Save the last dance for me

Время только час ночи, а значит, пора действовать, Я ведь самый лучший гомосексуал, каким только мог стать, ведь так? Из-за количества выпитого и выкуренного у меня кружится голова, но это меня только раззадоривает. Плевать я хотел на всех. Охранник уже без вопросов пропускает меня. Я, как когда-то, снимаю рубашку, обнажая молочно-белую кожу и подтянутый торс. Нахожу подходящего парня, прижимаю его к себе, целую шею. И улыбаюсь, смотря в окно vip-зоны. - Я знаю, что ты там, - тихо шепчу я. - Что, прости? - Ничего, - я продолжаю танцевать, касаясь пальцами паха этого парня. Он улыбается и ведет меня в "комнату отдыха". Что же, пускай Он всё увидит. *** Я неспешно иду по городу, шаркая ногами и разглядываю народ. Вчера была третья ночь подряд, которую я провел в "Вавилоне", всячески привлекая к себе внимание. И ничего. Может, тогда мне просто послышалось? Или те парни имели в виду не Брайана? Какой же я жалкий, раз начал надеяться на что-то. Придурок. Дойдя до парка, я усаживаюсь на скамейку и, достав блокнот, начинаю рисовать. Просто небольшие наброски углем, зарисовки мужчин и женщин, играющих детей, собак. Краем глаза замечаю рядом движение, и ко мне подсаживается какой-то мужчина лет пятидесяти, в светлой шляпе, которая совершенно не подходит ни к его седоватым, слегка вьющимся волосам, ни к пальто. - Прошу прощения, вы, случайно, не Джастин Тейлор? Я оборачиваюсь к нему, недовольный, что меня прервали. - Эм, ну да, случайно это я... - Я очень рад вас встретить, мистер Тейлор! Меня зовут Генри Томпсон, - мужчина протягивает руку. Ухоженная кожа и грубые, толстые, узловатые пальцы. Помедлив, я все же принимаю рукопожатие. Бррр. Холодная ладонь. - Я владелец местной галереи современного искусства, - деловито продолжает он, - и был бы крайне рад, если бы получил согласие на выставку ваших работ. Я убираю блокнот и карандаши в сумку и удивленно смотрю на него. - Знаете, это весьма неожиданное предложение... - Да, я понимаю, - он даже не дает мне договорить. - Но ведь вы ничего не теряете! Поверьте, здесь тоже есть ценители вашего таланта. Замечу, весьма состоятельные ценители. К тому же, вы родились в Питтсбурге, и здесь ваша выставка была бы весьма символичной... - Чёрт, я слишком слабохарактерный, - я улыбаюсь. Он прав. Он владелец, а мне, чтобы творчески расти и оставаться узнаваемым, и - что уж лукавить - продаваемым художником, нужны персональные выставки. – Что ж, вы меня уговорили, - я поднимаюсь со скамьи. - Где и когда? - Если хотите, мы можем прямо сейчас проехать в «Томпсон Галери» и обсудить все детали. Заодно посмотрите выставочные площади. Согласны? *** Все эти дни я только и занимался тем, что решал вопросы, связанные с предстоящей питтсбургской выставкой. Эта моя маленькая странность, над которой потешаются в агентстве – таскать с собой карту памяти с копиями своих работ - позволила мистеру Томпсону сразу же отобрать полотна для вернисажа. Но вот организовать упаковку и отправку их из Нью-Йорка, учитывая, что сам я нахожусь тут, оказалось очень выматывающим занятием. И если бы не Эммет, ужасно обрадовавшийся выставке и предложивший помощь, не знаю, справились бы сотрудники «Томпсон Галери» к назначенному дню. Но, наконец, все вопросы решены, картины прибыли, приглашения, благодаря суетящемуся Эммету, разосланы в срок, а нужная информация передана хозяину галереи. Выставка открывается завтра утром и продлится две недели. А через три дня, как раз в день окончания официальной части вернисажа, я уезжаю обратно в Нью-Йорк. Лучше не придумаешь. Я так вымотался за этот день, что, вернувшись домой, рухнул на диван и незаметно уснул. *** Я вхожу в галерею с приличным опозданием. Народу более чем достаточно. Для Питтсбурга, разумеется. Ко мне тут же подходят какие-то люди, задают стандартные вопросы. И пусть у меня было не так много выставок, но повторяющиеся вопросы мне порядком надоели. Отвязавшись, наконец, от "ценителей искусства", отхожу к стене и прикрываю глаза. Все считают меня эдаким богемным художник, а на самом деле, я от всего этого ужасно устаю. Скорее в Нью-Йорк... Скорее... домой? Нет, просто в Нью-Йорк. Я не успеваю передохнуть, как слышу торопливые шаги и открываю глаза. Боже, кто-то должен сказать Томпсону, что этот галстук ему не идет. - А, мистер Томпсон, это вы... - А вы ожидали увидеть какую-нибудь очаровательную девушку, мистер Тейлор? - смеется он, потирая руки. - И, пожалуйста, просто Генри. - Тогда, просто Джастин, Генри. Он тепло улыбается и по-дружески хлопает меня по плечу. - Это успех, Джастин! Кое-кто уже купил две ваши картины. Он, кстати, сейчас должен подойти, договориться о сроках доставки. Не хотите встретиться с этим человеком? Нет, не хочу. Но я молча киваю, и мы подходим к одной из моих картин с пометкой «продано». Одна из тех, которые я нарисовал сразу после отъезда из Питтсбурга, шесть лет назад. Кому она могла понравиться? На мой критический взгляд, она одна из худших. В ней нет никакого смысла, я рисовал ее в порыве злости и обреченности. Словно сопли и кровь, размазанные по холсту, ей-богу. - Кстати, а вот и он! Томпсон указывает на высокого худощавого мужчину, в этот момент входящего в зал. Из-за капюшона я не могу рассмотреть его лица. Но он сильно сутулится, и у него немного дрожат руки. Генри подходит к нему. - Добро пожаловать, мистер...? Я не могу сдержать нервной дрожи узнавания. Человек снимает капюшон, и меня качает назад, от него… От Него. - Кинни. Давайте без фамильярностей, я просто заберу свои картины и свалю отсюда. У меня немеют руки. Господи... Его совсем не узнать. Он осунулся, на висках, поддернутых сединой, нервно бьется жилка. Глаза бегают. Волосы растрепаны, небрежно спадают на влажный лоб. - Ах да, мистер Кинни, - Генри подходит ко мне, - Это и есть наш художник, Джастин Тейлор. Брайан поворачивается, и, отрешенно глядя сквозь меня, кивает в знак приветствия. Он молчит. Я молчу. Через кажущейся бесконечной минуту: - Деньги я переведу на ваш счет в течение часа. А картины, так и быть, заберу позже… Всего доброго. Он стремительно выходит, накинув капюшон. Я опираюсь о стену и пытаюсь нормализовать дыхание. - Да уж, странный человек. Но хорошо, что согласился дождаться окончания вернисажа. Когда я говорил с ним утром, он и слышать ничего не хотел... - Генри пожимает плечами, глядя ему вслед. - Ладно, извини, Джастин, я пойду к гостям. - Да… Да, хорошо... Я выхожу на улицу, сажусь на скамейку и закуриваю.