы стали тусклее, алые вспышки-огонечки и вовсе пропали, оставаясь лишь грязными коричневыми разводами. Далекая чернота, будто старая краска, потрескалась, открывая вид тем когда-то видимым ей белесыми пятнышками, мутной россыпью титановых белил, которая сейчас была ярче всего, которая сразу бросалась в глаза. Юри не понимала сначала, что видит. Не верила, что так сильно поблекло яркое полотно буйной души этого человека перед ней. Красивые и любимые ей белесо-голубые, белоснежно-белые и слегка-слегка розовые мазки были там. А еще… Горячее пятно ржаво-рыжего оттенка. Рыжий, который когда-то был его радостью, стал усохшим воспоминанием о ней. Юри глубоко вдыхала воздух ртом, не веря своим глазам, эти цвета казали ей воплощением самой болезненной и щемящей тоски. Тоски и грусти, но от чего….почему? О, боги, нет, она снова отводит взор и в голове, как заведенная игрушка, тараторит: «О нет, нет, нет…». О нет, как больно ему, как больно ей, как больно было Хисоке от того, что его цветочек впала в воды отчаяния и страданий. И девушка это понимала, она чувствует, как во рту ей сухо и горько от его переживаний. Но как приятно видеть этот белый цвет, ведь он, словно первые весенние цветочки, словно маленькие, еще только-только начинающие расти бутончики скромных ландышей. Или же, как нежный цвет раскидистой черемухи…как молодая сирень… Какими бы ни были лепестки его чувств, а они действительно были нежными и хрупкими, такими, которые сломаются от сильного порыва ветра или нещадного дождя. Ох, неужели правда он, правда Хисока… Снова зажмуривая сильно глаза, она попыталась сделать шаг назад, но тут же была притянута обратно, еще ближе к нему. Ближе на столько, что казалось, могла чувствовать тепло его тела… - А что…Каюри, а что тогда это? – быстренько пошаркав в кармане штанов, Хисока дрожащей рукой достал что-то крошечное с тоненькой золотой цепочкой. Он показал девушке винтажную подвеску в виде яйца, где сидел кроха птенчик, не покидая возможности достучаться до нее. - О-откуда… - нерешительно протягивая руку вперед, Юри хотела коснуться блестящего украшения, но на полпути запнулась. - Я подобрал это, когда оно выпало из карманчика твоего платья. Этот птенец в яйце ведь был для меня, верно? – встревоженным взглядом, но с легкой улыбкой на устах, Хисока хотел, чтобы его предположение оказалось верным. С трепетом в сердце он ожидал ее ответа. - Откуда такая наглая уверенность? А может, и не тебе? Может… а зачем мне вообще хотеть тебе что-то подарить? – вспылила Юри, резво поднимая голову вверх, задирая мокрый носик, с каким-то театральным вызовом смотря на мужчину. А Хисока молчал, молчал и все так же тихо улыбался. Очень мягко и искренне. Она совсем не умеет врать – как это мило. Как мил ему этот задиристый нежный взгляд… - Ладно, да, это было для тебя! Я хотела…просто хотелось что-то дать тебе. Ведь и от тебя я получала много приятного. Снова понурив голову, Юри опустила его руку, чтобы он снова положил украшение к себе в карман. Если такова ее возможность отдать его Хисоке, то пусть так и будет. Это важно для нее. - Послушай меня, пожалуйста, - сокращая расстояние еще больше, фокусник вплотную прислонился к девушке. – Я знаю, что за все это не прощают и дают пощечину, но я прошу тебя дать мне шанс. Мне и моим чувствам, - аккуратно поднося ладонь к ее влажной щеке, Хисока большим пальцем, воздушно и невесомо поглаживал мягкую розовую кожу девушки. Юри чувствовала легкую тряску его слегка прохладных пальцев. А после, ее уши уловили следующее. То, что заставило и ее сердце полыхать буйным цветом алых роз: - Я…ты правда очень дорога мне, Каюри. Я люблю все, что связано с тобой. Я люблю твою улыбку, от которой мне хорошо и радостно. Люблю как ты о чем-то увлеченно говоришь, люблю твой приятный шелестящий голос и звонкий смех. Люблю твои глаза, которые с добротой, а порой с милой обиженностью смотрят на меня. Люблю как ты чудно держишь вилку в воздухе, когда ешь. И как чутко относишься к мелочам, как с любопытством смотришь на все вокруг себя. А видела бы ты, какой бываешь порой милой и смешной, какая у тебя забавная жестикуляция, и я все это очень…очень люблю… На влажной коже Юри проступил яркий слой румянца, который сделал ее лицо, похожим на сочную помидорку. Девушке не верилось, что все эти приятные, милые и до щемящей в груди боли смущения, ей говорит этот странный Хисока. Этот…ее странный и порой отстраненный, и холодный, а порой излишне загадочный и мутный, но по-своему добрый и нежный, Хисока. Хотелось улыбнуться, так радостно-радостно, закрыть лицо руками от счастья, но получалось лишь кривить губы от смешанных чувств. Его слова, словно горячий и сладкий мед, растекаются по ее ушам. Что за глупости ты говоришь, дурак… - Я люблю тебя, Каюри. Разве ты не чувствуешь ко мне того же? Скажи, Каюри, нравлюсь ли я тебе? Если нет…если нет…Каюри. Я все пойму, правда. Все пойму и больше не пойду за тобой, но… Если действительно видимся с тобой последний раз, позволь мне еще одну небольшую наглость. Ощущая его теплые руки на своих щеках, слушая низкий хрипловатый голос, девушка чувствовала, как начинает таять, как сердце ее горело ярким пламенем. Эти слова, его заданный надрывным голосом вопрос, заставляет ее грудь полыхать, будто внутри нее разросся огромный пожар, и что-то как сухие щепочки трещит... Алые языки что-то хотят ей сказать, хотят дать ему ответ, ведь знают его. Но сейчас она может только находится в центре этого огня и гореть от его прекрасных рук. Ведь как приятно они касаются ее лица. Так приятно... Кажется, Юри даже этого не видела и не заметила, как мужчина стал ещё ближе к ней, как жёлтые глаза, горя вспышками яркой дикой страсти, вспыхнули, сию же секунду потухая... А губы его одарили ее сладким жаром. Не было ни испуга, ни холодных мурашек, щекочущих спину – только огонь и чувство высшего счастья, которое осыпало ее мерцающими золотыми и серебристыми искристыми вспышками сладкой влюбленности. Было так тепло и приятно, так тепло и приятно… Пожалуйста, пусть он не останавливается с нежностью и страстью сминать ее губы, ведь она хочет чувствовать его еще и еще… Еще и еще ощущать разливающуюся по телу горячую любовь… Затаив дыхание, Юри не знала что делать и как быть, но уста ее сами раскрылись ему навстречу, выпуская все скрытое на волю. Выпуская горящий порыв ее первой влюбленности… *** Начался дождь.