Фазовый переход

      Теперь, когда Луна знала, все стало немного легче. Будто пала очередная стена между ними, которая раньше не была замечена. Они проводили очередные ленивые выходные в кровати Луны, когда Блейз это осознал.       Он был чертовски расслаблен, окружен тёплыми одеялами и их переплетёнными конечностями. Единственным его заданием на следующий час было поглаживание голых бёдер и ягодиц, с добавлением легких укусов за мягкие бока. Блейз чувствовал себя словно в раю.              — Мы будем ссориться в будущем, знаешь? — тихо сказал он, просто потому что ему хотелось высказать то, что мучило его мысли.              Блейзу начинало нравиться говорить такие откровенные вещи рядом с Луной. Больше не нужно было контролировать каждое слово, более того — временами он сам себе напоминал, что откровенность — это именно то, чего и она хотела от него.              — Отношения так и работают, — Луна вытянула из-под подушки волшебную палочку и приглушила тусклый свет ещё больше. Она перевернулась на спину, открыв для него совершенно новые участки тела. И это было так отвлекающе, что на секунду ему захотелось прервать уже начатый разговор, а взамен прильнуть к мягкой коже ее груди.              — В смысле? Для того, чтобы быть в отношениях мы должны ругаться?              Блейз не отказал себе в удовольствии провести раскрытой ладонью от живота и до ключиц — медленно и с затаенным любопытством, будто желая изучить каждый сантиметр кожи. Он чувствовал приглушенное фоновое возбуждение, которое не оставляло его в этой кровати ни на секунду. Ещё одна приятная вещь, которую он чувствовал рядом с ней.              И его сегодняшний сон был словно отрезвляющей пощечиной среди тихой гавани их общего на двоих спокойствия.              Блейз видел, как сильно они ссорились в будущем. Он прочувствовал каждую эмоцию того момента: сдерживаемые грубые слова, потому что не хотелось обидеть; разочарование в их отношениях, которые будто заперли его в незримые рамки; осознание, что его не слышат и не хотят понимать; отчуждение; грусть и боль в сердце.              В такое приятное утро этот сон казался чем-то эфемерным и несбыточным. Ему сложно было сопоставить Луну с такими негативными эмоциями, ведь сейчас она была единственным источником радости и тепла для него.              — Я не имела в виду, что мы должны ссориться, — ответила она ему после паузы. Обычно такой долгий перерыв в разговорах Луна использовала, чтобы найти слова, которые смогли бы передать суть, вложенную в них. — Но пройдёт время и страсть утихнет. Может это произойдёт не через год и даже не через два. Гормоны, отвечающие за влюблённость, перестанут вырабатываться, и тогда начнётся… отторжение.              — Гормоны? — недоуменно переспросил он.              На самом деле глупый вопрос, ведь он знал, что это такое, но сам факт того, что Луна заговорила о годе, двух и дольше сбил его с толку. Он замер, боясь разрушить такой откровенный момент — Блейз все ещё возвращался мысленно к очередному волнующему его вопросу: считала ли Луна то, что было между ними чем-то серьезным или это был лишь способ расслабиться для неё. И теперь, когда она вдруг сама заговорила, он предпочитал не сбивать ее с мысли.              — Дофамин, эстроген, окситоцин — вещества в твоём организме, которые делают тебя счастливым и влюблённым, — пояснила Луна, не отрывая взгляда от его руки, которой он продолжал ее поглаживать. Она выглядела довольной и сама ластилась под прикосновения, так что Блейз не остановился. — Но когда они уходят, в паре начинаются ссоры и разочарования. И это… нормально. Здорóво. Но, к сожалению, чаще всего именно в такое трудное время люди и расходятся, вместо того, чтобы выяснить проблему и наконец-то полюбить друг друга по-настоящему, а не под действием гормонов.              Какое-то время они провели в тишине. Лишь звук шуршания одеял при их движении навстречу разрушал ее.              — Ты думаешь, у нас нет шансов? — он зажал между пальцем прядь светлых волос и провёл по голой груди, а после наклонился и зажал сосок между губами.              Как бы Блейз ни пытался, он не мог предотвратить это почти интуитивное движение, но, справедливости ради, даже занятый такими отвлекающими вещами, он все ещё ожидал ответа на свой вопрос.              — Когда ты так делаешь, то нет, — вздохнула Луна.              Блейз ухмыльнулся и чмокнул чуть выше, под аккомпанемент нового тяжелого вздоха сверху.              — Я делаю это специально, — ласково проговорил он уже в шею. Ему внезапно захотелось сжать зубы, впившись ими в кожу, и задержаться так на несколько минут, чтобы унять зуд в дёснах. Вместо этого Блейз спросил: — У меня выходит тебя переубедить?              