Фазовый переход

      После нескольких дней раздумий он отправился к Луне, ведь, в конце концов, это было не только его решением.              По вечерам вторника та всегда помогала Хагриду на опушке леса, независимо от погоды, поэтому Блейзу даже не требовалось искать ее по всей территории замка. Было темно и холодно, когда он минул большие дубовые двери, ведущие наружу; несколько факелов у входа освещали расчищенную от снега дорожку, ведущую к дому лесничего. Он нечасто спускался ею, если не считать тех редких дней, когда, чисто на автомате продолжая посещать занятия, приходил на урок по Уходу за магическими существами. В те же дни, когда у леса задерживалась Луна, Блейз просто ждал ее внутри замка, чтобы согреть, когда она вернется. Не то чтобы девушка мерзла, конечно же. Хотя первые дни марта в этом году вряд ли можно было назвать теплыми — будто отдуваясь за всю зиму, снег и не думал сходить, даже несмотря на то, что его и было немного.              Блейзу не пришлось долго ее искать. Она паковала гору шерстяных пледов в четыре деревянных ящика, раскладывая их по только ей известной системе. Луна удивленно приподняла голову, когда он попал в поле ее зрения, завернув за угол хижины Хагрида, которого, к счастью, рядом не наблюдалось.              — Что ты здесь делаешь? — ее губы расплылись в мягкой улыбке, когда она схватила еще одно небольшое коричневое — на вид очень колючее — одеяло и принялась складывать его вчетверо, чтобы после поместить в ящик справа от себя.              В темноте вся она была освещена мягким желтым светом масляного фонаря, подвешенного на одном из гвоздей, торчащих из-под низкой крыши домика лесничего. Ее волосы от освещения были не белыми, скорее янтарными, даже слегка оранжевыми, и Блейз, не привыкший видеть ее такой, замер на секунду, запоминая новые детали.              — Мне нельзя прийти к тебе? — тихо спросил он в ответ, замерев у каменной стены.              — Не думаю, что тебя может заинтересовать то, как я складываю одеяла для маленьких гиппогриффов, — Луна кивнула на очередное в своих руках, которое отправила в крайний ящик, прежде чем взяться за новое. Она складывала их на автомате, продолжая следить за ним испытывающим взглядом.              Блейз вздохнул: не было ничего удивительного в том, что девушка ждала ответа, учитывая, что его появление действительно было чем-то редким. Ему не нравилось здесь, к тому же чаще всего Луна занималась теми делами, в которых он ничего не понимал: помогала сооружать гнезда лукотрусам, лечила больных птиц или практиковала заклинания, которые лучше всего маскировали ее от жителей Леса, в то время как Блейз проводил это время со слизеринцами, чтобы встретиться с ней уже намного позже ночью. Можно было с уверенностью утверждать, что это время было создано, чтобы проводить его порознь. И им это подходило.              — Я лишь хотел поговорить, — он не знал почему сейчас, а не через тот же час, когда они все равно должны были встретиться в спальне Рейвенкло.              Блейз достал палочку дрожащими пальцами и осушил мокрое от снега бревно, что лежало у стены, а после присел на него и опустил голову к земле. Было холодно. Он ощущал, как щиплет щеки и нос, а клубки пара, поднимающиеся, когда он выдыхал, лишь напоминали о том, что настоящая весна придет еще нескоро.              Молчание затягивалось. Он поднял глаза на Луну, все еще делающую свою работу, и проследил за ее неторопливыми движениями. Попытался угадать, куда она положит следующее одеяло — девушка бросила его ему на колени. Потрепанная ткань, пахнущая сеном, укрыла его от очередного порыва холодного ветра. Вниз по коленям медленно поползло тепло, так что помедлив немного, Блейз запихнул под него и руки.              — Ты хочешь поговорить о том, что тебе сказала Гермиона, — просто сказала Луна.              Расслабленный выдох слетел с его губ. Он понятия не имел как ему начать этот разговор, но Луна как всегда перекинула их на несколько шагов вперед одной незамысловатой фразой.              — Она тебе сказала?              — Она говорила со мной еще до того, как пошла к тебе, — пожала плечами девушка. Блейз мог бы съязвить в ответ, немного задетый тем, что о нем говорили за его спиной, но не стал. — И так как ты пришел ко мне, чтобы поговорить, полагаю, ты подумал об этом.              Луна сжала в руке одно совсем изодранное одеяло и не сводила с него распахнутых глаз.              — Другой вопрос, подумала ли ты об этом? — сказал он то, за чем пришел. Она недоуменно нахмурила брови и склонила голову, задавая немой вопрос. — Гермиона сказала мне, где и для чего именно ты научилась Легилименции.              Луна все еще выглядела непонимающе, и Блейз покачал головой в разочаровании, пытаясь понять, где в своих словах он допустил ошибку. Он, черт возьми, никогда не умел говорить откровенно. Потихоньку его расшатанная нервная система начинала его подводить.              — Луна, — умоляюще протянул Блейз, пытаясь немного успокоиться, чтобы объясниться яснее. Ему стоило начать этот разговор уже после приема вечерних зелий, чтобы исключить то давление, которое преследовало его. — Ты использовала легилименцию на больном отце и это не помогло, что будет, когда ты используешь ее на мне?              Когда он замолчал, Луна выглядела обиженной, и Блейз в который раз в разговорах с ней проклял свой язык.              — Ты сомневаешься, что у меня получится сделать все правильно?              Черт. Наверное, со стороны действительно могло показаться именно так. Он сидел и смотрел на девушку снизу-вверх, задрав подбородок. Вдохнул и выдохнул несколько раз, пытаясь придумать как же все же объяснить то, что творилось в голове. Он не мог облечь это в слова даже у себя в мыслях.              — Я не это имел в виду, — Блейз понадеялся, что в его глазах можно было заметить правду. — Честно.              Он поднялся с бревна от невозможности усидеть на месте и принялся мерить шагами небольшой участок перед выставленными в ряд ящиками, которые теперь отделяли его от Луны. Руки начали дрожать сильнее и дышать стало тяжелее.              — Хватит. Остановись, — спустя время сказала Луна, вернув своему голосу прежнюю мягкость.              Она обошла свои дурацкие ящики и схватила его за запястье, удерживая возле себя, но не приближаясь ближе, чем на полметра. Приподняла голову, вглядываясь в его лицо, пока Блейза трясло внутри.              Он был на взводе. Даже такой маленький скачок напряжения превратил его в задыхающегося невротика, который не мог устоять на одном месте. Черт, он стал очень сильно зависим от Успокоительных зелий, и теперь, когда Помфри урезала их количество, он на своей шкуре ощутил, что такое ломка.              Она не была болезненной. Все, скорее, происходило на уровне его эмоций: тревожность возросла до небес, ему хотелось отделиться от тела, чтобы не чувствовать постоянный фантомный зуд на шее и спине, пока его внутренности как будто тряслись — но не от холода, а от нервов; он не мог успокоить дыхание, когда распалялся, и в этом состоянии не мог нормально думать.              Совсем невесомое прикосновение к запястью немного отрезвило его. Луна была насторожена, да он и сам тоже. Его пугали мысли, которые посещали голову без Успокоительных, и то, как быстро все из терпимого становилось ужасающим. Он подстроил свое дыхание под спокойные вдохи Луны — это произошло интуитивно; уже по привычке, так часто он делал это ночью, когда она спала.              — Есть небольшой шанс, что легилименция действительно поможет мне поспать без видений, — чувствуя себя намного спокойнее, во второй раз попытался объяснить Блейз. — Но прежде чем мы поймем, работает ли она, тебе все равно придётся забраться ко мне в голову.              Он остановился и уверился, что Луна не собирается прерывать его. Лишь ждала, пока он закончит.              — Есть вещи, которые я не рассказывал тебе. И вообще никому, — он перехватил ее руку, продолжая смотреть в глаза. Теперь это Блейз держал ее за запястье, а не она его — кожа Луны была теплой, такой же, как и ее взгляд. — Видеть будущее… ужасно.              Эти слова — одно из самых тяжелых признаний, которые ему приходилось делать даже самому себе. Говорить кому-то — было еще хуже.              — Я уже говорил об этом тебе. Но знать и видеть — разные вещи. Я видел похороны твоего отца, Луна. И когда ты используешь на мне легилименцию, которой пыталась спасти его, то лишь увидишь, чем все кончится. Вот в чем мой вопрос: подумала ли ты об этом, до того, как предлагать свою помощь?              Каждый раз, когда он прикрывал глаза, перед ними вставал образ его мертвой матери: ее покрытая тёмными ожогами кожа, белые кости, выглядывающие на особенно изящных местах — запястьях, ключицах, скулах. Его от этого тошнило, и глаза наполнялись влагой.              Явно не то, чего он хотел для Луны.              — Даже когда я использую легилимецию, я не буду рыться в твоей голове, — тихо сказала она, придвинувшись ближе. Теперь она прижималась почти вплотную, так, что Блейз ощущал тепло ее тела там, где они соприкасались.              — Это лишь один из тех нескольких моментов, о которых ты знаешь, — в отчаянии ответил он. Хотелось отодвинуться и встряхнуть ее, но было тепло, и это являлось именно тем, что ему очень нужно. — А в моей голове почти полтора года ежедневных видений.              — Я не собираюсь рыться в твоей голове, — повторила она еще раз.              Блейз не понимал, как такое возможно. Ему хватило тех нескольких уроков от матери, когда она шастала в его голове, чтобы понять, как все устроено. Лукреция была не самым опытным специалистом в этом вопросе — ее движения были резки, а действия в голове болезненны, но основную суть он усвоил.              — Если ты не хочешь, чтобы я это делала, то я не буду, — в конце концов сказала Луна, после долгого молчания. Она склонила голову ниже и прижалась щекой к его груди, и Блейз обнял ее, почти полностью укутывая руками.              — У меня просто такое ощущение…              Он замолчал, не в силах продолжить.              — Да? — глухо выговорила она в ткань его мантии, подталкивая к ответу.              — Не знаю, как будто я… использую тебя, — горько признался Блейз. Эта мысль не давала ему покоя. — Ты как солнце — все вокруг греются в твоем свете. И я в том числе. Вот только ничего не могу дать тебе в ответ. А ты и не просишь. Тебе моя помощь не нужна. Но одно дело не отдавать, и совсем другое отбирать, отбирать, отбирать.              — Блейз…              — Это правда. Ты встретила меня не в лучшие годы моей жизни, — грустно усмехнулся он. — Когда я сломан и не могу тебя осчастливить. Ты этого заслуживаешь, намного большего, на самом деле.              В его горле стоял ком. Блейз все еще продолжал обнимать Луну, почти вдавливая ее в свое тело, чтобы она, не дай Мерлин, не подняла на него взгляд.              — Когда-то мне тоже нужна будет твоя поддержка, — тихо и отчаянно прошептала она, но в тишине вечера, когда даже птицы в Запретном Лесу уже молчали, ее было хорошо слышно. Они были словно в куполе, отгороженные от остального мира. И оба понимали, о чем зашёл разговор. Ее отец все еще умирал. — Я не всегда бываю солнечной и радостной. Просто когда мне грустно, я ухожу в Лес и провожу время в одиночестве.              — Приди ко мне! — мягко, но настойчиво, прервал он ее.              — Когда-нибудь, — неопределённо отозвалась Луна. — Но сначала давай попробуем сделать что-то с твоим сном.              Когда он шел сюда, то совсем не ожидал, что столько откровений будет произнесено, но теперь, в отличие от своего очень взвинченного состояния вначале, Блейз ощущал себя намного лучше.              — Мне нужно еще много чего рассказать тебе о будущем до того, как мы начнем.              — Я не буду рыться в твоей голове, — третий раз уверила его девушка. Она оторвала голову от его груди, но не отстранилась ни на сантиметр.              — Даже если и так — это то, что тебе нужно знать.              — Как пожелаешь.              Их негласный договор Луна скрепила поцелуем, приподнявшись на носочках, чтобы достать до его лица. Она прижала руку к его щеке, и это было тепло.              