Луна резким, но немного неуклюжим движением опрокинула его на спину и забралась верхом, задев при этом его ноющий член. От неожиданности и яркости ощущений он зашипел и прикрыл глаза, а когда открыл их вновь, девушка уже нависла над ним. Она прижала руку к его груди, слегка придавив к кровати, и притерлась бёдрами ещё ближе, посылая новый поток приятных ощущений по всему телу.              Блейз мог бы с лёгкостью сбросить ее, даже не прикладывая для этого сил, но ее немного игривое желание покомандовать приковало его к месту. Луна тоже это осознала, и, принимая правила игры, улыбнулась Блейзу из-под сбившихся на одну сторону волос.              И, несмотря на шаловливость такого действия, мысли Блейза свернули на совершенно новую тропу.              Ему подумалось, что может быть Луна и была слабее его во всем, что касалось физической силы, но с каждым новым днём она имела все больше и больше власти над ним. Будто собирала в своих хрупких руках все его умения, чтобы применить их по собственному велению, и при этом даже не осознала, что каждым своим действием завязывала узел подчинения на его шее.              Не то чтобы он был против — чистый результат выработанного доверия между ними и — может быть, чуть-чуть — понимания, что Луна не тот человек, который будет использовать манипуляции против него.              — Ты никогда не сможешь переубедить меня в чем-то, используя секс как рычаг, — как всегда честно сообщила ему девушка. Вот поэтому, вот поэтому, Блейз не смог контролировать степень своей обороны перед ней. Из-за грубой правды, к которой он не привык и которая сбивала его с толку не хуже Конфундуса. И из-за искренности, с которой Луна к нему обращалась. — Ты, конечно, всегда можешь попытаться, — она показательно двинула бёдрами, и перекинула волосы за спину.              — Возвращаясь к теме разговора: это значит нет? У нас нет шансов? Ты думаешь, что рано или поздно мы станем одной из пар, которые расстаются после того, как их гормоны утихнут? — выдохнул Блейз, аккуратно примостив руки ей на бёдра.              — Мы не можем знать будущее, Блейз.              Он фыркнул. Луне нравилось повторять эту фразу даже после того, как она узнала, что он как раз таки мог. Ему казалось, будто она слишком серьезно восприняла информацию о том, что Блейз видел будущее неоднозначно, и теперь все его слова о будущем воспринимала не всерьёз.              Но также он не услышал однозначного «нет». Для девушки, которая предпочитала рубить правду просто, чтобы шокировать ею, этот ответ был почти похожим на «да». Пока что для него большего не требовалось.              Особенно учитывая, что он так и не рассказал о том, что у них будет ребёнок.              Вот это для него было очень однозначным да!              

***

      

      Блейз почувствовал на себе последствия «незримого поводка» — как он называл это у себя в голове — где-то в начале февраля, уже после матча Гриффиндора против Рейвенкло, когда необъяснимым образом вдруг согласился на авантюру, которая ему очень не нравилась.              Он понял, как сильно облажался только тогда, когда оказался в старом заброшенном классе прорицаний, где раньше они с Луной отбывали наказание. К слову, стена, которую она пыталась починить непроверенными чарами, все ещё была мягкой, словно обтянутой сверху надувным матрасом, как в отделении для психбольных в Мунго.              Когда они прибыли туда, класс выглядел таким же заброшенным, каким Блейз видел его в последний раз: у стены стояли столики и розовые пуфики, на преподавательском столе расставлены большие свечи и несколько колод карт, а на третьей полке высокого стеллажа одиноко стоял хрустальный шар, который сам Блейз туда и поместил. И все это было покрыто толстым слоем пыли.              — Может, не надо? — в очередной раз попытался пойти на попятную он, когда их компания расселась на пуфиках.              Конечно же, его мнения никто не спрашивал. Помимо них с Луной здесь собрались все, кто знал о его даре, кроме матери, — Пэнси, Драко, Гермиона и даже Тео, который все ещё продолжал временами строить из себя обиженную недотрогу.              Луна посадила Блейза в самый центр, усевшись напротив, и призвала шар на столик, пока остальные с удобством устроились у стены. Он чувствовал себя выставленным напоказ, когда все обратили внимание на него.              Хотелось укрыться от этих взглядов и почесаться, чтобы перекрыть почти ощутимые прикосновения их глаз. Блейз никогда раньше не чувствовал себя так неуютно в компании друзей.              — Ничего не получится, — с чувством сообщил он, желая прекратить.              — Можно хотя бы попробовать, — ухмыльнулась Пэнси. Она была не столько сильно заинтересована в результате, сколько в процессе, и, скорее всего, именно ее взгляд ощущался на его коже сильнее всего.              — Это не так работает, — огрызнулся он в ответ. — Я не могу просто увидеть будущее в шаре. Как? Я никогда раньше этого не делал.              — В детстве ты не умел говорить, и если бы страх перед тем, что ты никогда этого раньше не делал, остановил бы тебя тогда, то сейчас ты был бы немым, — прервала начинающийся спор Гермиона своим самым заумным тоном.              Драко фыркнул. Ну конечно.              — Я могу тоже попробовать, — отозвалась Луна.              Она вообще делала вид, будто это не благодаря ей они тут собрались, и, по правде говоря, Блейз был слегка зол на неё за поданную идею и уговоры, против которых ему было не устоять.              — Скорее ты увидишь в нем что-то, чем я, — тыкнул пальцем он в стекло, припорошенное пылью.              — Тебе нужно лишь чуть-чуть концентрации, — все так же мягко сказала Луна, будто они были здесь совсем одни.              Концентрация. То, с чем у него были большие проблемы.              Но Блейзу так хотелось покончить с этим, что он все же попытался. К тому же он все равно сомневался в реальности этой затеи: ему не смогла бы помочь концентрация, потому что Блейз единственный из всех присутствующих знал, что это работает не так. Расслабление было бы, наверное, более оптимальным вариантом взамен напряжению мозга. Ведь это именно так и случалось во сне.              В хрустальном шаре, расположенном на подставке посреди столика, оббитого багровой тканью, зияла пустота. На поверхности осел тонкий слой пыли, но Блейз не спешил его стряхивать. Он попытался сфокусироваться на пустоте внутри стеклянного шара, но взгляд продолжал цепляться за пылинки, которые чем-то даже были похожи на созвездия.              С каждой новой минутой его отвлекало все больше вещей. Концентрация, и так с трудом откопанная из недр сознания, таяла под действием времени и отвлекающих звуков: Тео принялся хрустеть пальцами, Пэнси клацала ногтями, но самым отвлекающим было то, что Драко и Гермиона беспрерывно шептались за его спиной. Недостаточно, чтобы услышать, о чем они говорили, и оттого все его внимание было сконцентрировано на этом шелестящем звуке.              Прошло уже полчаса с того момента, когда они с Луной с разных сторон столика вперили свой взгляд в хрустальный шар. Мысли Блейза свернули в совершенно другое русло, и все сосредоточение пошло насмарку. Вместо шара он принялся изучать мечтательное лицо в обрамлении белых волос. Луне, кажется, было вполне интересно исследовать пылинки на поверхности шара, она склонила голову и переводила взгляд с одного конца шара на другой, так что Блейз на секунду заподозрил, будто она действительно разглядела там что-то стоящее.              — Долго там ещё? — разбил гнетущую тишину голос Тео.              Все тут же отмерли. Блейз откинул голову к потолку, бросив притворяться, словно пытается удержать концентрацию, сладкая парочка — наконец-то — заткнулась, а Пэнси испустила нетерпеливый вздох.              — Вы зря пришли сюда посмотреть на шоу, — выдохнул он. У него болели глаза от долгого смотрения в одну точку. — Ничего путного все равно не выйдет. Это не так работает, особенно когда вы все глаз с меня не сводите.              — Как это работает? — поинтересовалась Луна, медленно водя возле шара рукой, но не касаясь его.              — Я не знаю. Не с помощью концентрации. Мне нужно расслабиться, — наконец-то озвучил Блейз мысль, которая посетила его раньше. — И, Тео, не смей шутить.              Даже сидя к Нотту спиной, он мог представить его ухмылку. Но после предупреждения тот предпочёл отмолчаться.              Блейз устал и ему хотелось побыстрее все это закончить, но на самом деле интерес внутри все равно возрос и пересилил протест. Ему нужно было проверить и быть уверенным на сто процентов.              Поэтому он достал палочку и сотворил Заглушающие чары, которые широким куполом оградили их с Луной от друзей. Ему нужна была тишина. Затем трансфигурировал пуфик под собой в необъятное нечто, в котором можно было утонуть — самое то, чтобы мысли о неудобстве больше не беспокоили.              Он очистил поверхность шара от пыли, отвлекающей его все это время, и мягко положил палочку на столике, как напоминание для самого себя о том, что палочка из липы хорошо подходила для ясновидцев.              