***

             Может, слова Луны о том, что ее не интересует будущее, все же дали свои плоды: в первый раз, когда они попробовали, вместо того будущего, которое он мог показать, Блейз решил рассказать о прошлом.              Не менее важном, но прошлом.              За пределами задернутой балдахином кровати Луны продолжали сновать ее соседки, но Заглушающие чары укутали их в кокон тишины. Лежа напротив Луны лицом к лицу, Блейз чувствовал приятное расслабление после вечерней дозы Успокоительного и усталость, которая копилась на протяжении нескольких дней.              Ее рука, лежащая на подушке у головы, сжимала палочку — не длинную и светлую, с высеченным узором по левому краю. Луна не спешила накладывать на него какое-либо заклинание, ожидая, когда же он соберется с мыслями.              — Ты знаешь, какие слухи ходят о моей матери? — спросил Блейз в оглушающей тишине.              Об этом знали все, но, черт, Луна была Луной. Ее не интересовали сплетни — вся поступающая извне информация в ее голове тщательно фильтровалась. Но когда она кивнула, Блейз ощутил небывалое облегчение от того, что ему не нужно было говорить вслух то, что он подразумевал.              — Все, что говорят — правда.              После небольшого молчания девушка усмехнулась:              — И про оргии тоже?              Стоило отдать ей должное — она не отпрянула, как Блейз того ожидал, а попыталась разрядить обстановку.              — Моя мать умеет устраивать наилучшие вечеринки, но оргии — это уже перебор, — приподнял Блейз уголок губ в подобие улыбки.              — Вот видишь, — Луна зашевелилась, удобнее укладывая голову на подушке. — Не все, что люди говорят о ней — правда.              — Но ее главный грех давно является достоянием общественности. То, что власти не могут ничего доказать, не отменяет ее причастности.              Его мать была не самым лучшим человеком в мире, но большую часть времени он просто закрывал глаза на это. Она любила его и защищала, при этом не спрашивая мнения о новых людях, которых постоянно приводила в их жизнь. Она проводила время, тратя деньги мужей, а после убивала их, и каждый раз Блейза таскали по допросам.              И он врал. Шесть раз. Потому что она его любила и защищала. А он любил ее.              Блейз прочистил горло, пытаясь прогнать непрошеные мысли, которые даже сквозь зелья вызывали в нем ужасную злость.              — Моя семья — это сборище историй, которые никому нельзя рассказать, — разочарованно прошептал он.              Он сам знал лишь часть: крупицы, которые ему поведала мать, используя как предлог непонятные объяснения, и некоторые сухие факты, выписаны в дневниках, что ссыхались в библиотеке поместья. Это была даже не половина — Блейз сомневался, что треть.              — Но ты ведь рассказываешь.              Он усмехнулся.              — Ты, наверное, единственный человек, который узнает из первых уст, а не из сплетен и домыслов.              — Не обязательно рассказывать. Ты ведь знаешь, — ненавязчиво напомнила Луна, сжимая палочку в руках сильнее, как будто напоминая, что они собрались не для этого, но Блейз лишь покачал головой.              — Когда я родился, был ужасный скандал, — выпалил он, чтобы не передумать. — Все чистокровное сообщество Англии и Италии гудело, потому что хоть это и не подтверждалось сторонами, но все знали — мой отец-учитель совратил мою мать, когда ей едва исполнилось семнадцать.              Луна приглушенно распахнула глаза.              — Но ты ведь говорил, что не знаешь, кто твой отец, — нахмурила брови она.              Блейз припомнил темную нишу, мягкий свет наколдованных сфер и немного смущенное лицо Луны, когда он сказал ей.              — Я сказал, что моя мать не сообщила мне, кто он, — поправил он ее. — Но это не означает, что я не знаю. Да и в принципе все из священных двадцати восьми знают. Об этом просто не говорят.              Они лежали в тишине, пока Луна обдумывала эту информацию. Она оставила свою палочку в покое, засунув ее под подушку, и принялась теребить одну из пуговиц на его рубашке, наблюдая за этим движением.              — Как его звали?              — Еще одна загадка в истории моей семьи, — хмыкнул Блейз. — Мы буквально не можем назвать его имя. Так что, когда я подрос достаточно, чтобы понять и запомнить, моя мама рассказала мне о нем, чтобы я сам узнал кто он, когда приеду в Хогвартс. И теперь я рассказываю и тебе, чтобы ты смогла отыскать в библиотеке подшивки с информацией о бывших преподавателях, и так же, как и я в одиннадцать лет, узнать, как его зовут.              Его волнение — сдержанное, но все равно ощутимое, было вызвано не только гневом и злостью, которые преследовали его, а и пониманием, что за всю жизнь он впервые мог рассказать кому-нибудь не только об одной части семьи, но и о другой.              — Мой отец был преподавателем Древних рун в Хогвартсе. Чистокровный аристократ, семья которого переехала из Африки в начале девятнадцатого века. Второй из трёх сыновей — он не был наследником рода, поэтому и подался преподавать. Ему было почти пятьдесят, когда он уволился и перешел на индивидуальное обучение чистокровных детей. И тогда он встретил мою мать, которая училась на дому. Ей было шестнадцать.              — Это… совращение малолетних, — немного подумав, прямо сказала Луна.              Обычно люди обходились общими, ничего не значащими фразами, вроде «разница в возрасте», но Луна не собиралась смягчать собственные слова, чтобы причинить ему меньше неудобства.              — Больше да, чем нет, — согласился он. — Но судя по словам матери, она его любила.              Даже Блейз слабо представлял себе это: пятидесятилетний мужчина и девочка-подросток — красивая, но в чертах которой все еще просматривались детские формы.              — Сложно назвать хоть что-то в этой истории здоровым. Может, побудь они дольше вместе, то чувства бы и поутихли, но она была влюблена до безумия, и когда он погиб — для нее это стало катастрофой, на основе которой она взрастила свою любовь почти до одержимости, — объяснил Блейз. — Она до сих пор говорит о нем, как о божестве.              Не перебивая его, Луна принялась расстегивать его рубашку — это был не какой-то эротический жест, просто помощь в подготовке ко сну, но ощущалось все равно интимно, будто она снимала с него кожу.              — Что было дальше? — тихо поинтересовалась она.              — Бабуля была в бешенстве, когда мама забеременела, — он высвободил из рукавов сначала одну руку, а после и вторую, не прекращая говорить. Луна отбросила его рубашку куда-то себе за спину. Эти медленные неторопливые движения вводили его в своеобразный транс. — Были ужасные ссоры с ее стороны в попытке избавиться… от меня.              У Блейза болела челюсть от того, как тяжело давались ему эти слова. Он был напряжен, и чтобы отвлечься принялся раздеваться дальше: сел, расстегнул ремень и стянул брюки с носками, а после сложил их в ногах и залез под одеяло. Когда он взглянул на Луну, она выглядела неуверенной, поигрывая собственной палочкой, чтобы приглушить свет. Блейз и сам не знал, что стоило бы говорить в такой ситуации, поэтому не дожидался от нее каких-либо комментариев.              — Я даже не бастард, — хмыкнул он, звуча довольно разочаровано. — Они успели пожениться до моего рождения. Это, наверное, стало последней каплей для бабули: она наложила вето на его имя в нашей семье, а после просто прокляла, когда увидела. А мама тогда стояла и смотрела, как он умирал, держа меня на руках. Еще через несколько дней моя бабушка тоже умерла от несчастного случая.              Повисло долгое молчание, которое прервал неуверенный голос Луны:              — Твоя мать…?              — Она сказала, что нет.              — Но ты в это не веришь?              — Я… не знаю, — обреченно выдохнул Блейз.              Он видел какой хладнокровной могла быть его мать, когда подстраивала смерти мужей, а в такие совпадения не поверил бы никто, но доказательств не было, а в то время Блейз был лишь младенцем, чтобы хоть что-то понимать. Так что у него не было однозначного ответа, хотя мама и уверила его, что она этого не делала.              — Как бы там ни было, — вздохнул он, ощущая, как под одеялом распространяется тепло, — первый отчим в моей жизни появился, когда мне было восемь. Стоит признать, это было быстро — всего несколько месяцев после того, как он переписал наследство. После были все новые и новые, а теперь вот случился Берк.              Блейз чувствовал, как постепенно расслаблялось его уставшее тело и мозг: когда спишь раз в трое суток ощущение перехода в сон становилось похоже на стремительное падение вместо мягкого погружения. Он испытал лишь совсем небольшой интерес, когда Луна взмахнула палочкой над его головой, призывая диагностику, тут и там светящуюся оранжевым на фоне мерного желтого.              — Продолжай, — мягко попросила она.              — Это… все, — признался он, с трудом удерживая глаза открытыми.              — Тогда расскажи мне еще что-нибудь.              Они обсудили этот момент раньше с Гермионой, и он знал, что ему не стоило просто грубо падать в сон, как он делал это почти всегда, валясь от усталости. Переход должен был быть плавным, когда Луна уже будет внутри его головы. Но было так сложно цепляться за реальность, когда его тело почти проваливалось в слои матраса под ним, а мягкое тёплое одеяло придавливало сверху.              — Я знал, что они поженятся, — выдохнул он, через силу приоткрывая глаза.              Луна приставила палочку к его виску и тихо прошептала:              — Легилименс.              Блейз ожидал резкого вторжения или боли, которая была при попытках матери проникнуть в его голову, но на самом деле он ощутил лишь присутствие, будто Луна стояла за его спиной, прижимаясь грудью к его лопаткам и дыша куда-то в шею. И еще он почувствовал ее эмоции. Лёгкий интерес и нервозность, вызванные новым опытом; осторожность, с которой она относилась к проявленному доверию, будто Блейз был хрупкой вазой; спокойствие и желание помочь.              Это так сильно контрастировало с тем, что творилось внутри него, что на секунду ему показалось, будто его погрузили в теплую ванную после окоченения на морозе. В полной тишине Блейз услышал свой приглушенный вдох, все еще продолжая смотреть на край балдахина.              — Вот так, — голос Луны казалось раздался у него в голове. — Продолжай говорить.              — Берк мне сразу не понравился, — перед глазами возник момент их первой встречи, и он знал, что сам инициировал его появление, будто подкрепляя свои слова визуальной картинкой. Луна выступала просто наблюдателем, не пытаясь перенять контроль над ситуацией, позволяя ему самому блуждать по собственным воспоминаниям. Момент замер: Берк со своей вечно ехидной улыбочкой и тёмным взглядом замер у прилавка в «Горбин и Беркс», притягивая для поцелуя тыльную сторону руки его матери.              — У тебя очень красивая мама.              Картинка тут же поменялась: он не считал ее красивой в тот момент — всю ее красоту подавила темнота проклятого ларька. Но вот следующая сцена с залитой солнцем верандой полностью отображала всю силу того, какой он видел Лукрецию. С более выраженным загаром, румянцем, темными локонами и надежными руками — ему нравилось вспоминать ее такой.              Это был тот редкий момент «между» мужьями, когда они были только вдвоём. И Блейз запоздало понял, насколько молодой была его мать. Всего тридцать шесть и теперь, когда он наконец-то перестал быть ребёнком, то осознал, что это совсем немного.              — Я знаю.              Его глаза прикрылись, а внезапное ощущение падения заставило внутренности подняться к горлу, когда он дернулся.              — Все в порядке. Можешь расслабиться и поспать немного, — раздался размытый голос. — Я буду тут.              Он мерил шагами слизеринскую спальню, слушая беспрерывные рыдания Пэнси и тихие нашептывания Драко, которыми тот пытался ее успокоить. В конце концов, Блейз присел возле своей тумбочки и принялся рыться в ней до тех пор, пока не нашел одинокую стеклянную склянку с Успокоительным, которое все еще хранилось там.              — Тебе нужно успокоиться.              Он попытался отдать ей бутылек, но вовремя одернул его, когда снова взглянул на ее руки, покрытые волдырями. Блейз вытащил пробку сам и аккуратно помог Паркинсон принять зелье.              Она даже не пыталась спрятать заплаканное лицо, сидя на краю кровати Драко. От бессилия Блейз опустился перед ней на колени, сжимая в руках длинное вечернее платье, сбившееся на ее лодыжках.              — Какого хрена, — разбил тишину Драко. — Они что, совсем из ума выжили?              Это был резонный вопрос. Никто в самом деле не ожидал, что родители Пэнси и вправду отрекутся от нее за несогласие выйти замуж за Трэверса. Поэтому, когда семейный перстень в ту же секунду начал обжигать ее руку, Пэнси даже не успела вовремя среагировать. Кожа на ее правой руке теперь была похожа на один большой волдырь, а левая, которой она его в спешке снимала, вообще в некоторых местах кровоточила.              — Тебе нужно к Помфри, — спохватился Блейз.              — Нет, — прохрипела Пэнси. Она перестала заливаться слезами, но скорее всего все еще не пришла в себя. — Мне нужно домой.              — Ты спятила, — Тео дернулся так резко, что этим движением напугал девушку. — Они только что лишили тебя наследства, оставив без кната за спиной, а ты хочешь вернуться?              — Как лишили, так и вернут, когда я соглашусь на эту гребанную свадьбу, — всхлипнула Паркинсон.              Казалось, слова Тео натолкнули ее на второй виток осознания, потому что даже несмотря на произнесенные слова, ее глаза еще больше потускнели.              Драко достал откуда-то баночку с мазью и принялся покрывать ею ожоги. Пэнси шипела и снова принялась плакать, так что Блейзу пришлось помочь Драко удержать ее руки.              — Тебе нельзя соглашаться на свадьбу, Пэнс, — все-таки сказал он после долгой паузы. Блейз дождался, пока она немного придёт в себя и прекратит плакать, прежде чем продолжить: — Поверь мне, отсутствие наследства намного лучше того, что ждёт тебя в этом браке. Я видел…              Ему хотелось взять Пэнси за руку, но он не хотел причинить ей еще больше боли, так что просто сжал лодыжку, все еще сидя у ее ног. Следующий всхлип Паркинсон был вызван не болью или шоком, а отчаянием, которое просматривалось в каждой черточке ее лица.              — Какого черта, Блейз? — тихо, но зло спросила она. — Как много ты знаешь о всех нас, но не говоришь об этом. Кем ты себя возомнил, если думаешь, что можешь скрывать такое?              Пэнси резко поднялась, отталкивая от себя его руки и смотря свысока так осуждающе, что Блейз действительно на секунду почувствовал себя виноватым.              — Мне… нужно уйти отсюда, — бросила она, прежде чем покинуть комнату, оставив в ней только их троих.              И Блейз знал, что Тео и Драко были молчаливо согласны со словами Пэнси, хотя и не сказали бы об этом.              

***

             В то утро Блейз проснулся, пока Луна тихо сопела у него над ухом, все еще сжимая свою палочку в руке. Она, утомленная бессонной ночью, проспала почти до обеда, пока Блейз пытался оценить свое состояние.              У них явно не получилось: он видел будущее. Хотя стоило отметить, что чувствовал он себя намного лучше, словно то спокойствие, которое Луна хранила внутри себя, она каким-то образом сумела посеять и в нем. Только испытав на себе ее ненавязчивое влияние, он понял, что она действительно никогда не стала бы рыскать у него в голове.              — Легилименция была придумана в колдомедицине, как способ помощи больным, а то, как она используется сейчас — лишь извращенное человеческим превосходством применение, — объяснила ему Луна накануне, и лишь теперь он понял, что имелось в виду.              К полудню, когда она все же проснулась, Блейз успел обдумать все и пожалеть о том, что вообще согласился на эту авантюру. Ведь с самого начала был почти уверен, что ничего не получится. Но ни один его аргумент не смог переубедить Луну.              — Когда Помфри назначала тебе лечение, она почему-то настаивала на регулярности, — возразила она. — Легилименция — это тоже лечение. И после первого раза вполне естественно не получить результата.              Она протерла глаза, сбрасывая с себя остатки сна, и на этом в принципе закончила их разговор на эту тему, так и не спросив о видении, которое тоже наблюдала.              