Ему вспомнился отрывок одной из книг в библиотеке Хогвартса: «В то время как гадание на кофейной гуще, гадание по картам Таро, хиромантия и астрология являются лишь считыванием внутренних и внешних факторов, ясновидение и гадание по хрустальному шару являются истинными формами предсказаний. Лишь рождённые с даром могут использовать свой навык для того, чтобы увидеть будущее».              Луна не прерывала его действий и не пыталась нарушить тишину, а совсем тихо дышала. Это дыхание по вечерам, когда Блейз оставался у неё на ночь, убаюкивало его получше всяких снотворных, и даже сейчас вводило в подобие транса. За неимением других звуков в замкнутом пространстве, он считал вдохи и выдохи про себя и сам подстраивался под неспешный ритм. Прикрыл глаза на долгое время, будто действительно собирался поспать, развалившись в грушеподобном мягком кресле, и со временем успокоил сердцебиение.              Его мысли текли медленно и неторопливо: Блейз бы совсем не обиделся, если бы друзья встали и ушли, устав ждать столько времени; возможно, ему было бы неприятно если бы так сделала Луна, которая все это затеяла, но он не слышал никаких звуков шуршания от неё, так что она совершенно точно оставалась на месте.              Он не был уверен, сколько времени прошло к тому моменту, как он открыл расфокусированные глаза, находясь между сном и явью, но стоило им сосредоточиться на хрустальном шаре, как внутри него всколыхнулся дымок, которого там раньше не было. Сердце Блейза сделало рывок, и дым понемногу начал рассеиваться.              Нет, нет, нет.              Удивление сыграло с ним плохую шутку. Он вновь поглубже вдохнул и выдохнул, успокаиваясь.              Прошло ещё несколько минут тишины, прежде чем хрустальный шар стал полностью непрозрачным, и сквозь сероватую переливающуюся субстанцию наконец-то пробились несколько очертаний. За все это время сердце Блейза сделало пару резких кульбитов, которые прямо влияли на то, что он видел перед собой — с каждым новым яростным стуком, дымка начинала пульсировать, будто подстраиваясь под ритм, а когда сердцебиение успокаивалось, она разворачивалась завитками, словно капля гуаши упавшая в воду.              Блейз сумел разглядеть внутри шара знакомые очертания собственного дома. Того самого места, откуда и начиналось уже знакомое ему видение с поисками матери. Картинка двигалась рывками, и его глаза от долгой зацикленность на одной точке перестали держать ровный фокус, усложняя процесс еще больше. Он боялся моргнуть лишний раз, чтобы не разрушить момент, но вскоре все совсем расплылось, в уголках глаз выступили слезы, и ему пришлось прикрыть их на секунду, чтобы убрать пелену. К счастью, ничего не исчезло, когда он открыл глаза вновь, но видение — если это можно было так назвать — перекинулось намного дальше. Блейз видел, как более старшая его версия с зажатым письмом в руке дошла до веранды. Это был именно тот момент, когда его сны каждый раз обрывались, но в этот раз все не остановилось.              На фоне было слышно, что установленные им Заглушающие чары рассеялись от потери контроля над ними, но его сознание так сильно затянуло в мутную поверхность шара, что даже тихие перешептывания не смогли его отвлечь.              В видении он прошёл дальше, заметил кресло и волосы матери, рассыпанные по его спинке, нетронутый бокал вина и двинулся медленным шагом обходить его по широкой дуге, до того самого момента, пока не остановился прямо напротив.              Все внутри похолодело, и, в отличие от видений-снов, в этот раз это были именно его ощущения, без каких либо примесей чувств из будущего.              Потому что Лукреция вся была покрыта ужасающе-тёмными пятнами, разъедающими ее плоть. От былой красоты осталась лишь густая грива завитых тёмных волос, а все остальные открытые участки тела — руки от локтя, ноги до колена, лицо, шея и ключици — были покрыты тёмными налетом смерти.              Все кончилось намного быстрее, чем началось: в секунде картинка в шаре замерцала и схлопнулась под давлением шока, оставив его безумно смотреть в прозрачное стекло. Блейз чувствовал, что у него застыло в оцепенении тело, а звуки извне доносились будто через толщу воды.              — Он так довольно долго сидит, — услышал он тихий шёпот Пэнси, еле пробивающийся сквозь шум крови в ушах.              Его левая рука занемела, и в какофонии мыслей почему-то вспомнилось наставление Помфри о том, что ему нужно больше заботиться о собственном сердце. Совершенно бесполезное сейчас замечание, ведь в оглушительно-шоковом состоянии единственным, что он воспринимал нормально, было его ужасающе неровное сердцебиение.              Первый вдох после, прошёлся по его горлу с хрипом, но именно этот звук обратил всеобщее внимание на него.              — Моя мама умрет, — единственное, что он смог выдавить из себя в образовавшейся тишине.