Но с того времени вечера, когда они лечили его, стали для Блейза еще одним — связанным с Луной — островком расслабления и безопасности. Они много разговаривали перед началом, потому что, как оказалось, это было тем, что помогало ему расслабиться. Словно облекая то, что было внутри его головы в слова, он снимал груз со своих плеч.              — У нас будет ребёнок, — сказал он однажды, вызывая в памяти нужное воспоминание, когда Луна уже мягко погрузилась в его сознание, словно горячий нож в масло.              Блейз ощутил тот момент, когда ее эмоции от нового знания изменились, ведь это все еще работало в обе стороны. Все внутри нее замерло от удивления, пока она продолжала наблюдать за тем, как Луиза из его воспоминаний ползала по столешнице.              — Я… никогда не задумывалась о детях, — послышался ее немного приглушённый голос.              Блейз прикрыл глаза, чувствуя, как проваливается еще глубже.              — Я тоже, — все еще ощущая ее смятение, пробормотал он, находясь на грани сна.              — Можешь засыпать. Вернемся к этому разговору позже.              В ту ночь, как в противовес к чему-то приятному, Блейз видел их ссору: безобразную сторону отношений, без которой бы все было прекрасно, но по факту это было неизбежно. Они не кричали друг на друга, скорее каждый остался при своем мнении, с полной уверенностью в своей правоте, что приводило к злости и обиде.              Наутро единственным комментарием Луны по поводу увиденного было:              — Я полностью согласна со своей будущей версией уже сейчас. Так что, если тебя это не устраивает, нам стоит поговорить.              Камнем преткновения в будущем стала работа. И даже сейчас Блейз знал, как для Луны было важно то, чем она занималась. Девушка горела темой магозоологии: это было видно в ее глазах и слышно в ее разговорах. И Блейзу правда нравился этот ее запал, хотя он и ощущал что-то вроде ревности.              — Ладно, — пробормотал он, разворачиваясь на спину и впиваясь взглядом в синий балдахин. Почему-то так было намного легче говорить. — Ты тот редкий человек, который действительно знает, чего он хочет от этой жизни. Кем хочешь работать в будущем, с кем общаться и как жить. Я знаю, как много для тебя значит помощь животным — это твое призвание. Никто не может с этим поспорить. И все твое будущее связано с магозоологией.              — Я не понимаю, в чем тут проблема, — тихо, но спокойно сказала Луна, прильнув к его плечу.              — Есть ли в твоем будущем место для меня? — спросил он, все еще не смотря на нее. — Школа окончится, и ты, следуя за своим призванием, уедешь куда-нибудь за границу изучать новых животных, оставив меня позади.              — Судя по течению разговора, сейчас ты должен поставить меня перед выбором, — тон ее голоса стал холоднее, даже несмотря на то, что она не отстранилась ни на миллиметр.              — Нет. Просто, сравнивая ценность, как мне кажется, ты никогда не выбрала бы Блейза Забини. Хотя для меня ты значишь так много. Я люблю тебя, — это признание далось ему на удивление легко, а ощущение, как Луна возле его плеча расслабилась, придало сил продолжить: — Я вижу будущее с тобой и хочу, чтобы оно исполнилось, в то время, как мне кажется, для тебя мы не являемся чем-то важным. Вот в чем моя проблема: я просто тебя люблю.              Повисла тишина, прерываемая лишь их общим на двоих дыханием.              — Твои гормоны любят меня…              — Вот об это я и говорю, — со вздохом перебил он ее. В его голосе сквозило явное разочарование.              — Мои гормоны тоже тебя любят, — не дала ему закончить Луна, своими словами распространив по его телу рой мурашек. Она приподнялась на локте, нависнув над его лицом: ее волосы после сна были в полном беспорядке, а на щеке отпечатался след от подушки, но для него в данный момент идеал красоты выглядел именно так. — И я совсем не против начать свои исследования с Италии.              И это было тем самым компромиссом, который мог решить их так и не начавшуюся ссору.